ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ ПРАВА И ЗАКОНА

Проблема соотношения права и закона существовала практи­чески всегда, с древнейших времен, с тех пор, как появилось право. Рассматривалась эта проблема множество раз в рамках и зарубеж­ного, и отечественного права. В нашей стране последние, весьма острые и недостаточно успешные, судя по их конечным результа­там, споры приходились на 60—80-е гг. Каждая из спорящих сто­рон приводила свои собственные, на ее взгляд, самые убедитель­ные аргументы, стремилась приобрести как можно большее число последователей. Однако в практическом плане все оставалось без изменений.

Актуальность проблемы соотношения права и закона сохраня­ется и поныне. Более того, она не только сохраняется, но и перио­дически, особенно в переходные, сопровождаемые усилением соци­альной напряженности в обществе периоды, значительно обостря­ется. Причина заключается в том, что эта, на первый взгляд, сугубо "кабинетная", академическая проблема имеет не только и даже не столько теоретическое, сколько прикладное, практическое зна­чение.

Разумеется, такая ее практическая значимость обусловлена прежде всего характером и особенностями самой проблемы. Суть ее кратко сводится к следующему. Существуют законы, соответст­вующие правовым критериям, которые и необходимо считать "пра­вовыми законами". Здесь право и закон совпадают. Но есть и такие законы, которые не отвечают правовым критериям и, значит, с пра­вом не совпадают.

Нетрудно заметить, что в данном случае, в разрешении про­блемы соотношения права и закона, как и в решении вопроса о соотношении государства и права, сталкиваются два различных взгляда, или подхода.

Один из них ориентирован на то, что государство является единственным и исключительным источником права, что все то, о чем говорит государство через свои законы, — это и есть право.

Другой же взгляд, или подход, к разрешению проблемы соот­ношения права и закона основывается на том, что право как регу­лятор общественных отношений считается "по меньшей мере отно­сительно независимым от государства и закона или даже предше­ствующим закону, например, в качестве надысторического естест­венного права или в качестве права общественного, социально-ис­торически обусловленного, рождающегося в объективных общест­венных отношениях".

В данном случае, как нетрудно понять, мы имеем дело с совер­шенно иным правопониманием и с иным представлением о соотно­шении права и закона, как и государства и права. Государство и право признаются не только относительно самостоятельными по отношению друг к другу институтами, но и в равной мере произ­водными от объективных отношений и условий, складывающихся в пределах гражданского общества.

Право при этом определяется не иначе как "форма выраже­ния свободы в общественных отношениях, как мера этой свободы, форма бытия свободы, формальная свобода". В развернутом виде право представляется как "претендующий на всеобщность и обще­обязательность социальный институт нормативного регулирования общественных отношений в целях разумного устройства человече­ского общежития путем определения меры свободы, прав и обязан­ностей и представляющий собой воплощение в обычаях, традици­ях, прецедентах, решениях референдумов, канонических, корпора­тивных, государственных и международных нормах правового идеа­ла, основанного на принципах добра, справедливости, гуманизма и сохранения окружающей природной среды".

Что же касается государства, то оно при таком правопонимании не только не рассматривается в качестве творца или источника права, но и, наоборот, само объявляется повсеместно связанным или по крайней мере значительно ограниченным в своих действиях правом. Оно представляется в качестве института, который не столь­ко устанавливает, сколько формулирует или выводит право, бла­годаря законотворческой деятельности, из объективно существую­щей экономической, социально-политической и иной действитель­ности.

Государство — исключительный творец и источник законов, но отнюдь не права. Государство монополизирует законотворческую, а вовсе не правотворческую деятельность, ибо законотворчество и правотворчество, а вместе с ними закон как результат процесса законотворчества и право как продукт процесса правотворчества, согласно развиваемым при таком подходе воззрениям, отнюдь не всегда совпадают.

Каков же критерий "правовых законов"? Какие законы мож­но рассматривать как совпадающие с правом, а какие нельзя? На­конец, какие существуют объективные основания для отнесения одних законов к разряду правовых, а других — к разряду неправо­вых? Что делает одни законы правовыми, а другие — неправо­выми?

На эти вопросы удовлетворительного ответа не найдено до сих пор. Учеными-юристами и философами предлагались различные основания — критерии для разграничения права и закона, "право­вых законов" и "неправовых законов", но все они вызывали и про­должают вызывать лишь вопросы и дискуссии.

Еще в конце XIX — начале XX в. в отечественной и зарубеж­ной литературе в качестве критерия предлагалась "общая воля", т. е. воля всего общества, нации или народа. По логике подобного предложения следовало считать правовыми лишь такие законы (или иные нормативные акты), которые адекватно отражают эту волю. Все же остальные законы следовало причислять к разделу непра­вовых.

