СВЕРШИВШЕЕСЯ В ГОРАХ ЧУДО 6 страница

Мне пришло в голову, что Дес Элиот знает слишком много.

– Ты сам видел, как его опустили в могилу, – напомнил я.

– На этот раз его Кэрол разыскивает, да? – спросил он. – Ей почти удалось стать главным кандидатом. Но она слишком прямолинейна и ограниченна. Чего-то ей не хватает. Пожалуйста, скажи, что у нее получится.

Когда пятидесятилетний мужик жаждет чуда, это печальное зрелище. А еще печальнее, что его студенческая любовь так и не прошла.

– Ну ладно, шутки ради я признаюсь, что ты прав. И что ты посоветуешь мне делать дальше?

С его лица сползла улыбка.

– У меня не осталось зацепок, – сказал он. – А людям, которые соглашаются говорить со мной на эту тему, не известно ничего нового.

– Но некоторые не соглашаются, – заметил я.

– Из них только одна стоит того, чтобы с ней разговаривать. Но она и знать меня не желает. Ты должен встретиться с Руфью Вега.

 

7.

 

Я был с Марком в ту ночь, когда вылетел его ангел. Это случилось летом пятьдесят девятого года, после того как городские власти уничтожили огромный пустырь, где прежде стоял особняк Фитцджеральда. С тех пор как сгорел дом Медового Фитца, прошло всего лет двадцать. Но для детей, моих ровесников, «Фитци» был особым местом: участком уцелевшей первозданной природы, существовавшим испокон веков.

Когда его расчистили, я уже два года как ходил в среднюю школу. Огромные старые деревья, которые когда-то росли на лужайке перед домом, и одичавшие без ухода яблони на заднем дворе были вырублены под корень, а их пни выкорчеваны из земли.

Исчезло все: тонкие молоденькие деревца; кусты, где бесконечными летними вечерами мы сидели в засаде, играя в войну, дожидались, пока мимо не пройдет кто-нибудь из малышей, и с воплями набрасывались на бедолагу; половина лестничного пролета, ведущего в никуда; мраморный пол с растущим в трещинах мхом.

На их месте вырыли с полудюжины котлованов и начали строить дома. У нас отняли место для игр, но мы уже выросли из детских шалостей. Зато тем летом у нас появились новые убежища в недостроенных зданиях.

Мы с Марком в то время ездили в разные школы и почти не общались. Учились мы из рук вон плохо, и на каникулах нам обоим пришлось ходить на летние курсы, чтоб подтянуть успеваемость, там-то мы и встретились снова. По ночам мы и еще двое парней стали собираться в недостроенном доме, приносили с собой пиво и сигареты и часами трепались за жизнь.

Вот так мы и сидели вчетвером на голых половицах в свете луны и уличных фонарей. Как вдруг нам в глаза ударил свет фонарика, и кто-то крикнул:

– Руки за голову! Встать лицом к стене!

В первое мгновение я подумал, что это копы и они оставят нас в покое, как только узнают Марка. Но оказалось, это кое-кто похуже: братья Каллены и пара их приятелей. Я увидел, как блеснуло лезвие ножа.

Мы были испуганными сопляками, способными разве что языками молоть. А нашими противниками были настоящие психопаты, воспитанные такими же родителями-психами. Парнишка по имени Джонни Китти стоял ближе всех к двери. Тедди, младший из Калленов, но более крепкий и злой, завернул Джонни на голову футболку, дважды ударил его в живот и обчистил карманы.

Ларри, старший, более умный и поэтому более опасный, держал в руках нож и смотрел прямо на Марка.

– Эй, вы гляньте, кого мы поймали, – без выражения произнес он. – Руки за голову, пидор. Сейчас будем развлекаться.

Марк Бэннон долго глядел на него, приоткрыв рот. А потом его глаза вспыхнули, и он улыбнулся, как будто увидел что-то очень забавное.

