Если бы Гитлер победил

 

Это серьёзный вопрос: «А если бы Гитлер победил?»

Поскольку долгое время это казалось вполне вероятным, предположим, что это бы случилось. В октябре 1941 г. Гитлер был близок к тому, чтобы захватить Москву (его войска достигли её пригородов), и взять под свой контроль Волгу от истока (куда он дошёл) до устья (оно было в его досягаемости). В Москве ждали только появления танков Райха на Красной площади, чтобы начать восстание. Сталин был бы свергнут, и на этом всё было бы кончено. Несколько немецких колонн быстро достигли бы Сибири, как это сделал Колчак в 1919 г., или высадили бы там десант. Представим себе, что на Тихом океане, во Владивостоке, за десять тысяч километров от Рейна, реет Свастика.

Как отреагировал бы на это мир? Англия в 1941 г. могла сдаться в любой момент. Черчиллю было достаточно однажды перебрать виски, чтобы, разбитому апоплексическим ударом, упасть в кресло, пуская слюну. Как этому закоренелому пьянице удалось протянуть так долго, остаётся медицинской загадкой, хотя его личный врач после его смерти опубликовал крайне комичные подробности, касающиеся вакхической стойкости своего знаменитого пациента.

Но даже живой Черчилль зависел от настроения своих избирателей. В 1941 г. англичане ещё пытались проявить стойкость. Но они устали. Захват Гитлером России, который освободил бы руки Люфтваффе, сломил бы их окончательно. Да и к чему вела эта война? Более того, к чему она привела? После пяти лет этого недостойного стриптиза Англия закончила войну голышом, потеряла свою Империю и в мировом масштабе перешла в ранг второстепенных государств. Чемберлен на месте Черчилля давно нацепил бы белый флаг на кончик своего зонта.

В любом случае, оставшись наедине с победившей Германии – Империей, не знавшей себе равных, протяженностью в десять тысяч километров, от англо-нормандских островов в Северном море до берегов Сахалина на Тихом океане – Англия оказалась бы в положении жалкого судёнышка, потрёпанного ураганом и готового затонуть в любой момент. Черчилль, а ещё раньше англичане, быстро устали бы вычерпывать воду из погружающегося в воду судна. Укрыться где-нибудь подальше? Но где? В Канаде? Черчилль, не выпускающий бутылки из рук, годился на роль тапёра или трактирщика, но не спасителя. В Африке? В Индии? Но Британская Империя была бы уже потеряна. Она не смогла бы стать последним трамплином для отныне бессмысленного сопротивления.

Мы никогда бы не услышали о де Голле, который стал бы профессором в Оттаве, и вечерами перечитывал бы Сен-Симона или держал моток пряжи в руках, помогая вязать трудолюбивой тётушке Ивонне.

Победа Англии была поистине неслыханным везением для упрямого старикашки, работающего на алкоголе, в растерянности вцепившегося в зловеще потрескивающую расколотую мачту, к которому боги, покровительствующие пьяницам, проявили исключительную снисходительность.

И всё же! Окажись СССР осенью 1941 г. в руках Гитлера, английское сопротивление провалилось бы с Черчиллем или без него.

Что до американцев, то к этому времени они ещё не вступили в войну. За ними следила Япония, готовая напасть на них в любой удобный момент. Если бы Гитлер завоевал Европу, он не стал бы вмешиваться в дела Японии, как Япония не вмешивалась в немецкое наступление в июне 1941 г. на СССР.

Соединенные Штаты, надолго увязшие в Азии, не захотели бы взвалить на себя тяготы новой войны в Европе. Несмотря на воинственный зуд старого Рузвельта, бледно-зеленого как труп в своём плаще извозчика, несмотря на возбуждение его супруги Элеоноры, с выпирающими наружу лошадиными зубами как крюки на гусеничной цепи, военного конфликта между США и Гитлером не состоялось бы.

Итак, предположим, что в конце осени 1941 г. Гитлер вошёл бы в Кремль – от которого он находился на расстоянии в четверть часа поездки на трамвае – как он вошёл в Вену в 1937[66] г., в Прагу в апреле 1939 г., в Компьен в июне 1940 г.

Что стало бы с Европой?

Гитлер объединил Европу силой. Это неоспоримо.

