Предуведомление издателя

Шодерло де Лакло. Опасные связи. Или письма собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш.де Л.в назидание некоторым другим

Предуведомление издателя

Считаем своим долгом предупредить Читателей, что, несмотря на заглавиеэтой Книги и на то, что говорит о ней в своем предисловии Редактор, мы неможем ручаться за подлинность этого собрания писем и даже имеем весьмавеские основания полагать, что это всего-навсего Роман. Сдается нам также,что Автор, хотя он, казалось бы, стремится к правдоподобию, сам нарушаетего, и притом весьма неуклюжим образом, из-за времени, к которому онприурочил изложенные им события. И впрямь, многим из выведенных у негодействующих лиц свойственны нравы настолько дурные, что просто невозможнопредположить, чтобы они были нашими современниками, жили в век торжествафилософии, когда распространяющееся повсюду просвещение сделало, какизвестно, всех мужчин столь благородными, а всех женщин столь скромными иблагонравными. Мнение наше, следовательно, таково, что ежели события, описанные в этомСочинении, и являются в какой-то мере истинными, они могли произойти лишь вкаких-то иных местах или в иные времена, и мы строго порицаем Автора,который, видимо, поддался соблазну как можно больше заинтересовать Читателя,приблизившись к своему времени и к своей стране, и потому осмелилсяизобразить в наших обличьях и среди нашего быта нравы, нам до такой степеничуждые. Во всяком случае, мы хотели бы, насколько возможно, оградить слишкомдоверчивого Читателя от каких-либо недоумений по этому поводу и потомуподкрепляем свою точку зрения соображением, которое высказываем тем смелее,что оно кажется нам совершенно бесспорным и неопровержимым: несомненно, однии те же причины должны приводить к одним и тем же следствиям, а между тем внаши дни мы что-то не видим девиц, которые, обладая доходом в шестьдесяттысяч ливров, уходили бы в монастырь, а также президентш, которые, будучиюными и привлекательными, умирали бы от горя. Предисловие редактора Это Сочинение, или, вернее, это Собрание писем, Читатели, возможно,найдут слишком обширным, а между тем оно содержит лишь незначительную частьтой переписки, из которой оно нами извлечено. Лица, которым она досталась,пожелали опубликовать ее и поручили мне подготовить письма к изданию, я же вкачестве вознаграждения за свой труд попросил лишь разрешения изъять псе то,что представлялось мне излишним, и постарался сохранить только письма,показавшиеся мне совершенно необходимыми либо для понимания событий, либодля развития характеров. Если к этой несложной работе прибавить размещениеизбранных мною писем в определенном порядке - а порядок этот был почтивсегда хронологический - и еще составление немногих кратких примечаний,большей частью касающихся источников тех или иных цитат или обоснованиядопущенных мною сокращений, то к этому и сведется все мое участие в данномСочинении. Никаких иных обязанностей я на себя не принимал1. Предлагал я сделать ряд более существенных изменений, позаботиться очистоте языка и стиля, далеко не всегда безупречных. Добивался также правасократить некоторые чересчур длинные письма - среди них есть и такие, гдеговорится без всякой связи и почти без перехода о вещах, никак друг с другомне вяжущихся. Этой работы, согласия на которую я не получил, было бы,разумеется, недостаточно, чтобы придать Произведению подлинную ценность, ноона, во всяком случае, избавила бы Книгу от некоторых недостатков. Мне возразили, что желательно было обнародовать самые письма, а некакое-то Произведение, по ним составленное, и что, если бы восемь или десятьчеловек, принимавших участие в данной переписке, изъяснялись одинаковочистым языком, это противоречило бы и правдоподобию и истине. Я, со своейстороны, заметил, что до этого весьма далеко и что, напротив, ни один авторданных писем не избегает грубых, напрашивающихся на критику ошибок, но наэто мне отвечали, что всякий рассудительный Читатель и не может не ждатьошибок в собрании писем частных лиц, если даже среди опубликованных донынеписем различных весьма уважаемых авторов, в том числе и некоторыхакадемиков, нет ни одного вполне безупречного по языку. Доводы эти меня неубедили, - я полагал, как и сейчас еще полагаю, что приводить их гораздолегче, чем с ними соглашаться. Но здесь я не был хозяином и потомуподчинился, оставив за собою право протестовать и заявить, что держусьпротивоположного мнения. Сейчас я это и делаю. Что же касается возможных достоинств данного Произведения, то, пожалуй,по этому вопросу мне высказываться не следует, ибо мое мнение не должно и неможет иметь влияния на кого бы то ни было. Впрочем, те, кто, приступая кчтению, любят знать хотя бы приблизительно, на что им рассчитывать, те,повторяю, пусть читают мое предисловие дальше. Всем прочим лучше сразу жеперейти к самому Произведению: им вполне достаточно и того, что я покасказал. Должен прежде всего добавить, что, если - охотно в этом признаюсь - уменя имелось желание опубликовать данные письма, я все же весьма далек откаких-либо надежд на успех. И да не примут этого искреннего моего признанияза наигранную скромность Автора. Ибо заявляю столь же искренне, что, если