Интермедия 2. Танкисты

Андрей Васильев, бывший охранник из ЧОПа, а ныне фактически глава собственной спецслужбы, надел темные очки. Поправил берет на голове — не сдвинул набок, а наоборот, расположил симметрично и немного нахлобучил. Словно чтобы спрятаться от чьих-то взглядов. Именно из-за этих очков его за глаза называли Пиночетом, но он гордился этим прозвищем как боевой наградой. Значит, боятся. Кто еще показал всяким бездельникам и попрошайкам самую короткую дорогу на стадион, если не Августо? И отнюдь не на футбол.

Но сегодня это он мандражировал, и было от чего. В этот раз он боялся совсем не хозяина, хотя тот в ожидании судьбоносной встречи много орал и топал ногами на всех приближенных. Это означало только то, что и сам солнцеподобный встревожен и нервничает не меньше.

Стройная шеренга его бойцов протянулась вдоль всей парковки перед зданием семиэтажной конторы, парковки, которая сейчас была предназначена всего для одной машины, известно чьей. Не в черной униформе охранников, которую использовали как повседневную форму одежды, а в полевой, но чистой и отглаженной; солнечные блики плясали на начищенных ботинках.

Этих он выбрал из-за экстерьера и гренадерского роста, но все они были достаточно закаленными бойцами. Хотя им чаще приходилось расстреливать безоружных, чем отбивать нападения вооруженных. При приближении гостей они изобразили попытку взять автоматы на караул. И, несмотря на некоторый разнобой, выглядело это внушительно. Все как один были вооружены «Абаканами». Тяжесть бронежилетов делала и без того кабанистых ребят еще более массивными.

— Ты бы им еще противогазы надел, — тихо произнес Конюхов, командир батальона разведчиков, кадровый военный, — И «Бармицы» со шлемами. Чтоб страшнее выглядели.

— Не твоего ума дело. Главный сказал: надо, чтоб смотрелись повнушительнее, — шепотом ответил Пиночет и тут же перевел глаза на гостей.

Делегация от танкистов была вся в простых зеленых «камках», потертых и засаленных, в вязанных шапках и стоптанных ботинках, так что смотрелась перед этим строем бедными родственниками.

Но у них были танки. И шеф, даром что у того было в двадцать раз больше людей и достаточно противотанковых гранатометов, боялся. Напади они на Заринск, исход боя был неясен. О качествах личного состава судить было трудно, но боевые машины, если верить Конюхову, были такими, какие в действующую армию еще не поступали. Пожалуй, они могли пройти сквозь боевые порядки людей Хозяина как нож сквозь масло.

Пиночет радовался, что вернулся из их лагеря живым. Как и было велено, он передал пришельцам предложение встретиться на нейтральной территории, но их старший, назвавшийся подполковником Бесфамильным, хотя ему не было и сорока, отверг его с презрительной ухмылкой.

А сегодня тот не боялся явиться в цитадель Хозяина сам, в сопровождении всего троих таких же тертых постапокалитической жизнью мужиков, которые никак не показывали своего страха, хотя стоило Мазаеву щелкнуть пальцами, и их бы растерзали. Но они знали, что не щелкнет, пока за околицей стоят их Т-95.

Сам Бесфамильный имел отнюдь не танкистские габариты. Он стоял с непокрытой, несмотря на морозец, головой, в расстегнутой куртке, из-под которой виднелся ворот тельняшки. Холод его, похоже, совсем не тревожил.

Хозяин снял перчатку и протянул руку. Человек по кличке Бес пожал мягкую и красную, словно распаренную в сауне ладонь.

 

Переговоры сначала предполагалось провести в большом актовом зале, где по воскресеньям вершился суд над виноватыми. И над невиновными, но недостаточно довольными — тоже. Судопроизводство в Заринске было по-феодальному простым, а список наказаний эффективным и экономически выгодным. Дармоедов в тюрьме не держали.

Но в последний момент хозяин решил перенести его в более комфортный зал для заседаний на четвертом этаже. Здесь, хоть и нерегулярно, собиралось подобие правительства.

Наверно, решил, что лучше постараться умаслить гостей.

Со своего места по другую сторону длинного стола, где раньше сиживали акционеры, Пиночет слышал не все, но общая тональность разговора от него не ускользнула.

— Продукты, ГСМ, чистая вода, запчасти, — называя каждый пункт, Мазаев загибал по толстому пальцу. — Чего еще вы хотите?

— Ее хочу, — без обиняков сказал Бес и указал куда-то за стеклянную стену, отделявшую конференц-зал от коридора.

Начальник охраны проследил за направлением его взгляда и чуть не охнул.

