Господь заповедовал нам 9 страница

Она закрыла лицо руками, вспомнив какие-то картины.

— Почему вы, человек с образованием, психолог, воспитатель, смогли дать себя обмануть? — тихо спросил отец Игорь.

— Не знаю… — прошептала Ольга. — Ничего не знаю… Мне самой нужна помощь опытного психолога, психиатра, потому что моя психика сильно надломлена, покалечена. Я уже никогда не буду здоровым, полноценным человеком. Как и мои сестры…

Она кивнула в сторону сидевших рядом с ней женщин, не проронивших за весь вечер ни слова. Они были похожи на зверьков: загнанных, голодных, до смерти запуганных.

— Они тоже ходили к отцу Василию, и он благословил нас принять в общине «ангельский» образ.

— Почему же он не благословил вас в монастырь? Почему вы сами не подумали об этом, коль возникло желание уйти из мирской жизни?

— Нам говорили, что настоящих, истинных монастырей уже не осталось. Есть лишь подобие колхозов, трудовых коммун, где монахи или монашки занимаются хозяйством, стройками, сбором денег — всем, чем угодно, только не молитвой. Когда я некоторое время жила послушницей в одном из монастырей, меня тоже благословляли ездить, ходить повсюду и выпрашивать у сердобольных людей милостыню. И я не выдержала этого позора, ушла.

Ольга снова вздохнула, опустив голову.

— Я разочаровалась во всем: в личной жизни, в церковной, в том, как мы живем, лицемерим друг другу, возносимся над другими людьми, над верами… Теперешняя церковная жизнь совершенно непохожа на ту, какой была раньше, о чем я читала в житиях, в книгах. Может, я ошибалась, что-то идеализировала, ждала большего, но я совершенно разочаровалась и в Церкви, и в монастырях, и в батюшках, и в людях…

— А теперь? — отец Игорь внимательно слушал свою собеседницу.

— А теперь я разочаровалась и в жизни отшельников, которую выбрала.

— Куда же теперь?

— Куда? — грустно усмехнулась Ольга. — Только не назад. Там не прощают измены. Не простят и нам. Теперь мы изгои, беженцы, отщепенцы…

Она заплакала. Успокоившись, закончила свой рассказ:

— Хочу вам сказать, что там затевается что-то страшное. Не знаю, что именно, но всех людей готовят… к смерти.

— Как это к смерти? — насторожился отец Игорь.

— Ничего не знаю, простите. У меня предчувствие большой беды, трагедии. Людям внушают мысль о грядущей смерти. Нет, не о грядущем Страшном Суде, а именно о добровольной смерти, как жертвоприношении, или как исходе в вечность. Говорят, что на то есть повеление свыше, и что Бог ожидает от нас особой жертвы, такой, как Он испытывал любовь Авраама, повелев ему заколоть родного сына Исаака. Людей тоже готовят к такой жертве…

Все трое поднялись, готовясь уйти.

— У меня есть адрес, где нас ждут и готовы укрыть, пока все не… Я открою его вам позже. Простите…

Уже в дверях Ольга остановилась и прошептала отцу Игорю:

— Не знаю, поможет ли вам это, но нашего старца близкие ему люди называют «новым Моисеем». Он готовит исход людей. Ему так было открыто. Но этот исход будет очень страшным…

 

Новый Моисей

 

Пообещав прийти домой пораньше, отец Игорь снова задержался, уступив просьбам прихожанки, которая привела в храм своего племянника Юру. После вечерней службы они втроем пошли к ней в гости: немного почаевничать. Но это «немного» уже в который раз закончилось глубоким вечером.

Об этом парне отец Игорь слышал давно. Родная тетка осталась ему вместо матери, когда та умерла в самом расцвете сил. И умерла-то, можно сказать, от пустячной царапины на ферме. Сначала не придала ей никакого значения, а когда врачи поставили заражение крови, схватилась за голову, да было поздно. Так и ушла, оставив сиротой единственного сына: бесшабашного деревенского парня, гуляку, драчуна, без которого не обходилась ни одна местная потасовка. Вся близкая родня махнула на него рукой: дескать, из непутевого никогда не выйдет ничего путного. Да ошиблись. Призвали Юрку-кулачка, как его звали в деревне, сначала на службу в армию, а прямо оттуда предложили учиться в специальной школе силовиков, где пригодились бойцовские качества его неуемного характера. Приехал он в родную деревню даже не прежним забиякой и драчуном, а почти офицером: серьезным, видным, статным — одно загляденье. Чтобы получить офицерские погоны, ему оставалось отправиться в командировку — как раз в те неспокойные места, которые не сходили с ленты новостей. И хоть открытая война, массовые боевые столкновения и уличные сражения там закончились, до настоящего мира было еще далеко: в горах прятались вооруженные люди, не желавшие сдаваться новым властям, из-за чего те стремились как можно быстрее расправиться с непокорными соплеменниками. Для этого и командировали на самые опасные операции отряды бойцов, прошедших соответствующую подготовку и выучку. В один из таких отрядов и попал Юрий Марахин.

