Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


Интермедия 7. Мститель



2015-12-04 391 Обсуждений (0)
Интермедия 7. Мститель 0.00 из 5.00 0 оценок




Пленника привели к нему утром, когда они уже готовились отдать швартовы. Смуглый и худощавый, в канареечного цвета пуховике, он явно был здесь чужим и зябко ежился под пронизывающим северо-западным ветром. Ветром, который дул не с моря, а из глубины континента. Море было ласковым и дарующим жизнь по сравнению с материком, где правила смерть.

Такой же пронизывающий взгляд Савельева, человек, впрочем, встречал стойко, как будто бояться ему было нечего.

А зря. Рыболовецкий сейнер «Удачливый» стоял у причала, и помощник давал уже второй гудок. Поэтому Савельев вполне мог пристрелить пленника, не разбираясь, потому что по лицу было видно: он чужак, а чужакам нигде не бывают рады.

Здесь в Хабаровском крае двадцатикилометровая полоса вдоль моря была последним обитаемым оазисом. Море кормило здесь несколько десятков тысяч человек. Кормило скудно, но не давало умереть с голоду.

Бывший генерал-ракетчик знал в лицо всех в округе. И в приморских поселках, и в находившихся в сутках пути от большой воды, где он поддерживал в меру своих сил порядок. И никого похожего на этого типа среди них не было.

Через неделю-другую они вернутся с полным трюмом: сельдь, минтай, крабы. Но даже мелкая рыбешка не пропадет, все пойдет в дело: в еду, в засолку или на корм свиньям и псам. Все корабли были оснащены скорострельными 30-миллиметровыми орудиями, а один генералов сухогруз постоянно имел на борту противокорабельные ракеты. Конкуренция за богатства пустеющих морей часто заканчивалась кровью.

«Если бывали в истории сухопутные адмиралы, то почему не может быть морского генерала?» — подумал старик в вязаном свитере с высоким горлом и в фуражке с треснутым козырьком в тот момент, когда пленник представился.

— Меня зовут Пабло Хименес. Я из Латиноамериканского союза.

— Буэнос диос, мучачо, — улыбнулся Савельев, его улыбка обычно не предвещала ничего хорошего. Не далее как вчера с такой же улыбкой он отправил на фонарь двух ворюг, — Каким ветром вас занесло в другое полушарие, и какого хрена вам здесь надо?

— Я отвечу вам, compadre, — почти без акцента сказал гость по-русски. — Значит, у нас была веская причина. Мы хотим протянуть вам руку дружбы.

— Ответ неверный, — буркнул генерал. — Поэтому у вас есть пять минут, чтоб меня заинтересовать.

— Разумно. Ну, тогда считайте, что мы предлагаем вам сделку.

— Откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете? И не из ЦРУ, например?

— Оставьте эту паранойю. Нет больше никакого ЦРУ.

— Я имею в виду ЦРУ Соединенных штатов Австралии. Или как они себя называют…

— И Австралии с ее разведкой тоже нет. Как нет и всего континентального Китая. Про Тайвань не скажу… но и его, скорее всего, тоже нет. Если прикажете меня развязать, я расскажу вам побольше. В моем рюкзаке, который ваши люди уже обыскали — гаванские сигары и настоящий кубинский ром. Надеюсь, сгодятся вместо верительных грамот?

— Это мы посмотрим.

 

Отправку сейнера пришлось отложить. Разговор действительно оказался важным. Через полчаса они сидели в маленькой прокуренной комнате за столом, на котором на тарелках лежали бутерброды с красной рыбой и тушеные камчатские крабы.

Глядя на них, прикончивших одну бутылку рома и принявшихся за вторую, трудно было представить, что разговор идет о материях, от которых мог зависеть облик цивилизации будущего.

— Не знаю, чего вы от нас хотите. Мы больше не бойцы. Мы всего лишь рыбаки, — в очередной раз заговорил генерал.

— Без трех корветов, пяти ракетных катеров и дизельной подводной лодки рыбакам никак, — улыбнулся Пабло. — К тому же я знаю, сколько гринго вы отправили на дно.

— Рыбам тоже надо что-то есть. Хотя в основном попадаются не амеры, а другие бусурмане. Но было и несколько пиндосских посудин.

— Да, мы тоже потрепали этих putos… — кивнул Пабло, в его мачистской культуре это слово тоже было страшным ругательством, — С помощью вашего оружия. Когда они опомнились после ваших ударов 23-го августа, то не придумали ничего лучше, чем одолжить продовольствие в Южной Америке, на своем «заднем дворике». У них и выбора-то не было. Гавану и Каракас стерли с лица земли, в Панаме высадилась морская пехота. Почти в полном составе. Но случилось не так, как они ожидали. На какое-то время объединились… без участия своих правительств… люди из половины государств континента. Говорящие на испанском и на португальском… католики и социалисты… даже наркобароны и индейцы из сельвы. Все те, кто раньше друг друга на дух не переносил. С одной целью — прогнать их. Не буду врать, мы не смогли им помешать. Смогли только взять с них за нашу еду плату кровью.

