Добрый гость поюлил немного, видимо, не решался донести мысль, а потом, остановившись возле предбанника, в каминной, посмотрел на хозяина поместья и сказал правду

- Я Кэйл Бэннери, меня звали Геройменом. Я пришел к вам из будущего...

- Подари мне то, что никто никогда не дарил...

Пожилой Кэйл - проекция времени. Сцена в вилле отразила постоянство, это сразу несколько реальностей: друзья, каковыми Бэннери и Вэйн приходились друг другу, молят друг друга о помощи. Просят, не стесняясь. И может быть, оба получают хорошее подобие удовольствия. Сладко знать, что ты кому-то нужен, начинаешь прощать все обиды.

Забываешь о разногласиях, потому что не хочешь их помнить.

 

Прося, взывая...

 

- Что я должен сделать? - спросил Вэйн.

Бэннери ответил:

- Спасти мир.

- Как?

- Не нарушая правил.

Судьбу Крэйта решали не столько миньоны Гранда, водяной, женщина с мечами и невидимка, сколько озаряющая богиня. Сейчас, чувствовалось, она как-то по-другому опаляла бывший Бедлоу. Исчезла былая доверчивость, что неосязаемой нитью связывала сердца.

- Статуя Свободы... - Лэтс почти незаметно приуныл, - Правительство обещало нам равенство, гармонию... - почти. Кое-кто заметил его трепет.

Один из помощников Адвоката, долго выслушивавший однотипные монологи о морали и свободе, проникся к шефу интересом. Вернее прониклась.

Сабля всегда отличалась от двух своих подельников, в первую очередь, бесстрашной пытливостью, и, во второю, проницательностью. Будучи преступницей высшего разряда, мутантка находила в людях то, чего порой они сами не могли в себе найти. Не могли или не искали.

- Ваш отец, его зовут Алан, если не ошибаюсь...

 

Было холодно, на статуе богини. Достаточно, чтобы замерзнуть. Но увлекшиеся беседой Сабля и Гранд будто отключили чувства.

- Кем он был для вас? Я хочу знать ваше мнение о нем...

- Если честно... - Лэтс не очень-то хотел болтать об отце, по нему было видно, - То так, никем. Шестеркой в криминальном бизнесе. Но, несмотря на свой подчеркнуто низкий статус, он всегда жаждал большего, мечтал стать человеком с большой буквы и, как бы это обидно не звучало, всегда мог перешагнуть через своего близкого.

 

- Но я ни разу не оплакивал несложившиеся отношения. А даже обрадовался, что все так сложилось. Ведь благодаря тяжелому детству я стал кем-то большим, чем просто человек - хоть Лэтс и говорил, как сраженный противоборством с собственным эго, что ему глубочайше без разницы на укоренившуюся позицию отца, взгляд его не мог спрятать очевидное сожаление.

 

 

- Что до меня, то я все детство считался изгоем из-за обмена веществ, из-за банальной полноты.

“Лэтси” побежал через дорогу, чтобы встретить выходящего из лимузина отца. Так сильно хотел его встретить.

- Мой отец вынашивал финансовые планы, которые не сбылись из-за моего случайного появления.

Лэтс упал в лужу, прямо при деловых партнерах отца, чем очень сильно его разозлил. Меньше всего самолюбивому и в плохом смысле строгому бизнесмену хотелось видеть непутевого, наивного сынишку...

- За что бы я не брался, то ли дело в отцовской неприязни, то ли во мне самом, в моих природных недостатках, все шло наискось.

 

- Несколько лет никчемных попыток подружиться с отцом, стать ему помощником и опорой ожесточили почти в буквальном смысли, но не убили остатки веры.

Лэтс краем уха услышал разговор отца и “человека в галстуке”.

- Я хотел, чтобы он услышал, чтобы он понял, на кого может положиться в трудную минуту...

За что поплатился свободой. Алана, оказалось, настолько ослепили мысли о скором обогащении за счет торговли, что он совсем забил на сына. И не просто забил, наказал за случайное подслушивание.

- Такова жизнь, Лэтси! - все, что сказал мистер Гранд, перед тем как отправить ребенка на несколько лет в тюрьму для подростков. В отделение, из которого выходят лишь по достижению совершеннолетия.

На суде пухлому подростку сказали прямо.

- Вы осуждены за воровство в особо крупном размере!

Лэтс понимал внутри, что ему, скорее всего, никто не поверит, а если и поверят - не помогут. Не принимая во внимание тяжесть обиды, он не сказал ничего такого, что могло бы скомпрометировать отца.

- Я думал, отец предал меня. Но я ошибался. Он хотел, чтобы я стал самостоятельным. Просто избрал такой жестокий способ.

 

- Посидев, подумав головой, я уловил мысль отца, что “Лэтс, пора взрослеть”. И я повзрослел...

 

Лэтс Гранд вышел из тюрьмы уже не тем пухленьким добродушным мальчиком, каким был, когда предстал на заседании. Теперь это был солидный, не слишком полного, но и не тощего, среднего телосложения мужчина. Хитрый, умный и жестокий. В коварности превосходящий отца. Алан Грант усовершенствованной модификации. Только Лэтс.