Но всё великое, что свершается в мире, сделано силой. Это печально, скажут некоторые. Конечно, было бы куда благопристойней, если бы храбрые приходские дамы-патронессы и бесстрашные весталки из Армии Спасения, благоухающие шоколадом, мимозой и святой водой, демократично, мирным путём, объединили бы наши страны. Но так не бывает.

Капеты стали королями Франции не благодаря выборам и системе всеобщего равного избирательного права. Не считая пары провинций, запрыгнувших в королевскую постель подобно ёрзающей от нетерпения юной супруги, прежде чем король успел разоблачиться, остальная Франция схватилась за мушкеты и пищали. На севере, захваченном королевскими войсками, жители бежали из своих городов, как крысы с тонущего корабля, особенно из Арраса. На юге в альбигойских землях против Луи VIII восстали катары, которых жестоко разбили крестоносцы короля, заживо поджарив их в собственных замках, своего рода печах крематориев, изобретённых задолго до Гитлера. Повешенные протестанты Колиньи пачками болтались на шпилях церкви Святого Варфоламея. Во время революции Мараты и Фуко-Тинвии предпочли для утверждения своей власти блестящую сталь гильотины, исправно наполняющую корзину отрубленными головами, вместо того, чтобы поить своих избирателей красным вином в ближайшей кофейне.

Тот же Наполеон штыками, а не уговорами расширял границы своей Империи. Католическая Испания не пожелала под звук кастаньет сделать из мавров испанцев. Она жёстко преследовала их в течении семи веков Реконкисты, пока последний из них не собрал свои манатки и не умотал к родным африканским пальмам и кокосам. Арабы также и не мечтали о мирном объединении южной Испании, они приколачивали сопротивляющихся испанцев к дверям их домов, распиная их между собакой и заходившейся визгом свиньей. Ещё в прошлом веке Бисмарк приковывал к пушкам немецкие части при Садовой и при Седане. Гарибальди собирал итальянские земли не с розой в руках, но взяв приступом Рим. Те же Американские Штаты стали Соединёнными только после почти полного истребления краснокожих, старых хозяев континента, и после четырех лет массовой бойни, названной войной за независимость, мало что имевшей с демократией. Но и это не всё! Двадцать миллионов чёрных, завезенных в Америку вопреки их желанию, живут под властью нескольких миллионов белых, которые ещё в прошлом веке продолжали клеймить калёным железом их отцов и матерей, как жеребцов и мулов. И хотя им уже тогда было позволено голосовать, они могли это сделать только после окончания процесса клеймения!
Только швейцарцам удалось более-менее мирно создать своё маленькое государство, славящееся своими кофейнями, стрелками из арбалета, горничными и молочной продукцией. Но, не считая известной истории с яблоком Вильгельма Телля, их уютные кантоны ничем не прославились на мировой арене политической истории. Великие Империи, великие державы, все они были основаны силой. Это достойно сожаления? Это – факт.

Гитлер, оккупируя строптивую Европу, делал то же самое, что и Цезарь, обуздавший галлов, Луи XIV, захвативший Артуа и Руссильон, англичане, покорившие и ограбившие ирландцев, американцы, направлявшие орудийные дула своих крейсеров на Филиппины, Пуэрто-Рико, Кубу, Панаму и при помощи своих ракет расширившие свои военные границы до 37-ой параллели. Демократия, то есть общенародное согласие, приходит только потом. Тогда, когда всё уже кончено.

Массы смотрят на мир сквозь замочную скважину своих мелких личных интересов. Никогда бретонец, фламандец или каталонец из Руссильона не сделали ни одного шага к объединению Франции. Житель каждой области, будь то Бретань или Вюртемберг, желает остаться бретонцем или вюртембержцем. Отец одного моего друга из Гамбурга предпочёл эмигрировать в Соединенные Штаты после 1870 г., поскольку не пожелал жить под властью Империи Вильгельма I. Миром управляют элиты. Сильные пинком под зад гонят слабых вперёд. Не будь их, раздробленные народы вечно топтались бы на месте.

Даже если в 1941 или 1942 гг. Гитлер одержал бы полную и окончательную победу в Европе, даже если бы, по пророчеству Спаака, Германия стала «госпожой Европы на тысячу лет», ворчуны не умолкли бы. Каждый по-своему продолжал сходить с ума, цепляясь за свой клочок земли, несомненно, ставя его выше всех прочих! С изумлением я слышал, как мои соратники из дивизии «Шарлемань» голосили над своими кружками пива:

 

Страна Шарлеманя

Ты моя любимая!