И тут мне на голову завернули майку. Кто-то сорвал с запястья часы. А потом я услышал все такой же безжизненный голос Ларри:

– Это нехорошо. А ну, отдайте им их вещи. Мы уходим.

Меня отпустили, я одернул футболку.

– Что за бред ты несешь? – спросил Тедди.

– Тебе вмазать, чтоб уши прочистились? – вопросом на вопрос ответил Ларри. – Беги отсюда, пока я пинка для ускорения не дал.

И они исчезли так же мгновенно, как появились, хотя я слышал, как с улицы донесся возмущенный голос Тедди:

– Ты чё, зассал, придурок?

Ответа Ларри я уже не разобрал.

Мы рассовали по карманам свои вещи. Всем сразу же захотелось разбежаться по домам. И только я один понимал, что всех нас спас Марк. Но когда я поднял на него глаза, его взгляд был бессмысленным. Мы вышли на улицу и остановились на тротуаре.

– Мне нужно домой, – прошептал он с видом потерявшегося ребенка. – Мой ангел ушел.

Было где-то около полуночи, и мне давно уже следовало быть дома, но я пошел провожать Марка. Мы миновали шумную и сияющую вывесками баров площадь Кодман-сквер и свернули на тихую безлюдную улицу. Мне хотелось заговорить с Марком, но он покачал головой. Казалось, он с трудом волочит ноги, и мне пришлось его поддерживать.

Когда мы подошли к его дому, внутри горел свет, а на дорожке стояли чьи-то машины.

– Придется лезть в окно, – пробормотал Марк, и мы отправились обходить дом.

Когда он начал взбираться на дерево, у него соскользнула нога, и я подумал, что зря он это делает. Но он полез вверх, я за ним.

И тут сук с громким треском надломился, Марк рухнул вниз, сшибая ветки, а я съехал вниз по стволу. Поднялась суматоха, но я не ушел до тех пор, пока к Марку не сбежалась вся его семья вместе с губернатором штата, а он лежал на земле и истерически хохотал.

Мне здорово влетело от родителей. Но на следующий день я все же сумел вырваться из дома и проведать Марка. По пути к дому Бэннонов я увидел идущего навстречу Ларри Каллена. Заметив меня, он перешел на другую сторону улицы.

Марк лежал в постели с рукой в гипсе и забинтованной ногой. Его глаза горели, а на лице сияла та безумная улыбка, с которой он смотрел на Ларри. Мы оба знали, что произошло, но у нас попросту не хватило бы слов, чтобы кому-нибудь об этом рассказать. После этого мы с Марком стали избегать друг друга.

Потом наша семья переехала, и я с тех пор старался о Бэннонах не вспоминать. Так что для меня стало полной неожиданностью, когда через несколько лет Марк сам захотел со мной поговорить – я узнал об этом от мамы, вернувшись домой на Рождество.

– Мне звонила Мария Бэннон и спрашивала о тебе. Ты знаешь, я слышала, Марк по плохой дорожке пошел. Говорят, что Майк Бэннон переживал из-за этого гораздо сильнее, чем из-за потери губернаторского кресла.

Отец оторвал взгляд от газеты и сказал:

– Бэннон сильно сдал. Во время избирательной кампании он выглядел как лунатик. А ведь вначале все ставили на него.

Я решил навестить Марка исключительно из любопытства. Мои родители в то время жили в пригороде, а я – в Нью-Йорке. Но Бэнноны остались там же, на Мелвилл-авеню.

Миссис Бэннон встретила меня улыбкой, но при этом она выглядела такой несчастной, что я готов был сделать для нее все что угодно.

А когда я увидел Марка, он сказал мне:

– Мой ангел ушел и больше не возвращается.

Я вспомнил испуганного, потерянного ребенка, которого вел домой в ту ночь. И понял, что я единственный человек, кроме разве что его матери, которому он может об этом сказать.