И Хименес рассказал про партизанскую войну на территории Колумбии, Бразилии и Аргентины, про замаскированные береговые ракетные батареи, топившие американские транспорты с зерном, фруктами и говядиной, про различные тактические приемы, которыми можно победить технически более оснащенного противника.

— Но потом пришла темнота, — продолжал Пабло, — и мы поняли, что голодные гринго — это еще полбеды. Главная проблема не они, а погода, климат. То, что с ним стало. Когда ты рассказал про вашу маленькую войну в Сибири, это было как дежа вю. Вы, русские… такие же loco… ненормальные, — он, учившийся в Москве, употребил другой, матерный эквивалент. — Так же азартно истребляли друг друга в Бразилии, Аргентине, Чили, Боливии, и у нас, в Венесуэле. После наступления темноты, когда внешний враг ушел, оставив нас ограбленными, сразу вспомнились старые обиды, старые счеты. Хаос и зима оказались куда страшнее оккупации. В чем-то вам, русским, было легче. У вас был опыт жизни при минусовых температурах. А у нас те, кто жил не в Андах, снега никогда не видели. Вот и представь эту вашу кровавую бойню, умноженную на десять, и все это среди вьюг в замерзших тропических джунглях и снегов в пампасах.

Генерал представил. Но его сердце настолько зачерствело, что его трудно было впечатлить.

— Пепел рассеялся, — продолжал Хименес, — но в Чили и Аргентине климат сейчас такой же, как здесь. И это не связано с ядерной зимой. Просто ледник наступает. Остров Огненная Земля он уже поглотил. Думаю, вас ждет то же самое, хоть северная ледовая шапка и меньше по размерам.

Генерал молчал, спокойно докуривая сигару.

— Похоже, это конец, — посланник отхлебнул рому и блаженно вытянул ноги: в комнате было тепло от натопленной печки, — Знаете, я всегда был атеистом, генерал. Но сейчас думаю, что мы замахнулись на то, куда не имели права совать свой нос. И получили по заслугам. У вас сохранились ученые? У нас несколько выжили. Так вот, все говорят о том, что Южная Америка будет лучшим местом для возрождения цивилизации. Африка выживет, но скорее всего, вернется в неолит. Если уже не вернулась. Австралия теперь, после атаки КНР на их крупнейшее урановое месторождение Олимпик-Дэм превращается в мертвую пустыню. Выживание человека разумного на территории Северной Америки и Евразии тоже не гарантировано. К чему я виду этот разговор, вы наверно уже поняли, — продолжал гость из Латиноамериканского Союза. — Генерал, от ваших людей будет больше пользы, если мы объединимся. Мы пережили голодные бунты и страшные эпидемии. Сейчас все на время устаканилось… смешное у вас словечко, я его еще в общежитии усвоил. Так вот, это временное затишье. Арифметика такова. У вас в живых остался от силы один процент населения. У нас пять. Как и у вас, это в основном крестьяне, а не жители городов. Но нам нужны ваши технические специалисты и кадровые военные. Из тех поселений в Восточной и даже Западной Сибири, с которыми вы поддерживаете связь, мы могли бы принять многих.

— Они теперь тоже крестьяне.

— Неважно. Свои специальности они не забыли, а у нас много русской техники. И боевой в том числе. Им найдется работа. Нам нужны люди, знающие, как поддерживать инфраструктуру в субарктическом климате. Да, у нас чуть меньше ресурсов недр. Но у нас есть самое главное — незараженные пахотные земли, море, которое не замерзнет, и экватор, к которому можно отступать по суше. Панамский канал, кстати, взорван. Потребность в минеральных ресурсах еще долго будет низкой. Почему бы не оставить вашу страну-холодильник в качестве кладовой для будущих поколений, а самим перебраться в более комфортное место?

— Я хочу услышать конкретику.

— С пятью транспортами мы можем переправить до двадцати тысяч человек. Если бог будет милосерден — нам удастся сделать и второй рейс. Дальше мы не ручаемся за состояние наших кораблей, а еще меньше — за морские пути. В океане сейчас тьма-тьмущая айсбергов. Оказывается, глобальное похолодание способствует их образованию даже сильнее, чем потепление. Каюты не люкс, но доплыть можно. Место назначения — город Лос-Текес, бывший штат Миранда, Венесуэла. Естественно, продовольствие на дорогу и первый год жизни вы возьмете с собой. Соглашайтесь, в Южной Америке от ваших людей будет больше пользы. А здесь вы вымрете. Можно продолжить борьбу, когда есть смысл. Но в вашем случае это самоубийство.

