Дальнейшее получение парафиновых форм с материализованных органов 18 страница

Призрак живого человека стучит в дверь.
«Около конца сентября я был в гостях у миссис Т., одной медиумичной дамы из моих близких знакомых, муж которой ежедневно ездит по своим делам за двадцать миль, в Бирмингем. Однажды в субботу, за две недели до моего приезда и минуты за две до того, как муж ее должен был вернуться со станции, миссис Т. стояла в своей спальне у окна, выходящего на дорогу, когда увидала мужа, отворявшего садовую калитку и идущего по дорожке; в руках у него было несколько свертков, и она подумала еще, что такое он несет. Побежав вниз, чтобы отворить ему, она встретила своего деверя, остановилась поговорить с ним и сказала ему, что сейчас видела мужа, вошедшего в садовую калитку с несколькими свертками в руках. Пока они разговаривали, она услыхала стук мужа в парадную дверь, стук настолько явственный, что она была убеждена, что и деверь слышал его; однако тот ничего не слыхал. Между тем горничная, бывшая в кухне возле передней, слышала стук и, приписав его возвратившемуся хозяину, поспешила в переднюю, но была предупреждена миссис Т., которая подошла к двери прежде нее. Отворив дверь и не найдя там никого, она бросилась в столовую, по другую сторону дома, думая, что муж вошел туда через стеклянную дверь; горничную же послала к выходу во двор. Когда она возвращалась после своих напрасных поисков, горничная пришла ей сказать, что м-р Т. входит в большую калитку. Она пошла к нему навстречу и тотчас же спросила, зачем он, войдя в сад, вернулся назад. Он ответил, что ничего подобного не делал и пришел теперь прямо со станции. «Как со станции, я слышала твои стук и видела, как ты шел с двумя свертками в руках!» Он очень удивился, так как из ее слов было видно, что она принимает ответ его за шутку, у него в действительности оказалось два свертка в руках, точно так, как это ей привиделось. Деверь, смотревший из своего окна, слышал, как горничная сказала, что в то время, когда м-с Т. видела своего мужа на садовой дорожке, она слышала его обычный стук. Она сама меня в том лично уверяла, и слова ее подтверждаются тем, что она пошла отворять дверь. Таким образом, несомненно, что стук был настолько объективен, что его слышали два лица, находившиеся на двух разных концах дома и не имевшие никакого общения между собою» («Light», 1883, р. 458).
Этот рассказ передан мне самими свидетелями две недели спустя после случившегося и тут же с их слов был мною записан.
Вслед за этим случаем г. Уэджвуд рассказывает еще о другом, который хотя относится собственно ко второй рубрике, но как в нем участвуют те же лица то я уже, кстати, приведу его здесь.
«Однажды, ранее этого случая, призрачный образ м-ра Т. предупредил своим появлением его реальное возвращение домой и при этом дал ощутительное доказательство своего присутствия в доме, хотя его никто не видал. Было два поезда, с которыми м-р Т. мог возвращаться домой к обеду: в половине 6-го и половине 7-го. 12 июля он сказал жене, что ему, вероятно, придется возвратиться с последним; ввиду чего она около половины 6-го надевала в своей комнате шляпку, чтобы идти к нему навстречу, на станцию, когда услыхала из гостиной нижнего этажа два или три аккорда, взятых на фортепиано, затем быстрый пассаж на двух октавах и, наконец, несколько тактов маленькой пьески, сыгранных одним пальцем, как часто исполнял ее м-р Т. Из чего жена его заключила, что он возвратился с ранним поездом, и тотчас же, сбросив шляпку, побежала вниз, но нашла гостиную пустою, фортепиано закрытым и никого в целом доме, кроме нее самой, ибо горничная была занята в прачечной, на другом конце двора» («Light», там же).
Вот другой, еще более убедительный факт, сообщенный также вполне достойным доверия свидетелем, доктором медицины Уайльдом:
«Мисс Ж. и ее мать в продолжение пятнадцати лет находились со мною в самых близких дружеских отношениях; это были женщины высокого ума и совершенно правдивые; кроме того, рассказ их подтвержден одною из служанок, а другую я не мог разыскать.
Мисс Ж. несколько лет до нашего знакомства употребляла много времени на посещение бедных; однажды, возвращаясь домой, она, чувствуя себя очень уставшей и озябшей, почувствовала желание погреться у кухонного очага. В минуту, приблизительно соответствующую этому желанию, обе служанки, бывшие в кухне, видели, как дверная ручка повернулась, дверь отворилась и в кухню вошла мисс Ж. Подойдя к огню, она протянула к нему руки и стала греться. Служанки видели еще, что у нее на руках зеленые лайковые перчатки. Вдруг она на их глазах исчезла, и обе в большом испуге побежали наверх и передали матери то, что они сейчас видели, включая и зеленые перчатки.