Узнав об этом, родная тетка стала сильно горевать и плакать. Командировка на верную смерть! И отказаться нельзя: присяга есть присяга, стыдно перед боевыми друзьями за чужие спины прятаться, «отмазываться», лишь бы получить приказ в более спокойное место. Не таков был Юркин характер.

— Зачем туда наших ребят посылать? — сокрушалась тетка Нюра, собирая племянника в опасную дорогу. — Мало, что ли, матерями слез выплакано над цинковыми гробами? Мало, что ли, на своей земле войн было, чтобы еще в горах наводить свои порядки? Разбирались бы там сами между собой.

И опять в слезы… Видит: ими делу не поможешь, приказ есть приказ, а племянник — человек подневольный.

— Юрочка, — начала она тогда уговаривать его, — ты хоть поясочек этот возьми.

И положила ему в сумку пояс с 90-м псалмом.

— Это «Живые помощи» — молитва такая от всех бед. С ней твой дед покойный всю войну от звонка до звонка прошел, смерть косила его боевых друзей, а деда Никиту Господь сохранил, лишь царапинка на шее от осколка осталась. И ты возьми, носи с собой, без нее ни шагу. А как пошлют на опасное задание, то читай. Выучи наизусть, чтобы другие не подсмеивались, и про себя читай. Ты ведь крещеный мальчик, значит, есть у тебя Ангел-хранитель.

А Юрке все эти теткины просьбы — одна потеха. Хоть был крещен, но дорогу в храм Божий не знал: скучно ему там было, неинтересно, тоскливо. На улице среди своих ровесников куда веселее. Таким и вырос, да еще подшучивал над родной теткой, каждое воскресенье тащившей его на службу в церковь.

— Колдушка ты, теть Нюр, — отмахивался он, когда малость повзрослел, — и подружки твои — такие же колдушки. «Бу-бу-бу, бу-бу-бу…»

И на этот раз отшучивался, отказавшись наотрез брать поясок с молитвой.

Собрали их на военном аэродроме, посадили на транспортный самолет — и в те самые горы. Тетка лишь успела перекрестить племяша на дорогу. Черные мысли ей в голову так и полезли, так и полезли… А на другой день Юрка снова стоит у ее порога: говорит, поднялась на подлете к горам сильная буря, самолет развернули назад и посадили на той же базе, откуда взлетали. Отпросившись у начальства, Юрка решил навестить родной дом и теперь уже взять тот заветный поясок: что-то, видать, шепнуло ему послушать тетку.

На сей раз добрались на место без приключений. Главные приключения начались уже в горах. Юрка сразу попал в отряд, который отправили в разведку по следам скрывавшейся вооруженной группировки. По имевшимся оперативным данным, ее оставалось лишь «захлопнуть»: взять в окружение и уничтожить. Приказ был выходить ночью, до рассвета.

Тут и вспомнил Юрка о пояске со спасительной молитвой, который сунула ему тетка Нюра. Достал и при свете фонарика, в палатке, пока никого рядом не было, начал читать: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна. Плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися…». Прочитав несколько раз, перекрестился, потом бережно свернул и положил поясок во внутренний карман — возле самого сердца. А там подоспело время выходить в разведку.

Разделились на три группы. В той, в которой шел Юрка, было еще четыре человека, вместе с командиром, уже имевшим боевой опыт в здешних опасных местах. Он и повел группу в сторону ущелья, на дне которого шумела горная речка. Не прошли и половины намеченного пути, как командир первым подорвался на «растяжке», а за ним легли остальные. Командир и радист, шедший следом, погибли на месте, снайперу оторвало ногу, еще одному бойцу разворотило живот: пока подоспела помощь, он тоже скончался от потери крови. Лишь Юрка отделался царапиной от осколка: точь-в-точь на том же месте, что и у покойного деда Никиты.

