Морально-нравственное оправдание деятельности воюющих

Вся жизнь "рыцарей" была связана с войной, которая считалась единственным занятие достойным благородного человека. Подобная картина наблюдалась еще в обществах живущих в условиях родоплеменного строя и зарождающихся государств, но завершенный вид приобретает уже в средневековье в условиях феодального строя. Несмотря на то, что традиционно мир считался предпочтительней войне, а об этом говорят все мировые религии, возникшие в Средние века, "воюющие" в глазах окружающих и сами для себя находили моральное оправдание своим действиям. Возникают представления о неизбежности войны, о справедливой и несправедливой войне, дхарме воина и т.п.

The whole life of "Knights" was connected with the war, which was considered the only occupation worthy of a gentleman. A similar pattern was observed even in societies living under the tribal system and the emerging countries, but the completed form acquires in the Middle Ages under the feudal system. Despite the fact that the world has traditionally regarded as preferable to war, and talks about it all the world religions that emerged in the Middle Ages, "belligerent" in the eyes of others and for themselves find moral justification for their actions. Get ideas about the inevitability of war, the just and unjust war, the dharma of the warrior, etc.

Евразийское рыцарство всегда жило войной, которая считалась единственным занятие достойным благородного человека, но в обществе война в принципе всегда считалась злом, приносящим беды и несчастья [2]. Возникает закономерный вопрос, какое моральное оправдание давали воюющие своим действиям, и давали ли вообще?

На Западе, согласно традиционным представлениям, сформулированным в начале средневековой истории и сохранявшим силу позже, мир всегда и абсолютно предпочтительнее войны. Эта установка опиралась на христианскую доктрину, основанную на проповеди миролюбия. Однако, по-видимому, с самых ранних ступеней становления западноевропейского рыцарства она не могла не противоречить реальной действительности и мировосприятию большей части общества, которое, несмотря на христианизацию еще во многом жило под влиянием идеологических представлений древних германцев [8]. К тому же в учении христианской церкви были заложены положения, на которые при необходимости можно было опереться и для оправдания войны и воинственного социального поведения. "Не мир, но меч" апостола Павла, например, убедительно свидетельствует о возможности сосуществования в христианстве концепции мира и концепции войны [3, с.46]. В результате синтеза германского начала и христианства как раз и возникло западноевропейское рыцарство с его неповторимыми чертами [5].

Исходным пунктом эволюции взглядов на войну и воюющих в целом послужило учение Августина Блаженного о "справедливой" и "несправедливой" войне. "Справедливой" – "священной войной" Августин считал войну против еретиков, во имя церковного единства и с целью распространения "истинной" веры. Соответствующие представления до некоторой степени присутствовали также в понятии "воинство Христово", хотя чаще смысл этого понятия истолковывался тогда в чисто духовном плане [1]. Но в целом в ранний период христианства церковь относилась отрицательно к войне и воинам [17, s.11-16; 16, с.33-43].

Во многом на становление исподволь складывавшегося нового отношения к войне повлиял союз церкви с государственной властью при Каролингах. В VIII-IX вв. церковь благословляла как вооруженную защиту христианства, так и его насильственное распространение (войны против саксов и др.). Этому содействовало также превращение самих церковных иерархов – епископов, аббатов и, прежде всего пап – в феодальных землевладельцев. Оборонаих владений требовала обращения к оружию.

В изменении позиции церкви по отношению к войне немалую роль сыграла, борьба против вторжения "язычников" – норманнов и венгров. В сочинениях церковных авторов появляется представление о богоугодности войны с язычниками и разбойниками; появляются легенды о святых, которые, защищая свою церковь и ее клир, непосредственно участвуют в сражениях и чудесным образом побеждают врагов; начинает формироваться концепция, согласно которой те, кто защищает церковь, приобретают перед ней особые заслуги. Уже папы Лев IV и Иоанн VIII (IX в.) сулили вечную посмертную жизнь воинам, оберегающим церковь с оружием в руках от покушений норманнов и мусульман. Тем не менее, справедливая война мыслилась еще очень узко только в виде оборонительной войны [16, с.44-47].

В конце Х в. церковными кругами выдвигается идея "божьего мира". Практически это означало регламентацию войны в интересах самой церкви, которая карала нарушителей, сколачивая для этого собственные военные отряды из рыцарей же, и объявила войну против тех, кто не соблюдает "божий мир" и "божье перемирие", богоугодным актом, по сути приравняв такую войну к монашескому деянию. Таким образом, война во имя мира также осмысляется и санкционируется теперь в качестве "священной". По представлению церкви, ее вел сам господь, а рыцари, опустошающие владения нарушителей мира, – исполнители небесной воли, осуществляющие воинское служение богу [6, с.288-298].