Там стояла Женечка. В синем пуловере и розовых брючках, прижимая к груди любимца — взрослого йоркширского терьера весом чуть больше килограмма. Длинные ноги, третий номер груди, но не Барби — чертами лица уродилась в папу, но это не мешало ей быть миловидной.

Но какого хрена она здесь делает?! Охранять комнату для переговоров и весь этаж поручили ему. Его амбалы были проинструктированы не пускать никого, могли ли они решить, что это не распространяется на любимую дочу Хозяина? Нет, даже у них хватило бы ума преградить ей путь.

Тем не менее, она стояла за стеклянной перегородкой. В то, что девушка случайно проходила мимо, Пиночет не верил. Интеллект у нее был как у десятилетней девочки, но тело возрасту студентки 2-го курса элитного ВУЗа соответствовало.

Грешным делом Пиночет подумал, не сам ли Хозяин санкционировал ее приход, и как раз в этот момент рука того нажала на кнопку интеркома.

— Женя, — Мазаев посмотрел на дочь через стекло со смесью нежности и отвращения. — Зайдешь к нам? И кофе не забудь.

Она зашла с подносом. Острые каблучки цокали по плитам пола.

«Фу… папа. Ты ведь не отдашь меня этому солдафону?» — лицемерно вопрошал ее взгляд.

«Еще как отдам», — так же телепатически ответил он, был готов биться об заклад Пиночет.

А вот это уже была фальшь.

«Ломает комедию, сучка, — решил Пиночет. — Она сама на него запала, поэтому и пришла. И за что такому животному самый сладкий кусочек?» — с завистью подумал он, обкусывая ногти.

Он тоже когда-то имел виды на девчонку, чудом спасенную из коттеджного поселка на берегу Оби гламурную дурочку. И она, и ее собачонка должны были превратиться в антрекот, с той разницей, что ей прежде предстояло бы утолять похоть грязных гастарбайтеров или славянских криминальных элементов, которые не лучше. Это он вместе с парнями из охраны спас ее от этой участи. Но ему очень ясно объяснили, где его место. Теперь начальник службы безопасности понял, что Мазаев берег ее не из отцовских чувств, а из дипломатических соображений.

По торжествующему хищному оскалу Бесфамильного, с которым тот пробежался глазами по фигуре девушки, по ее обманчиво-кроткому ответному взгляду из-под опущенных ресниц, главный полицай понял, что уж этот сумеет ее укротить и, хе-хе, объездить.

Ну что за жизнь… а ему опять к своей жене-овце, у которой в глазах только «чего изволите?». Да провались все пропадом! Хоть бы дело настоящее подвернулось…

 

Через две минуты девчонка уже рассказывала суровому вояке какие-то глупости о своей поездке на Ибицу.

— Лёха, давай уже на «ты»? — Мазаев едва заметно подмигнул, но кому, непонятно. — Хотите пообщаться — пожалуйста… Только приличия соблюдайте. Тут у нас не Селигер.

Алексей Бесфамильный отрывисто кивнул. Не человек — гранит. И все-таки и у него есть слабое место.

— Что касается снабжения… я думаю, мы сможем договориться, — произнес Мазаев, незаметно ослабив узел галстука. Самый сложный этап переговоров был позади.

Договор был скреплен только рукопожатием, но сотрудничество обещало быть взаимовыгодным. Олигарху, начавшему свой бизнес в начале 90-х годов, не надо было объяснять, как выстраивать отношения с бандитами. По стандартной формуле: не проси слишком много, чтобы не задолжать, никогда не бойся, когда тебя пытаются прижать к стенке, и не верь ни одному обещанию, которое для них пустой звук. Только тогда можно стать почти равноправными партнерами. Но все равно надо помнить, что это не у вас есть «крыша», а у нее есть вы — дойная корова, защищать которую с риском для жизни и свободы никто не будет. Ну кто рискует из-за одной головы крупного рогатого скота?

Поэтому, стоило делегации уйти, как Мазаев тут же загрузил на полную катушку свой мозг. Для этого он закрылся в своем кабинете вместе с бутылкой коньячковского и хорошей закуской, размышляя, куда же перенаправить эту силу с пользой для себя.

Если они будут просто стоять без дела и жрать за его счет, у них в голове скоро зашевелятся нехорошие мысли: они могут захотеть получить все и сразу. Отвлек его от этих размышлений явившийся по пустяковому вопросу главный агроном, который тут же пожалел о своем визите.

Глава 3. Прорыв

Утренние сборы заняли немного времени. Распорядок дня был простым. Сначала умыться из бака ледяной водой, пахнущей ржавчиной, и не обращать внимания на плавающих в ней насекомых. Если те шевелят лапками, а вода цветет, это хороший знак. Значит, вода не очень радиоактивная.