быэто Собрание писем не было, на мой взгляд, достойным предстать передчитающей Публикой, я бы не стал им заниматься. Попытаемся разъяснить этокажущееся противоречие. Ценность того или иного Произведения заключается в его полезности, илиже в доставляемом им удовольствии, или же и в том и в другом вместе, если ужтаковы его свойства. Но успех отнюдь не всегда служит показателемдостоинства, он часто зависит более от выбора сюжета, чем от его изложения,более от совокупности предметов, о которых идет речь в Произведении, чем оттого, как именно они представлены. Между тем в данное Собрание, как этоявствует из заглавия, входят письма целого круга лиц, и в нем царит такоеразнообразие интересов, которое ослабляет интерес Читателя. К тому же почтивсе выражаемые в нем чувства лживы или притворны и потому способны вызвать вЧитателе лишь любопытство, а оно всегда слабее, чем интерес, вызванныйподлинным чувством, а главное, в гораздо меньшей степени побуждает кснисходительной оценке и весьма чутко улавливает всякие мелкие ошибки,досадно мешающие чтению. Недостатки эти отчасти, быть может, искупаются одним достоинством,свойственным самой сущности данного Произведения, а именно, разнообразиемстилей - качеством, которого Писателю редко случается достигнуть, но котороездесь возникает как бы само собой и, во всяком случае, спасает от скукиоднообразия. Кое-кто, пожалуй, оценит и довольно большое количествонаблюдений, рассеянных в этих письмах, наблюдений, либо совсем новых, либомалоизвестных. Вот, полагаю, и все удовольствие, какое от них можнополучить, даже судя о них с величайшей снисходительностью. Польза этого Произведения будет, может быть, оспариваться еще больше,однако, мне кажется, установить ее значительно легче. Во всяком случае, намой взгляд, разоблачить способы, которыми бесчестные люди портят порядочных,значит оказать большую услугу добрым нравам. В Сочинении этом можно будетнайти также доказательство и пример двух весьма важных истин, которыенаходятся, можно сказать, в полном забвении, если исходить из того, какредко осуществляются они в нашей жизни. Первая истина состоит в том, чтокаждая женщина, соглашающаяся вести знакомство с безнравственным мужчиной,становится его жертвой. Вторая - в том, что каждая мать, допускающая, чтобыдочь ее оказывала какой-либо другой женщине больше доверия, чем ей самой,поступает в лучшем случае неосторожно. Молодые люди обоего пола могут такжеузнать из этой Книги, что дружба, которую, по-видимому, так легко дарят имлюди дурных нравов, всегда является лишь опасной западней, роковой и длядобродетели их, и для счастья. Однако все хорошее так часто употребляется возло, что, не только не рекомендуя молодежи чтение настоящей Переписки, ясчитаю весьма существенным держать подобные Произведения подальше от нее.Время, когда эта именно книга может уже не быть опасной, а, наоборот,приносить пользу, очень хорошо определила некая достойная мать, выказав непростую рассудительность, но подлинный ум. "Я считала бы, - сказала она мне,ознакомившись с этой рукописью, - что окажу настоящую услугу своей дочери,если дам ей ее прочесть в день ее замужества". Если все матери семействстанут так думать, я буду вечно радоваться, что опубликовал ее. Но, даже исходя из столь лестного предположения, мне все же кажется,что это Собрание писем понравится немногим. Мужчинам и женщинам развращеннымвыгодно будет опорочить Произведение, могущее им повредить. А так как у нихвполне достаточно ловкости, они, возможно, привлекут на свою сторонуригористов, возмущенных картиной дурных нравов, которая здесь изображена. У так называемых вольнодумцев не вызовет никакого сочувствия набожнаяженщина, которую именно из-за ее благочестия они будут считать жалкойбабенкой, люди же набожные вознегодуют на то, что добродетель не устояла ирелигиозное чувство не оказалось достаточно сильным. С другой стороны, людям с тонким вкусом покажется противным слишкомпростой и неправильный стиль многих писем, а средний читатель, убежденный,что все напечатанное есть плод писательского труда, усмотрит в иных письмахвымученную манеру Автора, выглядывающего из-за спины героев, которые,казалось бы, говорят от своего имени. Наконец, может быть высказано и довольно единодушное мнение, что всехорошо на своем месте и что если чрезмерно изысканный стиль писателейдействительно лишает естественного изящества письма частных людей, тонебрежности, которые зачастую допускаются в последних, становятся настоящимиошибками и делают их неудобочитаемыми, когда они появляются в печати. От всего сердца признаю, что, быть может, все эти упреки вполнеобоснованны. Думаю также, что смог бы на них возразить, не выходя даже задопустимые для Предисловия рамки. Но для того, чтобы необходимо былоотвечать решительно на все, нужно, чтобы само Произведение не способно былоответить решительно ни на что, а если бы я так считал, то уничтожил бы иПредисловие и Книгу. 1 Должен также предупредить, что я исключил или изменил имена всех лиц,о которых идет речь в этих письмах, и что ежели среди имен, мноюпридуманных, найдутся принадлежащие кому-либо, то это следует считать моейневольной ошибкой и не делать из нее никаких выводов.