— Я сам знаю арифметику, Пабло, — генерал глотнул еще «огненной воды». Сегодня, он знал, никакой рыбы поймано уже не будет. Рыба получит отсрочку приговора, — И алгебру знаю, и географию. И могу пообещать, что добровольцев мы поищем. Но не более того. Этот «холодильник» — наша Родина. И чем больше нас отправится в добровольное изгнание, тем меньше шансов, что она останется нашей в будущем. Уж прости этот национальный эгоизм. Нас слишком часто били по морде за наши ресурсы и за каждый квадратный метр этой земли. Поэтому они нам так дороги. Мы готовы поделиться ими с друзьями — и с вами поделимся… но не с каждым встречным. Да и не забывай про обычный страх перемен. Не все согласятся на такой радикальный шаг. А насчет самоубийства… ты же сам сказал, что нам не привыкать жить в холодильнике. И ты знаешь нашу историю. Мы и не из таких передряг выходили.

Глава 8. Инь и ян

В тот день он чуть не опоздал на службу. Миновав КПП с молчаливо усмехающимися охранниками, Данилов трусцой побежал через асфальтированную площадку перед Замком.

На флагштоке перед огромным зданием больше не было эмблемы Сибаргопрома. Там полоскались на пронизывающем ветру красный флаг и российский триколор, который Краснов назвал «власовской тряпкой». Сам коммунар теперь трудился бригадиром на стройке, его подчиненными были его бывшие заключенные. Многие возражали против такой скорой амнистии, но она сделала очень много для умиротворения заринцев. Богданов настоял на ней.

«У меня нет пасынков и падчериц. Я всем буду отцом и всех буду держать в одинаковых ежовых рукавицах».

Заняв дворец олигарха, Богданов многое из мебели, картин и других предметов внутреннего убранства приказал убрать. Что-то унесли на склад, что-то отдали в школы, клуб и больницу. Свои комнаты на третьем этаже он тоже обставил по-новому, в стиле «сталинский ампир», как сам он говорил. Только иконы, которые были у Мазаева и в рабочем кабинете и в личных покоях, председатель оставил. По крайней мере, в одном они с покойным магнатом были похожи.

Одних только шуб, принадлежавших дочке и любовнице Мазаева, хватило, чтоб одеть две сотни женщин города для свободного от работы времени. Шубы выдавались в порядке премирования.

Все, что имело художественную ценность, отправилось в городской краеведческий музей. Драгоценности и золото — в фонд Будущего. Данилов был одним из кураторов этого фонда, но занимался он не материальными, а духовными богатствами. Так называемым «мегаархивом». Для него это была самая часть работы…

В следующую секунду Данилов понял, что нельзя размышлять о чем-то постороннем, когда бежишь. Только хорошая координация движений помогла ему не опрокинуть бак с мусором, когда он чуть не налетел на дворника. Александр узнал его. Бывший помощник губернатора, одетый в синюю спецовку, сгребал в кучу сухие листья и собирал руками сор, который приносил вездесущий ветер. Под красным носом коркой засохли сопли.

Бывший чиновник уже хотел что-то злобно пробурчать, но, увидев, кто перед ним, отступил в сторонку, произнеся угодливо:

— Извините.

— Да пустяки, — Данилов в который раз подумал, что даже тень, падающая от его босса, пугает людей.

Особенно коренных заринцев.

Они так пока и не стали одним народом. Кто-то шипел за спиной, у кого-то хватало смелости в лицо сказать: «выродки, валите к себе домой».

Но дальше слов не заходило, так как с оружием пока были только северяне. Из местных пока вооружили только сто человек, часть из которых была с Мясником во время штурма «Зимнего дворца», а остальных выпустили из мазаевского каземата, где людей морили голодом, приковывали к стенам и держали по пояс в ледяной воде. Эти были благодарны новосибирцам по гроб жизни. Из них получились самые преданные помощники в обустройстве на новом месте.

Город легко вместил в себя всех бывших жителей Подгорного. Чтобы не провоцировать бытовые конфликты, им отдали восточную часть Заринска, коренных жителей вместе с «репатриированными» пленными уплотнили в западную.

Переселение подгорновцев было проведено в рекордные сроки и очень организовано. Никто не потерялся, никого не забыли, никто не погиб под колесами. Все ценное было забрано с собой, демонтировали и вывезли даже промышленное оборудование.

