СТРУКТУРА ОБЩЕСТВЕННОЙ ПИРАМИДЫ

 

Сильное и прочное централизованное государство может существовать лишь при наличии устойчивой пирамиды власти, подобной природной, естественным образом сложившейся структуре, которую принято называть экологической пирамидой . Суть ее в том, что верхние слои питания, представленные разными видами, служат регуляторами численности нижних, а те в свою очередь обеспечивают существование верхних.

Наиболее успешно и долго экосистема действует в тех случаях, когда составляющие ее части разнообразны и организованы так, что нижележащий пласт примерно вдесятеро больше по биомассе, чем верхний. При этих условиях и относительной стабильности окружающей природной среды экосистема способна существовать десятки тысячелетий.

Для общества такая закономерность не обязательна. В примитивных социумах структура обычно достаточно проста, и нет большого разнообразия в социальных группах. Наиболее приближена к экологической пирамиде монархия, основанная преимущественно на сельском хозяйстве. Тогда выше слоя почвы (земли) идет пищевой пласт культивируемых растений и сельскохозяйственных животных. Над этими двумя пластами находятся крестьяне. Еще выше – слой ремесленников, торговцев, военных (дворян). Над ними – крупные бояре, князья (олигархи), ближнее царское окружение и, на вершине, царь. Не случайно в древности монархи существовали столетиями. Порой возникали демократии (в Древней Греции, Риме), но они перерождались в империи.

Другое принципиальное отличие от экосистемы: для общества важное, а порой и решающее значение имеет психика, интеллект – духовные связи. Биологическая пирамида питания для него необходима, но недостаточна.

В прежние эпохи большую роль в общественной жизни играли религиозные институты и деятели. Церковная иерархия существенно дополняла приведенную выше схему социальной структуры общества. Кроме того, существовали представители искусств, инженеры, ученый люд (поначалу преимущественно в сфере церкви).

Взаимосвязи в общественной пирамиде значительно сложней и прихотливей, чем в экологической. В природе самые тесные взаимосвязи имеют только два контактирующих «пищевых горизонта». Скажем, орел охотится на змей, но не на лягушек или насекомых.

В обществе иначе. Крестьяне, например, могут быть в подчинении и у мелких дворян, и у крупных олигархов, и у царя, а также оставаться свободными. В социальных слоях постоянно происходят взаимные переходы населения (в природе виды практически неизменны).

Вообще, когда мы говорим о структуре власти, то обычно приходим к однозначным схемам. Например. монархия практически никогда не реализуется в чистом виде. Монарх вынужден делить власть с другими правящими группами. В феодальном обществе он имеет в подчинении (помимо своего личного владения) фактически только своих непосредственных вассалов, родовую аристократию, тогда как их вассалы – не его подчиненные. Это в наибольшей степени напоминает взаимосвязи в экологической пирамиде.

Какая же социальная структура сложилась в России в царствование Ивана IV? В простейшей схеме даже в том случае, когда у царя была группа приближенных (второй сверху слой), еще ниже, в «среднем» слое опора была очень слаба. Монархия не могла быть устойчивой и деятельной, способной противостоять сильным внешним врагам и внутренним смутам, без опоры на этот самый третий слой сверху.

Вряд ли Иван Грозный исходил из каких-то теоретических соображений. Как умный правитель, он по опыту знал, что его власть нуждается в серьезном укреплении. Как это сделать? В реальных условиях того времени такая перестройка социальной структуры требовала «революции сверху», и конечно же, насильственной.

Если вернуться в конкретную сферу – российское общество времен большой Смуты, то перемены в структуре управления обществом в схеме выглядят так. При Иване Грозном и его сыне исполнителями и советниками монарха были приближенные, которые в свою очередь опирались (вместе с царем) на средний класс дворян-опричников. После угасания царского рода и правления Бориса Годунова господствующая верхняя группа, олицетворявшая государственную политику, была свергнута. К власти пришел «придавленный» до этого слой бояр. Наступила пора олигархического правления – Семибоярщина.

