Путешествие в мир духов

 

 

Путевые заметки: «И вот что получилось: дюжина ребят, которые прыгали по комнате, как кузнечики, счастливые, что избавились от злых духов, и я, сонная, смущенно оглядывающаяся с видом новичка, попавшего на занятие аэробикой для продвинутых».

 

Мы полетели на юг, в Лиму, затем опять на север, в Пьюру, и, наконец, сели на ночной автобус в Уанкабамбу, где то и дело просыпались, когда колесо натыкалось на рытвину, и высаживались почти каждый час, чтобы представить наши паспорта полицейским на пропускных пунктах.

Наш путь лежал в Уарингас, горную область в Северном Перу, испещренную священными озерами. Поговаривали, что в этих краях живет больше ведьм, чем овец. Со всей страны в Уарингас приезжали люди, чтобы очиститься в местных ледяных водах и принять участие в церемонии исцеления, которая длится всю ночь. Они привозили с собой тяжелый груз неудавшихся отношений и финансовых проблем. А некоторых влекла необходимость заглянуть за грань осязаемого мира – туда, где обитали духи. Одним из лекарств был галлюциногенный кактус Сан-Педро. Помимо очищающего действия, он также не давал уснуть участникам ритуала, который мог длиться всю ночь и весь последующий день.

Эти церемонии были не просто элементом местного колорита, о котором можно было прочесть в разделе об «экзотических людях и невероятных местах» лимских воскресных газет. Клиенты колдунов происходили из разных социальных слоев: среди них были врачи и медсестры, адвокаты и простые рабочие. Сам президент Фухимори однажды наведался к священным озерам. В результате цены в округе удвоились, а клиентура тех счастливчиков, которым повезло оказаться рядом, когда его вертолет совершил посадку, и вовсе выросла втрое.

Наш автобус прибыл на автостанцию Уанкабамбы в три тридцать утра. Никто и не думал выходить. Кондуктор поленился даже открыть багажный отсек. Поблизости не было ни одного такси или мотоцикла с тележкой, стремящихся извлечь выгоду из прибытия двадцати сонных пассажиров, нагруженных багажом под самую завязку, которым предстояла долгая дорога домой. «Уанкабамба» – гласила надпись большими буквами на стене автобусной станции – «мистическая столица Перу». Место казалось совершенно заколдованным, как царство Спящей красавицы после того, как та уколола палец и все вокруг погрузилось в сон.

Наконец мы нашли древний фургончик-тарахтелку и вытащили наши сумки на улицу мимо сонного водителя автобуса. Пассажиры так и сидели, словно приросли к своим местам, и в трансе ждали, когда приедет грузовик и отвезет их в горы, к священным озерам.

В тот день мы наведались к местным колдунам. Что касается этой темы, то меня подробно просветила соседка по автобусу. Она ехала уже на третью церемонию – на этот раз для того, чтобы ее сын хорошо сдал школьные экзамены.

– Ты должна найти человека, которому могла бы доверять. Он станет твоим проводником в путешествии по миру духов, – решительно наставляла она меня. – И убедись, что прошлой ночью он не проводил ритуал.

Оказалось, даже ведьмы и колдуны с трудом концентрируют энергию, если плохо выспались накануне.

В горы нас повез некто по кличке Кот на своей машине, которую он называл «дикой девчонкой». Дорога была узкой, грязной, как болото, и резко шла в гору.

– Это еще ничего! – крикнул Кот, направляя свою ржавую посудину прямо в лужи глубиной по колено. – Полгода назад, в сезон дождей, мы вообще не могли добраться до города!

– Но ведь сейчас сезон дождей как раз в самом разгаре! – возразила я.

Он рассмеялся и кивнул.

– Если сегодня пойдет дождь, обратно отправитесь пешком!

Он вез нас в Салалу, деревушку, где концентрация колдунов на квадратную милю была выше, чем где-либо еще в стране. Мы не проделали и трети пути, когда Кот остановился у фермерского дома с солнечным двориком. Несколько овец мирно жевали траву. Наш водитель сообщил, что владелец ранчо, человек по имени Киприано, – лучший колдун во всей округе. Очевидно, он передумал везти нас в Салалу, так как «дикая девчонка» отказывалась ехать через грязь.

Я была за то, чтобы ехать дальше, в деревню, расположенную на вершине горы, и, если понадобится, на лошади. Джон хотел остаться. Кот внезапно вспомнил, что в ту ночь в Салале не предполагалось ни одной колдовской церемонии.

В итоге мы остались.

 

Наутро Киприано вышел из своей комнаты в простом домотканом пончо и резиновых шлепанцах. Не считая стеклянного выражения глаз (эффект от принятого вчера галлюциногенного кактуса), он был вылитым фермером, который шел обрабатывать свое поле.