Впоследствии я навещал его еще несколько раз, когда приезжал к родителям. Большую часть времени он был совершенно обдолбанным или в стельку пьяным и без своего ангела выглядел так, будто ему сделали лоботомию. Иногда мы просто сидели с ним рядом и смотрели телевизор, как в детстве.

Он рассказал мне, как его носило по странным и пугающим местам в разных концах света.

– Мне кажется, что это был не ангел. Вернее, не добрый ангел.

Врачи пичкали его успокоительным. Иногда он говорил так неразборчиво, что я почти его не понимал.

Майк Бэннон состоял во множестве комитетов и комиссий и был совладельцем юридической фирмы. Но он много времени проводил дома, в своем кабинете, и у Бэннонов всегда стояла мертвая тишина. Однажды, когда я уходил, он окликнул меня, предложил присесть и выпить.

Он спросил, как идут дела у его сына. Я сказал, нормально. Мы оба знали, что это не так. Лицо Бэннона выглядело постаревшим и осунувшимся.

Он посмотрел на меня, и на мгновение его глаза вспыхнули.

– Многим из нас Господь дает определенные… способности. Мы настолько к ним привыкаем, что начинаем пользоваться ими инстинктивно. Мы совершаем нужные поступки в нужное время, и это происходит так естественно, что нам кажется, будто кто-то сделал это за нас. У Марка множество проблем, но в его жизни бывали такие моменты. Мне рассказывали, что когда-то в детстве вы с ним спасли ребенка на льду, потому что Марк действовал очень быстро. Теперь он утратил эту способность. Она погасла, как лампочка.

Мне казалось, что Майк Бэннон пытается найти объяснение для самого себя, и я не знал, как ему в этом помочь.

Марк умер от передозировки, а может, покончил с собой, и меня попросили выступить на поминальной службе. Через несколько лет после этого умер и Майк Бэннон. Кто-то сказал на его поминках:

– У него было звериное чутье. А когда он в свои лучшие годы перетягивал на свою сторону большинство в нижней палате, это выглядело как бег гепарда, полет орла…

–…бросок гремучей змеи, – добавил мой отец.

 

8.

 

Через пару дней после встречи с Лесом Элиотом я вылетел в Квебек. Из-за небольшого инцидента на границе между США и Канадой были задержаны рейсы и в аэропорту Ньюарк, и в аэропорту имени Жана Лесажа.

Время ожидания я провел, вспоминая о том, как отправился на поиски в первый раз. Вскоре после смерти мужа миссис Бэннон попросила меня найти ангела Марка.

Благодаря рассказам Марка и паре подсказок, которые мне смогла дать его мать, я сумел выследить некоего Фрэнка Парнелли, и он довел меня до третьего этажа старого дома на Вашингтонских Холмах.

Я постучал в дверь, кто-то посмотрел в глазок, и женский голос спросил:

– Кто там?

– Я ищу Руфь Вега.

– Ее здесь нет.

– Тогда мне нужен Марк Бэннон.

– Кто?

– Или Фрэнк Парнелли.

В глазок снова посмотрели. Потом зашептались.

– Мы же знали, что этот человек придет, – произнес кто-то внутри, и дверь открылась.

В квартире были статуи, картины и безумное количество книг, а еще черно-белая фотография Льва Троцкого, кубок женского боулинг-клуба и многотомник «Теории и практики детского психоанализа» Анны Фрейд.

Маленькая старушка с ярко-рыжими волосами и удивленным лицом стояла посреди комнаты и смотрела прямо на меня:

– Маккласки, где ты был?

– Это не Маккласки, мама, – усталым голосом ответила гораздо более крупная женщина средних лет.

– Маккласки из центрального рабочего комитета! Где твоя сигара? – Внезапно на ее лице отразилась догадка. – Ты не куришь из-за моей старшей сестры Салли? Она ненавидит сигары. А я вот люблю курящих мужчин. Это же ты сказал мне, что Вудро Вильсон станет президентом, когда я была маленькой. А когда это случилось, я решила, что ты умеешь предсказывать будущее. Как и я.