 

 

Русское посольство. По старинному рис. Костомарова

 

В Энциклопедическом словаре 1955 года (когда еще сохранялась крепкая государственная власть) о ней было сказано нелестно: «(1610-1612) период правления в Москве группы бояр (из 7 чел.), предавших национальные интересы России. Свергнув Василия Шуйского, бояре в страхе перед крестьянским движением совершили измену и присягнули польскому королевичу Владиславу. В Москву был введен польский гарнизон, и власть фактически перешла к полякам…»

А вот БЭС 1998 года весьма сдержанно говорит о том же: «Боярское правительство (7 чел.) в России… Передало фактически власть польским интервентам…» О предательстве государственных интересов – ни слова. Почему? Потому что настали иные времена.

Любопытная и поучительная перекличка веков. В ельцинской России власть, как известно, захватили олигархи. В книге американского историка и публициста Павла Хлебникова «Крестный отец Кремля Борис Березовский» приводится высказывание главного героя: «Чубайс хорошо исполняет приказания, которые дает ему хозяин. Всвое время (начало 1996 года) он был нанят на работу теми, кого потом стали называть «семибанкирщиной» (Березовский, Потанин и другие олигархи, – поясняет автор). Это факт… А задача была простая: нам нужно было выиграть президентские выборы».

Выходит, и такое бывает правление: олигархически – президентское. А в стране, где главному правителю и его администрации принадлежит вся полнота власти, эту структуру вполне можно считать монархически – олигархической. При этом под прикрытием президента-монарха правят управляющие им олигархи.

Вряд ли случайно возникло понятие «семибанкирщина». Аналогия с Семибоярщиной достаточно полная. Ведь для олигарха высшей ценностью является собственная мошна, капиталы (заключены ли они в землях, золоте, предприятиях, банках). Не случайно же при «семибанкирщине» национальные богатства СССР – России потекли мощным потоком за рубеж. Местные олигархи были в значительной мере ставленниками зарубежных господ, но в полной мере – расхитителями (в пользу иностранных держав и свою личную, своих сообщников) – общенародного достояния, включая природные ресурсы.

По приблизительным подсчетам во времена Горбачева – Ельцина из нашей страны было вывезено за рубеж ценностей на триллион долларов! Разве это не прямое предательство национальных интересов России?

Особенность «семибанкирщины» в России конца XX века в том, что она была выражена не столь очевидно, как в начале ХVII века. Потому что во второй половине XX века стало актуально не «жизненное пространство» и не территории сами по себе, а тот доход, который они могли принести, прежде всего в плане минеральных ресурсов. Экологическая эксплуатация и связанная с ней экономическая, безусловно, стали приоритетными для всех крупных капиталистических государств. Им не только не нужно, но и хлопотно, опасно, невыгодно захватывать чужие земли.

Получается так, будто расхитители национальных богатств вовсе не предают Россию, а как бы продают природные ресурсы, только и всего. Такой нехитрый подлог (предательство под видом «продательства») вполне удовлетворил тех, кто имели необоримое желание воспользоваться распродажей национальных богатств для личного обогащения.

Интересно, что уже раньше общественность была подготовлена к благосклонному отношению к предательству благодаря идеологической обработке: понятие «патриот» сумели опорочить и опозорить; «советский» стал «совком» или «красно-коричневым» (гнуснейший намек на сходство фашизма и коммунизма), СССР стали преподносить – по стопам геббельсовской и даллесовской пропаганды – как «империю зла»; Сталина – при котором советский народ постоянно улучшал свое благосостояние, увеличивался в числе и победил в неимоверно тяжкой войне, – стали проклинать, а Ельцина – при котором все шло буквально наоборот, народ стал беднеть и вымирать – провозгласили «отцом русской демократии».