Мать подумала, что что-нибудь неладно, но стараясь успокоить служанок, напомнила им, что мисс Ж. всегда носит черные, а не зеленые перчатки, поэтому и призрак не мог быть призраком ее дочери.
Через полчаса настоящая мисс Ж. вернулась домой, пройдя в кухню стала греться у огня, и на руках у нее были зеленые лайковые перчатки, которые она купила, возвращаясь домой, не нашедши подходящих черных» («Light», 1882, р. 26).
В небольшой добавочной заметке г. Уайльд прибавляет:
«Есть немало необстоятельных рассказов о психических фактах, но я всегда старался быть, насколько возможно, точным; так и в данном случае. Зная, насколько необходимо точное описание фактов, я наводил самые тщательные справки; и мать и дочь неоднократно повторяли, что из двух служанок, бывших в кухне, только одна видела движение замочной ручки, но обе видели, как отворилась дверь» («Light», 1882, р. 50).
В «Спиритуалисте» 1877 года, т. II, с. 283, тот же доктор Уайльд пространно изложил свою теорию, которая вполне ясно формулирована в самом заглавии его статьи «Человек как дух и спиритические явления - как действия духа живого человека».
Г-жа Гардинж-Бриттен в своей записке о явлении двойников, напечатанной в «Banner of Light» 1875 года, от 6 ноября и 11 декабря, рассказывает следующий случай, воспроизведенный М.А. Охоп в своей статье «О внетелесном действии человеческого духа», напечатанной в «Human nature» 1876 года, р. 118 откуда мы ее и заимствуем:
«В то время, когда один известный кружок собирался на сеансы в Нью-Йорке, покойный глубокоуважаемый пастор Беннинг часто принимал в них участие. В одну субботу, когда он должен был по приглашению говорить проповедь в городе Трое в штате Нью-Йорк, у него накануне сделался такой сильный припадок головной боли, что он очутился в невозможности исполнить наутро свое обещание. Поэтому он написал председателю пригласившего его общества извинительное письмо. Вечером, однако, он почувствовал себя лучше и решился отправиться на сеанс в упомянутый выше кружок. Находясь там, он стал раздумывать, получится ли его письмо вовремя, чтоб общество в Трое успело пригласить другого проповедника. Сообразив все обстоятельства, он пришел к заключению, что письмо его не может прийти вовремя, и по свойственной ему добросовестности очень этим смущался. Сознавая, что помочь уже нечем, он тем не менее настолько был этим озабочен, что не мог следить за происходившим на сеансе. В этом кружке явления двойников были заурядным фактом; г-н Беннинг об этом вспомнил, и ему пришло в голову: не удастся ли ему, настойчиво думая об ожидавших его в Трое друзьях, передать им о своем затруднении. Такая попытка не выразилась для него ни в каком определенном результате, кроме смутного чувства озабоченности, не покидавшего его часть вечера. Вдруг это чувство исчезло, и с того времени он предался занятиям кружка с обычным интересом и свойственной ему ясностью ума.
Теперь перенесемся в Трою и посмотрим, что там происходило. Там, как и в Нью-Йорке, существовал кружок, которого достопочтенный Беннинг был также членом. Кружок насчитывал восемнадцать членов. Так как г. Беннинг часто посещал Трою для воскресных проповедей, то и было решено иметь сеанс в субботу вечером; таким образом, ему было бы вполне удобно в нем участвовать. В означенный вечер собралось на сеанс 17 членов, но Беннинг, которого ожидали непременно по случаю приглашения его сказать наутро проповедь, в Трое не явился.