Мы сели в открытый грузовичок с шестью посетителями. Они были родом из деревни в бассейне Амазонки. По их разговору я поняла, что они работали вместе, однако отказались сообщить цель своего приезда, сказав лишь, что дело очень срочное. Я решила, что вечером мы все равно все узнаем.

Следующие три часа нас трясло и мотало на изрытой ямами, утопающей в грязи дороге. Утреннее солнце отбрасывало тени на поля, раскинувшиеся вокруг нас. Волы, запряженные в пары, мотали головами, меряя шагами шоколадные поля. Здесь и там от глинобитной хижины с соломенной крышей поднимались тонкие струйки дыма, медленно уплывающие в безоблачную голубую высь. Крестьяне ехали домой на лошадях, расправив полы своих пончо и мечтая, без всякого сомнения, о кипящем на огне картофельном супе, а также думая о том, что овец нужно загнать к полудню. Картина была идиллическая – именно так представляли себе жизнь в Андах европейцы XVI века по рассказам первых испанских конкистадоров.

Наконец мы остановились на перекрестке, где нас поджидала дюжина лошадей. Шестеро мужчин выпрыгнули из кузова, взяли себе по лошади и были таковы.

Мы последовали за ними в более медленном темпе, сопровождаемые учеником дона Киприано, который нес его мешок с кинжалами, раковинами и разнообразными колдовскими причиндалами.

Церемония, в которой нам предстояло принимать участие, была не просто интересным культурным опытом. Не зная ничего о шаманизме, было невозможно разобраться в жизни андийского общества. Курандерос и их философия были основой всей психологии исконных жителей Анд.

Шаманизм существовал задолго до появления инков и испанских завоевателей. Он никогда не пытался соперничать с христианством и западной наукой; напротив, большинство его приверженцев были ревностными католиками. Он попросту существовал в параллельной реальности. В отличие от осязаемых методов современной науки, шаманизм действует на мифологическом уровне, борется с духами, ворожбой и заклятиями. Он характерен для общества, которому более свойственно пытаться приспособиться к окружающей среде и умилостивить ее, чем завоевывать и подчинять ее себе.

Шаманизм можно воспринимать как религию, однако шаман не является священником. Священнослужители заслуживают свой авторитет усердным изучением строго установленной религиозной доктрины. Сила шамана происходит из личного психологического опыта. Священниками становятся по собственной воле. На шамана же нисходит озарение свыше, и его дар открывается ему. Во многих отношениях он больше похож на поэта, чем на священника. Шаман использует галлюциногены, чтобы диагностировать болезни, контролировать события и вступать в контакт с параллельным миром, где обитают духи предков. Присутствующие при этом совершают ритуальный переход в невидимый мир духов.

Шаманизм особенно распространен в Уарингас отчасти потому, что католикам так и не удалось отвоевать эти священные земли у их исконных обитателей. Хотя во время ритуалов нередко обращаются и к христианским божествам, курандерос тщательно следят за психоделическими опытами пациентов.

Я поскакала рядом с учеником Киприано. Его обучение длилось уже четыре года; должно было пройти еще пятнадцать, прежде чем он станет полноценным колдуном.

– Почему вы решили стать колдуном? – спросила я.

Наверное, на него снизошло некое мистическое откровение, которое и подтолкнуло его к мистическому пути.

Юноша пожал плечами.

– Знахарство – самая высокооплачиваемая работа в округе.

– А у вас в семье тоже все колдуны? – не унималась я.

Мне не раз говорили, что дар особого видения передается по наследству. Он или есть, или его нет. Мой вопрос поверг юношу в размышления на несколько минут.

– Наш сосед – колдун, – наконец ответил он. – Это он устроил меня к дону Киприано.

Мы приехали на озеро и выстроились вокруг одеяла, на котором были разложены кинжалы, морские раковины, деревянный скелет, фетиши и статуэтки Девы Марии, Иисуса на кресте и пузатого Будды. Ученик колдуна запел мантру, взывая к Солнцу, Луне, звездам, горам, ветру, тучам и деревьям. Он перечислял все природные элементы вплоть до песчинок на пляже. Нам вручили грязные морские раковины, наполненные жидким табаком, и приказали вдохнуть жидкость через нос. Киприано поклялся, что защитит нас от черной магии, злых заклятий, недобрых женщин, неудачи, приносящих несчастье ветров, финансовых невзгод. Сделав большой глоток из бутылки с одеколоном, он плюнул на каждого из нас по очереди.