«Семибанкирщина» оказалась несравненно губительней для державы (подлинная раковая опухоль!) по сравнению с Семибоярщиной. Почему? Возможно, за последние полвека русский народ в значительной мере переродился, духовно сильно изменился. Среди трудящихся стали преобладать служащие, наименее интеллектуально самостоятельный слой общества. Среди избирателей преобладающими стали женщины, которые в массе своей значительно легче поддаются внушению, психологической и идеологической обработке, чем мужчины. Социализм выродился в партократию при господстве мещан не только по положению (горожан – большинство), но и по духу, по идеалам и устремлениям.

При Семибоярщине было иначе, даже, можно сказать, наоборот. Русские люди удивительно быстро поняли, что олигархи в прямом смысле продают их иностранцам, которые заинтересованы в развале страны и пользовании ее богатствами. При царе же была надежда на порядок и справедливость, на волю и нормальный труд.

Всего лишь за два года средние классы, казаки, крестьяне и купцы-патриоты (не забывавшие, возможно, о своей выгоде, но ставившие судьбу родины выше личных интересов), объединенными усилиями свергли власть олигархов и иноземцев, восстановив прежнюю монархическую структуру общества.

Совсем иным оказался «средний класс» в конце XX века. Он стал поддерживать те преступные начинания олигархов, которые вели страну к экономическому упадку, казну к разграблению, а большинство населения, включая множество представителей этого самого «среднего слоя», к обнищанию или к деградации. Не было нужды в вооруженных выступлениях, борьбе за свободу. Достаточно было выразить свое отношение к установившемуся режиму и осознать, куда он ведет страну и народ. Масштабы подобных протестов были ничтожно малы.

Что это означает? То, что значительная часть современных россиян, в надежде на быстрое обогащение, сознательно, а точнее сказать, с помраченным сознанием пожертвовала родиной и собственным благосостоянием ради призрачных надежд на получение буржуазных материальных ценностей. Олигархам только того и надо было. Они быстро обзаводились этими самыми ценностями в неимоверном количестве, расчленяя страну, разваливая экономику, армию, науку… И в результате превратили великую сверхдержаву в третьеразрядное государство, погрязшее в долгах, с вымирающим населением, примерно половина которого имеет доходы ниже прожиточного минимума.

Это не просто тревожный сигнал. Это – показатель небывалого бедствия народа, страны, культуры. Правление олигархов продолжается. Новый президент, избранный… все-таки народом, клялся – и не раз – в верности олигархам. Даже если это стратегический маневр, он не сулит ничего хорошего госуда рству.

Заявления представителей «среднего класса» вроде того, что не то, мол, бывало в русской истории, ничего, обходилось! – вызывают недоумение. Ведь даже великая Смута начала ХVII века или Гражданская война 1918-1921 годов продолжались очень недолго и последствия их не были столь разрушительными. Напротив, получалось в конце концов, что это были кризисы роста, раз уж держава не только восстанавливалась, но крепла и расширяла пределы своего влияния. А тут – все наоборот.

Впрочем, у нас еще будет возможность обдумать особенности большой Смуты в России конца XX века.

Хотелось бы еще раз напомнить высказывание К. Валишевского о «демократическом инстинкте» русского народа, проявившемся во время правления Ивана Грозного. Этот же инстинкт давал о себе знать и позже. Современная английская исследовательница М. Перри, анализируя образ Ивана Грозного в русском фольклоре, констатировала, что этот образ выглядит совсем не Ужасным, и высказала мысль об идее «народного монархизма», укоренившейся в России.

Действительно, крестьянство на Руси связывало свою вольность (относительную, конечно) с монархией, справедливым царем, способным навести в стране порядок и укротить хищничество олигархов. В этом смысле монархия была в народном сознании созвучна «анархии» (тоже, конечно, не абсолютной). Самодержавная монархия, таким образом, становилась залогом относительной анархии в нижних социальных группах.

Как это ни странно звучит, но подлинный «демократический инстинкт» народных масс в России и тогда и позже был сопряжен с идеей монархо-анархизма или «народного монархизма» (царя – защитника крестьян). Этим можно объяснить, в частности, смуту Емельяна Пугачева, успех которого явно связан, помимо всего прочего, с русским монархо-анархизмом. Тем более что такое государственное устройство было вполне естественным для общественного сознания той поры.