Прошло более 30 мин после назначенного для сеанса часа, когда послышался обычный стук в дверь, возвещавший о прибытии члена. Кружок помещался в нанятой комнате, во втором этаже. Было постановлено, что члены должны постучать в дверь условным образом, чтобы никто, кроме них, не допускался. Как только раздался хорошо известный стук, г. А., чья на этот вечер была очередь отворять дверь, сошел вниз, отпер ее и при ярком лунном свете увидал г. Беннинга. А. начал тотчас укорять опоздавшего и торопил его скорее войти, ибо его нетерпеливо ожидают. К его удивлению, г. Беннинг как будто вовсе не собирался входить, а стоял на пороге в какой-то нерешимости и только глухо проговорил несколько слов о том, что не может сказать завтра проповеди. Г. А., раздраженный этой нерешительностью, схватил г. Беннинга за плечо и силком втолкнул его в дом, жалуясь при этом на поваливший в отворенную дверь холод; пригласив затем г. Беннинга идти наверх, он поспешно запер дверь и, по обыкновению, когда все 18 членов были уже налицо, положил ключ в карман. Между тем кружок пришел в нетерпение от такой проволочки и послал двух своих членов вниз узнать, за чем дело стало. Эти двое, встретив г-на Беннинга на лестнице, стали также укорять его за опоздание. Беннинг стал извиняться перед ними тем же глухим голосом, но не в том, что опоздал на сеанс, а бормотал что-то о невозможности сказать завтра проповедь. «Хорошо, хорошо», - ответил г. В., - только входите скорей, мы уж довольно вас прождали». Говоря эти слова, он хотел взять Беннинга под руку, но, к великому его удивлению, Беннинг быстро отстранил его, оттолкнул остальных двух спутников своих, сбежал с лестницы прямо к наружной двери и сильно захлопнул ее за собой. Удивленные непостижимым поведением своего высокоуважаемого друга члены кружка не раз в продолжение вечера возвращались к этому странному случаю. Он был занесен со всеми подробностями в протокол заседания, и никто не мог найти для него ни малейшего объяснения. И только когда по окончании сеанса все спустились вниз и дверь оказалась запертою, стало закрадываться подозрение, не случилось ли тут чего-нибудь выходящего из обычного порядка вещей.
На другой день некоторые из членов кружка отправились в залу чтений на проповедь в надежде от самого г. Беннинга получить разъяснение этой загадки. Отсутствие уважаемого проповедника еще более усугубило таинственность этого случая. Здесь они узнали, что вследствие запоздания поезда письмо г. Беннинга было получено только в 10 ч вечера; но так как на конверте стояло слово «спешное», то почтмейстер любезно доставил его по назначению в воскресенье утром. Но все-таки оно получилось только двенадцать часов спустя после того, как таинственный посетитель вчерашнего вечера сам сообщил находившееся в нем известие.
Пишущая эти строки не только слышала этот рассказ от самого почтенного и правдивого г. Беннинга, но он был подтвержден ей и теми двумя лицами, которые видели, узнали и трогали этот призрак на лестнице, они уверяли ее, что, как бы ни был призрачен образ их посетителя, его рука была достаточно сильна, чтобы одного из них оттолкнуть, а другого едва не сбросить с лестницы».
Д-р медицины С.Б. Бриттен в своей книге «Man and his relations» (New York, 1864, p. 449) приводит следующий случай из письма, полученного им от г. Уильсона; но так как г-жа Гардинж-Бриттен в своей статье помещает это письмо целиком, то мы его здесь и воспроизводим:
«В пятницу 19 мая 1854 года я писал за своей конторкой и вдруг заснул, склонив голову на руку; продолжался мой сон около трех четвертей часа. Мне приснилось, что я нахожусь в г. Гамильтоне, в сорока милях на запад от Торонто, и что я захожу там в разные дома, собирая деньги. Окончив денежные дела, я решаюсь зайти к одной знакомой, очень интересовавшейся спиритическими явлениями. Затем мне снилось, что я пришел к ее дому, позвонил в колокольчик. Отворившая мне прислуга сказала, что миссис Д. не было дома и вернется не ранее как через час. Я попросил стакан воды и, когда мне его подали, поручил передать мой поклон хозяйке и отправился, как мне казалось, в Торонто. Тут я проснулся и забыл о своем сне. Несколько дней спустя одна дама, живущая в моем доме в Торонто, получила письмо от миссис Д. из Гамильтона, из которого я делаю следующую выписку: «Скажите м-ру Уильсону, что так добрые люди не делают и что я прошу его в первый раз, когда он зайдет ко мне, оставить свой адрес, а не заставлять меня бегать по всем гамильтонским гостиницам, чтобы ни в одной не найти его. В прошедшую пятницу он заходил ко мне, спросил стакан воды, сказал свое имя и велел мне кланяться. Мне кажется, что, зная, как я интересуюсь спиритическими явлениями, он мог бы провести с нами вечер; друзья наши очень огорчились тем, что он не остался. Непременно побраню его в первый же раз, как увижу».