Ты, да, ты –

Прекраснейший край земли!

 

Итак, этот уродливейший край с его нескончаемыми почерневшими от сажи кирпичными шахтёрскими посёлками и сотней покрытых угольной пылью замков они считали прекраснейшим! Даже цветы там были неизменно припорошены чёрной пылью! Однако глаза загорались, каролингские земляки пылали энтузиазмом! Каждый был привязан к своей деревне, к своей области, к своему королевству или к своей республике!

И эта европейская местечковость и мелочность только возрастали. Сколько было примеров объединения различных европейцев, казалось бы, столь далеких друг от друга, но по сути своей очень похожих. Сотня тысяч протестантов, вынужденных покинуть свою страну после провозглашения Нантского Эдикта, легко смешались с приютившими их пруссаками. В ходе боёв февраля-марта 1945 г., в деревнях, расположенных как на восточном, так и на западном берегу Одера, нам повсюду встречались известные французские фамилии, явно указывающие на выходцев из Анжуа и Аквитании.
Точно также обстояло дело и на фронте, среди добровольцев. Точно также сотни тысяч немецких поселенцев на протяжении долгих веков селились в балтийских землях, на землях Венгрии и Румынии, и даже – в количестве пятидесяти тысяч! – на берегах Волги. Фламандцы, значительная часть которых переселилась на север Франции, подарили ей сильные промышленные элиты. Выгоды от совместного проживания несложно заметить и в латинских странах. Левые испанцы, вынужденные бежать во Францию после своего поражения в 1939 г., уже через поколение смешались с принявшими их французами – Мария Касарес (Casares), дочь премьер-министра «Народного фронта» - стала одной из знаменитейших актрис французского театра! Сотни тысяч итальянцев, которых в прошлом веке заставил бежать во Францию голод, также ассимилировались там с необычной лёгкостью. Достаточно вспомнить одного из величайших писателей Франции итальянского происхождения – Золя. В наше время их стало ещё больше.

Та же наполеоновская империя объединяла европейцев, не испрашивая на то их согласия. Тем не менее, их элиты объединились с необычайной быстротой: немец Гёте стал кавалером Почётного Легиона; польский князь Понятовский стал маршалом Франции; картины Гойи, испанского художника, украсили музей Лувра; Наполеон, отчеканенный на монетах, провозглашал себя Rex Italicus (королём Италии). Солдаты наполеоновской армии, рекрутированные из десятка различных стран Европы, нередко находившиеся в напрягах[67] друг с другом, сдружились между собой также, как сдружились мы в рядах Ваффен-СС во время Второй мировой войны. Но всякий раз толчком к такому объединению становились или преследования, или война, или голод и нищета, или воля сильной личности. В обычном состоянии народы Европы предпочитают держаться своих границ. Они преодолевают их – и преодолевают всякий раз успешно – лишь при наличии внешнего толчка.

Эти плодотворные и многовековые попытки по объединению разнородных европейцев, предпринимаемые Пруссией и Аквитанией, Фландрией и Андалузией или Сицилией, можно было бы легко возобновить, усилив и расширив их масштаб.
Выигранная или проигранная, Вторая мировая война стала бы сильнейшим толчком к объединению. Она заставила бы всех европейцев, и особенно таких, казалось бы, непримиримых противников, как немцы и французы, объединиться. Несмотря на их сопротивление, несмотря на взаимные подножки, они волей-неволей были бы вынуждены признать друг друга. Четыре года обоюдных сражений, попыток наладить совместную жизнь, по необходимости понять друг друга, не прошли бы даром. Победителям или побеждённым, им пришлось бы взглянуть друг другу в лицо. Такой опыт не забывается. Плохое забывается, помнится то, что имеет значение. С конфронтацией европейских народов было бы покончено.