Однако устойчивой общественная пирамида может оставаться только в том случае, если приведены в соответствие все социальные слои, включая олигархический. Если учесть, что с развитием техники и технологий, изменением природной среды и внешнеполитической ситуации в обществе неизбежны социальные перемены, социальная пирамида не может оставаться неизменной, а стало быть, и невозможно определить какую-то идеальную форму государственного устройства, годную для любой страны, любого народа и любого исторического периода.

Даже в России конца Средневековья смута началась с угасанием правящей династии, а была преодолена благодаря не суровому единовластию монарха, а усилиям народных масс и их «демократической интуиции».

В период великой Смуты переплетение внутренних и внешних сил, материальных и духовных факторов достигло предела, сперва развалив, а затем и уничтожив государственную машину. Бояре-олигархи готовы были расчленить Московское царство и править в своих уделах, пусть даже и под патронажем иноземных государей.

За спасение Родины выступили неформальные общественные организации: рязанское дворянство, нижегородский посад и посады северных городов. Им помогло и то немаловажное обстоятельство, что в многонациональной России начала ХVII века отсутствовал национализм и национальный сепаратизм антирусского характера.

Вот яркий пример. Мусульманские старейшины Казани, в молодые годы сражавшиеся против войск Ивана Грозного, послали в 1611 году татарские конные отряды на помощь не польским интервентам, а Минину и Пожарскому.

Русская православная церковь того времени тоже была патриотичной, а не пыталась обеспечить себе материальные выгоды, пользуясь Смутой. Она не призывала смириться под гнетом олигархов и иностранцев. Проповеди священников и грамоты патриарха-патриота Гермогена призывали народ к сплочению во имя Родины.

Когда 22 августа 1612 года полки Пожарского вступили у Новодевичьего монастыря в излучине Москвы-реки в решающее сражение с поляками, их не поддержали казаки под руководством князя Трубецкого. На третий день сражения к казакам пришел монах Авраамий Палицын и убедил их вступить в сражение против иноземцев. Казаки вняли его доводам и призывам и вместе с войском Минина ударили по полякам. Исход сражения был решен, несмотря на то, что общая численность польской армии была больше (по некоторым подсчетам – в полтора раза), чем русской. Но русские сражались за свою свободу, свою родную землю, свое государство, и потому победили…

Впрочем, таким было завершение Смуты. А нас интересует прежде всего она сама по себе, ее явные и тайные причины.

Еще раз хотелось бы обратить внимание на важное обстоятельство, о котором почему-то редко вспоминают, тогда как оно могло в немалой степени содействовать наступлению Смуты: существенное истощение земельных ресурсов в ряде центральных районов, а в результате снижение урожайности, недороды и голодные годы.

Косвенно об этом упомянул С.Ф. Платонов, который так определил «главный недуг московской жизни» в правление Бориса Годунова: «Кризис землевладения в центре продолжался; поместные земли оставались без рабочей силы, и «тощета» служилых людей не уменьшалась; выход трудового народа на украйны не стал меньше, и борьба за рабочие руки шла с большим ожесточением». Вынужденной мерой стала отмена Юрьева дня, в результате чего крестьянство ожесточилось.

И еще один тайный фактор, но относящийся уже к духовным опорам общества: странная смерть царевича Дмитрия, вызвавшая разноречивые толки и слухи, потрясшая народ и воздействовавшая на общественное сознание. Этим был в значительной степени предопределен успех самозванцев.

 

ЗЕМЛЯ, ВОЛЯ, ТЕРРОР

 

В XVI веке территория России увеличилась вдвое – до 5400 тысяч квадратных километров. Рост населения не был столь значительным. Это обстоятельство сказывалось на состоянии государства и вызывало противоречивые процессы.