Письмо 1

От Сесили Воланж к Софи Карне в монастырь ***ских урсулинок Ты видишь, милая моя подружка, что слово свое я держу и что чепчики дапомпоны не отнимают всего моего времени: для тебя его у меня всегда хватит.А между тем за один этот день я видела больше всяких нарядов, чем за четырегода, проведенные нами вместе. И думаю, что при первом же моем посещениигордая Танвиль1, которую я непременно попрошу выйти ко мне, почувствуетбольше досады, чем надеялась причинить нам каждый раз, когда навещала нас infiocchi2. Мама обо всем со мной советовалась: она гораздо меньше, чемпрежде, обращается со мной, как с пансионеркой3. У меня есть своя горничная;в моем распоряжении отдельная комната и кабинет, я пишу тебе за прелестнымсекретером, и мне вручили ключ от него, так что я могу запирать туда все,что захочу. Мама сказала мне, что я буду видеться с нею ежедневно в товремя, когда она встает с постели, что к обеду мне достаточно быть тщательнопричесанной, так как мы всегда будем одни, и что тогда она будет сообщатьмне, какие часы после обеда я должна буду проводить с ней. Все остальноевремя в полном моем распоряжении. У меня есть моя арфа, рисование и книги,как в монастыре, с той только разницей, что здесь нет матери Перпетуи, чтобыменя бранить, и что стоит мне захотеть - я могу предаваться полномубезделью. Но так как со мной нет моей Софи, чтобы болтать и смеяться, то яуж предпочитаю быть чем-нибудь занятой. Сейчас еще нет пяти часов. К маме мне надо в семь - времени достаточно,было бы только что рассказывать! Но со мной еще ни о чем не заговаривали, ине будь всех приготовлений, которые делаются на моих глазах, и множествамодисток, являющихся к нам ради меня, я думала бы, что вовсе и не собираютсявыдавать меня замуж и что это просто очередная выдумка нашей добройЖозефины4. Однако мама часто говорила мне, что благородная девица должнаоставаться в монастыре до замужества, и раз уж она взяла меня оттуда,Жозефина как будто права. У подъезда только что остановилась карета, и мама велела передать мне,чтобы я тотчас же шла к ней. А что, если это он? Я не одета, рука у менядрожит, сердце колотится. Я спросила горничную, знает ли она, кто у мамы."Да это же господин К***", - ответила она и засмеялась. Ах, кажется, это он!Я скоро вернусь и сообщу тебе, что произошло. Вот, во всяком случае, егоимя. Нельзя заставлять себя ждать. Прощай, на одну минутку. Как ты станешь смеяться над бедняжкой Сесилью! О, как мне было стыдно!Но и ты попалась бы так же, как я. Когда я вошла к маме, рядом с ней стоялкакой-то господин в черном. Я поклонилась ему, как умела лучше, и застыла наместе. Можешь себе представить, как я его разглядывала! "Сударыня, - сказалон маме, Ответив на мой поклон, - какая прелестная у вас барышня, и я большечем когда-либо ценю вашу доброту". При этих словах, столь недвусмысленных, язадрожала так, что едва удержалась на ногах, и тут же опустилась в первоепопавшееся кресло, вся красная и ужасно смущенная. Не успела я сесть -смотрю, человек этот у моих ног. Тут уж твоя несчастная Сесиль совсемпотеряла голову. Я, как мама говорит, просто ошалела: вскочила с места, дакак закричу... ну совсем, как тогда, в ту страшную грозу. Мама расхохоталасьи говорит мне: "Что с вами? Сядьте и дайте этому господину снять мерку свашей ноги". И правда, милая моя, господин-то оказался башмачником! Не могуи передать тебе, какой меня охватил стыд; к счастью, кроме мамы, никого небыло. Думаю, что, когда я выйду замуж, то пользоваться услугами этогобашмачника не стану. Согласись, что мы необыкновенно искусно разбираемся влюдях. Прощай, уже скоро шесть, и горничная говорит, что пора одеваться.Прощай, дорогая Софи, я люблю тебя так, словно еще нахожусь в монастыре. Р.S. Не знаю, с кем переслать письмо; подожду уж прихода Жозефины. Париж, 3 августа 17...