 

***

 

После этой истории он твердо уверовал в Бога и Его силу. Возвратился из служебной командировки другим человеком, даже родная тетка не поверила: сразу пошел в храм, ни «колдушек» от него, ни других прежних шуток над верующими людьми уже никто не слышал.

И теперь он сам рассказывал отцу Игорю о своей судьбе, о той страшной войне, о всем, с чем пришлось столкнуться, пережить, испытать и, в конце-концов, прийти к вере.

— Погощу немного — и назад, — завершил он свой рассказ.

— Снова в горы? — грустно улыбнулся отец Игорь.

— Нет, у меня уже есть назначение служить на границе, там тоже нужны специалисты нашего профиля. Закончу учебу, получу погоны и…

— …и женюсь, — обняла его тетушка. — Обязательно сначала женю тебя, а уже потом, как пели когда-то: «Дан приказ ему на запад».

— Я еще месячишко здесь отдыхать буду, у меня отпуск большой, так что будет какая нужда — обращайтесь, поможем, — он проводил отца Игоря за ворота.

— Спаси тебя, Господи, Юра, — тот благословил его, обняв на прощанье. — Наша война, наша брань, как учат святые апостолы, не против плоти, а против духов злобы поднебесной. Поэтому тут нужна другая подготовка, другие средства и методы — не как в горах. Хотя в духовной жизни хватает своих засад, своих «боевиков», «растяжек» и, соответственно, жертв.

— Вот и говорю: вдруг наша помощь понадобится?

— Тогда непременно позову, — отец Игорь еще раз крепко обнял его.

 

***

 

Он шел, освещая фонариком узкую дорожку, сбегавшую вниз к небольшому скрипучему мостику через почти высохший ручей. Лишь весной, после таяния снегов да обильных ливней он наполнялся водой, разливаясь вширь, а в эту пору еле струился между зарослями камыша и другой болотной травы, где водилось несметное количество жаб, устраивавших по вечерам свои громкие «концерты» на всю деревенскую округу.

Вдоль берегов ручья росли густые ивы, а уже за ними начиналась улочка, где стоял дом батюшки. Посветив фонариком на циферблат часов, отец Игорь охнул: было почти десять вечера.

«Да, засиделся», — вздохнул он, вспомнив, что его ждала еще куча разной недоделанной домашней работы.

Он быстро перебежал через мостик, войдя в густую тень свисавших ветвей ивы. И, уже пряча фонарик в карман, вышел на свет уличных фонарей, как вдруг услышал за спиной хрипловатый голос:

— Мир вашему дому…

Отец Игорь снова вытащил фонарик, чтобы осветить черноту, но услышал:

— Не нужно… Это лишнее…

Теперь черный силуэт появился прямо перед ним, словно материлизовался из мрака:

— Мир вашему дому.

И опять исчез, растворился, чтобы через мгновение обозначиться силуэтом чуть поодаль справа:

— Мир вашему дому…

«Что происходит? — мелькнуло у отца Игоря. — Что это? Мираж, призрак, наваждение?»

— Нет, это реальность, в которую вы не верите, — ответил на его мысли хрипловатый голос. — Вы слишком рациональны. И для вас разговоры о вере — это состязания в красноречии, многословии, пустословии… Не "больше. А на деле все очень просто. Как сама вера. Как сам дух.

И силуэт исчез.

Осенив себя крестным знамением, обескураженный отец Игорь посчитал все происшедшее настоящим наваждением от лукавого. Уже не выпуская фонарика из рук, он хотел идти дальше, но неведомая сила удержала его сзади, прохрипев почти в самый затылок:

— Я же говорю: все, что вам кажется непостижимым, странным, на самом деле очень просто.

— Кто ты и откуда? — решительно спросил отец Игорь, вспомнив мудрые наставления святых отцов, много искушаемых злыми духами.

И, не получив ответа, стал читать Символ веры:

— Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век…

За спиной послышался тихий злобный смех. Миг — и впереди снова обозначился тот же черный силуэт.

— Браво, браво!

«Где я его уже видел?» — всмотревшись, подумал отец Игорь, — и догадка вдруг осенила его.

— Маска, я тебя знаю! — твердо сказал он, узнав в силуэте таинственного незнакомца из газетного интервью.

— Тем лучше, обойдемся без лишних формальностей.