За двадцать пять лет, прошедших после войны, начавшееся тогда сближение пошло со скоростью, свойственной нашей эпохе. Сегодня миллионы европейцев спокойно путешествуют по всей Европе. Иностранец больше не является предметом насмешек или существом, на которого смотрят с боязнью или ненавистью. Житель Бретани уже не сморит на мир сквозь дыры в своём голубом сыре или сквозь кольцо, надетое на лапу доморощенной курицы. Нормандцы уже не считают лучшим в мире свой сидр, а бельгийцы – своё крепкое пиво. Тысячи шведов живут на побережье Малаги. Французская компания «Мишлен» объединяется с итальянской «Аньелли», а немец Гюнтер Закс берёт себе в жены актрису «мейд ин Париж», и от этого не рушится французская Республика.
Даже генерал де Голль не стесняется рассказывать французам, что в его жилах течёт немецкая кровь благодаря двоюродному дедушке, пожирателю кислой капусты, рожденному в стране, где обрёл популярность нацизм!

Молодежь стала во многом космополитичной. Она создает для себя мир дерзких и смешных идей, с длинными волосами, потёртыми штанами, широкими рубашками, девушками, не отворачивающимися от юношей другой национальности!

Французский петушок 1914 г. и большой сумрачный орёл, парящий над городом, перестали задирать друг друга, задиристо кукарекая и клекоча от негодования. Со своим оперением и клювом они кажутся новому поколению странными предметами из доисторической эпохи, место которым в заброшенном музее.

Это европейское и даже мировое сближение, которое за четверть века поглотило тысячелетия былых обид, произошло без политических стимулов, исключительно благодаря тому, что миллионы стали путешествовать из страны в страну, смотреть фильмы и телепрограммы, созданные в других странах и другими нациями. Нравы смешиваются столь естественно, что в образовавшемся коктейле оказываются самые разнородные элементы.
Безусловно, при Гитлере этот процесс объединения шёл бы ещё более стремительно, но, куда менее анархично. Великое политическое строительство ориентирует и концентрирует все тенденции. Прежде всего, миллионы молодых людей, как немцев, так и тех, сражавшихся вместе на берегах Вислы и Волги, благодаря пережитым трудностям и страданиям, объединились бы в братство, спаянное насмерть. Они друг друга знали. Они друг друга уважали. Прежние европейские разногласия, вызванные мелкими страстишками тупых буржуа, показали бы нам смехотворными. В 1945 г. «мы» были только косточкой. Но принцип жизни состоит в том, что в сердцевине каждого зрелого плода находится косточка. Именно этой косточкой, этим ядром мы и были. В прежней Европе, представляющей собой расплывшуюся, желеобразную массу, такого ядра не было. Теперь оно существовало, и в нём было заложено будущее.

Молодежь должна была создать новый мир, новую Европу, рождённую силой гения и силой оружия. Миллионы молодых европейцев, которые во время войны спокойно жили, питаясь запасами своих папаш или пробуя себя на чёрном рынке, должны были, в свою очередь, пройти серьёзное испытание. Вместо того, чтобы прозябать в своих забытых Богом краях, торгуя до старости копчёной селёдкой и мочеными яблоками, миллионы юношей и девушек должны были отправиться осваивать бескрайние восточные земли. Там они смогли бы начать новую, достойную жизнь, став организаторами, творцами, вождями!
Вся Европа пришла бы в движение, благодаря этому потоку юной энергии.
Идеал, который всего за несколько лет овладел сердцами молодёжи Третьего Райха, поскольку он значил для них мужество, самопожертвование, честь, стремление к высокому, точно также овладел бы сердцами молодежи всей Европы. Конец серой жизни! Конец жизни, навечно привязывающей к родному стойлу и обеспеченной кормушке, полной родительских предрассудков, погрязших и заплесневевших в ничтожестве! Перед ними открылись бы широчайшие, блестящие перспективы!

Новый мир без границ, раскинувшийся на тысячи километров, звал молодежь. В этом огромном мире можно было вздохнуть полной грудью, в нём хотелось бы жить на полную катушку, трудиться с полной самоотдачей в радости и в вере!

За ними последовали бы и старики.