 

Сейчас в октябре повсюду еще были видны следы недавнего аврала: разрытая земля, сваленные стройматериалы, поврежденный асфальт. Но зато они были полностью готовы к зиме. Даже пайки уже были рассчитаны. Из-за военных передряг оба города потеряли половину урожая и треть нескоропортящихся запасов. Но и ртов стало меньше, как бы цинично это не звучало.

Шансы дожить до весны у них были.

Когда они сюда пришли, в городе действовала очень интересная экономика: бартерно-распределительная. Мазаев был властелином всего, он кормил и одарял подарками тех, кто ему служил. Но отдельные начальники были независимыми экономическими субъектами. С поправкой, что за неудачи они лишались голов. В городе действовал рынок, а большинство зависимого населения вообще крутились как могли.

Настоящим шоком после победы стало для новосибирцев то, что рабство может существовать не только на Кавказе и в Афганистане. Оказывается, русские тоже могли держать своих соотечественников в ямах и заставлять работать за миску с вонючей бурдой или червивые сухари. От случая к случаю Заринск активно использовал рабочую силу из «диких» районов, завозя оттуда людей буквально вагонами. Это были одноразовые рабочие, которых после окончания работы в лучшем случае выкидывали, а в худшем убивали. И если постоянное население города Мазаев хоть как-то берег, то процентов десять населения Заринска не имели никаких прав вообще. Их могли загонять до смерти или убить без всяких последствий. Племенной скот, который олигарх, надо отдать ему должное, сберег, ценился гораздо выше.

На всей территории нового государства Богданов под страхом смерти запретил такое рабовладение, и под страхом исправительных работ — меновую торговлю едой, одеждой и еще десятком товаров («А безделушки меняйте сколько хотите»). Последний запрет, впрочем, соблюдался не так строго, а за пределами города и вовсе существовали послабления. Владимир, похоже, понимал, что наладить систему распределения в масштабах региона невозможно, поэтому дал союзным поселениям немного свободы действий. Но ревизоров посылал регулярно.

Помимо гарантированного всем скудного минимума, фиксированная оплата продуктами полагалась за труд. На личном контроле у правителя было обеспечение детей, больных и стариков. Сам Данилов получал паек по второму из четырех разрядов. По первому получали разведчики и бойцы. Себе скромный Богданов тоже поставил второй.

Приказы, указы, распоряжения, назначения — дикая скука. «Выделить столько-то того-то для работ по реконструкции чего-то». От казенного и одновременно безграмотного стиля его тонкое литературное чутье буквально корежило. Но Александр честно читал их, даже исправлял орфографические ошибки и вставлял запятые.

А в прошлый понедельник Данилов увидел, как превращаются написанные им на белой бумаге слова в действия. Он присутствовал на первой в Новом Заринске публичной казни. Это было ничуть не лучше, чем участвовать в этом самому.

Люди, который в полдень привели на главную площадь, были бандитами и грабителями, дезертировавшими из мазаевской армии. Но, конечно, их наказывали не за это. За ними тянулся длинный кровавый след, но доказать можно было только два последних эпизода, когда при нападении на деревню они никого не убили и даже не изнасиловали, а только отобрали еду.

Если бы они отбирали вещи, их бы ждал лагерь и исправительные работы, но они оставляли голодать других, а за это полагалась только смертная казнь. Саше пришлось присутствовать. Он видел, как пятерых тощих, грязных и всклокоченных мужчин подвели к облезлой кирпичной стене, но глаза завязывать не стали.

Мищенко с автоматом, весь в черном как эсэсовец, один был расстрельной командой. Весь город его боялся, но вряд ли кто-то хотел бы делать за него эту работу.

Богданов зачитал приговор, палач лязгнул затвором, и дал короткую очередь. Приговоренные дружно попадали на землю, будто в молитвенном экстазе. Одного отбросило аж до стены, и он сполз по ней, оставляя на серой известке темно-вишневые подтеки.

После этого, сидя за столом в своем кабинете с горячим чаем, Данилов думал о природе человеческой. О том, что душу каждого можно расположить на линейке между добрым доктором Швейцером и не очень добрым доктором Менгеле. Это — два полюса, достичь которых в обычных условиях почти невозможно: среда помещает стать и ангелом, и зверем. А тех, кто станет, вытолкнет прочь — в монастырь, в тюрьму, в психушку. Поэтому в нормальной жизни экстремумов достигают лишь единицы. Но в экстремальных условиях, на войне или на пожарище достичь абсолюта проще. Так появляются монстры и герои.

Так он думал раньше, в отрочестве. Но события последних лет заставили Сашу пересмотреть свою точку зрения. Он понял, что эти два полюса, две стороны человеческой натуры могут легко уживаться. И тот, кто герой для своих, для недругов вполне может быть монстром.