Центральной власти на новых землях надо было налаживать административно-хозяйственную деятельность. Некоторые исследователи, а тем более политики, склонны рассматривать такую экспансию как проявление имперских устремлений. Да и страна со временем стала называться Российской империей. (Позже для СССР западная пропаганда использовала ярлык «империя зла», что помогло одержать победу в холодной войне и активно использовать в этих целях диссидентское движение разного толка.)

Однако такое расширение пределов державы вряд ли корректно называть имперским. Заселялись главным образом пустующие или малозаселенные территории. Происходила, можно сказать, диффузия населения – из мест с избытком людей – в места с их недостатком. При этом, в отличие, скажем, от имперской политики стран Запада, местное население не подавлялось и не истреблялось. Преобладало мирное естественное врастание русских в новую природную обстановку.

Метрополия мало обогащалась за счет приобретенных земель. Их требовалось осваивать, на что уходило немало сил и средств. Надо было организовывать там государственные структуры и держать воинские гарнизоны. Порой на окраинах государства, на новых присоединенных землях, жизнь была легче, свободней и богаче, чем в давно заселенных центральных областях.

Из-за быстрого расширения территории происходил не только естественный, но и дополнительный, излишний (с хозяйственно-государственных позиций) отток населения. У крестьян всегда был соблазн податься на новые земли.

Избыток земель приводил к «избытку» вольности.

Это, конечно, имело положительное значение не только для становления свободной личности. Свободные люди наиболее успешно осваивают новые земли, приспосабливаются к непривычным условиям, преодолевают трудности. Они наиболее активны и предприимчивы. Однако такие люди могут представлять немалую опасность для государственной власти, если она недостаточно сильна.

Русское население, сосредоточенное преимущественно севернее Оки, с середины XVI века стало распространяться на юг и на юго-восток, в черноземные районы Поволжья и степи (Дикого поля). Затем началось освоение Западной Сибири. В результате, например, согласно переписи 1582-1584 годов по новгородским землям, восемь из десяти селений оказались пустыми.

Царское правительство предпринимало меры для возвращения беглых крестьян, но в этом не преуспело. Ha окраинах страны скапливалось все больше вольнолюбивого отчаянного народа. Для них одинаково чужды были и местные хозяева, и центральная власть. По этой причине очаги крестьянских восстаний, бунтов, смут находились по окраинам государства.

Для царя важно было заручиться поддержкой дворян, которых наделяли землями и селениями. Централизованное государство укреплялось за счет раздачи земель дворянам-помещикам, которые обязаны были нести военную или государеву службу.

Еще Иван III роздал в поместное владение почти половину вотчинных боярских и часть церковных земель. Так было обустроено более двух тысяч дворян. В некоторых районах помещичье землевладение стало преобладающим.

 

 

Государственная печать Ивана IV

 

Особенно интенсивно шел этот процесс во второй половине XVI века, когда Иван IV стремился максимально упрочить самодержавие. Пострадали прежде всего владельцы крупных вотчин, земли которых были отданы дворянам-опричникам как помещикам.

Боярам и княжатам было очень выгодно поддерживать церковное движение нестяжателей прежде всего потому, что тогда появлялась возможность конфискации и раздачи дворянам монастырских владений. Последователи Иосифа Волоцкого, напротив, протестовали против насильственного изъятия церковных земель, количество которых вообще-то было очень велико: почти треть всех сельскохозяйственных угодий.

В 1551 году был созван церковный собор, который получил название Стоглавого (он принял «Стоглав» – книгу русского православного законодательства). Собор подтвердил неотчуждаемость церковно-монастырских земельных владений, а также освобождение духовенства от юрисдикции государственных судов.

Был также подтвержден византийский принцип «симфонии» (в переводе с греческого – «созвучия») церкви и государства: «Человечество обладает двумя великими дарами Бога, данными ему через любовь Его к людям – священство и царство. Первый – направляет духовные потребности; второй – управляет и заботится о человеческих делах. Оба вытекают из одного источника».

