Самый лучший комплимент

Однажды она сказала:

«Самый лучший комплимент, который я получала когда-либо, был от людей, которые пишут мне. Они были на моих ранних собраниях, где я пропове­довала будучи очень молодой и неопытной. В письме они говорят подобное: “Я недавно слушал Вашу проповедь в аудитории Шрайн и понял, что Вы совер­шенно не изменились с тех времен, когда Вам не было еще двадцати. Вы не прибавили ни одного заумного слова, не изменили свою теологию, ни разу Вы не сошли с прямого пути, ни разу не отдались фанатиз­му.”

Нет, возлюбленные мои. Зачем? У меня самый лучший учитель на свете — Святой Дух.

...Без верности жизнь может разбиться вдребезги. Сейчас вокруг нас мы в основном не видим вернос­ти. Верность друг к другу, верность тому, во что мы верим. Верность принципам, верность Господу Иису­су Христу.

Слово верность имеет так мало значения сегодня потому, что мало ее практикуют. Оно означает пре­данность. Оно означает лояльность. Означает посвя­щенность. Оно означает очень многое.

...Когда мы говорим, что мы верны Богу, это зна­чит, что мы верим в Его присутствие, верим, что Он наш Творец, наша поддержка, Искупитель наших жизней. Это значит, что мы принимаем решение жил верой, чтобы вера эта была видна в нашей жизни и во; взаимоотношениях с другими.

...Мое сердце настроено. Я буду верна Ему, какова бы ни была цена, всегда. Были глубокие воды, и я не говорю, что не было искушений. Я бы обманула вас, если бы сказала, что жизнь была легкой. Но я также хочу сказать, что я никогда не была разочарована в Нем. Ни разу.

Верность — что-то большее, чем просто интерес в ком-то или в чем-то. Это личное посвящение. В кон­це я скажу, что верность значит: “Вот я. Ты можешь рассчитывать на меня. Я не подведу тебя.”»

Так как Кэтрин была убеждена в глубоком значе­нии верности, она ожидала, что близкие ей люди, за­нятые с ней в служении, будут верны ей. Верность ее соратников сегодня сильна так же, как и в те дни, когда она была жива.

Вера в Большого Бога

Кэтрин Кульман проповедовала веру в Большого Бога. Она сказала, что если ты служишь Богу, кото­рый ограничен в финансах, то ты служишь не тому Богу. Вера, направленная к Богу, была еще одним жизненно важным принципом для нее.

После многочисленных проповедей в Айдахо Кэт­рин и Хелен переехали в Колорадо. После пробужде­ния в Пуэбло, которое длилось шесть месяцев, они поехали в Денвер. В Пуэбло к ней присоединился один бизнесмен, Ерл Ф. Хьюитт, став ее менеджером но практическим делам. В 1933 году так называемый период депрессии дошел до своего апогея: предприя­тия закрывались, бизнес шел плохо, миллионы лю­дей оставались без работы, а церквам же приходилось бороться за то, чтобы их не закрыли.

Путешествующие евангелисты, у которых не было поддерживающей их деноменационной миссии, были в еще более незавидном положении, чем обычные церкви. Но Кэтрин сосредоточила свою веру на Боль­шом Боге, у Которого нет ограничения в средствах.

Она сказала Хьюитту поехать в Денвер и вести себя так, как будто у них есть миллион долларов. Когда он заметил, что в действительности у них всего 5 долла­ров, она сказала:⁶

«Он не ограничен тем, что у нас есть, или тем, кто мы есть. Если Он может использовать такого челове­ка, как я, чтобы приводить души в Царство, Он на­верняка может использовать наши пять долларов и умножить их так же, как Он умножил количество хле­бов и рыб для тех людей, которые собрались, чтобы послушать Его. А теперь поезжай в Денвер. Найди там самое большое здание. Для Хелен найди самое хоро­шее пианино. Наполни помещение стульями. Разме­сти большое объявление в Денвер Пост и организуй периодическую рекламу на местных радиостанциях. Это Божье дело, и мы будем делать его по-Божьему - по-большому!»

Хьюитт внял ее словам и каким-то образом сделал все, что ему было сказано. Здание, как и в Пуэбло, было большим складским помещением компании Монтгомери Ворд. Служения шли в течение пяти ме­сяцев, за это время они переехали в другое складское помещение.

Люди жаждали Слова, хотя ее основная проповедь в те годы была о спасении. Время от времени, на ее призыв отвечали пастора, которые принимали рож­дение свыше. Она учила вере и надежде на Бога, что все в экономике и в стране в целом станет лучше.

Хелен Гуллифорд собрала хор из ста голосов и большинство музыки сочиняла сама. Люди приходи­ли сотнями. Поэтому когда Кэтрин объявляла, что собрание закончилось, люди не слышали этого. Один человек предложил заплатить за временное здание, а иноке повесить на нем большую неоновую вывеску со словами “Молитва может все изменить.”

Здание нашли и начали его ремонтировать в фев­рале 1934 года. 30 мая того же года открылась Денверская Скиния Пробуждения, на которой красова­лись обещанная вывеска. В последующие четыре года па служения приходили тысячи людей. Даже те люди, которые были членами поместных церквей, приходили на служения, так как служения проводились каж­дый вечер, кроме понедельника.

Хотя скиния была задумана как центр пробужде­нии, она со временем превратилась в церковь — в цер­ковь без названия и деноменационной принадлежности. Вскоре начала свою работу Воскресная школа, а также были организованы автобусные маршруты, которые привозили людей из разных частей города на служения. Проводились евангелизации в тюрьмах и домах престарелых.