А иногда Александр доставал из чулана и третью версию. Что жестокость по отношению к ближним и дальним — это основа человеческого бытия. Раньше он считал ее проклятым наследством, доставшимся от далеких волосатых предков, и еще дальше — от ящеров, от трилобитов, от одноклеточных и доклеточных, которые точно также загоняли, убивали и поглощали. Но теперь, на практике изучив человеческую этологию, он видел, что это ложь. Жестокость животных всегда подчинена практической необходимости. Убить, чтобы добыть пропитание, победить в схватке за самку, устранить конкурента. Это биологическая программа. Ни один зверь не убивает себе подобных просто для того, чтобы насладиться их агонией. Только «венец творения» наделен такой развитой эмоциональной сферой. Но если оставить в стороне маньяков и психопатов… в большинстве случаев зло творится вполне нормальными людьми под влиянием обстоятельств, которые создали другие нормальные люди. Вот только никакие обстоятельства не сделают обратного. Эта игра только на понижение.

Если это так, то культура, мораль и ценности — все поверхностное, наносное. И в глубине души каждый скорее Менгеле, чем Швейцер. Чтобы стать первым, не надо напрягаться, исправлять человеческую природу. Достаточно дать ей карт-бланш — и вперед. А вот, чтобы стать вторым, надо грести против течения… И видит бог, это не у каждого получается.

 

Проходя мимо его стола, Владимир кинул Данилову пачку исписанных бумаг.

— Два строителя и три коммунальщика. Спали в рабочее время, — громогласно объявил он. — Это так они выполняют план по капремонту? Кто в первый раз — тем выговоры. Если у кого второй залет — паек по минималке.

Данилов сделал пометку в блокноте. Это означало уменьшить норму питания на треть на целый месяц. Обычно это хорошо действовало. Саша знал это по себе, потому что имел несчастье дважды опоздать, а председатель ни для кого не делал исключений. Он бы и на себя взыскание наложил, если бы было за что.

— И еще один крендель, — продолжал шеф. — Поссорился с алтайцами из-за бабы. Пьяный дебош. Нанесение побоев. Порча общественного имущества. Угроза безопасности… Ты его знаешь, Мерседесом называют. Разведчик хороший, сапер, но дисциплины не знает. Из автомата палил поверх голов.

— Тоже выговор? — спросил Саша.

— Да мало. Уже было два. Выпороть. С занесением в личное дело. Тридцать пять ударов, чтоб не думал, что он Иисус. А после на исправительные работы. На месяц. Еще раз проштрафится — в чернорабочие. Навечно.

Город был, возможно, последним местом на земле, где существовало делопроизводство. Функционировал архив, велись личные дела, скрупулезно составлялись приказы, и по всем правилам доверялось бумаге отправление правосудия.

«Расстреляй человека — и это назовут убийством, — любил говорить Богданов. — Издай сначала официальный приказ — и это уже мера пресечения».

Данилов был доверенным лицом, неслышной и невидимой тенью короля. У него не было ни одного подчиненного, зато сам он подчинялся только главному. По старому то ли глава администрации, то ли советник президента.

— Я надеюсь, драть его кнутом не мне придется? — спросил он.

Смертные приговоры ворам, насильникам и грабителям, которых уже было назначено с десяток, приводил в исполнение Мясник, но порка была новацией.

— Только если сам не желаешь, — Богданов хохотнул шутке подчиненного, — Вообще, это сделает сержант караульной службы. А для тебя другая работа найдется. Забыл, что сегодня ждем гостей? Надень-ка галстук. И не сутулься, мать твою.

Гости должны были приехать через час. Данилов сам не понимал, почему он волнуется. Эта была рядовая встреча, и он на таких уже присутствовал. От него и ничего не требовалось, кроме создания массовки.

Макс и Змей, оба бывшие сурвайверы, которым Богданов, похоже, доверял больше всего, в строгих костюмах из гардероба Мазаева казались настоящими мафиози. Они стояли по обе стороны от дверей, в бронежилетах и при кобурах.

Люди в цивильной одежде, помятой после долгой дороги, заходили по одному в банкетный зал. Двигались они очень сковано, словно шли сквозь толщу воды, и пугливо озирались.

Им было отчего бояться. Царек одного союзного Мазаеву городка по фамилии Карпович, по кличке Карп, из такой поездки просто не вернулся. Вместо приветственных слов Богданов перед всеми зачитал список его преступлений, среди которых были и очень гадкие. Маленьких мальчиков этот жирдяй, владелец асфальтового завода, еще до войны любил. А уж что он вытворял после, когда захватил власть со своими подручными-беспредельщиками, тут маркиз де Сад бы покраснел.