Потом, если есть время, делать упражнения. В этот раз он отжимался и подтягивался на перекладине, которую заметил во дворе пожарной части. Александр находился в неплохой форме, но фигура его так и изменилась. Сначала соседи посмеивались, но потом привыкли.

Трудно изображать из себя двужильного, когда единственное, о чем мечтаешь — это еще пара часов сна. Но за неполный год скитаний у него выработалась абсолютная беспощадность к себе, и теперь это здорово помогало. Устал — молчи. Больно — терпи. Боишься — не подавай виду. Стисни зубы и иди дальше.

Данилов как раз подтягивается на одной руке, когда к нему подошел Петрович. Голова бывшего работника системы ВПК сверкала как бильярдный шар.

— Ну ты и крут, Санек, — произнес он скептически. — Только что это дает? Бокс вон полезнее. А от этого польза разве что при занятии арместлиногом и рукоблудии.

Александр насупился. Ответить остроумно не хватало воображения, а огрызнуться в ответ было все равно, что тявкнуть по-щенячьи.

— У кого что болит… — парировал он. — Лично я смогу держать в одной пулемет, вися над пропастью.

— Ха-ха. Ну, молоток. Тренируйся дальше. Лишь бы кости и сухожилия выдержали. Понятно, почему ты кушаешь так мало. Костям белок без надобности, им только кальций нужен, ха.

И пошел грызть свой сухпай, оставив Сашу в покое.

Закончив упражнения, Данилов достал было планшет, чтобы заняться путевыми заметками, но выжать из себя хоть что-то, кроме пары предложений он не смог. Все равно пока не случилось ничего достойного упоминания.

 

Деревни и села, обозначенные уходящими в туман нитками разбитого асфальта, одна за одной оставались позади. За окошком тянулась трасса Новосибирск-Челябинск. Дремотно и монотонно плыла гладкая как стол равнина, колыхались под ветром сухие мертвые травы.

Несколько раз ударял ливень, и Данилов слышал, как стучат по железной крыше крупные капли. После прошлого такого дождя они проверили машину дозиметром и охнули. Пришлось искать чистый водоем с проточной водой, и там из шланга смывать с машины радиоактивную грязь точно так же, как они сделали после проезда через областную столицу. Пару раз и ему поручили заняться дезактивацией, и, пожалуй, никто не подошел бы к этой процедуре более ответственно.

Осень уже вступила в свои права, и погода могла вогнать в депрессию любого, кто не прошел ядерную зиму. Ветер носил по серому небу рваные облака. Клонились к земле деревья, с которых ветер срывал последние скукожившиеся листья, похожие на корчащихся в огне человечков. Бывшие посадки вдоль трассы не обладали устойчивостью природного леса, поэтому меньше трети этих деревьев до сих пор были живы. По ночам температура уже опускалась ниже нуля, и почву покрывал иней. Однажды выпал серебристый снег, и почти сутки земля была покрыта белым покрывалом, как чисто убранная постель. Оживляли пейзаж только пятна зеленой травы, которая еще держалась несмотря ни на что.

Данилов чувствовал, что вынужденное безделье утомило этих людей, привыкших к сильным нагрузкам и меняющейся обстановке. Монотонный день разнообразили только редкие остановки и приемы пищи. В остальное время свободные от вахты вели вялые беседы и резались в подкидного дурака. Саша сначала проигрывал, но потом набил руку, и стал играть вровень со всеми.

По самой трассе они двигались от силы шестьдесят процентов от времени, проведенного в пути. Часто сворачивали — Данилов замечал это по усиливавшейся тряске, когда асфальт, пусть и в колдобинах, сменялся бездорожьем. Но их машины грязи не боялись, поэтому трасса была скорее ориентиром. Один раз, видимо, когда объехать преграду было проблематично, они принялись за расчистку дороги, сталкивая с нее железные гробы, пустые и нет.

 

И всего один раз расчистка сменилась зачисткой.

Они как раз проезжали участок дороги, с одной стороны которого был довольно крутой склон, когда Данилов услышал, как разворачивается на крыше машины турель. Затем еще до того, как он успел осмыслить резко прозвучавшую в кунге команду Дэна, его оглушил стальной грохот. Он заметил, как в зарослях на холме в сотне метров от дороги образовалась неровная просека, над которой в воздухе кружились сорванные листья.

Дальнейшего Александр уже не видел, потому захлопнул бронированную створку за пару секунд до того, как по ней цвиркнула пуля.