Тем самым подчеркивалось некоторое ограничение царского самодержавия. Но Иван IV, имея толковых советчиков, не стал возражать против этого и пытаться поставить церковь под власть государства. В своем обращении к собору царь отметил: «Если вы не сумели по своему невниманию исправить отклонения от Божьей истины в наших христианских законах, вы должны будете ответить за это в судный день. Если я не согласен с вами (в ваших праведных решениях), вы должны меня увещевать; если я не смогу повиноваться вам, вы должны бесстрашно отлучить меня, с тем чтобы сохранить живыми мою душу и души моих подданных, а истинно православная вера стояла непоколебимо».

Царь укреплял свою власть не в противоборстве с церковью, подчиняя ее, а беря ее в свои союзники. Это была верная политика по предотвращению смуты.

Однако тот же собор принял некоторые решения, в последующем способствовавшие расколу и религиозной смуте. Нам сейчас нелегко представить, какое значение имело решение о способе соединения пальцев при крестном знамении: двоеперстие символизировало двойственную природу Христа, тогда как троеперстие символизировало Троицу.

Наконец, серьезные предпосылки для великой Смуты создала опричнина. Как мы знаем, бояр и княжат репрессировали или казнили, а имущество семьи отбирали. Царь пренебрег предостережением Макиавелли, которое отражало весьма распространенные нравы эпохи, когда богатство становилось высшей ценностью: государь «должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества».

Дворянство, обогащавшееся в опричнину, требовало повышения своего социального статуса. Им хотелось большего материального вознаграждения за государеву службу и повышений по чину. Если уж среди дворян было немало недовольных, то о боярах и говорить нечего: ведь это у них отбирал самодержец власть и богатства.

Террор опричнины держал в повиновении боярство. И подспудно в этой среде накапливался взрывоопасный заряд ненависти не только к конкретному государю, но и ко всей централизованной государственной власти. Приказно-бюрократическая система (выражаясь современным языком) не превращалась в отлаженную и надежную государственную структуру для страны, давно переставшей быть собранием разрозненных земель и княжеств, но еще не сформировавшейся как единый цельный организм.

Кстати заметим, что гоббсовское сопоставление общества с организмом не исключает того, что в таком организме, если он достаточно крупный, должна быть твердая внутренняя опора в виде скелета, структуры преимущественно механического типа. Роль подобного скелета и призвана играть государственная, во многом бюрократическая и механическая система. Без нее крупный общественный организм расползается на части, теряет единое управление и координацию действий отдельных органов, частей тела.

Кроме того, конечно же, должны присутствовать и духовные скрепы, ибо речь идет об организме, состоящем не из безликих одноклеточных форм, а из очень сложно организованных, наделенных эмоциями, сознанием, интеллектом особей. В те времена, о которых идет речь, духовное единство формировала преимущественно религия, вера. Поэтому роль православной церкви в становлении и укреплении России как великой державы была особенно велика. Пожалуй, для русских тогда родиной была не столько родная земля, сколько традиционная православная вера.

Русский человек еще со времен подсечно-огневого земледелия привык к постоянным перемещениям. Ему приходилось осваивать новые территории на севере, востоке, юге. Любя землю-матушку, он все-таки поклонялся прежде всего Иисусу Христу и Пресвятой Богородице, Животворящей Троице. Как показывает пример Афанасия Никитина, ходившего за три моря, русский человек умеет мирно жить с другими, даже очень непохожими на него людьми, в чужой стороне, но сохраняет при этом чувство своего достоинства, любовь к родине и православную веру.

Конечно, было бы нелепо считать, что все это характерно исключительно для русского рода-племени. В нем немало было и предателей, и криводушных, и вовсе неверующих в высокие ценности. Но в массе своей русский народ все-таки сохранял качества, упомянутые Афанасием Никитиным. Именно поэтому ему удалось в кратчайшие исторические сроки, без кровавых и жестоких завоеваний создать державу самую крупную на свете, да еще в очень непростых и разнообразных природных и демографических условиях.