Вместо того, чтобы топтаться долгие часы на скучных до оскомины сборищах, железная воля вождя при помощи ответственной, исполненной решимости элиты, созданной им для реализации своей миссии, за двадцать лет построила бы настоящую Европу, представляющую собой не старое, вечно колеблющееся и сомневающееся сборище статистов, подтачиваемое недоверием друг к другу и желанием личной выгоды, но великое политическое, социальное, экономическое единство, включающее в себя все сферы жизни.
Надо было слышать, как Гитлер в своём бункере рассказывал о планах на будущее! Громадные каналы должны были соединить все крупные европейские реки так, чтобы можно было проплыть по ним от Сены до Волги, от Вислы до Дуная. Двухэтажные поезда – внизу багаж, наверху путешественники – по подвесным дорогам, проложенным на четырехметровой высоте, позволяли бы с удобством пересекать всю бескрайнюю восточную территорию, на которой вчерашние солдаты налаживали бы сельское хозяйство и возводили бы самые современные заводы в мире.

Разве сравнятся с этим жалкие попытки объединения под эгидой общего рынка разрозненных, враждующих и соперничающих между собой, анархичных и эгоистичных, так и норовящих подставить подножку друг другу экономических сил, которые (попытки)[68] предпринимаются сегодня и воплощаются в жизнь со скоростью, достойной хромого, еле ковыляющего на своих костылях? Сильная власть мгновенно заставила бы их подчиниться закону, требующему разумного взаимосотрудничества и соблюдения общих интересов.
Общественность на протяжении двадцати лет всячески ворчала, брюзжала и фыркала. Но хватило бы одного поколения, чтобы сплотить её вновь. Европа впервые за всю свою историю стала бы мощнейшей экономической державой мира и величайшим очагом творческих сил. Европейские массы смогли бы вздохнуть свободно. В случае военной победы прежнюю дисциплину можно было бы ослабить.

Поглотила бы Германия Европу?

Такая опасность существовала. Этого не стоит отрицать. Эта опасность существовала и ранее. Наполеоновская Франция также могла поглотить Европу. Но лично я в это не верю. Тот же Император не стал подавлять национальный дух различных европейских стран. Несомненно, немецкое стремление к господству также угрожало гитлеровской Европе. Немцы – приличные обжоры. Некоторые из них смотрели на Европу как на лакомый кусок, приготовленный исключительно для них. Они умели хитро подставить подножку. Да-да, мы это прекрасно понимали. Мы этого опасались. В ином случае мы были бы дураками или наивными простаками, что с политической точки зрения совершенно равнозначно. Мы предпринимали определённые предосторожности, стремясь, насколько это возможно, закрепить за собой контролирующие и престижные позиции, с которых мы могли бы обороняться, негодовать или блокировать перегибы.

Действительно, опасность существовала. Отрицать это глупо. Но были не менее серьезные причины, позволяющие довериться немцам.

Прежде всего, Гитлер был человеком, смотрящим далеко в будущее, и которого совершенно не волновала немецкая исключительность. Он был австрийцем, затем он стал немцем и, ещё позднее, великогерманцем. С 1941 г., пройдя все эти ступени, он стал европейцем. Планы гения выходят за пределы государственных границ и рас. Наполеон поначалу также был только корсиканцем, более того, враждебно настроенным к французам корсиканцем! В конце, оказавшись на острове Святой Елены, он говорил о «французском народе, который он так любил», как об одном из наиболее ценимых им народов, но не являющихся для него единственным из всех. К чему стремится гений? К максимальному преодолению. С чем большей массой приходится ему работать, тем больше он ценит каждый её элемент. В 1811 г. Наполеон уже мечтал о завоевании Индии.

Для Гитлера строительство Европы было задачей, соответствующей его масштабу. Германия была для него хорошо выстроенным зданием, вид которого доставлял ему удовольствие. Но его взор уже устремился дальше. С его стороны ждать угрозы онемечивания Европы не было никаких причин. Это полностью противоречило тому, что диктовали ему его амбиции и его гордость, к чему стремился его гений.

Но ведь были и другие немцы? Да, но были и другие европейцы! И эти другие европейцы обладали собственными исключительными достоинствами, независимо от немцев, без которых Европа так и осталась бы грубой бесформенной массой. Прежде всего, я имею в виду французский гений. Чтобы вдохнуть новый дух в Европу, немцы никогда не обошлись бы без французского гения, как бы некоторым из них этого не хотелось, как бы они его не презирали, как это было в отдельных случаях.