– Почему бы вам не присесть? – предложила мне вторая женщина. – Вам нужна моя племянница. Моя мать немного путает прошлое с настоящим. И не только это.

– Ну же, Маккласки, – спросила старушка, – кого в следующий раз выберут? Неужто снова Рузвельта, этого старого фашиста?

Я не понял, кого она имела в виду: Тедди или Франклина.

– Я знаю, кого выдвинут республиканцы, – продолжила она.

Шел 1975 год, и над Джеральдом Фордом все еще смеялись после его падения с лестницы. Я попытался изобразить заинтересованность.

– Того актера. Дона Амичи. Он наголову разобьет президента Картера.

В то время я ни разу не слышал о Картере.

– Нет, не Амичи, другого.

– Рейгана? – спросил я.

О нем я знал. За несколько лет до этого он, к всеобщему удивлению, занял пост губернатора Калифорнии.

– Да, его. Вот видишь, как когда-то про Вильсона, теперь и про Рейгана ты говоришь, что его изберут президентом.

– Хотите чаю выпить, пока ждете? – поинтересовалась дочка со скучающим и раздраженным видом.

Мы о многом переговорили в тот день. Но когда через несколько лет я думал об этой встрече, то первым делом, конечно, мне вспоминалось предсказание о Рейгане. Впрочем, рядом с семейством Вега всегда находилось место сверхъестественному. Как и бессмысленным спорам.

А потом входная дверь открылась, и в квартиру вошла потрясающая парочка. Он был бандитом и явно бывшим боксером, со сломанным носом и в хорошем костюме. Она была высокой, длинноногой, лет тридцати, в черных брючках в обтяжку, с распущенными рыжими волосами и холодным взглядом.

В первое мгновение она показалась мне похожей на кинозвезду со своим телохранителем. Но по тому, как Руфь Вега смотрела на Фрэнка Парнелли, я понял, что это она его опекает, а не наоборот.

Парнелли уставился на меня. И вот спустя несколько лет после того, как тело Марка Бэннона опустили в могилу, я снова увидел его взгляд в чужих глазах.

Именно это мгновение я вспоминал, когда поднимался от паромной переправы в поселке Вибо-Айленд к востоку от Квебека.

Лес знал, где сейчас Руфь, но так и не решился с ней увидеться.

Я же пришел к выводу, что, если ей не хочется со мной встречаться, мы и не встретимся – она этого попросту не допустит.

Как я и думал, Вибо-Айленд оказался похожим на старую рыбацкую деревушку, которая в один прекрасный день где-то в середине двадцатого века превратилась в летний курорт и неожиданно для себя стала пригородом. К полудню воздух здесь так и не прогрелся.

Я увидел, что на рыбацком причале стоит женщина с рыжими волосами. Издалека мне показалось, что Руфь Вега кормит уток. Только потом я разглядел, что она рвет какие-то бумаги и развеивает их по ветру нал рекой Святого Лаврентия. В первое мгновение я подумал, что за тридцать лет она совершенно не изменилась.

Я заговорил с ней, когда подошел вплотную:

– Что случилось, мисс Вега, у вас шредер сломался?

– Маккласки из центрального рабочего комитета, – обратилась она ко мне, и в этот миг я увидел, как она похожа на свою бабушку. – Я помню, как подумала, когда мы встретились впервые, что мама Марка удачно выбрала сыщика. Вы нашли ее сына и действовали очень осмотрительно.

Мы прошлись пешком до ее дома. Это был коттедж, из всех окон которого открывался прекрасный вид, а за забором рычали два крупных черных шнауцера.

– В первый раз это оказалось очень просто, – признался я. – Он помнил свою семью и хотел, чтобы его нашли. Когда я искал его во второй раз, через несколько лет, пришлось гораздо труднее.

Руфь кивнула. Мы сидели у нее в гостиной. Она пила вино, я – чай. Комната была обставлена очень изысканно, ничего лишнего: оружейный кейс, компьютер, Сай Твомбли над камином.