Письмо 2

От маркизы де Мартей к виконту де Вальмону в замок *** Возвращайтесь, любезный виконт, возвращайтесь. Что вы делаете и что вамвообще делать у старой тетки, уже завещавшей вам все свое состояние?Уезжайте от нее немедленно; вы мне нужны. Мне пришла в голову замечательнаямысль, и я хочу поручить вам ее осуществление. Этих немногих слов должнобыть вполне достаточно, и вы, бесконечно польщенный моим выбором, должныбыли бы уже лететь ко мне, чтобы коленопреклоненно выслушивать моиприказания. Но вы злоупотребляете моей благосклонностью даже теперь, когдаона вам уже не нужна. Мне же остается выбирать между постоянным ожесточениемпротив вас и беспредельной снисходительностью, и, на ваше счастье, добротамоя побеждает. Поэтому я хочу раскрыть вам свой план, но поклянитесь мне,что, как верный мой рыцарь, не будете затевать никаких других похождений,пока не доведете до конца этого. Оно достойно героя: вы послужите любви имести. Это будет лишнее шалопайство5, которое вы внесете в свои мемуары: да,в свои мемуары, ибо я желаю, чтобы они были в один прекрасный деньнапечатаны, и даже готова сама написать их. Но довольно об этом - вернемся ктому, что меня сейчас занимает. Госпожа де Воланж выдает свою дочь замуж; пока это еще тайна, но мнеона ее вчера сообщила. И как вы думаете, кого она наметила себе в зятья?Графа де Жеркура. Кто бы мог предположить, что я стану кузиной Жеркура? Япросто вне себя от бешенства... И вы еще не догадываетесь? Этакий тяжелодум!Неужто вы простили ему интендантшу? А у меня-то разве не больше причинпенять на него, чудовище вы этакое!6 Но я готова успокоиться - надежда намщение умиротворяет мою душу. И меня и вас Жеркур без конца раздражал тем, что он придает своейбудущей жене такое значение, а также глупой самонадеянностью, заставляющейего думать, что он избегнет неизбежного. Вам известно его нелепоепредубеждение в пользу монастырского воспитания и еще более смехотворныйпредрассудок насчет какой-то особой скромности блондинок. Я, право, готовапобиться об заклад: хотя у маленькой Воланж шестьдесят тысяч ливров дохода,он никогда не решился бы на этот брак, будь она брюнеткой и не получивоспитания в монастыре. Докажем же ему, что он просто-напросто дурак: ведьрано или поздно он все равно окажется дураком, и не это меня смущает, нобыло бы забавно, если бы с этого началось. Как бы мы потешались на другойдень, слушая его хвастливые россказни, а уж хвастать-то он будет непременно!Вдобавок эту девочку просветите вы, и нам уж очень не повезло бы, если быЖеркур, как и всякий другой, не стал в Париже притчей во языцех. Впрочем, героиня этого нового романа заслуживает с вашей сторонывсяческих стараний. Она и впрямь хорошенькая; красотке всего пятнадцать -настоящий бутон розы. Правда, донельзя неловка и лишена каких бы то ни быломанер. Но вас, мужчин, подобные вещи не смущают. Зато у нее томный взгляд,который сулит многое. Добавьте к этому, что ее рекомендую я, и вам останетсятолько поблагодарить меня и повиноваться. Письмо это вы получите завтра утром. Я требую, чтобы завтра же в семьчасов вечера вы были у меня. До восьми я никого не буду принимать, даже нынецарствующего кавалера: для такого большого дела у него не хватит ума. Каквидите, я отнюдь не ослеплена любовью. В восемь часов я отпущу вас, а вдесять вы вернетесь ужинать с прелестным созданием, ибо мать и дочь у меняужинают. Прощайте, уже за полдень, и скоро мне будет не до вас. Париж. 4 августа 17...