Хотя концепция священной войны как единственно правомерной для рыцарства тогда еще не сложилась, но с конца Х в. в образе жизни рыцарей, в литургии, в культе святых все рельефнее проступают новые элементы. Появляется ритуал благословения священниками рыцарей, выступающих на войну, и рыцарского оружия; иногда возносятся молитвы за войско [17, s.73]. Следовательно, сама война освящается, благодаря чему рыцари проникались сознанием того, что они, как формулирует свою мысль Эрдман, суть "носители божьего действия" [17, s.74]. Церковь начинала участвовать и в церемонии посвящения в рыцари (освящение меча во время богослужения).

Параллельно трансформации взглядов церкви на войну и приспособлению богословия к рыцарской практике, параллельно выработке церковного идеала святого рыцаря шел процесс усвоения новых воззрений самим рыцарством. Одной из черт рыцарских представлений, сформировавшихся в XI в. сообразно новой церковной доктрине войны было – широкое распространение в рыцарской среде культа святых воинов-патронов, простирающих свое покровительство не только на отдельных рыцарей (святые Георгий, Маврикий, Себастьян), но и на целые страны (св. Дионисий – Франция, св. Маврикий – Германия, св. Мартин и Георгий – Венгрия, св. Яков – Испания и т.д.) [5]. Показательно, что в рыцарских "Песнях о деяниях" XI в. складывается и упрочивается представление о тождественности монашеской жизни и воинских свершений, осуществляемых ради торжества христианской религии, прежде всего, в борьбе против язычников; смерть в бою с мусульманами уподобляется жертве Христа [5, с.263-264] и т.д.

Подобное оправдание войны официальной религией можно найти и на мусульманском Востоке, где новая религиозная идеология изначально имела военизированный характер. Возникшее учение было охотно воспринято воинственными бедуинами; они подчинились духовному авторитету, который бросил к их ногам богатства культурного мира. Военная дисциплина получила со стороны религии огромную поддержку – за полководцем стоял авторитет Аллаха; мужество воинов усиливалось учением о седьмом рае и небесных гуриях – награде павших в бою за ислам воинов [7]. Каждый, с принятием мусульманской религии, возлагал на себя обязанность участия в священной войне: он без различия своего социального положения, становился воином пророка и его последователей. Согласно высказыванию пророка "кто умирает, не участвовав в войне за веру и отечество, тот обрекается лишь на гниение" [10, с.138-139].

Ислам, – по сути, не просто религия, но и форма военно-социальной организации, направленной на собственное распространение. Сочетание идей предопределенности, религиозного фатализма (согласно воле Аллаха) и веры в загробную награду, немедленное воздаяние праведникам, особенно погибшим "в священной войне с неверными", создавало огромную психологическую устойчивость, готовность воинов с радостью отдавать свои жизни [12, с.58].

Более детально разработанную концепцию морального оправдания войны и убийства мы находим в древней и средневековой Индии. По-настоящему научно разработанная древними мудрецами идеология военного дела создавала необходимый душевный комфорт строго регламентированному кругу участников открытых военных действий. Война, боевые действия рассматривались как последнее, крайнее средство в политике. Принятая древними мудрецами идея "наказания злодеев" разрешала при известных условиях применение силы. Эта "индульгенция" оказывалась совершенно необходимой – ведь военная доблесть не всегда выглядела высоконравственной в глазах правоверного индуиста, исповедующего веру в ненасилие. В русле этой традиции сложилось убеждение, что даже воин не должен иметь агрессивных намерений, должен уметь обуздывать свои гнев и ненависть. Но в тех случаях, когда не остается иного выхода, сомнения надо отставить и выполнять варновый (кастовый) долг, т.е. дхарму кшатрия, не беспокоясь о последствиях, ибо цену последствий определяет не сам человек [13, с.98].

Древняя литература индийцев является ярким свидетельством того, что душевные муки и сомнения не оставляли кшатриев. Великие мыслители древности продумали идеологическое и теологическое обоснование дхармы кшатрия, т.е. религиозного долга (закона) кшатриев, чтобы избавить их от раздумий об очевидной насильственности воинских занятий. Главные идеи относились, во-первых, к науке управления, конечной целью которой провозглашалась минимизация насильственных акций, и, во-вторых, к индивидуальному воспитанию воина; и то, и другое достигалось через сакрализацию дхармы кшатрия. Посмотрим, как это сделано классиками брахманической идеологии.