Никогда ничего в Европе не совершалось и не может свершиться без тонкости и изящества, свойственных французскому характеру, живости и ясности французского ума. Французский народ обладает самым живым умом. Он легко схватывает, легко усваивает, легко передает другим и осмысляет схваченное. Он – гибок и он – лёгок. Французский вкус – совершенен. Никто не создаст ничего равного куполу Дома Инвалидов. Никогда никто не сможет превзойти очарования Лувра. Никогда, ни в одном городе земли, вы не найдёте того шика и шарма, который есть в Париже.

Европа, создаваемая Гитлером, поначалу была сырой, грубой заготовкой. Рядом с Гёрингом, сеньором времён Возрождения, питающим пристрастие к искусству и роскоши, рядом с Гёббельсом, с его отточенным до блеска умом, многие немецкие вожди выглядели туповатыми, вульгарными и безвкусными как деревенские пастухи. Они излагали свои взгляды и идеи с тем же изяществом, с которым мясник разделывает мясную[69] тушу.
Но именно эта сырость и грубость делали столь незаменимым для новой Европы французский гений. Это стало бы настоящим чудом. За десять лет он всему бы придал свой блеск. Столь же противоположным тяжеловесному германскому гению был итальянский дух. Над итальянцами часто посмеиваются. Но за годы войны мы увидели, на что они способны. Они с той же лёгкостью наводнили бы всю огромную гитлеровскую Европу своими безукоризненными ботинками, элегантной модой, автомобилями, несущимися как борзая, как и сегодняшнее тесное пространство Общего Рынка.

У меня нет ни малейших сомнений в том, что русский гений также внёс бы значительный вклад в процесс преобразования слишком немецкой Европы, в которую должны были влиться двести миллионов восточных славян. Четыре года жизни, проведённые рядом с русским народом, научили всех антисоветских бойцов уважать его, любить его, восхищаться им. Ужасно, что уже почти более полувека эти двести миллионов вынуждены вновь томиться за железным занавесом советского режима, и ещё ужаснее, что это может затянуться ещё надолго.

Этот мирный, чуткий, умный и творческий народ одарён также математическими способностями, что и не удивительно, поскольку закон чисел лежит в основе всех искусств.
Попав в Россию, немцы, прошедшие очень поверхностную нацистскую индоктринацию, поначалу воображали себя единственными существами во вселенной, достойными звания арийцев, которые обязательно должны были выглядеть как светловолосые крепко сложенные великаны, с глазами голубыми, как тирольское небо в августе.

Это выглядело достаточно комично, особенно если учесть, что Гитлер, как и Гиммлер были среднего роста и тёмно-русыми, Гёббельс – коротконогим коротышкой со жгуче чёрными волосами. Зепп Дитрих походил на коренастого содержателя марсельского бара, а Борман горбился, как бывший чемпион по велосипедному спорту, ушедший на покой. Не считая нескольких великанов, подававших аперитивы на террасе в Берхтесгадене, в окружении Гитлера редко можно было встретить бодрых голубоглазых здоровяков с румянцем во всю щёку.

Каково же было изумление немцев, которые, по мере продвижения вглубь России, постоянно встречали голубоглазых блондинов, воплощающих именно тот тип совершенного арийца, которым их учили восхищаться! Блондинов. И блондинок! И каких блондинок! Крепкие, великолепно сложенные, прекрасные крестьянки, с глазами цвета небесной лазури, более естественные и более здоровые, чем весь женский состав Гитлерюгенда. Невозможно было представить себе более типично арийской расы, исходя из священного канона гитлеризма!

За полгода вся немецкая армия заболела русофилией. Повсюду братались с населением. И особенно с женским населением! Позднее, во время отступления эти прекрасные русские девушки, созданные для любви и семейного счастья, бесстрашно последовали сквозь ужасы жестоких сражений за своими Эриками, Вальтерами, Карлами, Вольфгангами, с которыми они познакомились в свободное время, убедившись на своём опыте, что волшебная сила любви побеждает даже пришельцев с Запада.

Нацистские теоретики исповедовали откровенно антиславянские теории, но хватило бы менее десятка лет совместного русско-германского проживания, как они развеялись бы в прах. Русские обеих полов быстро осваивали немецкий язык. Многие его знали его и раньше. Мы находили учебники немецкого во всех школах. Языковых проблем в России было гораздо меньше, чем где бы то ни было в Европе.