Когда миссис Ж. передала мне это поручение, я засмеялся и заметил, что миссис Д. и ее друзья, должно быть, ошиблись, а не то так с ума сошли: в Гамильтоне я не был целый месяц, а в указанное ею время я спал, сидя за конторкой в своей лавке. На это м-с Ж. возразила, что, вероятно, с той или другой стороны произошла ошибка, так как м-с Д. - особа, достойная полного доверия. Тогда я вдруг вспомнил свой сон и полушутя сказал, что это, вероятно, был мой дух, и затем попросил м-с Ж. написать м-с Д., что я через несколько дней буду в Гамильтоне, и не один, а с некоторыми другими лицами, и что мы все придем к ней; и еще, что я прошу ее не говорить своей прислуге, что она ожидает кого-нибудь из Торонто, а когда мы придем, то приказать ей посмотреть, нет ли в числе гостей, сидящих в гостиной, того м-ра Уильсона, который приходил 19 мая.
29 мая я в обществе нескольких других лиц отправился в Гамильтон, и мы все пошли к м-с Д. Она сама отворила нам входную дверь и ввела нас в гостиную. Тогда я попросил ее позвать свою прислугу, чтобы увидать, узнает ли она меня. М-с Д. исполнила мое желание и спросила, нет ли между этими господами того, кто недавно приезжал к ней из Торонто. Двое из прислуги признали во мне то лицо, которое приходило 19 и назвало себя м-ром Уильсоном. Я до этого времени никогда не видал этих двух девушек, и каждое слово из моего рассказа может быть засвидетельствовано ими, равно как и самой хозяйкой дома.
Преданный вам
Е.В. Уильсон».
(«Human Nature», 1876, p. 112-113).
Вот другой, еще более замечательный случай, так как двойник производил и физические действия. Я заимствую его из «Spiritual Magazine» 1862 года, р. 535, где он был перепечатан из Бостонского журнала «The Herald of Progress».
«Я хочу рассказать здесь случай, недавно сообщенный мне одной дамой, моей хорошей знакомой, живущей в нашем городе, правдивость которой вне всякого сомнения. У этой дамы прошлую зиму, да и теперь находится в услужении молодая девушка, немка, родители которой с своими другими детьми продолжают жить в Германии. Со времени приезда сюда она иногда переписывалась со своими близкими в отечестве с помощью своей хозяйки, писавшей за нее письма. Прошлой зимою Барбара заболела перемежающейся лихорадкой и слегла в постель. Так как у нее бывал легкий бред, то моя знакомая обыкновенно приходила по ночам навещать ее; кроме того, в одной комнате с нею спала молоденькая нянька. Это продолжалось целые две недели, и больная часто восклицала приходившей навестить ее хозяйке: «О миссис М., я каждую ночь бываю в Германии у своих!» Две ночи в особенности бред ее доходил до исступления; раз она вскочила, собрала со своей кровати все одеяла и унесла их в соседнюю комнату. В другой раз она старалась стащить с кровати няньку.
Она, однако, выздоровела, и о болезни ее более не думали до получения письма из Германии от ее родных, в котором значилось, что мать о ней сильно сокрушается, так как в течение пятнадцати ночей она стучала в дверь своего далекого отеческого дома; ее впускали, видели и узнавали все члены семьи, не исключая и матери, которая часто восклицала: «О моя бедная Барбара, видно, она умерла!» Однажды видели, как она схватила с кровати одеяло и перенесла в другую комнату, а в другую ночь, обхватив сестру руками, пыталась стащить ее с постели. Письмо это повергло девушку в глубокое смущение. Она сказала, что в Германии ее назвали бы колдуньей, и по настоящее время воздерживается от всякого намека на этот случай. Я прибавлю только, что я просто передаю голые факты, как я слышал их от этой дамы, которая и теперь еще вместе с помянутой девушкой живет в Дайтоне.
Преданная вам
Лаура Кеппи.
Дайтон (Огайо), 12-го сентября 1872 года».