В течение следующего часа мы плясали, хлопали в ладоши и натирали волосы детским тальком, а Киприано обрызгивал нас всевозможными ароматическими жидкостями через дырку между передними зубами. Я узнала о состоянии его ротовой полости гораздо больше, чем мне бы этого хотелось. Изо всех сил я старалась проникнуться духом ритуала, но как-то без особого успеха. Проблема была в воспитании: мои родители были врачами. Единственной религией в нашей семье была наука.

Результат был неутешителен: дюжина ребят прыгали, как кузнечики, счастливые, что избавились от злых духов, а я одна скептически оглядывала происходящее с видом смущенного новичка, попавшего на занятие аэробикой для продвинутых.

Наконец, к моему облегчению, танцы закончились; нам приказали раздеться до нижнего белья и прыгнуть в грязное озеро. После ритуального очищения мы должны были снова надеть верхнюю одежду и выбросить в озеро нижнее белье. Раздвигая кипы плавающих в воде гниющих лифчиков и трусов с предыдущих церемоний, я вышла на глубину и окунулась с головой.

На завершающую процедуру духовного очищения я была последней в очереди. Передо мной стояла группа из двадцати одного человека, все как один промокшие до нитки и дрожащие на ледяном горном ветру. К тому времени, когда настала моя очередь избавляться от болезней головы, волос, глаз, ушей, носа, языка, спины, печени, селезенки, ног, пяток и пальцев ног, я окоченела от холода до такой степени, что едва сумела взгромоздиться в седло.

Мы вернулись в дом Киприано, изможденные тяжелой дорогой, купанием в ледяной воде, ранним подъемом, и собрали последние силы перед предстоящей церемонией исцеления, которая должна была продлиться всю ночь.

Однако наш колдун чувствовал себя намного хуже. Это была его третья церемония подряд, и у него почти не осталось сил. Кожа посерела и потускнела, движения стали неуверенными. Но когда он выпил рюмку настоя галлюциногенного кактуса, его глаза словно подернулись блестящей пеленой. Обрывки фраз постепенно сложились в словесный поток, который не прекращался ни на секунду, как пение множества волынок. Он ни разу даже не перевел дыхание.

Шаман начал с того, что произнес длинную молитву, обращенную к Богу и Иисусу. Он просил о том, чтобы церемония прошла успешно, и клялся практиковать лишь белую магию, отрекаясь от всех темных сил. Вскоре в его стремительном монологе возникли и солнечный бог, и Луна, и гром и молния, и местные божества – он все валил в одну кучу. Нам снова вручили мерзкую раковину с пятнами табака, наполненную густым и черным табачным соком.

– Так, – приказал Киприано, – держите раковину в левой руке и вдыхайте левой ноздрей. Между вдохами повторяйте за мной. Прах к праху, земля к земле.

Я молча попросила прощения у матери-земли и тайком вылила содержимое своей раковины себе под ноги, после чего постаралась не слушать, как мои соседи давились и плевались вонючей жидкостью. И снова пришло время вдыхать настой. На этот раз раковину держали в правой руке и вдыхали правой ноздрей. Я знала, что табак, как и кактус, содержащий мескалин, был призван обострить чувствительность и не дать нам уснуть, но еще раз окунуться носом в зловонную черную жидкость было выше моих сил. Мать-земля получила еще одну порцию настоя.

– Здесь кто-нибудь знает Карлоса? – вдруг спросил Киприано.

Повисла неуверенная тишина. Колдун выждал три секунды.

– А Ольгу?

Один из присутствующих поднял руку.

– Да! – закричал Киприано, словно ведущий телешоу. – Расскажи мне!

Ольга была его двоюродной сестрой, ответил мужчина, и от нее были одни проблемы, как в делах, так и в семье.

– Я так и знал! Она дурная женщина. Я это чувствую. Она. – Он вдруг осекся, точно разговаривал по телефону. – Как насчет Лучо?

Лучо тоже оказался чьим-то дальним знакомым. Дон Киприано умело выманивал информацию из своих подопечных, делал вид, что не замечает промахов. Если ему удавалось попасть в точку, он обыгрывал это с таким изяществом, что никому и в голову не пришло бы засомневаться, что он додумался до этого сам.

Он заставил нас стоять на ногах часами, бубня дикую смесь христианских молитв, заклинаний и магических формул. Мы кружились, отряхивались (это символизировало избавление от грехов), вскидывали руки, чтобы привлечь удачу, долголетие и любовь. Под звуки неумолкающих человеческих голосов, захлестывающих меня волнами, я забыла о времени; звенели колокольчики, помощники колдуна ходили вдоль нашего круга и выплевывали одеколон и ароматическую воду тонкими струйками, пока нас не окутало облако ароматного дыма. Дон Киприано задействовал все элементы религиозного ритуала, такие как завораживающие словесные повторы, чрезмерная нагрузка на восприятие, ослепляющая темнота. Все это ввело нас в подобие гипнотического транса; резкое изменение среды было призвано катапультировать наше сознание в иные слои реальности.