Без лишних слов гада отвели в подвал и шлепнули. Говорили, на лестнице он напрудил лужу за секунду до того, как Мищенко дважды выстрелил ему в затылок. На его место Владимир назначил Масленникова.

 

Иван Иванович Зырянов был настоящим алтайцем, не по месту проживания, а по крови. Глава администрации маленького городка с чудным названием Змеиногорск где-то в Горном Алтае был шорцем, хоть и из тех, чьи предки были крещены в православную веру, судя по имени-фамилии. Лицо его напоминало захмелевшую луну, а глаза были раскосыми, как у японца. Японцы, как гласит одна версия, как раз из этих гор и вышли.

Но кроме титульной нации Зырянов принадлежал к интернациональной породе постсоветских номенклатурщиков. Александр знал этот тип людей. Каменные неулыбчивые лица, чугунные зады — фиг прогонишь с насиженного места. Культура для них — шансон и «играй моя гармошка». Досуг — выпивка, баня, рыбалка, охота и еще раз выпивка. К компьютеру не знают, с какой стороны подходить. По телевизору раньше смотрели только новости первого канала и сериалы про ментов.

«И перед такими нам приходилось пресмыкаться», — вспомнил Данилов. Ему было приятно видеть в глазах своего социального антагониста настоящий страх.

Этот одутловатый монгольский господин с белыми от ужаса глазами первым подбежал пожать руку Богданову. Раньше он был «вассалом» Мазаева, а теперь, выходит, стал богдановским. И сейчас в этом зале проходило собеседование, итог которого мог быть любым.

Богданов еще раньше всем показал, что незаменимых нет, как нет и священных коров. Новорожденное государство он обещал скреплять железом и, если надо, кровью.

Рыльце у этого Зырянова было в пуху. Поговаривали, что он должен был во время летнего блицкрига привести олигарху на подмогу человек пятьсот, но затянул со сборами — то топлива нет, то машины сломались. Наивная восточная хитрость в расчете на то, что сдохнет или ишак, или шах. Учитывая, что от Заринска до Змеиногорска куда дальше, чем от Заринска до Подгорного, хитрость не была совсем уж бессмысленной.

Узнав о поражении и гибели под Подгорным всей армии Мазаева, Иван Иваныч с братьями, зятьями, дядьями, деверьями и прочими членами клана внезапно собрался за один день. Но не для того, чтоб защитить Заринск, а чтоб успеть его разграбить, а потом удрать обратно в свои горы с полными фурами продуктов из оскудевших, но еще не пустых закромов города. Но немного не рассчитал — силы Богданова явились на полдня раньше, чем его авангард на внедорожниках. Вот такой фрукт был этот «дикий тунгус». Вместе с ним прибыли трое помощников, пятеро охранников и одна девушка. Его дочь. С редким именем Алиса, оживляющим в памяти образы прекрасного далека и страны чудес.

В малом банкетном зале, где на стене висел потрет Сталина из логова сурвайверов, за накрытыми столами их ждали двадцать человек — новый хозяин, его супруга, его охрана и сподвижники. Водки не было, зато подавали жаркое — постную и довольно жесткую медвежатину с хреном и с отварной картошкой на гарнир. Данилов был бы сильнее рад свинине, но с тех пор, как узнал про рацион мазаевских хряков и свиноматок, ему она в горло могла не полезть.

Жаренное мясо на обед было само по себе роскошью, поэтому никто не жаловался. К тому же они собрались не для того, чтоб набить брюхо.

Медведя, которого олигарх так берег, забили в первый же день после победы, но его замороженное мясо до сих пор лежало в холодильниках, ожидая торжественных случаев.

Данилов подумал, уж не Мясник ли убил косолапого. Кто если не он? И что он чувствовал, когда «исполнил» вместо очередного человека мохнатого зверя? Такое же безразличие? Или досаду, если понадобилось больше одного патрона?

Богданов с женой сидел во главе стола. Неживой стеклянный глаз в его глазнице был почти неотличим от настоящего. На лидере была не повседневная офицерская форма без знаков различия, которую он обычно носил, а неброский серый двубортный пиджак с каким-то юбилейным значком на груди. Вместе с Машей, на которой было скромное платье из синего шелка, они казались парой советских фигуристов. Волосы Мария слегка покрасила (возможно, чтоб скрыть седину), поэтому они вместе смотрелись очень нордически.