Кэтрин, которая была во время своего сотрудни­чества с Пэрроттами “посвящена в баптисты” Со­юзом Евангельских Церквей в Джолиэте, штат Илли­нойс, проводила церемонии бракосочетания и похо­роны. Однако работа над скинией не была законче­на. В 1938 году Кэтрин столкнулась с одной из самых трудных ситуаций в ее жизни.

Глава 5

День, в который Кэтрин Кульман “умерла”

“Это был первый раз, когда сила восставшего, воскресшего Христа сошла на меня. ”

В конце декабря 1934 года, за пару ме­сяцев до того, как была приобретена Ден­верская Скиния Пробуждения, Кэтрин пе­режила первую трагедию в своей жизни: ее возлюбленный отец погиб во время несча­стного случая. Он упал на лед или был сбит машиной, которая пыталась объехать его в снежней буре. Наверняка никто не знал, что произошло.

Так как телефонные линии в то время от­ключались, Кэтрин узнала о случившемся только несколько часов спустя. Когда ее подруга все-таки дозвонилась до нее, она сразу же поехала домой в Миссури на ма­шине через Канзас. Пока она ехала, снеж­ная буря не прекращалась. Она рассказы­вала потом, что только Бог мог знать, как быстро она ехала по скользким дорогам при почти нулевой видимости. В Какнзас Сити она остановилась на минутку, чтобы позво­нить домой и попросить родственников со­общить отцу, что она почти приехала. Но ей сказали, что он все время был в коме и очень рано тем утром умер. Это произошло 30 декабря, по про­шествии двух суток.

На следующее утро она таки добралась до дома. Когда она приехала, папа лежал в гробу в большой комнате, а вокруг сидели люди и плакали. Позже ей это время казалось бесконечным. Спустя тридцать пять лет она рассказала, что в ней начала накапливаться ненависть к молодому человеку, который был за рулем.

Она сказала:

«У меня был самый лучший отец, который нужен маленькой девочке. Папа не мог сделать ничего пло­хого, по моему мнению. Он был моим идеалом. Он никогда не шлепал меня. Ему и не нужно было. Ему просто нужно было сделать определенное выражение лица. Мама никогда не раздумывала, наказать меня или нет, если я это заслужила. Но папа наказывал меня тем, что давал мне знать, что я сделала ему боль­но. И это было больнее, чем все шлепки мамы.»

Она не жила дома уже более десяти лет, только из­редка наведываясь туда. Поездки были очень дорогими и долгими в двадцатых и тридцатых годах. Те­перь папа не сможет услышать ее проповедь. Позднее она вспоминала, что, с кем бы она ни говорила по поводу случившегося, из нее лишь исходила злоба. До самого дня похорон в ней кипела ненависть.³

«Сидя на первом ряду маленькой баптистской цер­кви, я все еще не могла принять смерть отца. Мой папа, полный любви к своей “малышке”, такой нежный и ласковый. Его уход казался невероятным.

После проповеди прихожане оставили свои места и пошли к гробу, чтобы в последний раз посмотреть на папу. Потом все разошлись. Церковь опустела. Остались только члены семьи и близкие люди.

Один за одним, все члены семьи встали и подошли ко гробу. Мама. Две моих сестры. Мой брат. Только я сидела на скамье.

Организатор похорон сказал: “Кэтрин, ты хочешь в последний раз посмотреть на отца, до того, как я положу на гроб крышку?”

Внезапно я очутилась в центре церкви. Мои глаза смотрели не на лицо папы, а на его плечо. Я так часто опиралась на его плечо. Я вспомнила наш последний разговор. Мы были в заднем дворике... Он стоял ря­дом с бельевыми веревками, протягивая руки к ним.

“Малышка, - сказал он, - когда ты была совсем маленькой девочкой, ты частенько прятала голову у меня на плече и говорила: Папа, ты дашь мне пять центов? ”

Я кивнула в ответ: “И ты всегда давал мне.” “Потому что ты меня просила об этом. И, моя до­рогая, если бы ты попросила у меня последний дол­лар, я бы тебе его отдал.”

Я нагнулась и мягко положила руку на родное пле­чо в гробу. И когда я это сделала, что-то произошло. Нее, что ощущали мои пальцы, было просто одеждой. Не только черный шерстяной пиджак, но и все ос­тальное в этом ящике было чем-то ненастоящим. Чем-то когда-то любимым, но теперь оставленным. Папы там не было.

...Это был первый раз, когда сила восставшего, воскресшего Христа сошла на меня. Я вдруг уже не боялась смерти. А когда ушел страх, ушла и ненависть. это было первое пережитое мною исцеление. Папа не был мертв. Он был жив. Больше не нужно было бояться и ненавидеть.»

Исходя из этого случая, можно предположить, что она чувствовала, что отец ее с Господом. Но в 1973 году она сказала в интервью, что точно не знает, был ли ее отец рожден свыше. И это было одним из самых больших расстройств в ее жизни.

Кэтрин говорит, что понимание смерти и состра­дание к людям в печали пришли к ней именно после смерти отца, как раз во время его похорон.

«Это было много лет назад. С тех пор в моей жиз­ни было много случаев, когда мне приходилось сто­ять у открытой могилы и делиться надеждой с много­численными людьми, стоящими рядом со мной. В те годы было много вершин, много возможностей путе­шествовать и проповедовать. Но знаете, рост проис­ходил не на вершинах, а в долинах. Это была первая долина, самая низкая. Она значила очень многое для меня».