Роберт Дэль-Оуэн в своей книге «Footfall» (p. 242) рассказывает со всеми подробностями крайне замечательный случай спасения корабля посредством внетелесного действия (личного появления и письменного сообщения) человека, спавшего на этом корабле. Я передам его здесь в кратком рассказе, помещенном проф. Перти в его «Mystischen Erscheinungen» (т. II, S. 142:
«Шотландец Роберт Брюс, в то время тридцати лет от роду, был в 1828 году старшим шкипером на торговом судне, совершавшем рейсы между Ливерпулем и Сен-Джоном в Новом Брауншвейге. Однажды утром, когда судно находилось у берегов Ньюфаундленда, старший шкипер, занимаясь в своей каюте, бывшей рядом с капитанской, вычислениями долготы и недовольный их результатом, спросил капитана, сидевшего, как он думал, в своей каюте: «У меня вот что вышло, а у вас как?» Ответа не последовало. Взглянув через плечо, он увидал, как ему показалось, капитана, погруженного в вычисления. Тогда он встал и вошел к нему в каюту. Тут писавший на месте капитана обернулся к нему лицом, и он увидал в нем совершенно незнакомого ему человека, пристально на него смотрящего. Брюс бросился на палубу и сообщил об этом капитану; когда они оба вошли в каюту, то там никого не было, но на грифельной доске капитана оказались написанные совершенно чужим почерком слова: «Держите курс на норд-вест». Написанное сличили с почерками всех находившихся на судне; сверх того, судно тщательно обыскали, но никого не нашли. Капитан, рискуя только потерять несколько часов, приказал взять курс на норд-вест. Через несколько часов они встретили затертое в льдинах полуразбитое судно с экипажем и несколькими пассажирами. Оно оказалось шедшим из Квебека в Ливерпуль купеческим кораблем, уже несколько недель затертым в льдинах, так что люди находились в самом отчаянном положении. Когда всех их перевезли на спасшее их судно, то Брюс, к крайнему удивлению своему, в одном из поднявшихся на палубу по костюму и наружности узнал того самого человека, которого он видел пишущим в капитанской каюте. Тогда капитан попросил его написать на другой стороне грифельной доски те же самые слова: «Держите курс на норд-вест». Почерк оказался идентичным. Из расспросов узнали, что написавший эти слова около полудня того же дня впал в глубокий сон и, проснувшись через полчаса, сказал: «Сегодня мы будем спасены». Ему приснилось, что он был на каком-то судне, шедшем к ним на помощь; он описал его, и погибавшие пассажиры, завидев приближавшееся судно, тотчас же узнали его по описанию. И вдобавок, когда он сам, видевший этот сон, вступил на спасшее их судно, то все на нем представлялось ему уже знакомым; но как это все случилось - оставалось для него тайной».
К этому я должен прибавить следующие слова Дэль-Оуэна: «Все вышесказанное было мне передано Клерком, капитаном шхуны «Юлия Галлок», слышавшим это от самого Брюса».
Г. Гартман, упоминающий об этом факте, предлагает для него шесть объяснений, не делая даже намека на самое правдоподобное (см. «Спиритизм», с. 126).
Достойно сожаления, что этот замечательный факт не был констатирован каким-нибудь документом, составленным на месте и подписанным всеми свидетелями; но и в том виде, в каком он дошел до нас, он драгоценен, ибо все подробности переданы в точности и они так необычайны, что трудно предположить, чтобы все это был вымысел; а главное, этот факт по существу своему находится в совершенном согласии с предшествующими.
Факты, изложенные мною в этих рубриках, хотя и без надлежащей полноты и систематичности, - а иначе пришлось бы написать целую книгу - представляются мне, однако же, достаточными для достижения намеченной мною цели, а именно для наглядного подтверждения тех двух важных заключений, которые мы должны были вывести из изучения медиумических явлений, придерживаясь естественной точки зрения. Как мы видим, все явления, с которыми я здесь познакомил читателей, соприкасаются между собою; это только различные виды проявлений и различные степени интенсивности одной и той же способности человеческого организма. Мы знаем теперь, что человек может действовать психически за пределами своего тела, может воздействовать на психическую деятельность другого организма и вызывать в нем свои собственные впечатления, мысли, ощущения и, наконец, как бы переноситься к нему в образ. Он может даже действовать физически на неодушевленные предметы на расстоянии; эта внетелесная деятельность доходит до того, что организм может даже раздваиваться, представляя как бы подобие себя самого, действующее некоторое время независимо от своего прототипа, и обнаруживая при этом несомненные признаки телесности.
Таким образом, мы пришли к факту, не слыханному до сих пор, но которому со временем суждено сделаться одним из блестящих приобретений антропологической науки и коим она будет обязана презренному спиритизму. Факт этот состоит в том, что физическая и психическая деятельность человека не ограничивается периферией его тела.