Он ожидал, когда на их машину придет приказ выгрузиться с оружием и занять круговую оборону, но вместо этого «капут» начал набирать скорость. Где-то под полом натужно заревел мотор, и Данилов свалился бы с лавки, если бы не взялся с поручень, которые были приварены не просто так. Машина в этот момент разгонялась, делая сто тридцать, а может и сто сорок километров в час, чего Саша от этого бронированного монстра не ждал.

Пулемет калибра 12.7 мм дал еще пару длинных очередей, как и его меньший собрат с идущего следом за ними джипа.

— Молокососы, — проговорил Дэн, делая знак остальным не подниматься во весь рост, — Строчат на предельной дальности. Ближе подойти, видать, коленки дрожат.

В этот момент, то ли в подтверждение, то ли в опровержение его слов, вдалеке прозвучало еще несколько очередей, и пули дробно застучали по броне. Машину тряхнуло, и Данилов предположил, что было пробито колесо. Но если легковушка закрутилась бы на дороге, то многоколесный «Урал» только потерял в скорости и управляемости.

В ответ огонь с автомобилей колонны стал еще интенсивнее, и больше на той стороне стрелять не осмеливались.

Не прекращая стрелять, «капут» проехал еще полкилометра. И здесь, наконец, они спешились.

Крепко сжимая приклад «весла», Данилов заметил, что холм теперь прикрывает их от того места, где сидели атакующие. С других сторон было чистое поле. Остальных машин колонны видно не было — только джип и два бензовоза. Но, как понял Александр, это означало только то, что они разделились, и задача их «капута» была в том, чтобы прикрыть и вывести в безопасное место наливники. Хорошо еще, что по тем не попали.

Где-то позади на шоссе раздавались редкие выстрелы — одиночные хлопки и перестук очередей. Пулеметы больше не подключались, а через десять минут стрельба стихла.

Судя по тому, что держащий рацию командир отделения был спокоен, Данилов догадался, что там управились с врагами без них и на сегодня их коллективу не достанется отрезанных ушей на память.

А через десять минут показались и свои. С машин махали руками и довольно ухмылялись бойцы, отпуская ехидные шутки про отсидевшихся в тылу камрадов.

Оказалось, что банда была мала. Всего двенадцать человек в самодельных маскхалатах, из которых пятеро погибли от огня пулеметов, а двое были ранены так, что не смогли бы далеко уйти. Остальные, впрочем, их не бросили, а попытались транспортировать, что делало им честь. А может, просто не подумали, что их будут преследовать, пока не убьют насмерть.

Почему напали? Нужда заставила. Надеялись, захватить продукты и во вторую очередь топливо. Одного «языка» удалось взять живым, но ничего полезного, как понял Саша, у него не узнали. Просто крохотная шайка, наполеоновских планов не строившая, а наоборот, еле сводившая концы с концами. Захваченные у нее трофеи были смешны и не могли покрыть издержек в виде потраченных патронов, если бы целью был грабеж, а не самозащита. Да и запасных колес у них тоже был не вагон.

Через час тело пленника, которого допрашивали у Саши на глазах, бойцы из Подгорного выкинули из машины на полном ходу, отпуская шуточки про безбилетный проезд. За бортом Данилов успел заметить каменистый склон явно антропогенного происхождения.

— Успехов в карьере! — скаламбурил Презик и пояснил: — Тут гравий раньше добывали.

Данилов не мог его осуждать. Жестокость была своего рода клапаном, через который они избавлялись от напряжения, на которое человеческий организм не рассчитан. Вернее, может когда-то и был рассчитан, когда нормально было среднестатистическому человеку выйти одному с дубиной против пещерного медведя и саблезубого тигра. А они измельчали. И им еще долго придется приспосабливаться.

Стоит ли говорить, что больше с открытым окном они не ехали. Кроме видов деревни, и Данилов не снял ни одного стоящего кадра, за исключением панорамы Оби из окна идущей машины в самом начале и какой-то промзоны на привале.

— За каким лысым вообще надо было брать камеру? — ворчал он, но чувствовал, что с этого момента его работу как хроникера и корреспондента можно считать завершенной.

* * *

15 сентября они достигли, наконец, Урала.

Выйдя утром из строительной бытовки, где когда-то обитали дорожные рабочие, Данилов увидел силуэты гор, разделяющих Европу и Азию там вдалеке, где темная твердь сливалась с таким же темным небом. Впрочем, «гор» — это громко сказано. Цепь невысоких пологих холмов на горизонте не поражала воображения. У них в Кузбассе хватало гор и повыше. Эти внушали благоговение разве что своим возрастом.