Говоря о воинской этике, раджпутские идеологи обычно указывают на отрывок из Махабхараты (Раджадхарма-анушасана-парва, гл. XCV-XCVI), где сказано так: "Бхишма сказал: Кшатрий не должен применять оружие против кшатрия, не облаченного в кольчугу. Если враг выступает одетым в кольчугу, его противник также должен защитить себя кольчугой. Сражаться надлежит один на один, и если противник ослабел, оставить его в покое. Если кшатрий наступает во главе целой армии, то его противник также пусть имеет войско. Если враг прибегает к хитрости или обману, то необходимо противопоставить ему, то же самое. Если он сражается честно, ему надо оказать доблестное сопротивление. Воин верхом на коне не должен выступать против воина на колеснице; колесница – на колесницу. Нельзя применять отравленные стрелы и стрелы с шипами. Это оружие слабых. Герой должен сражаться честно, без гнева и желания убивать. Слабый или раненый не должен быть убит, так же, как не имеющий сына, или тот, чье оружие разбито в бою, или попавший в плен, или тот, чья тетива на луке лопнула или перерезана, или упавший с колесницы. Раненого должно отправлять домой или показать врачу в доме победителя. Когда, вследствие спора между благородными, доблестный воин попадает в плен, его раны надо вылечить, а после этого отпустить пленного домой. Это вечная безусловная обязанность кшатрия. Сам Ману, сын Брахмана, говорил, что битва должна быть честной. Раджа никогда не должен желать завоевать чужую землю негодными средствами, даже если такое завоевание сделает его властелином всей земли. Есть ли царь, который сможет радоваться жизни, если он победил негодным способом? Победа, запятнанная бесчестьем, никогда не будет дорогой на небеса. Такая победа ослабляет и раджу, и землю. Воин, потерявший оружие или молящий о пощаде, говоря "я твой", или со сложенными руками, или отбросивший оружие, – должен быть взят в плен, но никогда не убит. Юдхиштхира отвечал: О Господин, на свете нет более грешных деяний, чем деяния кшатриев. В походе или в битве раджа лишает жизни множество людей. Каким же образом может раджа затем достичь райских кущ? О бык среди потомков Бхараты, скажи мне это, всезнающий, мне, желающему знать ответ! Бхишма отвечал: Карая грешников, преданностью добру, жертвоприношениями и дарами раджи очищаются и становятся безгрешными. Да, верно, желающие победы цари причиняют страдания многим существам, но победив, они возвеличиваются. Силой даров, пожертвований и раскаяния они снимают с себя грехи, и их заслуги увеличиваются для того, чтобы они могли делать добро для всех созданий…" [18, р.54].

Второй момент – это диалог между Арджуной, одним из братьев Пандавов и божественным Кришной, его помощником и колесничим, содержащийся в Бхаговадгите из шестой книги Махабхараты. Беседа между ними происходит перед началом сражения, когда Арджуна хочет осмотреть место битвы, и колесничий привозит его туда, откуда хорошо видны родственники и друзья, учителя Арджуны. В момент, когда громадные противостоящие армии выстроились готовые к сражению, добрый Пандава все еще не теряет надежды избежать большого кровопролития, и даже готов отказаться от своих притязаний на царство, чтобы не губить родичей и друзей [11, с.147-149; 14, с.66; 13, с.101]. Кришна стремится убедить Арджуну в необходимости сражаться. В связи с этим он формулирует доктрину долга, который должен определять поведение кшатрия. Душа человека вечна, рассуждает он. Никто не может убить душу. Смерть человека означает только переход души из одной телесной оболочки в другую. Но сами люди смертны. Зачем же тогда печалиться по поводу смерти человека? Зачем печалиться, когда кого-нибудь убивают, особенно если это происходит в честном бою? В таком убийстве нет греха; наоборот, кшатрий навлекает на себя грех, если он отказывается сражаться. Долг кшатрия сражаться; если он убивает врага, он приобретает славу, если его убивают в сражении – душа его наслаждается райским блаженством в царстве богов. Следовательно, победа или гибель в честном бою для кшатрия по своим результатам одинаково почетны. Но если он откажется сражаться, он навеки обесславит себя как трус, а бесчестье хуже смерти [11, с.150-153; 14, с.67; 13, с.102-103].

И, наконец, третий очень важный для кшатрия и раджпута философский момент в Махабхарате – это так называемое "Наставление Видуры своему сыну" из книги пятой. "Кшатрий, о Санджая, создан в этом мире для битвы и для победы. Его обязанность состоит в делах жестоких, в постоянной защите подданных. Побеждает ли он или же гибнет, сраженный, он достигает царства Индры. Однако того блаженства, которое обретает кшатрий, подчинив своей власти врагов, не существует на небе, в священном обиталище Шакры. Пылая гневом, герой, полный решимости, даже потерпев не раз поражение, должен быть готов выступить против врагов с желанием победить их. Без того, чтобы пожертвовать собственной жизнью или же сокрушить врагов своих, каким же иным способом может быть достигнуто успокоение его душе?" [9, с.261-269; 13, с.103-106].