– Миссис Бэннон пришлось отправить меня на поиски своего сына во второй раз, когда она потеряла с ним связь. Я нашел Фрэнка Парнелли, но он выглядел обычным деревенщиной. И в его глазах больше не было Марка. Он и понятия не имел, где вы. Ваша бабушка была уже в маразме и разгуливала по квартире в ночной рубашке. Мне пришлось вернуться к миссис Бэннон и сказать ей, что у меня ничего не вышло. Я смог найти Марка только через пару лет, когда появился Светланов.

– Было время, когда мы с Марком любили друг друга, – призналась Руфь. – Пару раз он в шутку предлагал бросить Парнелли и перейти ко мне. Я этого не хотела, да и он, если честно, побаивался связываться с людьми, которых не мог контролировать. Кончилось тем, что Парнелли мне опротивел, и я перестала с ними видеться. Вскоре после этого Марк покинул Парнелли, и мы разъехались из Нью-Йорка каждый в свою сторону. Через несколько лет он снова объявился, когда я жила на Юкатане. На этот раз он пришел вместе с моим старым знакомым. Когда в детстве я жила у бабушки, вокруг нее какие только люди не крутились. Шпионы, предсказатели, кто угодно. Одного из них звали Декер. Это был молодой парень с темными глазами и черными волосами, длинными, как у скрипача. Одно время он носился с каким-то своим проектом и хотел, чтобы бабушка что-то ему подсказала. Я считала его очень сексуальным. Мне тогда было десять лет. Потом он перестал к нам приходить. Но я его встречала: однажды он с какой-то женщиной вышел из банка и прошел по улице мимо меня. Другой раз, когда мы с классом ходили на экскурсию в штаб-квартиру ООН, я увидела его в метро в форме курсанта мореходного училища. Когда я вечером пришла домой, бабушка спросила, не встречала ли я Декера в последнее время. Я ответила, что да, встречала, и тогда она велела мне идти делать уроки, а сама кому-то позвонила и что-то коротко сказала в трубку. После этого я его больше не видела. А потом однажды ночью в Мексике он постучался в мою дверь и выглядел один в один как при нашей последней встрече – как будто ни на день не постарел. В его глазах что-то очень быстро промелькнуло, и я поняла, что Марк с ним, но управлять им не может. Декер и сам умел подчинять себе чужой разум. Но моя бабушка научила меня заклинанию, защищающему от воздействия чужих мыслей. А дядя Дано научил выхватывать пистолет, целиться и стрелять, не задумываясь. Убийство – это очень глупый способ решать проблемы. Но иногда ничего другого не остается. После смерти Декера я впустила к себе Марка примерно на час, а потом нашла ему другого носителя. Он был как искра – чистый инстинкт, свободный от ограничений плоти. После этого что-то во мне изменилось.

Когда мне пришла пора возвращаться на пароме в город, Руфь проводила меня до переправы.

– Я видела его сестру по телевизору, когда сказали, что она будет баллотироваться в Сенат. Я правильно поняла, что это она его ищет?

Я кивнул, и Руфь продолжила:

– Очень скоро, после введения военного положения, идиоты-сенаторы попытаются отстаивать гражданские свободы, и в столицу направят войска, чтобы их арестовать. Без Марка она окажется среди них.

Когда я подошел к трапу, она обняла меня и сказала:

– Ты думаешь, что это ты его ищешь, но на самом деле он ждет тебя.

Через несколько дней после возвращения в Нью-Йорк воспоминания о поездке в Вибо-Айленд стали казаться мне нелепым сном. А потом поздним вечером я возвращался домой. Я шел по своему кварталу – мимо туристов и студентов, банкиров и вышибал. Я видел, как люди искоса поглядывают на замеченных в толпе знаменитостей.