Вот почему приходится признать верность суждения В.О. Ключевского о том, что в годы опричнины оказались расшатанными «духовные скрепы общества».

Укрепление централизованной власти путем террора позволяет создать крепкую механическую структуру под единым управлением. Но одновременно в общественном сознании, в духовной жизни общества наступает серьезный разлад. И неизвестно еще, что в результате окажется более важным.

В годы опричнины человеческая жизнь на Руси обесценилась. О соблюдении юридических норм, традиций, общественных правил не могло быть и речи. Христианская кровь проливалась с необычайной легкостью, порождая произвол, насилие и цинизм.

Современники, воспитанные в духе почитания православных обрядов, были потрясены, когда при опричном дворе Ивана Грозного церковные службы опричников-монахов во главе с игуменом-царем сменялись пьянством и сексуальными оргиями, похожими на сатанизм.

Никогда еще на Руси не было даже попыток посягнуть на жизнь главы Русской православной церкви. А митрополит Филипп в тверском Отрочьем монастыре был задушен Малютой Скуратовым подушкой по приказу Ивана Грозного.

В опричнину духовенство впервые подверглось массовым репрессиям. И повинны были в этом не антихристы, тем более не атеисты, а люди, причислявшие себя к православию, формально исповедующие человеколюбивую веру Христа.

Большинство деятелей Смуты прошло через горнило царствования Ивана Грозного. Тогда были посеяны семена, давшие затем страшную поросль: отступничество, клятвопреступления, жестокость, насилие. Общественный разлад, вызванный опричниной, не удалось преодолеть и незаурядному государственному деятелю Борису Годунову, который в свое время был опричным боярином царя Ивана IV. Ему пришлось продолжить опричную практику Ивана Грозного, хотя и в новых, более мягких формах. Но дело, конечно, не столько в преемственности мероприятий, сколько в их объективном характере.

Поскольку историки и моралисты традиционно проклинают опричнину, может сложиться убеждение, будто не будь ее, не произошло бы и великой Смуты. Но попробуем поставить вопрос иначе: не будь жестокого подавления олигархов, что бы произошло с государством? Сохранило ли бы оно свою целостность? Не превратилось ли бы в лоскутное формирование, которое по частям расхватали бы хищные соседи?

 

 

Горожане на Руси. XVII в.

 

Лиходеи-опричники встречали порой серьезный отпор. Однако не произошло ни организованного восстания бояр и княжат, ни всенародного бунта. Несправедливая жестокость пробуждает ненависть и аналогичные ответные действия. Результатом массовых репрессий бывает либо ответная волна насилия, а значит, гражданская война, либо подавление народного гнева, духовный надлом общества, порабощение людей. В правление Ивана Грозного ни того, ни другого не произошло. Будь народ подавлен и напуган, он продолжал бы и впредь оставаться в таком рабском состоянии. А ведь он и перетерпел опричнину и поднялся в критический момент против иноземного господства, можно сказать, за свое государство. Это никак нельзя назвать бунтом рабов.

Одно то, что самозванцы выступали под именами царей и царевичей, показывает, что у народных масс не было рабского отношения к идее единовластия, крепкой государственности (что в ту пору и олицетворяло самодержавие). В общественном сознании уже укоренились представления о сильной единой державе, противостоящей феодальной раздробленности и олигархической власти.

Опричнина была явлением объективным, а не следствием болезненного жестокосердия и подозрительности Ивана Грозного. Мы уже говорили о том, что террор опричников не шел ни в какое сравнение с теми кровавыми репрессиями, которые в те времена захлестнули Западную Европу. По сравнению с западноевропейскими государями Иван IV мог бы считаться милосердным.

Было бы наивным утверждение, что всеевропейский кризис феодальной системы, крупнейшие социальные перестройки и переоценка моральных ценностей могли бы проходить мирно и гладко, без серьезных потрясений и кровавых конфликтов. Этого не было ни в одной крупной стране, а значит, и не могло быть нигде, в том числе и в России. Общественный организм болезненно переносит любые значительные перестройки. Они чреваты кризисами.

