Запад и Ислам: неолиберальная идиллия и неоконсервативный реванш

Если западная и исламская цивилизация имеют структурно схожую логику развития, возможно ли их сосуществование в рамках единой цивилизации? При желании к такому выводу можно придти, анализируя размышления Фуко о торжестве неолиберализма как экономического либерализма с сопутствующей экономизацией политических и культурных отношений.

Если это так, почему в пространство этого торжества не могут быть включены исламские страны, а также общины на Западе? Ведь именно господство экономического, капиталистического паттерна может справиться с задачей интеграции куда эффективнее, чем политика и идеология. Оптимизм подобного рода может быть поддержан со стороны мусульман исламскими либертарианцами, то есть, сторонниками максимально свободного рынка и минимального правительства, для чего в исламском праве и в исламской истории есть веские основания.

Но рассмотрим препятствия для этой идиллии, каковых, на мой взгляд, два – экономическое и политическое.

Говоря об экономике, мы должны вернуться к тезису Фуко о естественности рынка, понятого как капитализм, как регулятора и ограничителя политики. Согласно Фуко, ордолибералам и анархо-капиталистам, капитализм не содержит в себе потенциала гегемонизма, он стремится к конкурентности и децентрализации, проблемы же возникают из его подчинения политическим и идеологическим структурам.

С исламской точки зрения, у такой постановки вопроса есть одно очень уязвимое место. То, что было краеугольным камнем творчества и борьбы знаменитого американского поэта и нонкормиста итальянского происхождения – Эзры Паунда. То, что он называл «узура», что в арабском языке называется словом «риба», а в русском – «ростовщичество». Например, если рассмотреть взгляд на эту проблему левых, то ее корень они видят в самом рынке, отношениях собственности, наемного труда и т.п. В Коране содержится совершенно другая формула: «Аллах разрешил торговлю и запретил ростовщичество» (перевод смыслов Корана, сура «Бакара», аят 275). Торговля в данном случае это эквивалент рынка, потому что Шариат признают общественными благами собственность и предпринимательство, разрешает приумножение богатства и наемный труд.

Значит ли это, что из Ислама вытекает капитализм? Вот это уже другой вопрос. Потому что, исторически и практически возникновение и развитие западного капитализма невозможно без ростовщичества в широком смысле этого слова, которое составляет суть финансового капитализма, то есть, того, что самым решительным образом осуждается Исламом.

Если ордолибералы, считая благом свободный рынок и капитализм, видят корень зла в политическом гегемонизме, подчиняющем себе рынок, то в исламской перспективе в современном капитализме так же коренится источник порочного гегемонизма, которым является ростовщичество. Поэтому акценты у последовательного исламского экономического либертарианства будут отличаться от западного экономического либерализма. Тем не менее, кое что общего у них есть, особенно если рассматривать фракцию западных либертарианцев. И те, и другие выступают против монополизации экономики, будь то политической властью или крупными корпорациями. В пику «политическому исламу» сторонники «экономического ислама» (вес которых в Умме, впрочем, минимален) убеждены в том, что возрождением свободных от ростовщичества исламских рыночно-социальных отношений можно изменить политические реалии, а не наоборот, причем, как в исламском, так и в неисламском мире, который таким образом можно призвать к Исламу.

Однако дело даже не в том, что капиталисты, обладая политической властью или имея на нее решающее воздействие в вопросах экономики, срывают одну такую попытку за другой[xxvii], что возвращает нас к аксиоме марксизма о невозможности экономической революции без политической. Дело в том, что даже если исходить из политически-гегемонистских природы или, как минимум, амбиций капитала, что абсолютно верно, надо констатировать не единожды уже продемонстрированную несостоятельность представлений о независимости капитала от неэкономических факторов. Глобальный капитал и глобальный рынок даже близко не смогли на сегодняшний день решить задачу создания глобальных политических институтов и пространства, способных обеспечить торжество глобальной экономики над локальными политическими формами. Любой капиталист, любая ТНК при всех их возможностях играть на зазорах между национальными юрисдикциями, использовать оффшоры, подставные кампании и т.д., в политическом отношении сегодня все равно вынуждены считаться с локальными политическими факторами, стоящими на пути интенсивной экономической глобализации.

Уже давно считается аксиомой, что природа капитала наднациональна и деньги не имеют национальности. Возможно, но то же далеко не всегда верно в отношении тех, кто ими распоряжается. И совсем неверно по отношению к тем и тому, с кем и чем им приходится считаться – массами людей и государствами, которые их пока организуют. Если в конце XX века возникло убеждение, что национальные и другие локальные идентичности без остатка растворятся в глобальном, связанном экономикой обществе, в связи с чем Фукуяма даже предрек «конец истории», то в начале XXI века мы видим яростное возрождение политической истории и борьбы идентичностей, использующих экономику в своих целях или заставляющих ее считаться с собой. Неолиберализм, таким образом, вынужден отступать под новым натиском неоконсерватизма, которого многие никак не ожидали.

На этом фоне было бы наивно считать, что враждебность к Исламу многочисленных политических гегемонов упирается только в экономику и может быть побеждена через ее изменение. Собственно, через сам Коран красной нитью проходит то, что конфронтация единобожия и идолопоклонничества – это конфронтация в первую очередь ценностных систем, практическое проявление которых непосредственно связано с модерной повесткой контроля за территорией, то есть, политического и культурного гегемонизма.