И тут мне на глаза попался чернокожий мужчина с круглым лицом и бритой головой. Я узнал его: это был рэпер, неожиданно прославившийся и ставший миллионером. Он сидел на заднем сиденье длинного лимузина с открытой дверью. Я встретился с ним взглядом. Его зрачки расширились и снова сузились, и неожиданно он обмяк на подушках.

В это мгновение я снова увидел серое зимнее небо и почувствовал промозглый холод покрытого льдом Непонсета. «Сколько лет, сколько зим», – произнес чей-то голос в моей голове, и я понял, что Марк вернулся.

 

9.

 

Несколько часов спустя поезд отошел от станции Нью-Хейвен, и пассажиры стали рассаживаться по местам.

– Руфь говорила, что ты меня ждал, – мысленно обратился я к Марку.

«Красная Руфь никогда не ошибается».

– Она рассказала мне о Декере.

«Я думал, что это я его выбрал. Но на самом деле он выбрал меня. В нем я был как в ловушке. Он поймал меня, как паук в паутину. Я не мог им управлять. Не мог уйти. Я привел его к Руфи по его же приказу».

Марк показал мне, как Руфь выхватывает автоматический пистолет и стреляет в упор.

«Я перебрался к ней, когда он умер. В некотором смысле она оказалась еще безжалостней Декера. Мне пришлось поклясться, что мое существование отныне будет не напрасным. Что я сделаю мир лучше».

– «Где ангелы сражаются со славой, падут злодеи: бог стоит за право».

«Не ангел, нет. Эго? Ид? Частица души? Паразит?»

Я подумал о том, что в его отце тоже было что-то от ангела.

«Его тело, душа и рассудок были единым целым. А у меня – нет».

Я увидел его воспоминание о Майке Бэнноне, о том, как он улыбается и машет своим сторонникам, собравшимся на покрытой снегом лужайке перед домом. Бэннон-старший никогда не сомневался в своих способностях и не задумывался о том, каково это – обладая такими способностями, оказаться в плену поврежденного мозга. А потом это случилось с его собственным сыном.

Как только я это понял, Марк снова показал мне темную башню с двумя щелями наверху, из которых внутрь проникал свет. Я отыскал выступы на стене и начал карабкаться вверх. На этот раз мне удалось выглянуть наружу, и я понял, что смотрю сквозь маску, а щели – прорези для глаз. Передо мной стояли Майк и Мария Бэнноны, очень молодые и удивленные неожиданным светом в глазах своего пугающе тихого малыша.

Когда поезд подошел к Бостону, тот, кто был во мне, сказал: «Давай посмотрим наши старые места».

В районе Бэк-Бей мы поймали такси и поехали в Дорчестер. Увидели школу, в которую ходили вместе, здание суда, дом, где я когда-то жил, и новые здания на месте бывшего пустыря «Фитци».

«Мой первый большой побег».

Я снова вернулся в ту страшную ночь. Но теперь я глядел на Ларри Каллена сквозь прорези маски, а он улыбался мне улыбкой психопата. На мгновение передо мной промелькнуло ошеломленное лицо Марка Бэннона, и я почувствовал холодную ярость Каллена, когда ангел завладел его рассудком и посмотрел на мир его глазами.

«Жизнь Каллена была полна страха и ненависти. Его отец был чудовищем. Мне следовало бы извлечь из этого урок, но я радовался так, будто вырвался из тюрьмы на свободу. Каждый раз, когда я покидая свое тело, мне все труднее было возвращаться».

Мелвилл-авеню ничуть не изменилась. Бэнноны жили все в том же доме. Мы вылезли из машины, и тот, кто был во мне, сказал: «Когда все это закончится, никто не вспомнит, что это ты вернул меня в семью».

Сейчас, когда политика становится все более опасным делом, Кэрол Бэннон ведет себя все храбрее и решительнее. И мне хотелось бы знать, что останется в памяти у людей.

Дверь открыла медсестра, ухаживающая за миссис Бэннон. Нас пригласили войти. Кэрол стояла у лестницы и выглядела полноправной хозяйкой. Я невольно вспомнил ее отца.