Теперь мы можем возвратиться к тому вопросу, который заставил нас ближе познакомиться с явлениями анимизма, а именно: действительно ли представляется надобность прибегать для объяснения медиумических явлений к спиритической гипотезе? Мы видели, что если даже и допустить необходимость искать для некоторых явлений объяснения в причине внемедиумической (т.е. находящейся вне медиума), то эта причина может оказаться внетелесным психическим и физическим действием живого человека. Раз этот факт установлен, тайны спиритизма могут объясняться «естественно», без вмешательства «духов». Если «дух» тут и участвует, то это будет «дух» человека живого - и ничего более.
Это заключение, по-видимому, ослабляется следующим соображением: если мы допускаем, что в человеке есть два сознания - одно внешнее, нормальное, другое внутреннее, которое нормальный человек не ведает, но которое тем не менее обладает собственной волей и собственным разумом, - что это последнее действует или проявляется не только, когда первое усыплено, но даже когда оно находится и в полной деятельности, так что оба сознания действуют хотя и одновременно, но независимо друг от друга; если, далее, внетелесная деятельность человека связана преимущественно с деятельностью внутреннего сознания (ибо, вообще, эта внетелесная деятельность не подчинена власти внешнего сознания) и, подобно внутреннему сознанию, может функционировать одновременно с нормальной деятельностью тела и проявляться независимо от него; если, наконец, это внутреннее сознание располагает средствами воспринятия впечатлений внешнего мира, не прибегая к обычному посредству телесных органов (сверхчувственное зрение и т.п.), - то не должны ли мы заключить из всего этого, что человеческая природа двойственна, что в человеке есть два сознательных друг от друга независимых существа: существо внешнее, обусловленное нормальными функциями нашего тела, и существо внутреннее, не подчиненное условиям телесным, - которое может хотеть, действовать и воспринимать впечатления помимо тела? что, следовательно, это тело не есть условие sine qua non (безусловно необходимое) для проявлений этого внутреннего существа и что, следовательно, это существо по сущности своей совершенно независимо от тела? что если тут и есть некоторая зависимость, то она только случайная, кажущаяся, -что тут просто только временное существование? Если так, то с устранением тела внутреннее существо должно сохранить свою независимость.
Вот аргументация в пользу пакибытия, которую мы вправе построить на данных, представляемых нам фактами сомнамбулизма и анимизма. На основании этих фактов независимая самобытность внутреннего существа могла бы быть рассматриваема как предшествующая рождению или последующая за ним; если тело развивается и образуется в силу пребывающего в нем внутреннего существа, то ясно, что это последнее ему предсуществует и может также переживать его; если же, напротив, оно является конечным результатом телесного организма, то не будет нерациональным допустить, что это существо есть продукт эволюции и, как ядро индивидуализированных сил, переживает тело.
Но все это только умозрения. Мы сказали в формулированных нами в начале этой главы двух заключениях, что деятельность внутреннего сознания, как равно и внетелесная деятельность человека, по-видимому, независима от внешнего сознания. Но эта независимость может быть только кажущаяся. И действительно, влияние внешнего сознания проглядывает очень часто в деятельности внутреннего; кроме того, глубокая связь внешнего сознания с телом есть факт неоспоримый; поэтому мы вынуждены, впредь до доказательства противного, рассматривать это тело как источник, хотя более отдаленный и еще более таинственный, также и деятельности внутреннего сознания, - и, следовательно, признавать существование этого внутреннего сознания, как неразрывно связанного с телом. Тело остается условием неустранимым.
А так как спиритический вопрос сводится, в сущности, к вопросу об этой независимости, то из этого следует, что, покуда эта независимость не будет доказана, медиумические явления должны искать себе объяснения в бессознательной деятельности - психической, физической и пластической - самого медиума или других живущих лиц - присутствующих или отсутствующих, смотря по данному факту. На этом-то естественном основании и должно начаться научное исследование фактов медиумизма, и его-то оно будет держаться впредь до доказательства противного.

Б. Спиритизм - медиумическое проявление отшедшего человека как дальнейшая ступень анимизма.
Процент истинно спиритического общения и теперь очень невелик.
A.J. Davis; «Fountain», p. 187, 219.
Итак, дело сводится к тому: возможно ли доказать, что распадение тела не посягает на независимость и самостоятельность того, что мы назвали внутренним сознанием, или внутренним существом человека. Требуемое доказательство, по крайнему моему разумению, может быть найдено именно в некоторых явлениях из области медиумизма, которые и будут тогда в настоящем смысле слова явлениями спиритическими.
О каких же явлениях идет речь?