— Как знать… Может, и не обойдемся, — отец Игорь окончательно пришел в себя. — По крайней мере, долг элементарной вежливости требует назвать свое имя.

— Какие мы… вежливые, — рассмеялся силуэт, опять став невидимым. — А известно ли святому отцу, что Господь не всем открыл Свое имя?

— Известно, — обратился отец Игорь в ту сторону, откуда послышался насмешливый голос. — Но вы не Господь и не…

— Я — посланный Богом, — уже холодным голосом оборвал силуэт, обозначившись сбоку. — И этого достаточно, чтобы мое имя было известно только тем, кто посвящен в тайну, собравшую нас здесь. Те великие старцы, что жили до нас, скрывали не только себя, но и свои имена.

— То есть, если вы не новоявленный «мессия», значит…

— Я — новый Моисей, — ответил таинственный голос. — Или это удивляет такого грамотного выпускника-семинариста?

— Удивляет. И не только это, а все, что связано с вашей общиной, людьми и всем, что вас держит здесь: ваша жизнь, ее порядки…

Из темноты раздался злобный смех:

— Еще бы… После вашей жизни наша жизнь действительно кажется безумием. А жизнь тех отшельников, что жили здесь, не удивляла?

— Жизнь святых людей всегда удивляет. И восхищает. Особенно в нынешнее время.

— Почему же вас не восхищает жизнь моих людей?

— Потому что вы не избранники Божии, а самозванцы. Если не сказать больше: фанатики.

— Мы как раз избранники — причислены к ним Богом, как истинные служители, исполнители Его воли.

— И как же вы исполняете эту волю без Церкви?

— Это вы живете без Церкви! Живые трупы, наслаждающиеся окутавшим вас мраком. К нам идут те, кого вы не успели до конца одурачить своими канонами, законами, поклонами, уставами, порядками. Господь с нами до скончания века, а этот конец уже настал. Гибнущему миру суд готов, и секира, лежавшая при корне, уже занесена для возмездия.

Даже не видя силуэта, отец Игорь ощущал исходившую от него злобу.

— Кем вы призваны для этого подвига?

— Тем же, Кто призвал к подвигу прежних здешних отшельников.

— Да, эти святые люди действительно были призваны Богом, но я сильно сомневаюсь, что вы творите волю Божию. У тех людей было дерзновение к подвигу, у вас же — только дерзость. Вы и настоящие отшельники — огромная, несопоставимая разница.

— Чем сравнивать нас, взгляните лучше на себя, на свою жизнь — и сразу будет понятно, какого духа вы, что выдаете себя за носителей благодати и истины в последней инстанции. Вы настолько слепы, что ничего этого не видите. А мы видим. Бог открыл нам правду и призвал к той жизни, которая вас так удивляет. Иной жизни мы не ищем: в отличие от вас. Вы и те пастыри, что преданно служили Богу, бесстрашно шли ради Него на смерть, — тоже огромная разница.

— Если бы вы на самом деле стремились подражать благочестию и подвигам святых отцов, то жили бы в послушании Церкви, которая подготовила их к подвигам. Они творили Божию волю, вы же — свою собственную. Все подвижники жили по закону послушания Церкви, и через нее слышали голос Бога, призывавшего их.

— Какая ученость! — рассмеялся голос. — А чей же голос слышал Моисей, когда поднимал свой народ? Когда вел его из плена через пустыню? Когда проводил по дну моря и через все опасности: зной, холод, жажду и голод? Кто говорил с ним из уст в уста, без всяких посредников, за которых себя выдаете вы?

— Мы поставлены Богом пасти Его стадо, оберегать от волков в овечьих шкурах.

— Тогда не лезьте в чужое стадо, прикинувшись смиренными овечками. «Не прикасайтесь к помазанным Моим и пророкам Моим не делайте зла».

— А вам не кажется, что время пророков давно прошло, как и то время, когда Моисей выводил народ из Египта?

— Нет, не кажется! — оборвал голос из тьмы. — Время пророков сегодня вновь настало: время новых пророков, которые призваны Богом вывести последнюю горстку верных Ему из «нынешнего египетского рабства».

— Почему вы объявляете себя новоявленным пророком?

— А почему вы берете право быть судьей мне и моим братьям? Кто вы такой, чтобы судить нас?