Средневековым самураям находить моральное оправдание своим действиям вообще не требовалось. Люди, настолько равнодушно относившиеся к собственной жизни, чужую жизнь ценили еще меньше. В этом отношении весьма показателен один случай. Иэмицу, третий правитель Токугава, потребовал однажды к себе двух вассалов. Оба вызванные были известны как мастера военного искусства. Один был Сукэкуро из вассалов князя провинции Каи, другой – Набэсима Мотосигэ. Правитель пожелал узнать истинные секреты войны. Первый из названных полководцев изложил секрет своей школы письменно. То, что он рассказал, заняло три листа бумаги. Мотосигэ изложил свой ответ тоже на бумаге. Он написал в следующей сжатой и краткой форме: "Никогда не следует задумываться над тем, кто прав, кто виноват. Никогда также не следует задумываться над тем, что хорошо и что нехорошо. Спрашивать, что нехорошо, так же плохо, как спрашивать, что хорошо. Вся суть в том, чтобы человек никогда не вдавался в рассуждения". Сёгун Иэмицу сказал: "Вот то, чего я хотел" [4].

Ямамото Цунэтомо в Книге самурая говорил: – "Путь Самурая – это, прежде всего понимание, что ты не знаешь, что может случится с тобой в следующий миг. Поэтому нужно днем и ночью обдумывать каждую непредвиденную возможность. Победа и поражение часто зависят от мимолетных обстоятельств. Но в любом случае избежать позора нетрудно – для этого достаточно умереть. Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужна ни мудрость, ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти. Если ты поступишь так же, ты проснешься ото сна" [15, с.88]. "Путь Самурая – это стремление к смерти. Десять врагов не совладают с одержимым человеком". Здравый смысл никогда не совершит ничего подобного. Нужно стать безумным и одержимым. Ведь если на Пути Самурая ты будешь благоразумным, ты быстро отстанешь от других. Но на Пути не нужно ни преданности, ни почитания, а нужна только одержимость. Преданность и почитание придут вместе с ней [15, с.102].

Таким образом, подводя итог можно отметить, что в религиозных представлениях многих народов мира возникших в древности и средневековье, традиционно считалось, что мир предпочтительней войне. Тем не менее "воюющие" в глазах окружающих и сами для себя находили моральное оправдание своим действиям. Возникают представления о неизбежности войны, о справедливой и несправедливой войне, дхарме воина и т.п.

Библиографический список:

1. Августин Аврелий. Теологические трактаты. – Спб., 1998.

2. Басов И.И. Западноевропейское рыцарство XII-XV вв. в Евразийском историко-культурном контексте: этика противоборства (опыт сравнительно-исторического исследования). Автор. Дис… к.и.н. 07.00.03. Средние века. – Ставрополь, 2005.

3. Басовская Н.И. Идеи войны и мира в западноевропейском средневековом обществе // СВ. Вып.53.

4. Бусидо – Путь воина – Означает смерть // http://draconis.nm.ru/bushido.htm

5. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. – М., 1987.

6. Контамин Ф. Война в Средние века / Под ред. Ю.П. Малинина. – СПб., 2001.

7. Коран. – Ростов на Дону, 1998.

8. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. – М., 1992.

9. Махабхарата. Книга пятая. Удьогапарва / Перевод В. Кальянова. – Л., 1976.

10. Пузыревский А.К. История военного искусства в средние века V-XVI. – Спб., 1881. Ч.1.

11. Семенцов В.С. Бхагавадгита в традиции и в современной научной критике. – М., 1985.

12. Сенявский А.С. Психологическая регуляция и подготовка воинов в различных исторических и этнокультурных условиях // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2002. Предмет, задачи, перспективы развития. – М., 2002.

13. Успенская Е.Н. Раджпуты: рыцари средневековой Индии. – СПб., 2000.

14. Старинное индийское сказание о героях древности Махабхарата / Подгот. текста, пер. и примеч. Г.Ф. Ильина. – М., 1958.

15. Ямамото Цунэтомо Хагакурэ // Книга Самурая / Перевод на русский: Р.В. Котенко, А.А. Мищенко. – СПб., 2000.

16. Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства / Пер. с фр. М.Ю. Некрасов; науч. Ред. Ю.П. Малинин. – Спб., 1999.

17. Erdmann C. Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens. – Stuttgart, 1965.

18. Seesodia J.S. The Rajputs: a fighting race. – L., 1915.