Окончательно они сложились в Девоне, а начали формироваться, когда животная жизнь только выбиралась на сушу и шлепала по ней на неуклюжих плавниках. Когда-то они были гораздо выше, чем теперь, хотя и не как Гималаи. А теперь их склоны искрошились, эрозия сделала свое дело… Но все же они стояли тут, когда людей еще не было в проекте, а гораздо позже видели и гуннов, и татаро-монголов, и праславян, если те действительно произошли из этих степей, и Ермака Тимофеевича, и заводчиков Демидовых, и ссыльных всех мастей и режимов. А теперь эти горы подпирали небо своими вершинами, глядя на горстку людей с машинами, как на нашкодивших школьников.

— Вот уж не думал, что снова побываю в Европе, — произнес Саша, ни к кому не обращаясь.

Где-то там должен быть железнодорожный тоннель, по которому он когда-то в детстве проезжал на поезде.

— Подожди, это еще Азия, — ответил выходивший из бытовки следом Петрович, вытирая лицо мокрым полотенцем, — Вот до Ёбурга доберемся, тогда можешь делать снимки на память.

Но Данилов прекрасно понимал, что ни в сам Екатеринбург, ни через него их путь лежать не может.

Колонна шла к своей цели неуклонно, как баллистическая ракета. Но регулярно — когда два, а когда и три раза в день от нее отделялись небольшие мобильные группы на мотоциклах и УАЗах.

Возвращались участники этих рейдов усталые как собаки и без какой бы то ни было добычи. К каким объектам рассылали эти разведгруппы, Саша так и не узнал, а в них его никто приглашать не собирался.

Уже садясь в машины, они заметили в небе небольшую стаю птиц, держащую путь на юг.

— Что это за пичуги, Данила? — спросил небритый Презик.

— А хрен их знает. Я не энтомолог, — ответил Саша ему в тон. — Тьфу… не орнитоптер.

Ему уже надоело отношение к себе как к бездушной ходячей энциклопедии.

А через пару часов они встретили других «перелетных птиц». Им впервые попались беженцы, остановившиеся в бывшем автовокзале какого-то села. Не вооруженная группа, а люди с пожитками, женщинами и детьми.

Колонна остановились напротив здания, где на небольшом пятачке разместились остановка, заправка и забегаловка, и Дэн, как старший по машине, вышел перекинуться парой слов с местными. Те, похоже, сидели тихо, понимая, что им нечего противопоставить такой силе, и новоприбывшие вольны забрать их нехитрые вещи, а с самими сделать все, что душе угодно.

Не было его минут пять.

— Куда они едут? — накинулись на него с расспросами, когда он вернулся.

— Черт их поймет, — ответил он. — На восток. Говорят, там впереди все мрут. Какое-то облако. А у нас в Сибири будто санаторий? Им нужны продукты. Готовы платить чем угодно, хоть в рабство пойти. Но у нас лишних нет. Вечером Борисыч расскажет больше. Он с их главными как раз сейчас разговаривает.

Но не рассказал. А после этого случая беженцы им попадались не раз и не два, и небольшие группки, и один вытянувшийся по дороге караван.

«Это что за переселение народов?.. Доедут ли? — подумал Саша. — Или сгинут?»

И чем дальше на запад, тем больше их было, и тем мрачнее и мрачнее становились у них лица. А на следующее утро, хотя никакого дождя не было, а только влажная морось, дозиметр, который был и в их машине, начал показывать фокусы.

После этого пришел приказ ввести дополнительные меры радиационной защиты из восьми пунктов.

После этого уровни радиации, которые постоянно снижалась с того момента, как они покинули пойму Оби, начали быстро карабкаться вверх.

«Хотел бы я знать, куда мы едем», — думал Данилов, в конце дня внося в журнал новые показатели в рентгенах в час, на десять процентов больше вчерашних.

Глава 4. Коммуна^[2]

17 сентября в два часа ночи они добрались до места встречи.

За час до этого Данилов проснулся, хотя никто их не поднимал, свет в брюхе «Капута» еще не горел, а остальные в основном храпели.

За время, проведенное в дороге, Сашин организм приспособился, так что он просыпался не тогда, когда машина скакала по ухабам, а когда замедляла ход. А раз так, значит, они свернули с шоссе на дорогу худшего качества.