Гостей усадили за почетные места на противоположном конце. Данилов примостился где-то посредине, равноудаленный от них. Слева от него нарезал себе мясо на тарелке Мищенко, похожий в своем черном костюме на владельца похоронной конторы. Он использовал столовый нож, но Данилов знал, что боевой и зазубренный тоже при нем. От его взгляда не ускользнуло, что гостей разоружили и даже провели через рамку, а вот охранники Богданова все были при пистолетах. И даже его помощники-министры.

Но это было скорее психологическим давлением. Если бы Владимир хотел, он бы расправился с ними, не усаживая к себе за стол.

Данилов догадывался, что прагматичный председатель хочет наладить контакт с вменяемыми людьми из бывшего мазаевского окружения. Демьянов бы никогда так делать не стал, но в этом была и его слабость.

За столом пока велась светская беседа, важных материй разговор не касался. Между тем, внимание Данилова переключилось на единственную гостью.

Он слышал про нее, что она потомственная алтайская шаманка.

«С умной женщиной можно еще и поговорить, а с глупой только…» — эта фраза, конечно, принадлежала Фомину.

На цепочке у нее на шее висел то ли кулон, то ли крестик, но Данилов не нашел пока в себе наглости заглянуть украдкой.

Она была рослой и хорошо сложенной, не ниже большинства мужчин за столом, но не смотрелась баскетбольной команды. Под длинным черным платьем вырезом сверху и разрезом снизу, благодаря которому он видел ее красивую коленку, у нее была хорошая фигура, стопроцентные песочные часы.

«Эх, посмотреть бы время по таким», — подумал Александр.

Ее элегантные очки не портили ее, а, наоборот, в сознании Саши, добавляли очарования. Пожалуй, даже больше, чем Настя, с которой у нее было что-то общее, она походила на школьную учительницу. Говорили, что по образованию она психолог. С Машей они были почти ровесницы, но выглядела она лет на пять моложе, а то и вовсе на восемнадцать. Может и вправду ведьма?

Разрез глаз у нее был славянский, овал лица таким же, как у отца, но у того кожа была желтушной, а у нее молочно-белой, будто никогда не знавшей загара, резко контрастируя с иссиня-черными волосами, которые она совсем по-японски заколола двумя палочками. Должно быть, если распустить их, они лягут свободно, волной до пояса. Данилову было приятно думать об этом. Глаза ее были теплого орехового цвета.

Из машины она выходила в кожаном плаще, элегантнее которого Данилов уже года два ничего не видел.

— Итак, товарищи, этот дружеский вечер незаметно подошел к концу, — объявил Богданов с иронией, хотя для Данилова время и правда пролетело незаметно.

Зато с гостей-мужчин успело сойти семь потов от страха. Они до сих пор подозревали, что их убьют на лестнице, поэтому ели очень мало.

Сам Данилов не успел съесть вторую порцию, что для него было нетипично. Но не от страха, естественно.

— Олег проводит гостей в их комнаты, — продолжал председатель, постукивая по столу костяшками пальцев, — Александр, сопроводите даму, она хотела посмотреть город. Покажите ей достопримечательности. А мы с Иваном Иванычем задержимся и потолкуем о местной геополитике.

 

— Перед вами церковь Вознесения Господня, — объявил Данилов, когда они подошли к городскому храму. — Когда-нибудь тут будет кафедральный собор из камня и мрамора размером со Святую Софию. По крайней мере мой босс так хочет. Он говорит, что мы теперь Четвертый Рим, и вся история цивилизации будет определяться нами.

«Боже мой, — Данилов чуть не заткнул себе рот. — Не то, не то! Такие вещи должны казаться ей ужасным занудством. Но что тогда говорить?».

— История? — усмехнулась Алиса. — По-моему, гораздо интереснее наша личная история. А ваш лидер… странный он. Я это хорошо чувствую. Смотрит на всех так, будто ждет, что ему нож в спину воткнут.

— Он не всегда был такой. Что-то случилось с ним… в последние два месяца. Я думаю, все люди, потерявшие свой мир, ищут твердую землю, чтоб было на чем стоять. Так он нашел бога. Иисус любит его, да, не смейся. Если бы он увидел, что у тебя на шее оберег, а не животворящий крест, он бы из тебя святой водой начал демонов изгонять.

Оберег Саша разглядел во всех подробностях.

«Боже мой, я проговорился».

Но она или не заметила, или не подала виду, только засмеялась его шутке.

— А еще он и ищет фундамент, на котором можно было бы строить будущее. Вот только какое оно будет? Мы столько зла наворотили, что я уже заблудился, где черное, а где белое, — сказал Данилов, глядя на небо, где ветер гонял последние облачка. Один из последних ясных дней. Очень скоро снег выпадет уже окончательно.

— Ты слышал про «Книгу перемен»? — спросила вдруг она.