— Я не судья вам. Но я вырос в той Церкви, которая дала ответы на все вопросы, чтобы помочь людям не впасть в безумие. А примеров в истории, да и теперешней жизни, когда прельщенные люди поддавались соблазнам стать новыми мессиями, к сожалению, немало, но все они заканчивалось печально: у одних «мессий» — сумасшествием, у других — самоубийством, а у третьих — еще чем-то плохим.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся голос. — Ну прямо проповедь во спасение заблудших душ наших! Да счастливее моих людей нет во всем белом свете! Они светятся от счастья, потому что у них нет ничего, кроме Бога.

— Я видел это «счастье», — остановил его веселье отец Игорь. — Когда человек лишается рассудка, он тоже довольно часто чувствует себя счастливым, и от избытка такого «счастья» готов на еще большее безумство. Мне кажется, что вы как раз на этом пути. Вы отгородились от Церкви, поэтому ваше «счастье» рано или поздно закончится, и дай Бог, чтобы оно закончилось прозрением, а не трагедией. Слава Богу, что некоторые из ваших людей уже прозрели.

— Они не прозрели, а обрекли себя на проклятие: как те евреи, которые возроптали на Моисея, когда тот повел их через пустыню. Такие были и будут, как и те, кто остается верным слову своего пророка. Мы и есть истинная Церковь. Вы же — медь звенящая. Потому что у вас и среди вас нет главного: любви. А у нас, наоборот, нет ничего, кроме любви к Богу и Самого Бога. Ради этого мы отреклись от всех земных благ, даже от самих себя. Совершенно. В этой любви мы нашли Бога, Он призвал нас к Себе, и мы навсегда уйдем из этого мира. А вы оставайтесь с теми, кто обречен на проклятие и погибель.

— Как же вы, оказывается, ненавидите нас…

— О, не преувеличивайте! Ненавидеть можно лишь противника. Ненавидеть же сильно, по-настоящему, — лишь достойного противника. Ненавидеть, чтобы победить, повергнуть его. А вы давно повержены, сломлены. У вас нет ничего: ни живой молитвы, ни живого предстояния перед Богом. Еще немного — и то, что вы гордо именуете Церковью, останется для обозрения лишь в музеях, картинных галереях. Церковь же истинная, непобедимая будет взята на небо. И поведут ее избранники, знающие туда дорогу. Как Моисей, ведомый в пустыне облаком с Самим Богом.

Отец Игорь усмехнулся:

— Каким же образом вы собираетесь осуществить свой новый «исход»?

Усмехнулся и «Моисей»:

— Боюсь, что этому вас в семинариях не учат. А в сказки вы давно не верите. Да и читали их вам в детстве, судя по всему, мало.

— Сказки? — удивился отец Игорь. — Причем тут они?

— Притом, что мне бы сейчас не было так скучно общаться с таким образованным пастырем душ человеческих. Не было бы нужды объяснять, доказывать, что сказки — не всегда сказки, а иносказание правды. Тогда бы такие разумные батюшки не посмеивались над нами, дурачками, а вместе с нами готовились сдержать силы зла у того самого моста через реку Смородину, где Иван-дурак бился и бьется со змеем, охраняющим этот мост. Это граница, последний рубеж перед райским царством, и он зорко охраняется змеем. По нему души переходят в царство мертвых. Здесь герои-богатыри сдерживают силы зла, готовые окончательно полонить гибнущий мир. Ивану-дураку в одиночку уже тяжело, у него мало сил. И мы должны помочь ему в этой битве. Для этого должны совершить последний исход. Чтобы вместе сразиться и победить змея.

 

***

 

Отец Игорь промолчал, давая возможность силуэту развить мысль.

— Вас в семинариях ничему не учат. Вернее, учат чему угодно, но не самому главному: как победить зло. Поэтому вы давно превратились из Церкви в церковных бюрократов, бизнесменов, дельцов, начетчиков, законников, фарисеев. Вам не под силу совершить то, к чему Бог призвал Моисея. Для этого нужно быть «новым Моисеем». И Господь призвал меня, открыв то, что сокрыто для остальных. Скрижали Откровения — это ключи Звездных Врат, которыми израильтян провели через Чермное море. Кто знает, из какого параллельного нашему миру «Египта» они убежали? Только те, кому доверены тайны неба. Это знал ветхозаветный Моисей. Теперь знаю и я. Галактический код нашей планеты записан в Книге Перемен в виде набора гексаграмм. Недавно был найден Божественный код Райской галактики. Он прост, как Сам Творец: серыми переключателями набирается код перехода, что активирует порталы различных галактик. Это то же самое, о чем говорил Бог евреям при их исходе: «Не вари козленка в молоке его матери», то есть не варить Храм Божий в человеческом молоке… Просто, правда? Но вас этому в семинарии не учили. Поэтому вы ничего не знаете и ничему не верите. Так не верили и Моисею, когда Господь велел ему вывести Свой народ из Египта. А Моисей полностью доверился Богу — и Он не посрамил его веры, явив столько чудес в пустыне. Вам это не под силу. А мне — вполне. Потому что я тоже совершенно доверился Богу. И мой народ — тоже.