Наконец колдун приказал нам сесть на грязные матрасы, разложенные вдоль забора. Отодвинув в сторону блохастую собаку, я с облегчением плюхнулась на комковатую подстилку. Галлюциногенный кактус Сан-Педро совсем на меня не подействовал. Единственным эффектом от его применения был бурлящий комок тошноты в желудке.

Рядом со мной сел один из участников. Он невнятно бормотал себе под нос и распространял вокруг себя аромат парфюмерной фабрики. Я свернулась калачиком рядом с собакой.

Через некоторое время один из помощников колдуна растолкал меня и привел в комнату. Киприано приступал к частным консультациям, и меня пригласили послушать. У шестерых друзей с Амазонки действительно было общее дело – автобусно-грузовые перевозки, – и они зарабатывали «миллионы». Но ни с того ни с сего на них обрушилась цепочка неудач: они теряли клиентов, ругались с женами и родственниками, попадали в аварии, залезали в долги. Они приехали к колдуну выяснить, в чем же причина их несчастий.

– Вас преследует злой рок, – вещал колдун, пока я искала уголок поуютнее. – Грузовики простаивают без дела. О, не говори ничего, мой друг, я вижу женщину.

Один из мужчин поднял голову.

– Жена моего брата.

Киприано торжествующе кивнул.

– Ничего не говори! Я вижу, она плачет, – Он заколебался на секунду. – Мне не нравится, как ведет себя эта женщина. Она не хочет, чтобы вы все работали вместе.

Мужчина явно был с ним согласен.

– Ваши сердца чисты? Ваши грузовики чисты?

Мужчина поспешно закивал.

– Мы всегда чистим их. Поддерживаем в полном порядке. Но, – Он помял в руках свою шапку, и слова хлынули потоком: – „.Я могу потерять дом. У меня большой долг. Все имущество заложено. Я иду в гости, и деньги куда-то исчезают. Моему ребенку нужна операция. Каждый раз, когда мы пытаемся начать сначала, все валится из рук.

Он принялся рассказывать нудную историю о том, как купил новую машину, а она сломалась, и ее никто не мог починить.

Колдун поднял руку, приказывая ему замолчать; его глаза вновь вперились куда-то вдаль.

– В твоем доме, – вдруг сказал он, – есть что-то. Животное. – Он замолчал на несколько секунд. – В следующую субботу подойди к двери в пять утра и благослови свой дом во имя Господа. Затем побрызгай святой водой в каждой комнате. Это отпугнет животное, что поселилось у тебя под полом. Потом все будет хорошо.

Следующим был Джон.

– Ты женат, – произнес Киприано.

– Да.

Колдун выглядел довольным собой. А я вспомнила, что днем его ученик как раз расспрашивал Джона об этом.

– Почему у тебя нет детей?

– Я поздно женился, и мы разошлись, не успев завести детей, – ответил Джон, переминаясь с ноги на ногу. Его явно смущало, что расспросы приняли такой оборот. – Как пройдет эта поездка?

– Хорошо, – отвечал колдун. – Вам будут постоянно встречаться препятствия, но вы их преодолеете. Вы должны верить. В твоем будущем я вижу женщину.

Он посмотрел на меня, и я невольно завертела головой.

– Кто она? – спросил Джон.

– Ее образ у меня перед глазами, – ответил колдун. – Но он ускользает. Черт! Ничего больше не вижу.

Подошла моя очередь.

– У тебя в жизни есть цель, – начал колдун. – Твои родители живы.

– Да.

– Один из них был сиротой.

– Нет.

– У тебя есть брат.

– Да.

– И сестра.

– Нет.

Киприано блуждал в потемках.

– Ты достигнешь своего, потому что у тебя сильный характер. Тебя ждет успех и процветание. – Он замолчал и хитро взглянул на меня. – Ты также выйдешь замуж, позднее, но ты уже была влюблена.

Я кивнула, не совсем понимая, с чем соглашаюсь.

– Но тебя всегда ждала неудача. Тебе не везет в любви.

– Почему? – спросила я.

Его слова почему-то задели меня, хоть я и понимала их бессмысленность.

– Ты должна быть осторожнее. Предусмотрительнее. Не думать, что мужчина идеален – а потом оказывается, что это не так. Выждать, прежде чем нырять в омут с головой.

Его как будто моя мама надоумила.

– И еще, – добавил он, – пользуйся духами.

– Что?