Немцы обладают прекрасными качествами как техники и организаторы. Но русские, мечтатели по натуре, обладают более богатым воображением и более живым умом. Одно прекрасно дополняет другое, кровные связи доделали бы остальное. Естественно, несмотря на все пропагандистские усилия, множество молодых немцев вступало в браки с русскими. Они нравились друг другу. Создание Европы на Востоке шло самым удачным образом. Русско-германский союз принёс бы чудесные плоды.

Это была поистине грандиозная задача: сплотить пятьсот миллионов европейцев, поначалу не имевших почти никакого желания сотрудничать, объединить их силы, гармонизировать существующие различия в характере и темпераменте. Но Гитлер обладал необходимым гением и могуществом для решения этой задачи, на которой споткнулись сотни политиков, благодаря своей посредственности и ограниченности.

Миллионы солдат из всех уголков Европы, испанская «Синяя дивизия» и формирования стран Восточной Балтии, «Фламандская дивизия» и солдаты балканских стран, дивизия «Шарлемань» и сотни тысяч их товарищей из тридцати восьми дивизий Ваффен-СС были привлечены к решению этой задачи!

На небольшом европейском островке, уцелевшем на Западе после потопления Третьего Райха, стали потихоньку складывать первые торговые союзы, пока ещё слабые и неустойчивые, объединенные под эгидой Общего Рынка[70]. Но настоящая Европа, вдохновленная героико-революционным идеалом, устремлённая к величию, имела бы совсем другой облик!

Европейским молодым людям[71] открылся бы иной смысл и другое разнообразие, нежели те, которые стали привычны бродячим битникам[72] и бунтующей молодежи, восстающей как раз против демократических режимов, которые за все годы, прошедшие после окончания войны, так не смогли предложить ей нечто воодушевляющее, но напротив, гасят в них всякий энтузиазм.

Разные европейские народы, немного поупрямившись, с удивлением для себя увидели бы, как они похожи. Народные плебисциты того времени наглядно доказали нам возможность свободной Европы, от Пиренеев до Урала, возможность единого Сообщества, основанного на взаимном согласии пятисот миллионов европейцев.

Жаль, что в XIX веке Наполеон потерпел неудачу. Созданная им Европа, прошедшая через горнило испытаний, смогла бы избежать позднейших бед, в частности, двух мировых войн. Она взяла бы в свои умелые руки управление общим мировым процессом вместо того, чтобы погрязнуть в колониальных распрях, чаще всего продиктованных элементарной жадностью, которые, к тому же, в конце концов, окончились ничем, не принеся существенной выгоды ни одной из европейских стран.

Точно также жаль, что в XX веке неудачу потерпел Гитлер. Если бы он победил, коммунизм был бы повержен. Соединенные Штаты не смогли бы установить по всему миру диктатуры потребительского общества. И тогда, после двадцати веков взаимных разногласий и провалившихся попыток объединения, потомки пятисот миллионов европейцев, объединенных вопреки начальному желанию, достигли бы, наконец, политического, социального, экономического и интеллектуального единства, стали бы самой могущественной державой на планете.

Стала бы эта новая Европа – Европой концлагерей?

Сколько уже можно твердить эту чушь! Как будто в строящейся Европе ничего другого не было! Как будто, после поражения Гитлера, люди перестали убивать друг друга в Азии, в Америке, в самой Европе, на улицах Праги и Будапешта!

Можно подумать, что войны, нарушения территориальной целостности других стран, злоупотребления властью, заговоры, политические похищения навсегда исчезли с лица планеты, и все уже окончательно забыли о событиях во Вьетнаме, в Доминиканской Республике, в Венесуэле и на Кубе, вплоть до дела Бен Барка (Ben Barka) в Париже! Не говоря уже о том, что творится на границах Израиля. Почему бы ни поговорить об этом?! Ведь это не Гитлер двинул свои танки к горе Синай и силой захватил чужие земли на Ближнем Востоке!

Да, надо выступать против насилия, но тогда уж против насилия, применяемого любой из сторон. Не только против насилия со стороны Гитлера, но и против насилия со стороны Ги Молле, организовавшего высадку тысячи парашютистов в зоне Суэцкого канала в 1956 г., продемонстрировав тем самым не столько предусмотрительность, сколько лицемерность своей политики; против насилия со стороны американцев, за тысячи километров от родного Массачусетса или Флориды охотящихся на вьетнамцев, которых они с какой-то стати вздумали поучить тому, как им следует жить; против насилия англичан, снабжавших оружием нигерийцев, чтобы за счёт гибели миллионов мирных жителей установить свой контроль над нефтяными шахтами; против насилия со стороны Советов, давивших гусеницами танков венгров и чехов, не желающих жить под их тиранией!