Он замолчал, ожидая реакции собеседника.

«Это или сектант, или безумец, или психопат, — ужаснулся отец Игорь, услышав такие откровения. — Или же все в одном, такое вполне может быть. Любая секта — это противопоставление себя Церкви, ее учению, канонам, порядкам; это провозглашение собственной исключительности, избранности, особой миссии».

Силуэт рассмеялся:

— Так думали обо всех пророках, праведниках, и даже о Самом Христе: одни называли Его бесноватым, другие богохульником, третьи обвиняли в том, что Он делал добро для других. Мы тоже не смущаемся тем, что вы считаете нас сектантами, психопатами и душевнобольными людьми. Это нормально, по-другому быть просто не может. И не будет. Наоборот: нас это укрепляет, окрыляет, убеждает, что мы на истинном пути, с которого не собьет нас ничто. Гнали Христа — гонят и нас, Его истинных последователей. И кто гонит? Вы, называющие себя Церковью Христовою. Или не так? Или не вы слушаете доносы местного председателя, наушничаете своему церковному начальству, хотите заявить на нас в органы? Кто же тогда настоящая секта: мы или вы? И кто настоящая Церковь?

— Мы — Церковь, — решительно отрезал отец Игорь.

— Мы: со всей нашей историей, подвижниками, страдальцами, просветителями, службой, уставом, порядками, законами. Мы и есть истинная Церковь. А вы можете считать себя кем угодно, но вы — не Церковь, и среди вас нет Христа. И любви среди вас тоже нет. Вы — безумцы, ослепленные ненавистью к нам и ко всему миру, поэтому…

— Оставьте свою проповедь для ваших доверчивых старушек, — усмехнулся голос. — Если от вас что и осталось, так это история, воспоминания, которыми вы живете и любите козырять, считая себя наследниками прежней славы. Теперь же ищете славы земной, почестей, должностей, хороших приходов. Вы прославляете самих себя, а мы — Бога. И у нас есть не меньше ревнителей, подвижников веры, чем было когда-то у вас. За это они тоже были гонимы. И кем? Снова ж таки вами, такими, как вы, грамотеями.

— Интересно, кто же эти люди?

— Те, кто отвергнут вами, как еретики! Тот же великий старец Капитон, тот же премудрый Вавила. Или вам эти имена не знакомы? Еще бы! Сегодня у вас свои «святые», которые раскатывают на дорогих иномарках, отдыхают от праведных трудов на дорогих заморских курортах, проливают сладкие речи, благословляют… А ревнителя святой веры Аввакума тоже не знаете?

— Тот, что стал раскольником?

— Тот, что готов был идти в огонь, лишь бы остаться "в истинной вере. «Сожегшие телеса своя, души же в руце Божии предавшие, ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики». И шли: бесстрашно, как отроки вавилонские, побеждая и страх, и саму смерть. И проходили через огненную реку, входя в любовь нашего Бога.

Отец Игорь был ошеломлен.

«Неужели это наследники того самого Вавилы, который проповедовал массовые самосожжения людей? Средневековое мракобесие в наши дни! Да, самоубийство было объявлено тогда добровольным мученичеством и тем самым оправдано. А ведь сами-то их старцы и не думали следовать примеру своих жертв, выходили сухими из воды и нетленными из огня: просто потому, что туда не входили. Какой ужас! Неужели в наше время появились новые последователи этого безумия?..»

— Уйдите с нашей дороги, не мешайте нам, — мрачно, угрожающе прошептал голос, прервав мысли отца Игоря. — Еще немного — и мы оставим вас наедине с вашим гибнущим миром. Вы все обречены на гибель!

Отец Игорь усмехнулся:

— Оказывается, как мало вам нужно для счастья: чтобы все погибли, а ваша горсточка спаслась…

— Каждый выбирает свое счастье, — ответил тот.