Подобная постановка вопроса, как и сам предложенный кри­терий разграничения "правовых и неправовых законов" в зависи­мости от содержания или, наоборот, отсутствия в них "общей воли", несомненно, заслуживают одобрения и внимания. Вместе с тем они вызывают вопросы, ставящие под сомнение целесообразность, а главное, обоснованность и эффективность использования названно­го критерия. В частности, такие вопросы, кто и каким образом мо­жет определить, содержится ли в том или ином законе "общая воля" или ее там нет; почему парламент как высший законодательный и представительный орган, призванный выражать волю и интересы всех слоев общества, в одних случаях издает законы, отражающие "общую волю", а в других — не отражающие ее?

Ответы на эти и подобные им вопросы не всегда убедительны. Известный французский государствовед и правовед Леон Дюги писал, что "закон есть выражение не общей воли, которой не суще­ствует, не воли государства, которой также нет, а воли нескольких голосующих человек. Во Франции закон есть воля 350 депутатов и 200 сенаторов, образующих обычное большинство в палате депута­тов и в сенате. Вот факт. Вне этого имеются лишь фикции и пустые формулы. Мы не желаем их".

И дальше: "Если закон есть выражение индивидуальной воли депутатов и сенаторов, то он не может быть обязательным для дру­гих воль. Он может быть обязательным только как формулирование нормы права или как применение ее и лишь в этих пределах. В действительности все законы делятся на две большие категории: на законы, формулирующие норму права, а не на законы, прини­мающие меры к ее исполнению. Я называю первые нормативными законами, а вторые — конструктивными законами".

Приведенные рассуждения и вообще государственно-правовые идеи Л. Дюги, хотя всегда и вызывали живой интерес у юристов, не дают ответа на вопрос о том, что есть "правовой закон", а что "не правовой закон", каково соотношение права и закона.

Не дают удовлетворительного ответа на поставленный вопрос и выдвигавшиеся в более поздний период, вплоть до настоящего времени, критерии и подходы. Пытаясь решить эту проблему или хотя бы в приближенном виде обозначить грань между правом и законом, исследователи нередко обращаются к различным мораль­ным категориям — справедливости, добру, гуманности, злу и др. Право при этом определяется не иначе как "нормативно закреп­ленная справедливость".

В тех же целях — решения проблемы соотношения права и закона — иногда используется категория "правовой идеал". В на­учной литературе он определяется как "порождение индивидуаль­ного, общественного, научного сознания о разумном устройстве об­щежития на принципах добра, справедливости, гуманизма и сохра­нения природной среды". Со ссылкой на известное высказывание римлян о том, что "справедливость и благо есть закон законов", делается вывод, что правовой идеал как раз и составляет содер- жание правовых законов, что это и есть не что иное, как закон законов".

Следовательно, все другие законы, которые не содержат в себе правового идеала, сообразующегося с принципами добра, справед­ливости и иными им подобными принципами, не являются право­выми.

Стремление подвести прочную моральную основу под законо­дательство в целом и под конкретные законы, — несомненно, весь­ма благородное дело. Человечество может только мечтать о том, чтобы под каждым издаваемым в той или иной стране законом имелась солидная моральная база.

Однако нельзя не заметить, что, стремясь подвести мораль­ную базу под закон и таким образом "отмежевать" его, назвав пра­вовым, от всех иных законов, авторы невольно смешивают мораль­ные категории с правовыми. В отечественной юридической литера­туре правильно отмечалось в связи с попытками определить право как "нормативно закрепленную справедливость", что ссылка на моральные категории справедливости, добра и зла важны при оп­ределении понятия и характеристики морали, но не самого права.

Таким образом, использование этих категорий при определе­нии понятия права, а тем самым и "правового закона" отнюдь не способствует решению проблемы соотношения права и закона. Бо­лее того, оно непроизвольно усложняет проблему, ведет к смеше­нию категорий права и морали. Очевидно, ее удовлетворительное решение возможно лишь на принципиально новой методологиче­ской и мировоззренческой основе и является делом отдаленного будущего.

В настоящее же время, во-первых, можно лишь констатиро­вать факт нерешенности и в то же время огромной социальной зна­чимости проблемы соотношения права и закона; а во-вторых, необ­ходимо иметь в виду, что в правотворческой и правоприменительной деятельности государственных органов России и других стран доминирующими являются идеи единства, неделимости права и закона; между правом и законом не проводится никакого различия. В то же время на теоретическом уровне, в рамках теории государ­ства и права, предпринимаются значительные усилия для отграни­чения права от "неправового закона".