Разумеется, говоря вообще, речь идет не о физических явлениях, включая сюда и материализацию, или, во всяком случае, мы должны начать не с этих последних. Вот что я писал пятнадцать лет назад: «Между констатированием факта и его объяснением могут пройти целые века. Предмет этот необъятен и необыкновенно запутан; его изучение представляет трудности, которые ни в какой другой области не находятся. Так, напр., замечательнейшее явление из числа объективных медиумических - явление временного образования человеческой фигуры - нам доказано; но заключить из этого, что мы имеем перед собою явление отшедшего духа - что с первого взгляда представляется заключением самым простым и неоспоримым - и, следовательно, видеть в этом неопровержимое доказательство бессмертия души - это значило бы сделать заключение, которое критическое и более глубокое изучение фактов еще не оправдывает. Выражусь сильнее: чем более мы видим материализации, тем более эта гипотеза отступает назад - для меня, по крайней мере. Итак, если даже после достижения полного развития в том явлении, которое, казалось, должно было все объяснить, мы еще не пришли ни к какому решению этой проблемы, то еще менее имеем мы право многие другие, второстепенные медиумические явления приписывать действию отшедших душ. Поэтому в журнале своем я никогда не высказывался о теории физических медиумических явлений. Я никогда не создавал доктрины, а излагал одни факты, относясь с одинаковым беспристрастием ко всякой критике, стремящейся к истине. Но эти явления составляют только часть, только основу, только грубый фундамент совсем другого разряда медиумических явлений, которые в противоположность первым можно назвать явлениями умственными; они-то и составляют истинную силу и сущность того великого социального и религиозного движения, которое называется современным спиритуализмом» («Psych. Studien», 1878, S. 7-8).
Поэтому-то я присоединяюсь вполне к воззрению г. Гартмана, когда он говорит, «что спор о содействии духов или об отсутствии такого содействия может быть решен только на основании умственного содержания сообщений, или по крайней мере этим путем можно приблизиться к решению задачи, и что, напротив все физические явления, а также и материализации, непосредственно вызываемые организмом медиума, по самой натуре своей мало пригодны для разрешения этого вопроса» (с. 151). Эти строки, принадлежащие послесловию сочинения г. Гартмана о спиритизме, находятся в противоречии со следующими заключительными словами помянутого сочинения: «Как скоро мы допустим эти три источника познавания (сомнамбулическую гиперэстезию памяти, чтение мыслей и ясновидение) вместе с чувственным восприятием, то уже вообще нельзя представить себе такого мысленного содержания, которое по природе своей не могло бы быть из них почерпнуто» (с. 146). Поэтому мы должны смотреть на слова, приведенные из послесловия, как на поправку, как на последнее мнение, тем более для меня приятное, что оно отвечает на вопрос, который я намеревался поставить г. Гартману и который я формулировал бы следующим образом: допустим, что дух человеческий переживает тело; в чем же состоят доказательства, посредством которых этот факт мог бы быть установлен при соблюдении всех методологических правил, указанных г. Гартманом? Или, приходится нам окончательно признать, что всякая попытка представить подобные доказательства должна рушиться пред «натурализмом» трех источников познавания, указываемых этой методой, - словом, что это доказательство невозможно?
Теперь же мы оба сошлись на том, что если это доказательство существует, то оно может быть почерпнуто лишь из умственного содержания медиумических явлений. Ниже я покажу, почему даже и явления материализации, без достаточного умственного содержания, не представляют требуемого доказательства.
Я уже говорил не раз, повторяю и теперь, что изучение умственной стороны медиумических явлений заставляет нас признать прежде всего, что большая часть этих явлений - самые обыкновенные из них - должны быть приписаны бессознательной деятельности самого медиума.
В предшествующем отделе я вкратце указал, что другая часть этих фактов может быть отнесена к причине внемедиумической (.вне медиума находящейся), но вместе с тем «естественной», земной, исходящей от внетелесного действия других живых лиц (явления анимические).