— А какое счастье сознательно обречь на гибель? Вы ведь, как я понял, собираетесь перейти тот самый Калинов мост над огненной рекой?

— Да, собираемся. И сделаем это. Не думайте, что этот мост и огненная река, через которую он переброшен, где-то далеко. Они слишком близко, чтобы иронизировать. Святые отшельники не случайно селились именно в здешних местах, чувствуя особую энергетику, особую близость Звездных Врат. Мы войдем туда, а вы, подобно египтянам, будете выброшены на берег, когда над вами сомкнутся воды возмездия.

— Куда войдем? В огонь?!

— Да, в огонь. Войдем в него так же бесстрашно, как это сделали вавилонские отроки, чтобы поругать языческих богов; войдем, как входили туда светильники нашей земли, потому что твердо верили: «Во дни солнце не ожжет тебя, ниже луна нощию. Господь сохранит вхождение и исхождение твое отныне и до века».

«Это же настоящее безумие, средневековый фанатизм! — в ужасе подумал отец Игорь. — И чем это можно остановить? Чем образумить?»

— Мой совет: не уподобляйтесь Навуходоносору и египтянам, не вздумайте преследовать нас или пытаться остановить. Циклон уже двинулся с востока, и вам его не остановить, как и нас.

— Какой еще циклон? — опешил отец Игорь.

Силуэт рассмеялся:

— Тот, который никто не ждал. Даже синоптики со своими умными приборами. А циклон двинулся. Я же говорю: вас плохо готовят в семинарии. Очень плохо. Вы ни на что не годные пастыри. Дам совет: откройте дома «Мастера и Маргариту». Или попросите в библиотеке. Был такой великий писатель Михаил Булгаков, который написал эту замечательную книжку: почти сказку, но в ней много мудрости. Как и вообще во всех сказках. Очень советую почитать и то, и другое. И не забудьте: циклон уже двинулся, его ничто не остановит. Как и нас…

Силуэт снова рассмеялся и исчез — так же внезапно, как и появился. Просто растворился в окружающем мраке.

 

Смерч

 

Встревоженная Лена ожидала батюшку возле калитки, всматриваясь в темень. Рядом стояла соседка, работавшая учительницей в здешней школе, стараясь отвлечь Лену от дурных мыслей. Увидев отца Игоря первой, радостно воскликнула: — А вот и наш батюшка! Зря вы так волновались. Закрывайте ставни, а то ветер вышибет все окна. Не зря весь вечер по телевизору и радио только и разговоров, что какая-то сильная буря надвигается. Болтают даже про смерч. С каких это пор в наших краях такое было?

— О чем там по телевизору и радио говорят? — отец Игорь подошел к калитке. — Что там вообще есть, кроме рекламы вперемежку с песнями, плясками, шоу и сериалами? Нашли, что смотреть и слушать.

— Штормовое предупреждение передают, — ответила соседка, собираясь уходить. — Плотнее закрывайте ставни. Я еще девчонкой была, а помню, как однажды тут страшная буря бушевала. После нее словно Мамай прошелся: и крыши срывало, и окна повыбивало, и водой залило, а за речкой от грозы еще и дома загорелись. Так что закрывайтесь плотнее и сидите до утра дома.

Отец Игорь удержал соседку:

— Какое это еще штормовое предупреждение?

— А такое, — та указала пальцем на небо. — Сейчас нет, а через час ка-а-а-к…

— Стоп-стоп, ничего не пойму…

Отец Игорь стал обеспокоенным, вспомнив о странном предупреждении таинственной тени.

— Ой, ну и что такого? — Лена взяла его под руку, заводя во двор и запирая калитку. — Будет, наверное, сильный дождь, сильный ветер, но не всемирный же потоп. Давай еще за это волноваться, мало я тебя весь вечер выглядывала.

— Погоди… Говоришь, штормовое предупреждение? Вчера ведь ни о чем таком не предупреждали. И сейчас небо ясное, ни ветерка, ни тучки.

— Да, не предупреждали. А потом предупредили. Уже под вечер. Ты что, забыл, в какое время мы живем, как изменился климат? Пошли, поздно уже.

Но отец Игорь не спешил идти в дом, пытаясь найти логику — связь между этим предупреждением синоптиков и тем, что слышал у речки.

— Слушай, — он взял Лену за руку, — у нас есть книжка «Мастер и Маргарита»?

— Булгакова?