Он натянул куртку и ботинки и тихо пристроился на лавке со своим планшетом, вставив в уши наушники. Слушая размеренно-тягучие аккорды музыкальной темы дороги из фильма «Хоббит», он начал писать. К тому моменту, когда зажгли свет, и народ начал подниматься, Данилов успел набросать полстраницы, обобщая свои впечатления от последних дней. Как и положено военной хронике и мемуаристике — по-хемингуевски скупым языком. «Из 120 поселений, встреченных по дороге, обитаемы не более десяти. Ни в одном нет больше 500 жителей. По косвенным признакам урожайность низкая, преобладает монокультура (картофель), животноводство не сохранилось. Высокая смертность от онкологических заболеваний, низкая продолжительность жизни. Значительный ущерб нанесен флоре. Фауна практически отсутствует…». Закончив, перечитал и оценил критически: найди его записи археологи будущего — если в будущем будет до археологии — они скорее, будут составлять картину событий не по ним, а по художественным книгам о вымышленном конце света.

 

Мотор еще работал, но «Капут» стоял неподвижно, а снаружи уже звучали команды, слышен был топот людей и лязг открываемых дверей. Но нервозности в этом не было, только обычная рутинная суета.

Спрыгивая последним на мягкую землю и принимая на плечи тяжесть рюкзака, Данилов подумал, что где-то там Сергей Борисович уже встречается с хозяевами этого места — теми, ради кого затевался весь сыр-бор. Но присутствовать при историческом моменте было нельзя, «Капут» находился далековато от головной части колонны.

Сам броневик между тем тронулся с места, оставив их одних.

Зажглись фонари. Когда глаза Александра привыкли к относительной темноте и начали выхватывать из нее очертания отдаленных предметов, Саша понял, что никакой колонны уже не было. На пустыре у шоссе не осталось ни одной машины.

* * *

Демьянов выбрался из штабной машины и в сопровождении двух командиров звеньев проследовал к горящим впереди на дороге огням. Хозяева были пунктуальны, но и они не подвели — прибыли точно в назначенное в последний сеанс связи время и ждать не заставили. Даже сейчас он не терял бдительности. Их делегацию прикрывали и снайперы, и пулеметы, и незаметно рассыпавшиеся по обочинам дороги бойцы.

На шоссе их встречал человек в черном дождевике со слабеньким фонарем. Было довольно темно — горели только фары, прожекторы не включали.

Человек помахал им и сделал несколько размашистых шагов навстречу. Капюшон был откинут, и майор увидел мясистое лицо с носом картошкой и густыми бровями, под которыми примостились белесоватые глаза. Редкие волосы были расчесаны на пробор и основательно тронуты сединой, что сказало майору, что перед ним не ровесник, а человек лет на десять старше. Но фигура у того, кого мысленно майор нарек «председателем», была крепкая, а осанка гордая. В ходе дипломатических миссий, когда они расширяли сферу влияния Подгорного, Демьянов насмотрелся на лидеров сельских поселений. Но пока никого не видел, кто казался бы настолько на своем месте.

— Ну, здравствуйте, гости дорогие.

У человека был малорусский акцент, и он произнес фрикативное [г] в слове гости. Такая огласовка есть кроме того в готском языке, что неудивительно, учитывая, что готы жили когда-то в Крыму и на Дону. Но даже если отбросить говор, Демьянов сразу смог дорисовать в сознании образ человека, с которым до этого связывался только по радио. Этот Корнейчук, похоже, был больше, чем просто деревенский «голова». Настоящий батька.

За его спиной стояли трое, и майор шестым чувством понял, что они вооружены и нервничают. Что неудивительно при встрече с чужаками, которые к тому же приехали из такой неведомой дали и с таким количеством оружия.

— Сергей Борисыч, все, как договаривались? — спросил пожилой мужик, когда они пожали руки. — Остаток пути пройдем пешочком.

И тут же осторожно добавил:

— Если не возражаете. Тут недалече.

Майор кивнул. Местные боялись не только их. Он не брался судить, насколько оправдан их страх перед небом, но пошел им навстречу. Он и так согласился помогать на чужих условиях. Помогать не этому человеку даже — тот был просто посредник — а тому, что осталось от законной власти. Но даже при этом, он во главу угла ставил интересы своей «малой родины». Стране, может, уже и не поможешь, а свой городок надо кормить и защищать.

Демьянов уже подыскал место, где можно было оставить транспорт.

В это время машины уже одна за другой заезжали на территорию рынка, построенного на месте давно не действовавшего завода. При желании там можно было спрятать десять таких автоколонн, и еще нашлось бы место для пары авианосцев. С ними оставалось звено в десять бойцов, которым придется пожертвовать комфортом ради гарантии того, что с их техникой ничего не случится. Хотя председатель божился, что места тут вымершие, а значит, безопасные, но Демьянов помнил про засаду на шоссе.