Письмо 3

От Сесили Воланж к Софи Карне Я еще ничего не знаю, дорогая моя! Вчера у мамы было за ужином многогостей. Хотя я и наблюдала с интересом за всеми, особенно за мужчинами, мнебыло очень скучно. Все - и мужчины, и женщины - внимательно разглядывалименя, а потом шушукались; я отлично видела, что говорили обо мне, и краснела- никак не могла с собой справиться. А мне бы очень хотелось этого, я ведьзаметила, что, когда глядели на других женщин, те не краснели. А может быть,это их румяна скрывают краску смущения, - очень уж, должно быть, трудно непокраснеть, когда на тебя пристально смотрит мужчина. Больше всего меня беспокоила невозможность узнать, что обо мне думают.Впрочем, кажется, раза два-три я расслышала слово хорошенькая, но также - иочень ясно - слово неловкая. Должно быть, это правда, ибо женщина, котораятак сказала, родственница и приятельница мамы. Кажется, она даже сразупочувствовала ко мне расположение. Она - единственная, кто в этот вечернемного со мной поговорил. Завтра мы у нее ужинаем. Слышала я также после ужина, как один мужчина сказал другому - яубеждена, что речь шла обо мне: "Потерпим, пока дозреет, зимой посмотрим".Может быть, это как раз тот, который должен на мне жениться. Но, значит, этопроизойдет только через четыре месяца! Хотела бы я знать правду. Вот и Жозефина, она говорит, что ей надо спешить. Но мне все же хочетсярассказать тебе, как я допустила одну неловкость. О, кажется, та дама права! После ужина сели играть в карты. Я подсела к маме и - сама уж не знаю,как это случилось, - почти тотчас же заснула. Разбудил меня взрыв хохота. Незнаю, надо мной ли смеялись, но думаю, что надо мной. Мама разрешила мнеудалиться, чему я была ужасно рада. Представь себе, был уже двенадцатый час.Прощай, дорогая моя Софи, люби, как прежде, свою Сесиль. Уверяю тебя, чтосвет вовсе не так занимателен, как нам казалось. Париж, 4 августа 17...

Письмо 4

От виконта де Вальмона к Маркизе де Мертей в Париже Приказания ваши - прелестны, а еще милее то, как вы их даете. Выспособны внушить любовь к деспотизму. Как вы сами знаете, я уже не впервыесожалею, что перестал быть вашим рабом. И каким бы "чудовищем" я, по вашимсловам, ни был, я никогда не вспоминаю без удовольствия время, когда выблагосклонно давали мне более нежные имена. Порою даже я хотел бы сновазаслужить их и в конце концов совместно с вами явить свету примерпостоянства. Но нас призывают более важные цели. Удел наш - побеждать, мыдолжны ему покориться. Быть может, в конце жизненного пути мы с вами опятьвстретимся. Ибо, не в обиду будь вам сказано, прекраснейшая моя маркиза, выот меня, во всяком случае, не отстаете. И с тех пор, как мы, расставшись дляблага мира, проповедуем раздельно друг от друга истинную веру, сдается мне,что как миссионер любви вы обратили больше людей, чем я. Мне известны вашервение, ваше пламенное усердие, и если бы бог любви судил нас по деламнашим, вы стали бы когда-нибудь святой покровительницей какого-нибудьбольшого города, в то время как друг ваш сделался - самое большее -деревенским праведником. Подобные речи удивляют вас, не правда ли? Но я ужецелую неделю не слышу других и не говорю по-иному. И дабыусовершенствоваться в них, я вынужден пойти наперекор вам. Не гневайтесь и выслушайте меня. Вам, хранительнице всех тайн моегосердца, доверю я величайший из задуманных мною замыслов. Что вы мнепредлагаете? Соблазнить девушку, которая ничего не видела, ничего не знает,которая была бы, так сказать, выдана мне беззащитной. Первые же знакивнимания опьянят ее, а любопытство завлечет, может быть, еще быстрее любви.Кто угодно преуспел бы в этом деле не хуже меня. Не таково предприятие,которое я сейчас замыслил. Любовь, сплетающая мне венок, колеблется междумиртом и лавром, а вернее всего - соединит их, чтобы увенчать мое торжество.Вы сами, прекрасный мой друг, охвачены будете благоговейным уважением и ввосторге произнесете: "Вот мужчина, который мне по сердцу!" Вы знаете президентшу7 Турвель - ее набожность, любовь к супругу,строгие правила. Вот на кого я посягаю, вот достойный меня противник, вотцель, к которой я устремляюсь. И если не дано мне будет обладанье, Я обретаю честь хоть в прелести дерзанья. Можно привести и плохие стихи, когда они принадлежат великому поэту8. Знайте же, что президент в Бургундии, где ведет большой судебныйпроцесс (надеюсь, что мне он проиграет еще более важную тяжбу). Егобезутешная половина должна провести здесь весь срок своего горестногосоломенного вдовства. Единственными развлечениями должны были служить ейежедневная обедня, немногочисленные посещения бедняков здешней округи,благочестивые беседы с моей старой тетушкой да изредка унылая партия в вист.Я же готовлю ей кое-что позанимательней. Мой добрый ангел привел меня сюдана ее и на мое счастье. А мне, безумцу, жаль было тех двадцати четырехчасов, которыми я должен был пожертвовать приличия ради! Каким наказаниембыла бы для меня теперь необходимость вернуться в Париж! К счастью, играть ввист можно лишь вчетвером, а так как здесь для этого имеется лишь местныйсвященник, моя бессмертная тетушка настоятельно просила; меня пожертвоватьей несколькими днями. Вы догадываетесь, что я согласился. Вы и непредставляете себе, как она ухаживает за мною с тех пор и в особенности какрадуется, что я неизменно сопровождаю ее к обедне и на другие церковныеслужбы. Она и не подозревает, какому божеству я там поклоняюсь. Итак, вот уже четыре дня, как я одержим сильной страстью. Вы знаете,как пылко я умею желать, с каким неистовством преодолеваю препятствия, но выне знаете, как одиночество распаляет желания! У меня теперь лишь одна мысль.Лишь об одном думаю я целый день, и оно же снится мне ночью. Я во что бы тони стало должен обладать этой женщиной, чтобы не оказаться, в смешномположении влюбленного, ибо до чего только не доведет неудовлетворенноежелание! О сладостное обладание, взываю к тебе ради моего счастья, а ещебольше ради моего покоя! Как счастливы мы, что женщины так слабо защищаются!Иначе мы были бы лишь жалкими их рабами. Сейчас я полон чувствапризнательности ко всем доступным женщинам, что, естественно, влечет меня квашим ногам. Припадаю к ним, вымаливая себе прощение, и на этом же кончаюмое слишком затянувшееся письмо. Прощайте, прекраснейший друг мой, и негневайтесь! Из замка *** 5 августа 17...