Он задумался на минутку.

– Amor Salvaje, – сказал он. – Дикая любовь. Ты должна купить эти духи и от субботы до субботы, до рассвета, проводить очищение. Подними флакон повыше. Набери одеколон в рот и разбрызгай по комнате, где спишь. Взывай к Богу о благосклонности и вмешательстве. Это решит все твои проблемы. Так всегда бывает. Эти духи как раз можно приобрести после церемонии – очень удобно.

– Ты знаешь человека по имени Джон? – вдруг спросил он.

Я рассмеялась.

– Да.

Видимо, ученик колдуна не забыл сообщить ему о нашем семейном положении, зато забыл назвать имена.

– Кто он?

Я указала на камеру.

– Он смотрит прямо на вас.

Я застигла колдуна врасплох. Он ошеломленно взглянул на Джона.

– Это Джон?

– Он самый.

Он повернулся к Джону.

– Тебя зовут Джон?

– Угу.

– О, это очень хорошо.

Колдун какое-то время смотрел поверх наших затылков, потом резко выпрямился и встал.

– Духи устали. Пора заканчивать.

 

Мы вернулись в Уанкабамбу в компании шестерых наших друзей с Амазонки. Они остались довольны результатами церемонии и ничуть не сомневались, что вскоре им повезет. Дон Киприано наказал каждому из них исполнить тот или иной ритуал, назвал всех хорошими людьми и уверил, что они преодолеют нынешние трудности. Они снова были готовы к свершениям.

Я же весь день отскребывала с волос и одежды детский тальк, одеколон и лимонные косточки. В провинциальной столице воду подавали дважды в день – холодную или очень холодную, в зависимости от температуры за окном. Льющаяся из крана жидкость была того же грязно-коричневого цвета, что и река, текущая вдоль рыночной площади. Когда-то Уанкабамба была важным городом инкской империи, административным центром и аванпостом противостояния мятежным индейцам каньяри. Теперь здесь не сохранилось ни одного камня со времен инков, хотя поговаривали, что церковь построена на инкском фундаменте и под землей, на которой истинные верующие перебирали свои четки, покоятся кости язычников. Но я надеялась найти здесь остатки тропы инков – ведь именно в Уанкабамбе испанцы впервые ее увидели. Это было в 1532 году. И какое это было зрелище. «Не думаю, что этому грандиозному сооружению найдутся равные во всей человеческой истории», – писал один из авторов хроник. «Тропа пересекает глубокие низины и высокие горы, проходя мимо снежных вершин и водопадов, врезаясь в неприступные скалы и огибая извилистые горные потоки. И на всем протяжении тропа построена основательно, а по бокам ее поддерживают насыпи. Она проходит через скалы вдоль берегов рек, огороженная защитными стенами. На заснеженных пиках тропа снабжена ступенями и скамьями; здесь уставшие путешественники могут передохнуть. Ни на одном отрезке дороги нет завалов, и ее постоянно очищают от мусора».

Какой контраст по сравнению с европейскими дорогами XVI века, где нужно было иметь «соколиный глаз, собачий нюх и поступь оленя», чтобы доехать до пункта назначения в целости и сохранности.

Увы, когда до Уанкабамбы добралась я, от великой тропы уже ничего не осталось. Никто даже не помнил, где она когда-то проходила. Я разыскала учителя местной школы, который сказал, что ближайшие руины инков находятся в Кахасе, древнем городе в восьми часах езды. Не успела я и глазом моргнуть, как он раздобыл пикап и позвал своего коллегу, который знал дорогу.

Мы выехали в страшную рань – четыре утра. Пикап укрощал каменистую тропу, оставляя траншеи в мягкой земле и грязные следы колес там, где прежде рос податливый мох. А горные боги задумали месть! Сияющее андийское небо нахмурилось, потемнело и посерело. Мы свернули на последний отрезок пути к Кахасу, когда нас окутал толстый слой вязкого ледяного тумана.

Сперва «город» оказался лишь пастбищами и свежевспаханными полями, тянувшимися покуда хватает глаз. Но постепенно я разглядела длинные цепочки из бугорков и гребней, лежавшие чуть ниже травы и похожие на шрамы, которыми украшали себя члены племени масаев. Кахас тянулся до самого горизонта, и я впервые поняла, каким великим был когда-то этот город, ныне лежащий в руинах. Вдоль одного края пролегала прямая, как стрела, темная линия зеленого цвета. Тропа инков. Я побежала вниз. Туман в долине сгущался, как прокипяченный соус. Я нашла место и позвала Джона.

– Это и есть тропа? – сказал он, глядя на траву под ногами. – Ничего интересного.