После краткого марш-броска по дороге их маленький отряд вместе с провожатыми вышел к деревне; вернее, к ее заброшенной части. Но даже здесь дома смотрелись так, будто их оставили на пару часов: все как один крепкие, облицованные, с одинаковыми кирпичными заборами. Ни одного ниже двух этажей. Как в какой-нибудь Чечне или Дагестане. Стекол в окнах, правда, нет. Да и высоченные чердаки внушали майору инстинктивное беспокойство, но он преодолел его. Они были на дружественной территории.

Вскоре они оказались перед массивом близко стоящих друг другу домов.

— Сколько у вас людей? — спросил он, оценивая вместимость зданий.

— Тысяча, — чуть ли не с гордостью ответил председатель. Но в глазах мелькнуло сожаление. Наверно, вспомнил, сколько жило тут до войны.

— А этих, с Косвинского Камня?

— Мало. Пятидесяти не наберется.

Демьянов был по-настоящему удивлен.

— Я думал, большею Вы уже расселили людей генерала у себя?

— Нет, только тяжелораненых, — ответил председатель. — Чтоб не устраивать здесь столпотворения, ну и для безопасности. Они мне честно сказали, что деревни, где они останавливались, иногда взлетают на воздух.

— Весело живем, — хмыкнул майор.

— Ага. Завтра они придут; техника их тоже спрятана в надежном месте.

— Ясно. Темно тут у вас.

— Светомаскировка. Да и демонтируем потихоньку. Провода, почти все генераторы вон уже сняли. А что не успели, сейчас разбираем.

Демьянов понял, что верно уловил образ собеседника как по-хорошему прижимистого хозяйственника.

— Забудьте, — оборвал его майор. — Никакого оборудования мы не возьмем. Своего добра полно на любой вкус. Речь шла только о людях. Грузите все продукты, с каждым человеком по десять килограмм ручной клади, и точка.

Председатель сник.

— Жалко все это оставлять, — он обвел рукой здания. — До зубовного скрежета. Как у вас там в городе? Места много?

— И места достаточно, и материальная база такая, что хватит и на вас.

— Ясно… — в голосе «батьки» просквозила безнадежность. — Какой период полураспада у этой дряни?

— Тут изотопы на любой вкус, — ответил Демьянов. — Так что от миллиарда лет и до долей секунды. Но точно могу сказать, в ближайшую сотню лет рекордных урожаев вы не снимете.

— Вот ведь гады… Никита, подь сюды! — он подозвал мужика в старомодных очках, который, похоже, был завхозом, — Размести гостей в общей. И скажи хлопцам, чтоб сматывали удочки. Не надо разбирать оборудование. Все имущество бросаем.

— Странная у вас какая-то деревня, — произнес Демьянов, когда завхоз убежал выполнять распоряжение. — Вроде не курортная зона, не дачи, никакой промышленности нет, а выглядит на порядок лучше, чем у соседей. Может у вас золото нашли?

— Да какое золото… Люди разве что золотые. Лева вам лучше расскажет.

Он подозвал своего помощника. Тот был явно когда-то был дородным, но потом лишние килограммы ушли, остался просто кряжистым, какими изображают гномов. Не то чтобы коротышка, но и не высокий. Был он с бородой и в свободной одежде. Это оказался местный учитель всего на свете, включая физкультуру, по фамилии Бабушкин. Попутно он был замом по идеологии, своего рода товарищем Сусловым. Он с радостью начал рассказывать, да так, что не заткнешь. Этот хорошо поставленный голос заставил Демьянова пересмотреть свою первую ассоциацию — в этом человеке было гораздо больше от священника, чем от подземного рудокопа.

 

До войны эти три рядом стоящие села внешне ничем не отличалось от соседних. Разве что улицы почище и народ более работящий. Городские думали, что это старообрядцы или баптисты. Жители соседних деревень знали ситуацию получше, но чужой человек, заехав в эти края, увидел бы обычную почту, школу и обычный магазинчик с типичным ассортиментом. И не узнал бы никогда, что любой из местных мог получить ту же бутылку водки в сельмаге, просто показав членский билет. Бесплатно. Впрочем, выпивкой тут не злоупотребляли. Точно также он мог получить и хлеб, и сахар, и стиральный порошок, и колбасу, и конфеты.

Тем, кто проезжал мимо по трассе, было не узнать, что в здешней школе предписанные программой учебники и планы существовали только для проверяющих. А дети учились по старым советским расписаниям и учебникам; там, где надо, педколлектив дополнял их специально отобранными пособиями.