Письмо 5

От маркизы де Мертей к виконту де Вальмону Знаете ли вы, виконт, что письмо ваше донельзя дерзко и что я имела бывсе основания рассердиться? Однако оно ясно доказало мне, что вы потерялиголову, и только это спасло вас от моего гнева. Как великодушный и чуткийдруг, я забываю о своей обиде и думаю лишь об угрожающей вам опасности. Икак ни скучно читать наставления, я готова на это - так они вам в настоящиймомент необходимы. Вам обладать президентшей Турвель! Какая смешная причуда! Узнаю вашувзбалмошность, которая всегда побуждает вас желать то, что кажется вамнедоступным. Что же представляет собой эта женщина? Да, если угодно, - у нееправильные черты лица, но без всякой выразительности, она довольно хорошосложена, но в ней нет изящества, она всегда смехотворно одевается, с вечнойкосынкой на груди, закрывающей ее до самого подбородка. Скажу вам как друг:и одной такой женщины достаточно, чтобы вы совершенно пали в глазахобщества. Припомните тот день, когда она собирала пожертвования в церквисвятого Роха и когда вы еще благодарили меня за доставленное вам зрелище. Ятак и вижу ее под руку с этим длинноволосым верзилой - как она чуть непадает на каждом шагу, все время задевая кого-нибудь за голову своейчетырехаршинной корзиной, и краснеет при каждом поклоне. Кто бы подумалтогда, что вы воспылаете к этой женщине желанием? Ну же, виконт, покраснейтев свою очередь и придите в себя. Обещаю вам, что никому ничего не расскажу. И вдобавок - подумайте, какие неприятности вас ожидают! С какимсоперником придется вам тягаться! С мужем! Разве не ощущаете вы себяуниженным при одном этом слове? Какой позор, если вы потерпите неудачу! Икак мало славы даст вам победа! Больше того: и наслаждений никаких не ждите.Разве получишь их с недотрогой? Я имею в виду искренних недотрог, которыескромничают даже в самый миг наслаждения и не дают вам вкусить всю полнотублаженства. Им неведомы такие радости любви, как полное самозабвение, как тоисступление сладострастия, когда наслаждение как бы очищается в самой своейчрезмерности. Могу вам предсказать: в самом лучшем случае ваша президентшавозомнит, что все для вас сделала, обращаясь с вами как с мужем, а между темдаже в наинежнейшем супружеском единении полного слияния с любимым существомникогда не бывает. Данный же случай гораздо хуже: ваша недотрога еще исвятоша, притом у нее, словно у женщин из простонародья, набожность,обрекающая на вечное детство. Может быть, вам и удастся преодолеть этопрепятствие, но не льстите себя надеждой, что сможете его уничтожить:победив в ней любовь к богу, вы не справитесь со страхом перед дьяволом. Икогда, держа любовницу в объятиях, вы ощутите трепет ее сердца, это будетдрожь не любви, а страха. Может быть, вы и смогли бы сделать что-нибудь изэтой женщины, если бы узнали ее раньше; но ей двадцать два года, и оназамужем уже около двух лет. Поверьте мне, виконт, если женщина до такойстепени засохла, ее надо предоставить самой себе: она навсегда останетсясовершенной посредственностью. А между тем ради столь привлекательного предмета вы не хотитеповиноваться мне, хороните себя в склепе вашей тетушки и отказываетесь оточаровательнейшего приключения, в котором можете показать себя самымблестящим образом. Какой же рок судил, чтобы Жеркур всегда имел перед вамипреимущество? Поверьте, я говорю с вами без малейшего раздражения, но внастоящую минуту мне и впрямь сдается, что вы не заслуживаете своей славы, аглавное - что-то толкает меня отказать вам в доверии. Никогда не решусь яповерять свои тайны любовнику госпожи де Турвель. Знайте, однако, что маленькая Воланж уже вскружила одну голову. ЮныйДансени без ума от нее. Они пели дуэтом, и, по правде сказать, она поетлучше, чем обычно поют пансионерки. Они собираются разучить много дуэтов, и,кажется, она не отказалась бы от унисона; но этот Дансени еще мальчик,который только потеряет время на бесплодное ухаживание и останется ни с чем.С другой стороны - молодая особа довольно дика, и при всех обстоятельствахэто будет гораздо менее забавным, чем было бы, вмешайся в это дело вы.Поэтому я крайне раздосадована и, наверно, поссорюсь с кавалером, когда онко мне придет. Пусть он проявит кротость, ибо в данный момент мне ничего нестоит порвать с ним. Я уверена, что, осени меня благое намерение решиться наразрыв, он пришел бы в отчаяние, а ничто так не тешит меня, как отчаяниевлюбленного. Он назвал бы меня "изменницей", а это слово всегда доставляломне удовольствие. После слова "жестокая" оно для женского слуха всегоприятнее, а заслужить его стоит гораздо меньше труда. Право же, я займусьэтим разрывом. Вот, однако, чему вы оказались причиной! Пускай все это ибудет на вашей совести. Прощайте. Попросите вашу президентшу, чтобы онапомолилась и за меня. Париж, 7 августа 17...