Его можно было понять. Но руины были куда интереснее. Я бродила среди стен по колено высотой, представляя, что видел Эрнандо де Сото, впервые приехав сюда, – мощеные улицы, площади, крепости, храм, способный вместить до пятисот служительниц солнечного культа, кварталы жилых домов.

Вообще-то, на самом деле все было не так. Первым, что увидел Сото, были три трупа, повешенные на дереве при въезде в город. Преступников поймали при попытке проникнуть в храм священных дев. Инки вершили правосудие быстро и беспощадно.

В 1532 году жители Кахаса едва оправились от кровавой гражданской войны и были сыты по горло инками и всем, что с ними связано. Они встретили новоприбывших испанцев с дарами и распростертыми объятиями. В ответ де Сото, «человек хороших побуждений, джентльмен и солдат», приказал вывести на улицу пятьсот девственниц – служительниц храма. Их вид был для солдат «возбуждающим, как райские яблоки». Де Сото отдал каждому солдату по девушке, которая тому приглянулась. Все остались довольны, и испанцы пригласили городского старейшину (закованного в цепи), который должен был провести их в Кахамарку. Там их ждала роковая встреча с Атауальпой и. судьбой.

Много лет я мечтала обнаружить древний город. Раздвинуть сплошную завесу лиан и увидеть под ней безупречную каменную кладку. Никто не знал, как глубоко руины Кахаса уходят под землю и что можно найти под пятисотлетним слоем грязи. У меня с собой был лишь нож, который я носила на поясе, но я взялась за дело с плохо сдерживаемым рвением. Отдирая куски мха и растительности, я ладонями выгребала землю, чтобы докопаться до второго слоя инкских камней, скрывавшегося под первым. Джон давно уже ушел, а наш проводник – школьный учитель – стоял рядом и смотрел на меня. Когда он был маленьким, эти стены были вдвое выше, а вся территория в округе усыпана камнями идеальной прямоугольной формы.

– И что же произошло? – спросила я.

Он пожал плечами. Люди растащили камни на строительство домов и каменных заборов – из них получался прекрасный фундамент. Некоторые камни пошли на строительство местной школы.

Я взглянула на раскопанный ряд древних камней. Есть вещи, которые лучше не трогать. Я медленно засыпала камни землей.

 

На карте все выглядело просто. Из Уанкабамбы, где мы в данный момент находились, в провинциальную столицу Чачапояс вел прямой путь. Тонкая белая дорога длиной чуть меньше моего большого пальца шла к югу вдоль реки Уанкабамба. Затем она переходила в желтую линию потолще – не иначе как двухполосное шоссе. На пути лежала всего одна гора.

Однако карты бывают обманчивы. Высоченные горные хребты на них выглядят абсолютно плоскими, каньоны – словно засыпанные песком, а толстые непрерывные мазки воскрешают дороги, давно смытые оползнем. Мне всегда было интересно, почему нельзя сделать карты с масштабом более практичным, чем мили: например, какое расстояние можно пройти, пока прожуешь один лист коки. Индейцы, таким образом, веками отмеряли отрезки времени.

По шкале пережеванных листьев горы Центрального Перу были размером с Сахару, а побережье, напротив, сдувалось, как затянутая веревочкой горловина мешка. Что до Амазонки, так ее просто нужно было всю исчеркать ломаными кривыми линиями, означающими неизвестность или бесконечность.

Я навела справки. Дорогу к югу от Уанкабамбы смыло, это факт. Нам посоветовали ехать на побережье, затем на юг по Панамериканскому шоссе, где мы могли бы свернуть на восток, в горы.

Наутро мы уже тряслись по неровной дороге, направляясь в Пьюру.

Нарезая мили по краю пропасти, мы кружили в Андах лишь для того, чтобы спуститься на сотню футов. Окружающая местность иссыхала на глазах, точно скелет в пустыне под знойным солнцем. На смену пушистым овечкам пришли тощие козы, обреченные всю жизнь глодать колючую траву и горькие листья. Над головой кружили стервятники. Повсюду, куда ни посмотри, острые скалы впивались в небо, как зубы дракона.

Наконец колеса нашего автобуса коснулись асфальта. Мы ехали вдоль тонкой ленточки песка, вьющейся вдоль океана. Но я почти не видела песчаных пляжей за окном. Мои мысли были уже высоко в горах, окутанных туманом, куда лежал наш путь. Я была там, среди заоблачных воинов.

 

ГЛАВА 10

Заоблачные воины

 

 

Путевые заметки: «Наутро подали наш автомобиль… Это была „тойота" двадцатилетней давности, с рулевым колесом, которое болталось, как расшатанный молочный зуб, и абсолютно гладкими шинами. Я прозвала ее „машиной смерти"».