Можно вспомнить, что в 1524-1525 годах в Германии бушевала Крестьянская война, действительно народная, направленная против власти феодалов и духовенства. Восставшие выступали за установление императорской власти и объединение мелких германских княжеств. Однако объединились именно германские князья-олигархи, жесточайшим образом подавившие восстание. Считается, что в недолгий период этой войны погибло около 100 тысяч человек.

Ивану Грозному удалось избежать такого поворота событий. И вовсе не потому, что крестьянин на Руси был больше закабален, ч ем в герма нских княж ествах. Ско рее наобор от, на Рус и было несравненно больше вольных людей и население было в значительной степени «текучим» или, как образно и с немалым преувеличением выразился С.М. Соловьев, находилось «в жидком состоянии». Если бы опричнина вылилась в террор против народа, то в России уже тогда события могли бы развиваться по «германскому варианту», то есть вылиться в крестьянскую войну. Этого не произошло. Стало быть, в народе, несмотря на творимые жестокости и злоупотребления центральной власти, не сложилось мнения о наступлении на его права.

 

 

Крестьянки на Руси

 

Авторитетный исследователь Смутного времени С.Ф. Платонов подчеркивал, что уже в юные годы Иван Грозный убедился в постоянстве притязаний олигархов на власть. Даже в кружке приближенных к нему просвещенных аристократов это проявлялось в полной мере: они стали укреплять и расширять свои вотчины.

«Испытав на себе воздействие приближенных им неосторожно княжат, – писал С.Ф. Платонов, – Грозный остро почувствовал желание освободить власть государя от всего того, что ей мешало со стороны аристократии, – во-первых, от постоянных местнических притязаний княжат, во-вторых, от княженецких вотчин, которые еще оставались в руках у князей. Средство для этого Грозный нашел в изобретенной им «опричнине»…

В течение двадцати лет (1565-1584) опричнина охватила половину государства и разорила все удельные гнезда, сокрушив княжеское землевладение и разорвав связь удельных «владык» с их родовыми территориями».

Возможно, благодаря таким крутым мерам удалось предотвратить более тяжелые последствия для страны и народа.

Снова вспомним, с какими огромными жертвами проходили более или менее сходные процессы в европейских странах. В России же, во-первых, число жертв было сравнительно невелико, а стало быть и террор не столь ужасный, как на

Западе. Во-вторых, на Руси и сам государь-тиран и народ относились к жестокостям крайне отрицательно. И когда мы говорим о диких оргиях Ивана Грозного и опричников, надо иметь в виду риторический вопрос: а не было ли это стремлением заглушить укоры совести?

Никоим образом не оправдывая жестокостей Ивана Грозного, следует учитывать, что описания изощренных и ужасных его преступлений были даны почти исключительно его недругами или лицами, заинтересованными ради политических целей обличать его даже в том, в чем он не был виновен, и преувеличивать число жертв.

Можно возразить: сторонники Грозного – тоже лица заинтересованные, а подвластные ему люди не имели возможности говорить правду под угрозой пыток и смертной казни. Так что приходится обращаться к свидетельствам иностранцев и тех, кто бежал от деспота за рубеж.

Однако есть свидетельства, по которым можно судить, как относились к царствованию Ивана Грозного простые люди. Это – народные предания. Они не являются историческим документом в юридическом и сугубо научном смысле. Но определенно показывают, какой образ Грозного царя сохранила народная молва.

В одной сказке Иван представлен крепостным человеком, а выбор нового царя – «демократической» процедурой: все идут к реке со свечками и опускают их в воду, а у кого после этого она загорится, тот и царь. (Избранник не по людской, а по высшей воле.) Барин обещал Ивану, если станет царем, вольную ему дать. Иван в ответ сказал, что коли в цари угодит – барину голову отрубит. Свеча загорелась у Ивана, стал он царем, да и выполнил свое обещание: срубил барину голову. За это и прозвали его Грозным.