– Моя мать ждет вас, – сказала она.

Я понял, что проведу у миссис Бэннон всего пару минут, а потом мне придется уйти. Кэрол встретилась со мной взглядом и поцеловала меня. Ее глаза вспыхнули, и она улыбнулась.

В это мгновение тот, кто был в моей голове, ушел. Великолепное утро померкло, и я ощутил тот прилив отчаяния, который должны были испытывать Марк Бэннон и остальные, когда их покидал ангел.

 

(перевод М. Ковровой)

 

 

Стив Лаффи
ПАРТИЯ КЛЕЯ

 

Из городской газеты Сакраменто, 27 ноября 1846 г.

Тревожные новости доставил в редакцию городской газеты наш корреспондент из Форта Саттера, куда еще в начале месяца должна была прибыть партия переселенцев, выбравших для путешествия в Калифорнию неосвоенный и опасный маршрут. Ноябрь уже на исходе, но от участников партии нет никаких вестей, и есть опасение, что их задержала в горах зимняя непогода. Жители горных районов и возчики – все, как один, утверждают, что путь, по которому двигались несчастные пилигримы, необычен и крайне рискован, а вся ответственность за выбор этого маршрута лежит на мистере Джефферсоне Клее из Нью-Гэмпшира, не знакомом с нашей местностью и не проявившем себя опытным исследователем или первопроходцем. Ходят слухи, что, как только закончатся снегопады, будет собран спасательный отряд.

 

* * *

 

Из дневника Джона Бьюэлла, 1846 г.

11 мая. Индепенденс, штат Миссури. День отправления. Ну, наконец-то! Ровно в девять утра мы тронулись в путь в окружении друзейкалифорнийцев – ведь именно так мы очень скоро станем себя называть. Шум на Главной улице стоял невообразимый: мычали волы, ржали лошади, а горожане, собравшиеся нас проводить, желали счастливой дороги. Печально было видеть в толпе милые лица друзей и родственников, которых мы покидаем навсегда, но надежда добраться до благословенной земли на западном побережье зовет нас в путь и подкрепляет нашу решимость. Мы несем с собой факел прогресса, как написал наш наставник мистер Клей, и он по праву занимает место во главе обоза. Всего нас сорок восемь человек: семь супружеских пар с детьми и дюжина холостяков, и мы едем в фургонах, запряженных волами. Ничто не помешает нам достигнуть цели.

Элизабет волнуется о том, как перенесет дорогу маленькая Мэри-Кэт, и о пошатнувшемся здоровье своей матушки. Но я вновь и вновь напоминаю ей, что целительный воздух Калифорнии пойдет старушке на пользу и что нет другого места на земле, где бы открывалось столько благоприятных возможностей для нас и нашей дочери. С этим она не может не согласиться, и мы отправляемся в дорогу с легким сердцем. Так что: «Троекратное ура Джеффу Клею, ребята!», как кричали возчики во время нашего отъезда, и вперед на запад! И пусть Господь не оставит нас на этом долгом пути.

 

26 мая. Прерия. Бескрайняя, поросшая травой равнина, тихая и совершенно пустынная. Наверное, это самая безлюдная земля из всех, созданных Господом. По ночам где-то далеко над горизонтом грохочут грозы. Под ногами раскисшая глина, плотная и скользкая, так что на подъемах приходится впрягать по двое волов в фургон. Мы продвигаемся вперед довольно медленно, но неуклонно. Жаль только, что нет никаких ориентиров, которые могли бы отметить наш путь. Я скучаю по горам, к которым привык у нас дома, в Вермонте. Матери Элизабет лучше не стало, она почти ничего не ест и такая же тихая, как эта бесконечная равнина. Зато Мэри-Кэт, слава богу, совершенно здорова.

 

31 мая. Биг-Блу-Ривер. Наше первое серьезное препятствие. Река разлилась от дождей, брода нет. Придется сооружать переправу. Это потребует времени.