Письмо 6

От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей Нет, значит, ни одной женщины, которая, добившись власти, не стала быею злоупотреблять! И даже вы, которую я так часто называл своимснисходительным другом, вы тоже перестали им быть и решаетесь нападать наменя, хуля предмет моей страсти! Какими чертами осмеливаетесь вы рисоватьгоспожу де Турвель!.. Нет мужчины, которому за подобный дерзостный вызов непришлось бы заплатить жизнью! Кроме вас, нет ни одной женщины, которую заэто же самое я не постарался бы хотя бы очернить! Молю вас, не подвергайтеменя больше столь жестоким испытаниям: я не уверен, что выдержу их. Во имянашей дружбы, перестаньте злословить об этой женщине хотя бы до тех пор,пока она не станет моей. Или вы не знаете, что одно лишь наслаждение властноснять повязку с очей любви? Но что я говорю? Разве госпожа де Турвель нуждается в том, чтобыприукрашивать ее воображением? Нет, чтобы быть прелестной, ей достаточнооставаться самою собой. Вы упрекаете ее за то, что она плохо одета, - ну ичто же, всякий наряд ей только вредит, всякий покров ее только портит.Подлинно обаятельна она в небрежной утренней одежде. Благодаря стоящей здесьизнурительной жаре легкое домашнее платье из полотна дает мне возможностьвидеть ее округлый и гибкий стан. Грудь ее прикрывает лишь кисея, и мойбеглый, но проницательный взор уловил уже восхитительные формы. Вы говорите,что лицо ее лишено выражения? А что ему выражать, пока сердце ее ничем незатронуто? Да, конечно, у нее нет лживой ужимки наших кокеток, пороюсоблазняющей нас и всегда обманчивой. Она не умеет прикрывать заученнойулыбкой пустоту какой-нибудь фразы, и хотя у нее отличнейшие зубы, онасмеется лишь тому, что ее действительно забавляет. Но надо видеть, образкакой простодушной, искренней веселости являет она нам в резвых играх!Сколько чистой радости сострадания и доброты в ее взгляде, когда она спешитоказать помощь страждущему! В особенности же надо видеть, как при малейшемнамеке на ласковое слово или похвалу небесное лицо ее вспыхиваеттрогательным смущением непритворной скромности! Она недотрога, она набожна,и на этом основании вы считаете ее холодной и бездушной? Я держусьсовершенно иного мнения. Сколько же надо иметь самой изумительнойчувствительности, чтобы распространять ее даже на мужа и неизменно любитьсущество, постоянно находящееся в отсутствии? Можно ли требовать лучшегодоказательства? А ведь я сумел его получить. На нашей совместной прогулке я повел ее таким образом, что пришлосьперебираться через ров. И хотя она очень проворна, робости в ней еще больше.Вы сами знаете, что недотроги боятся сделать смелый шаг9. Пришлось ейдовериться мне. Я держал в своих объятиях эту скромницу. Наши приготовленияи переправа моей старой тетушки вызвали у резвой недотроги взрывы хохота, нокогда я взял ее на руки и сделал рассчитано неловкое движение, руки нашисоединились. Я прижал ее грудь к своей и в этот краткий миг почувствовал,что сердце ее забилось сильнее. Прелестный румянец окрасил ее щеки, и эторобкое смущение достаточно ясно показало мне, что сердце ее затрепетало отлюбви, а не от страха. Тетушка моя, однако, ошиблась, подобно вам, и сталаговорить: "Девочка-то испугалась", но очаровательная непосредственность этой"девочки" не позволила ей солгать, и она простодушно ответила: "Да нет,но..." Одно это слово сказало мне все. С этой минуты жестокое волнениесменилось у меня сладостной надеждой. Эта женщина станет моей, я отниму ее умужа, он только оскверняет ее; я дерзнул бы отнять ее у самого бога,которого она так возлюбила. Какое наслаждение то вызывать в ней угрызениясовести, то побеждать их. Я и не помышляю о том, чтобы сокрушить смущающиеее предрассудки! Они только увеличат мое счастье и мою славу. Пусть онаверит в добродетель, но пусть пожертвует ею ради меня. Пусть грех ужасаетее, будучи не в силах сдержать, и пусть, все время находясь во властистраха, она забывает, преодолевает его только в моих объятиях. И пусть - яна это согласен - она мне скажет тогда: "Обожаю тебя!" Из всех женщин лишьона одна достойна будет произнести эти слова. Поистине, я стану тембожеством, которое она предпочтет. Будем же откровенны: в наших связях, столь же холодных, сколь имимолетных, то, что мы именуем счастьем, - всего лишь удовольствие. Сказатьвам правду? Я думал, что сердце мое уже увяло, и, находя в себе одну лишьчувственность, сетовал на то, что преждевременно постарел. Госпожа деТурвель возвратила мне прелестные иллюзии молодости. Подле нее мне не нужнообладания, чтобы ощущать себя счастливым. Единственное, что пугает меня, -время, которое займет это приключение, ибо я не решаюсь хоть в чем-либодовериться случайности. Напрасно припоминаю я свою удачливую дерзновенность,- я не могу решиться на нее. Для того чтобы я был счастлив, надо, чтобывозлюбленная сама отдалась мне, а добиться этого не так-то легко. Я убежден, что вы восхитились бы моей осторожностью. Я еще непроизносил слова "любовь", но мы уже говорили о "доверии" и "участии". Чтобыкак можно меньше обманывать ее и в особенности чтобы на нее не подействоваливсевозможные слухи обо мне, я сам, как бы обвиняя себя, рассказал ей кое-чтоиз наиболее известных моих похождений. Вы повеселились бы, видя, с какимпростодушием она читает мне проповеди. Она уверяет, что хочет меня"обратить", но не подозревает даже, чего будет ей стоить эта попытка. Онадалека от мысли, что, "вступаясь", как она выражается, "за несчастных,которых я погубил", она заранее оплакивает самое себя. Эта мысль пришла мнев голову вчера во время одной из ее проповедей, и я не смог отказать себе вудовольствии перебить ее, уверяя, что она говорит, как настоящий пророк.Прощайте, прекраснейший друг мой. Как видите, я еще не безвозвратно погиб. Р.S. Кстати, а бедняга кавалер не покончил с собой от отчаяния?Поистине, вы в сто раз бессердечнее меня, и я чувствовал бы себя униженным,если бы обладал самолюбием. Из замка***, 9 августа 17...