На этом чудеса не заканчивались. Электросчетчики в домах стояли для вида. На самом деле плату энергокомпании вносила община. Но и это еще не все. Телепередачи подвергались цензуре — записывали со спутника трансляцию для предыдущего часового пояса, и, передавали ее в свою сеть уже без рекламы и тех программ и фильмов, которые считали вредными. Их заменяли классической музыкой, балетом или просто «уплотняли» эфир. И, конечно, блокировали и вырезали порнографию из Интернета с помощью сетевого робота. Да и Интернетом молодежь пользовалась только под контролем. До 18 лет дети воспитывались в общем пансионате, а после получали свободу выбора — остаться и работать в колхозе, или поехать в большой мир. Но, даже отучившись, многие, если не все, возвращались.

Церкви не было. В ней еще в 1932 году устроили овощехранилище. Но ни наркоманов, ни алкоголиков, ни даже подростковой уголовщины, если не считать нормальных разборок взрослеющих мальчишек, не было тоже.

 

Осенью 91-ого колхоз был на грани развала. Урожай вдруг оказался никому не нужен, бензин и запчасти пропали, в стране творилась «шоковая терапия». Самые ушлые подговаривали делить имущество, но нашлось два десятка решительных мужиков, которые отговорили селян приватизировать участки и выгнали прежнего председателя. Его заменил парторг, который тут оказался не рвачом и не бездельником. Это и был агроном Клим Корнейчук, вокруг которого образовался кружок единомышленников, которые заразили своим энтузиазмом и остальных. Уже тогда было решено — идти туда, куда шла остальная страна, колхоз не будет.

Сказать, что они сохранили то, что осталось в наследство от СССР, было не совсем верно. К тому времени осталась только материальная база, ее сохранили. Но культура общественных отношений уже умирала, надо было создавать новую. И им это удалось.

Формально у не было индивидуальной собственности вообще. Предметы обихода были тем, чем человек пользовался. И хотя на практике никто ничего не забирал, вещи были принадлежностью дома и передавались вместе с ним без сожалений. Если кому-то была нужна вещь, не необходимая в хозяйстве, например хорошая видеокамера, новый компьютер, моторная лодка… да и автомобиль, он брал ее на общем складе или общем гараже, пользовался и возвращал.

Демьянов подумал, что Томас Мор и Томмазо Кампанелла от зависти скрипнули бы зубами. Тут никто не строил никаких концепций, но модель, простая и эффективная, работала.

Экономическая жизнь была основана на годичных и пятилетних планах, которые всегда выполнялись с ростом показателей, невзирая на мировые кризисы. Всеми внешними сношениями ведала Артель, но люди не возражали, потому что на практике это избавляло от риска быть обобранными перекупщиками.

Вместо того чтобы продавать сырье, это микро-государство активно развивало консервную промышленность и молочный сектор. До войны они производили все от сыров до йогуртов, да и огурцы в магазинах половины области были отсюда, а не из Индии. Собственно, скот и запасы продукции, которую не успели развезти по торговым точкам, помогли им неплохо пережить зиму. Они не потеряли бы ни одного человека, если б не внешний мир. Еще по пути внимательный глаз Демьянова заметил несколько тщательно замазанных штукатуркой выбоин на стенах. Как бы то ни было, у этой утопии были зубы, иначе бы ее просто затоптали.

Даже теперь, хоть они в техническом плане и отставали от Подгорного, то только потому, что район вокруг был аграрным.

— Вот те раз, — только и смог произнести Сергей Борисович, когда рассказ был закончен. — То есть теоретически человек мог подогнать «Газель» и вынести весь магазин?

— Мог, — ответил Лев — Но не стал бы. На хрена ему это делать, если он знает, что завтра магазин останется на месте? Три кило колбасы за день не съесть. Даже мне. Двое штанов не наденешь. А если сносишь и захочешь новые — их выдадут. Ну, в разумных пределах. Тут дело в воспитании. Мы, старшее поколение, которые все начинали, воспринимали каждый кирпич как свой. А молодые здесь выросли. Как Маугли. Вырос с волками — стал волком. Вырос в свинарнике — свиньей. Вырос среди коммунистов…

— Стал Егором Гайдаром, — мрачно закончил за него Сергей Борисович. — Обнаглел от вседозволенности. Решил, что так жить нельзя, и все разломал.

— Ну это брак, дефект. У нас для такого не было питательной среды. Мы все люди простые, не богема.

— А как вы определяли потребности? — не унимался въедливый майор. — Где критерий того, что считать потребностью, а что капризом?

— Если община может позволить себе дать это каждому — она должна дать. Если нет, значит, это каприз. Хрустальный дворец — каприз. И норковая шуба из пластин — тоже каприз.

— Во внешнем мире так не считали, — возразил Демьянов. — И шубы были, и в Турцию летали.

— Не все. А многого другого не было. Но если бы кто-то у нас очень зах<