 

3 июня. Продолжаем путь. Переправа была очень трудной, и нам еще повезло, что мы потеряли только двух волов, но зато теперь, возможно, нам удастся наверстать упущенное время. Миссис Штоклаза очень слаба, но молчит и ни на что не жалуется. Элизабет тоже необычайно молчалива, и, хотя для меня у нее всегда находится пара нежных и ободряющих слов, я знаю, что все ее мысли заняты больной матерью. Возможно, в Форте Ларами мы сможем найти доктора.

 

16 июня. С трудом продвигаемся к верховьям реки Платт; из-за распутицы приходится впрягать волов по двое даже на самых незначительных подъемах. Вчера вечером я нашел Элизабет за фургоном: уложив спать Мэри-Кэт, она спряталась там от меня, чтобы выплакаться. Элизабет боится, что смертный час ее матушки уже близок. Надеюсь, Господь убережет нас от этого. Ночами Элизабет присматривает за ней, подходит, когда та просыпается, и разговаривает с ней на родном языке. Эти беседы успокаивают старушку – наверное, это все, что мы можем для нее сделать.

 

18 июня. С тяжелым сердцем пишу о печальном событии. Вчера на закате мама Элизабет скончалась. Всех очень расстроила эта прискорбная новость. Мы вырыли могилу на невысоком холме, откуда открывается чудесный вид на долину и далекие горы. Не придется ей встать рядом с нами на тех крутых склонах и смотреть, подобно Моисею, на Землю обетованную! Господь дает, Господь и отбирает. Один из возчиков сделал простую деревянную табличку и выжег на ней раскаленным прутом: «Юлия Штоклаза. Родилась в 1774 году в Валахии, умерла в 1846 году в Миссури на пути в Калифорнию. Покойся с миром». Странно видеть в столь пустынном месте эту скромную табличку на вершине пирамиды из камней. Какое это грустное зрелище для всех, кто скорбит по усопшей! Но возможно, странникам, которые будут проезжать здесь после нас, она напомнит о доме, Боге и добродетели; и не станет ли она первым, пусть и печальным, признаком цивилизации в этой бескрайней американской глуши? Это трудно представить, когда по ночам воют волки, и Элизабет в очередной раз просыпается – осунувшаяся, с заплаканными глазами. Но может, когда-нибудь цивилизация придет и сюда.

 

30 июня. Форт Ларами у подножия гор. Запасаемся продовольствием и восстанавливаем силы после тяжелого перехода через равнину, принесшего нам столько горестей и печалей.

 

4 июля. Вечером был праздник, фейерверки и танцы под музыку, но все испортила ссора между нашим предводителем Джефферсоном Клеем и несколькими местными горцами. Здесь, в форте, полно этих неотесанных грубиянов, пьяных в стельку – именно так, напиваясь, они отмечают независимость нашей республики. Эти «милые» парни втянули мистера Клея в разговор, и он показал им карты из своей брошюры «Калифорния, прекрасный сад Запада». Именно это и послужило поводом для разногласий. Горцы не согласились с тем, что проложенный им курс – смелый и оригинальный маршрут через пустыню Большого Соленого озера и лежащие за ней горы – станет в будущем основным маршрутом для движущихся на запад переселенцев. Дело дошло уже до словесных оскорблений, но в конце концов мистер Клей позволил себя увести. Я был среди людей, которые его уводили, и хорошо запомнил его мужественное, благородное лицо, искаженное гневом, когда он выкрикивал во всю мощь своих легких: «Это самый короткий путь, я же вам говорю! Это самый короткий путь!»

 

5 июля. Снова в дороге. Мы были счастливы, когда достигли Форта Ларами, но вряд ли станем по нему скучать.

 

12 июля. Еще один черный день. Ночью от удара умерла миссис Хайдрик. Ее муж, молчаливый немец из Пенсильвании, похоронил ее сам до рассвета.