Письмо 7

От Сесили Воланж к Софи Карне10 Если я ничего не говорила о моем замужестве, то потому, что мнеизвестно о нем не больше, чем в первый день. Я привыкаю не раздумывать о неми довольно легко применяюсь к своему образу жизни. Много времени посвящаюпению и игре на арфе: мне кажется, я гораздо больше люблю эти занятия с техпор, как обхожусь без учителя, вернее, с тех пор, как у меня появился лучшийучитель. Кавалер Дансени, тот господин, о котором я тебе писала и с которымпела у госпожи де Мертей, настолько любезен, что приходит к нам ежедневно ицелыми часами поет со мной. Он до крайности мил и сам сочиняет прелестныеарии, к которым придумывает и слова. Как жаль, что он мальтийский рыцарь! Ядумаю, что, если бы он женился, жена его была бы очень счастлива... Он таквосхитительно ласков. Казалось бы, комплиментов он никогда не говорит, амежду тем в каждом слове его есть что-то лестное для тебя. Он беспрестанноделает мне замечания и по поводу музыки, и насчет всяких других вещей, но вего критике столько участия и веселости, что невозможно не быть емублагодарной. Даже когда он просто смотрит на тебя, это имеет такой вид,будто он делает тебе что-то приятное. Вдобавок он весьма обязателен. Вчера,например, его приглашали на большой концерт, а он предпочел провести весьвечер у мамы, - меня это очень обрадовало, так как в его отсутствие никто сомной не разговаривает и я скучаю. Зато с ним мы поем и беседуем. У неговсегда находится что мне сказать. Он и госпожа де Мерте