— Немного. У меня был товарищ, даосист. Но сам я мало понимаю в восточных практиках. — «И даже не читал один важный древнеиндийский трактат», — Это как-то связано с гаданием?

— С устройством мира. А гадание — только одно из применений. Так вот, у европейцев мир — это белое или черное. В разных пропорциях. Китайская «И цзин» говорит, что белое станет черным, а черное белым. Но индийская модель мне кажется более точной. Белое и есть черное. Инь и ян переходят друг в друга каждую секунду на наших глазах, но на самом деле они есть одно. Дай мне свою руку, пожалуйста.

Костеря себя, что не предложил помощи сам, Данилов помог ей перейти по доске через вырытую коммунальщиками Бурлюка траншею.

Какое-то время они шли рядом и по ту сторону маленькой пропасти, рука об руку. В ушах у них были наушники от айпада — по одному у каждого.

Их встреча не могла быть случайной, подумал он. Незнакомая музыка, которая была у нее на карте памяти, успокаивала его, как гипноз.

— А ты лечишь наложением рук? — спросил он, когда плей-лист закончился. Он сам не заметил, как перешел на «ты». — Можешь исцелять душевные раны?

Они уже отошли далеко от центра, делая круг мимо агропромышленных предприятий Заринска. Деревья были одеты желтой и оранжевой листвой, а за ними прятались молокозавод, мясокомбинат, а чуть дальше — птицефабрики и свинофермы. Все они были заброшены. Все поголовье животных Мазаев держал у себя под боком в поместье.

Данилов начал уставать, а Алиса даже не выказывала признаков утомления, как будто была двужильной.

— Нет, — покачала красивой головой она. — Бабка умела. Прапрабабка тоже. У нас дар передается через два поколения по женской линии. А я умею только делать людям больно. Я умею только раны наносить.

— Надо же. И в этом мы очень похожи.

Данилов чувствовал, что под внешним бархатом она сделана из стали, или из какого-то другого металла, немного пластичного, но с абсолютной прочностью на разрыв.

«Из какой же страны чудес или ночных кошмаров ты явилась?»

Они были совсем близко к черте города. Где-то там за лесополосой лежал внешний мир с мертвыми континентами, странами и городами, из которых самым ближним был Барнаул.

— Скажи, а на тебя не давит некросфера? Неприкаянные духи умерших без погребения, или что-то в этом роде. — спросил он, вспомнив свои сны и видения.

— Сам ты неприкаянный, — рассмеялась она, совсем как обычная девчонка, а никакая не ведьма. — Какая к черту «некросфера»? Это просто кости и пепел. Та субстанция, которая их скрепляла, призрак, живший внутри трупа, уже давно там, откуда даже самые плохие никого не потревожат. Египетская, тибетская и индийская «Книги мертвых» это гарантируют. А бояться надо живых.

— Нас, — проговорил Саша.

— Тебя? — переспросила девушка. — Нет же. Ты просто хомячок по сравнению с настоящими хищниками. И неважно, скольких людей ты убил. Бояться надо тех, кто делает это, не теряя сон.

Как же много она знает, подумал он. Хотя это скорее дар психолога, а не колдовство.

— А может, это не они умерли? — Александр сделал жест рукой, будто хотел обвести вокруг целого мира. — Вдруг это мы?.. Мы погибли в тот день 23-го. В каком-нибудь крупном, но не глобальном катаклизме.

— Странный ход мыслей.

— А ты представь, что мы в аду. Или, по-твоему, это место похоже на рай?

Алиса улыбнулась, но не сказала ничего.

 

Сделав полный кармический круг, они снова были в центре города. Перед ними высилось семиэтажное здание правления Сибагропрома, выгоревшее в результате пожара, устроенного кем-то в день капитуляции, и стоявшее брошенным и темным. Вредителей искали, но так и не нашли.

Его не собирались взрывать, но его восстановление называлось делом далекого будущего. Даже отапливать такую громаду зимой было бы слишком накладно.

«Раньше оно рухнет само», — подумал Данилов, глядя на черные провалы окон и вспучившуюся облицовку. Даже крыша и та провалилась. — «Бог, если он есть, совсем не фраер, и его иконами в кабинете не обманешь.»

Власть переехала в достаточно просторный особняк олигарха. Богданов оставил себе с Машей пять больших комнат в левом крыле третьего этажа, а остальное здание заняли перепрофилировали для новых государственных органов. Эти этажи обставили тяжелой обкомовской



2015-12-04 391 Обсуждений (0)
Интермедия 7. Мститель 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: Интермедия 7. Мститель

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Почему двоичная система счисления так распространена?: Каждая цифра должна быть как-то представлена на физическом носителе...
Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (391)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.015 сек.)