 

«В Чачапояс, – прочла я несколько месяцев назад, сидя в кабинке библиотеки Конгресса, где не было слышно ни звука, – плотность необнаруженных руин на квадратный километр выше, чем где-либо в Перу». Статья называлась «Новая археологическая столица Южной Америки». На моей карте тут же появился большой желтый кружок. В его центре были суровые северные горы, а в двухстах милях от них вообще ничего не было.

Лишь потом я поняла, почему руины так долго никто не мог найти. Слово «чачапоя» происходит от кечуанских слов sacha и puyu, что означает «деревья» и «облака». Регион лежит под толстым одеялом постоянной облачной завесы, в плотных, непроходимых зарослях лиан и деревьев. Туда настолько трудно попасть, что лишь два года назад здесь было сделано потрясающее открытие: найдено более двухсот мумий, несчетное количество керамических предметов, текстиля и прочих артефактов. Все это нашли в радиусе нескольких миль, в крупном населенном центре.

О заоблачных воинах, что обитали в этих лесах задолго до испанцев и даже инков, известно очень мало. Отчасти в этом повинны непрерывные набеги уакерос, расхитителей гробниц, в поисках керамики и одежды, годных для продажи. Источником информации для грабителей обычно служили местные фермеры, которые жгли леса, чтобы высвободить места для новых полей, и внезапно натыкались на пещеру или курган. Расхищение гробниц запрещено перуанским законом по охране древностей, однако крестьяне были бедны, а грабители – состоятельны, поэтому лишь немногие находки попадали в руки правительства. Как правило, о крупных открытиях (как и о тех мумиях, например) узнавали лишь тогда, когда археологи замечали появление большой партии керамики на черном рынке антиквариата. Обычно это случалось через несколько месяцев после того, как гробница была разграблена.

Чачапоя были искусными каменщиками и великолепными скалолазами. Они сооружали пышные мавзолеи в сотнях футов над землей, в пещерах, расположенных в отвесных скалах. После них остались изображения кровавых обезглавленных трупов и скалящихся ягуаров, однако их ткани были сотканы из тончайших нитей и покрыты такими сложными узорами, что было почти невозможно поверить, что человек способен создать такое. Инки завоевали чачапоя, но покорить их и сделать частью империи оказалось делом почти неосуществимым. Мятежи не прекращались. Инки мстили, насильно переселяя большие группы чачапоя, и, в конце концов, прибегли к геноциду.

Но там, где могущественные инки потерпели крах, преуспели крошечные микробы. За первые два столетия испанского правления численность чачапоя сократилась от полумиллиона до десяти тысяч. Большинство из них пали жертвами европейских болезней. В наши дни от таинственного народа, почитавшего змей и ценившего превыше всего головы врагов и красивые ткани, почти ничего не осталось.

Автостанция в Кахамарке представляла собой грязный двор, окруженный железными сараями.

– Автобус в Чачапояс ходит по средам и субботам, – заявила кассирша.

Нам повезло. Сегодня как раз была суббота. Я купила билеты.

– Долго ехать? – спросила я.

В расписании говорилось – шестнадцать часов, но это казалось невероятным, ведь до Чачапояс было всего восемьдесят миль.

– Пять часов, – ответила кассирша.

Аллилуйя! Я посмотрела на билеты.

– Но эти билеты только до Селендина.

– Там сделаете пересадку.

Проклятье! Так и знала, что должен быть подвох.

– Во сколько уходит автобус из Селендина? – спросила я.

– В двенадцать тридцать.

Я взглянула на часы.

– Но мы к двенадцати тридцати не успеем.

– Можете поехать на следующем автобусе.

– В среду?

Она кивнула и закрыла свое пластиковое окошечко. Я подошла к Джону и объяснила то, что с трудом поддавалось объяснению. Таксист воспользовался случаем и предложил свои услуги и фургон, который довезет нас до Чачапояс за какие-то двести долларов.

Джон приободрился. Он ненавидел автобусы. Такси до Чачапояс – это было бы роскошно. Мы поторговались, сговорившись на сотне долларов плюс расходы на бензин, и все вместе пошли завтракать.

Водителя звали Хосе-Луис. Он со своим белым фургоном побывал во всех уголках Перу.

– Шестьдесят два часа из Лимы в Леймебамбу, – гордо сообщил он мне. – И все это время я не спал.

У него было четверо детей, все девочки. Он очень хотел сына, но боялся, что снова не повезет. Одни только куклы к Рождеству влетали ему в копеечку. Хосе-Луис намеревался доставить нас в Чачапояс за восемь часов, чего бы это ни стоило. Он вцепился в руль, напрягая крепкие бицепсы и разворачивая фургон на сто восемьдесят градусов на отвесной горной дороге. Когда мы доехали до Балсы, пыльного городка в четырех часах от Кахамарки, меня расплющило по заднему сиденью, и я еле удерживала содержимое своего желудка на поворотах-зигзагах.