В главе III я собрал большое количество таких фактов, которые также заставляют нас допустить для их объяснения причину внемедиумическую. Но в чем же она состоит? Для некоторых из этих фактов можно, пожалуй, пытаться искать объяснения в области анимической, и это, разумеется, прежде всего для явлений физических, о которых тут идет речь; но затруднение в том, что в большей части этих явлений есть также и умственная сторона, которая трудно поддается анимической гипотезе; так, напр., расширяя до крайних пределов внетелесную физическую силу живого человека, можно было бы сказать, что «преследования медиумическими явлениями» (о которых я говорил в рубрике I главы III) были вызваны внетелесными действиями, сознательными или бессознательными, каких-нибудь живых лиц. Логически это объяснение возможно, но оно не имеет достаточно разумного основания. Так, трудно было бы разумно допустить, что преследования, которым подвергались члены семейства Фокс, - преследования, имевшие целью вызвать публичное исследование медиумических явлений, - были результатом анимической мистификации, т.е. исходящей бессознательным образом от человека живого. Кроме того, не надо забывать, что явления происходили постоянно, во всякое время и очень часто по просьбе посетителей; как же тогда объяснить это согласование действия живого, вдали находящегося человека со всеми требованиями данного момента и всею обстановкою той среды, где это анимическое проявление должно совершиться? Для чего во многих других случаях эта просьба о молитве, после которой преследования прекращаются? и пр. и пр. Из этого, однако ж, не следует, чтобы для некоторых случаев таинственных беспорядков («Spuckerei») нельзя было гипотетически предположить, что они были произведены причинами анимическими; мы видим, что анимические явления всегда имеют разумное объяснение в известных отношениях между заинтересованными сторонами; эти самые отношения должны бы были точно так же существовать и в случаях таинственных беспорядков, если б они зависели от той же причины, и тогда настоящий их источник не замедлил бы обнаружиться.
В рубрике XI той же главы я привел некоторые случаи из разряда физических явлений, а именно приносов на большом расстоянии. Допустив, что внетелесное физическое действие человека безгранично властвует как над пространством, так и над веществом (г. Гартман найдет себя вынужденным дать своей теории именно такое развитие), можно было бы подвести эти физические случаи под рубрику анимизма - ибо их умственное содержание не представляет затруднения. Я упомянул о них в главе III ввиду настоящей теории г. Гартмана, и в особенности в связи с фактами рубрики X - «передачи сообщений на большие расстояния». Если б мы захотели объяснить эти последние также посредством анимической гипотезы, то затруднения были бы уже значительнее. Возьмем случай проф. Гера, передающего сообщение из Кэп-Мэн, возле Нью-Йорка, в Филадельфию посредством спиритоскопа. Опыт длился два с половиной часа; если б в продолжение этого времени проф. Гер находился в трансе, подобно г-ну рубрики XI во время переноса фотографии на большом расстоянии, то можно бы предположить, что все это было анимическим проявлением самого проф. Гера. Но его медиумические способности были ничтожны; никакого анимического явления вообще через него не совершилось; он в транс никогда не впадал и пр. В час дня, находясь в общении с отшедшей сестрою посредством спиритоскопа, он дает ей поручение к д-ру Гурлею в Филадельфию с просьбою доставить ему ответ в три с половиной часа. Давши поручение, он снова садится за спиритоскоп только в три с половиной часа для получения ответа. Кто же в продолжение этого времени действовал в Филадельфии? Требовалось не только передать поручение д-ру Гурлею, но и получить его ответ для дальнейшей передачи проф. Геру. Таким образом, дух его должен был бы проявиться в Филадельфии два раза (посредством спиритоскопа), покуда он находился в Кэп-Мэн в нормальном состоянии; мы не знаем ничего аналогичного в анимизме, что оправдывало бы подобные объяснения. Итак, то не был дух самого Гера, который под именем своей сестры совершил эту операцию, еще менее одна из способностей средних частей его мозга, по мнению Гартмана.
Остановимся, однако, несколько минут над этим отрицательным утверждением и посмотрим поближе, каким путем эта операция могла бы быть проделана, с точки зрения г. Гартмана. Вот проф. Гер сидит за спиритоскопом; его сомнамбулическое сознание разыгрывает роль его отшедшей сестры, и он сообщается с нею посредством спиритоскопа. Ему приходит на ум сделать опыт, послать сестру в Филадельфию с поручением, касающимся дела в банке. Как он взялся за передачу этого поручения? Он высказал его громко, как если бы говорил своей сестре. Она ему ответила «да» через спиритоскоп, и дело было кончено. Так практикуется это в спиритизме. Как же разыгралась эта сцена в Филадельфии? Г-жа Гурлей тоже сидела за спиритоскопом, и ее сомнамбулическое сознание давало ей сообщение от имени ее матери. Это сообщение внезапно прерывается, и вот спиритоскоп начинает буква за буквой передавать сообщение проф. Гера. Кто же приводил в движение стрелку спиритоскопа буква за буквой, после того как Гер уже дал сестре своей поручение? Кто приводил его в исполнение? Вот наибольшая и непревозмогаемая трудность для теории д-ра Гарт