- К моменту своего освобождения, возвращения в мир, я приобрел все навыки для поэтапного формирования криминальной империи! А позже прославился как... Адвокат!

 

 

Проникнувшись болезненной ностальгией Лэтса, Сабля отказалась от самоанализа и быстро перевела внимание на плененного Крэйта, так и не предпринявшего ни одной попытки к побегу, что было, по меньшей мере, очень подозрительно.

 

Аннулятор? И так быстро признал поражение?

 

Затерявшегося в воспоминаниях Паттерсона одолевали раздумья о живучести и вездесущности мирового зла, которое, как пиявка, присасывается ко всему живому, о вечном...

 

“В детстве я - Уильям Паттерсон, прослыл великим мечтателем, самоиллюзионистом. Я представлял себя чемпионом по легкой атлетике - уважаемым человеком, у которого есть все: дом, куча поклонниц, спонсоры... Но уже в раннем возрасте мне открылась одна неприятная истина: жизнь, бывает, поворачивается к тебе спиной...

Ни советы психолога, ни посещения церквей в Сан-Франциско не помогли юному инвалиду, не утешили...

К шестнадцати годам меня стала преследовать совесть. Будучи неспособным к самостоятельному передвижению, я не мог устроиться на самую простую работу. В тот же гипермаркет.

Малейшее упоминание о несовершенном бюджете семьи доводило до отчаяния... И все же мать не отрицала, что денег становилось все меньше.

Как-то раз один философ заикнулся “инвалиды отличаются от здоровых людей”. Знаю по себе, это правда... Ведь только лишенные чего-то жизненно необходимого, обделенные, могут сочувствовать другим в независимости от ситуации, настроения...

В один солнечный день в наш дом постучались большие шишки. Мама хозяйничала на кухне, пекла ягодный пирог. Гости сказали, что только недавно узнали о моем диагнозе и предложили альтернативу креслу.

Их первый и единственный вопрос прозвучал дико напыщенно - готов ли я послужить своей стране. Я ответил, что да, но на самом деле не знал.

Инвалида отвезли в медицинский центр Фаррелла, построенного напротив здания оперного театра “Памяти войны”. В том районе, как и во многих других, потихоньку осуществлялась манхэттенизация.

В центре дни напролет горбатились сотни зрелых профессоров, молодых сотрудников, стажеров. Рисковые опыты, ампулы, пробирки и записные книжечки. Я не задавался, просто ждал с отключенной фантазией. Ждал

не чего-то конкретного. Ждал просто.

Навестивший мою палату генерал с порога обласкал комплиментами, пообещав добиться моего выздоровления. Я подумал, вот он - мой шанс.

 

Наутро меня перенесли в операционную, где я сутки пролежал под тяжелым наркозом. Участники этой с позволения сказать процедурки - кучка нанятых практикантов. Они долго уверяли мальчишку в недопустимости летального исхода и обещали в случае успеха поделиться улыбками.

Отборной чуткостью отличился лишь один из присутствующих - Гарри Лэмперт, замкнутый, но смышленый студент, каких обычно уличная шпана на навороченных папашкиных байках оскорбительно называет ботаниками, что на жаргоне - люди, тратящие большую часть времени на самореализацию.

Часто подобное относится к посетителям библиотек, к очкарикам и садоводам.

 

Гарри подарил мне спасительный совет: когда начнется нестерпимая боль, такая, из-за которой я непременно начну просить о смерти, нужно будет вспомнить лучшие пережитые моменты.

Я обещал постараться. Правда, не помнил таких. Точнее не был уверен, что моя жизнь не состояла целиком из страданий.

 

Завизжали моторы пил. На фоне моих адских криков едва слышались тихие переговоры врачей. Кожу с ног снимали, срезали и бессовестно швыряли на пол, копались в моих внутренностях, проверяли пульс и ежеминутно оглядывались на показывающий сердцебиение черный экран”

 

- Вживили моторно-двигательное устройство, заменившее реальное ноги... - окончание этой длинной мысли Крэйт произнес вслух, вспомнив какой была та нестерпимая боль на хирургическом столе в царстве Фаррелла.

 

Превратившийся из полившегося с небес дождика, собравшийся по каплям, Ватермен подполз к Гранду, как змея.

- Думаете, оставшиеся маски клюнут на нашу приманку и явятся за ним?

Толстяк почесал подбородок.

- Я никак не думаю. Я, как и ты, жду.

 

 

Год назад.

Нью-йоркский приют для людей со сверхъестественными способностями <Экстреум>. Нарушителя спокойствия в Бронксе Лесли Олсена, чудом избежавшего тюремного срока, позвали на свидание с неизвестным.

Преступнику недавно стукнуло тридцать. Его семья, жена и две дочери, раз в неделю присылали открытку. Объективно это был самый безопасный способ рассказать о своих чувствах, поделиться ими на расстоянии.