Когда колеса фургона впервые коснулись разбитой дороги у подножия горы, я вздохнула с облегчением: теперь нашей гонке придет конец. Вскоре я уже жмурилась от ударов камней размером с кулак об автомобильное дно: точно нетерпеливый чужак ломился в дверь. На висках Хосе-Луиса выступил пот.

Примерно в полночь мы въехали в Леймебамбу. Один особенно коварный камушек проделал дырку в маслосборнике; протечка была слишком большой, чтобы продолжить путь до Чачапояс, хотя до него нам оставалось четыре часа.

Я нашла Хосе-Луису ночлег, заплатила за поездку, оставила денег на рождественских кукол для дочек и пожелала удачно добраться до дома. Затем мы с Джоном пошли искать, где бы перекусить в столь поздний час. Автобус в Чачапояс отправлялся в три часа ночи.

На главной площади было полным-полно субботних пьяниц, которые шатались на ходу, как кегли в боулинге. Никак не ожидая увидеть здесь иностранцев, они сперва пристально смотрели на нас, затем на свои бутылки в поисках разумного объяснения и шли за добавкой.

Я остановилась у жаровни на углу, где на решетке жарили мясо на шпажках и картофель, и купила нам поесть. Мясом оказались какие-то потроха, не поддающиеся определению. Картофельные клубни были все испещрены мягкими скользкими комочками.

– Что это? – спросила я хозяйку.

Та взглянула на картошку.

– Черви.

– Внутри?

– Так иногда бывает.

– Ясно.

 

Я решила, что Джону лучше об этом не говорить.

Наутро мы проспали, опоздали на автобус и, в конце концов, оказались в музее Леймебамбы. Молодой человек в белых перчатках, которые выглядели здесь совершенно нелепо, объяснял разницу между артефактами чачапоя и инков. У него была фигура крестьянина, кряжистая и мускулистая, сформировавшаяся за годы работы у плуга. Он притворился, что не замечает, когда я протянула руку и погладила вырезанное вручную веретено, поверхность которого стала совершенно гладкой от прикосновений чьих-то рук пятьсот лет назад.

По окончании экскурсии Федерико снял белоснежные перчатки и аккуратно убрал их в ящик. Под ними оказались ладони с грубыми мозолями и сломанные ногти крестьянина, работающего на картофельном поле. Я пригласила его выпить кофе. Он сел, зажав руки между колен и ссутулив плечи, и подробнее любого профессора рассказал нам обо всех руинах в радиусе тридцати километров. Он думал, что мы хотим отправиться туда, где были найдены двести мумий, и предложил нанять мулов, чтобы проводить нас. Однако я попросила его показать нам что-нибудь менее туристическое. Он согласился, но все же настоял, чтобы мы взглянули на знаменитых мумий до отъезда из города.

Двести распотрошенных трупов, большинство из которых были все еще замотаны в саваны, точно груда картофельных мешков, – кому это может быть интересно? Я вошла в маленькую комнатку с искусственно поддерживаемой прохладой и замерла, как соляной столп.

На меня смотрела женщина, на лоб которой спускались тонкие пряди волос, руки прикрывали лицо, а губы растянулись в вечном вопле. Плоть на пальцах истлела, обнажив распухшие суставы и длинные ногти. Она выглядела так реально, что я чуть было не оглянулась, чтобы посмотреть, что ее так напугало. Рядом лежали несколько младенцев; их бумажно-тонкая кожа висела складками, словно комбинезон, который был им велик. Нужно было быть настоящим мастером, чтобы так хорошо сохранить труп в регионе, где непрерывно идут дожди и воздух пропитан влагой. Сотрудник местного похоронного бюро с гордостью описал мне этот процесс во всех неприглядных подробностях. Внутренности вытягивали через анус, а образовавшуюся полость заполняли смесью трав и порошков из натуральных ингредиентов. Затем труп слой за слоем оборачивали тканью. Современным археологам требовалось несколько дней, чтобы развернуть одну мумию; каждые несколько минут они останавливались, чтобы сделать снимки и наброски ткани до последнего стежка.

В Андах мумификация была распространенным способом погребения, но инки превратили ее в настоящий культ мертвых. Согласно их религиозным верованиям, если тело сохраняло свою форму, душа могла жить вечно. По праздникам мумифицированные останки покойных правителей носили по городу, ходили с ними в гости к таким же хладным и рас<