То же самое можно сказать и по поводу военных преступлений.

В них обвинили побеждённых в Нюрнберге, заключив их в клетки, как обезьян, запретив их защитникам использовать свидетельства, способные опровергнуть слова обвинителей; в частности, касающиеся массового убийства в Катыни пятнадцати тысяч польских офицеров, поскольку представитель Сталина, их палача, вместо того, чтобы оказаться на скамье осуждённых, входил в состав Трибунала по военным преступлениям. Если уж вы прибегаете к подобным процедурам, то должно быть само собой разумеющимся, что подобное обвинение должно распространяться на всех военных преступников. Не только на немецких, но и на английских, уничтоживших двести тысяч невинных в Дрездене; на французских, расстреливавших без суда и следствия беззащитных немецких военнопленных; на американских, поджаривавших на допросах половые органы заключенных эсэсовцев в Мальмеди!

Подобную процедуру необходимо применить и к советским военным преступникам, отличившимся во время Второй мировой войны ужасающими жестокостями в оккупированной Европе и загубивших миллионы людей в своих концлагерях на Белом море и в Сибири.

Эти концлагеря, в отличие от концлагерей Третьего Райха, не закрылись после Второй мировой войны. Тем не менее, нам уже прожужжали уши именно нацистскими концлагерями. Советские концлагеря существуют и продолжают действовать по сей день. Туда по-прежнему отправляют тысячи людей, которые имели несчастье не понравиться товарищам Брежневу или Косыгину или другим таким же демократическим овечкам! Об этих лагерях, работающих на полную мощность, куда Советы запихивают всех противников своей диктатуры, вы не услышите ни слова от левых крикунов! Ни одного из них ни малейшим образом не смущает их существование!

Так что же?! Где же правда? Где справедливость? Где добросовестность? Или это только фарс?

Кто более отвратителен? Убийца? Или тот, кто, прикидываясь добродетельным, замалчивает убийство?

Полная безнаказанность военных и иных преступников, единственное достоинство которых состояло в том, что они не были немцами, пришлась по душе послевоенным бандитам, которые с легким сердцем запытали до смерти Лумумбу, погибшего в страшных мучениях; изрешетили Че Гевару; на глазах у прессы в самом центре Сайгона расстреливали пленных из револьверов; с согласия самых высоких властей организовали устранение сначала старшего, а затем и младшего Кеннеди, расстреляв их публично, как в тире, где в качестве мишеней выступили живые люди, которые мешали истинным властителям Америки, крупной финансовой буржуазии и спецслужбам, скрывающимся под маской демократии.

Всех преступников под суд! Всех, кем бы они ни были!

Сколько возмущенных воплей добродетельных судей раздаётся, как только речь заходит о Гитлере, и сколь стремительно смолкают они, как только речь заходит о ком-то другом. Эта гнусная комедия разыгрывается лишь для того, чтобы замаскировать дух мщения духом справедливости, а извращённое лицемерие – критикой насилия.
Мир праху убитых во времена Гитлера! Но лжепуритане от демократии, окончательно утратившие всякое чувство приличия, продолжают колотить над их могилами в свои адские тамтамы! Этот скандальный, одновременно предвзятый и циничный, шантаж длится уже более четверти века! Одностороннее движение хорошо только на узких улицах. Для истории оно не годится, поскольку неизбежно заводит в тёмный тупик, где среди почерневших от времени гробов прячутся в ожидании новой жертвы разжигатели вечной ненависти, фальсификаторы и обманщики.

Надо быть честными. Несмотря на поражение в СССР, несмотря на то, что Гитлер закончил свою жизнь в языках пламени, несмотря на то, что Муссолини был повешен, “ФАШИЗМ”, наряду с установлением Советов в России, был величайшим событием эпохи.
Некоторые из проблем, волновавших Гитлера в 1930-х годах, рассеялись сами собой. Идея жизненного пространства осталась в прошлом. Западная Германия, уменьшившаяся на треть по сравнению с территорией Великого Райха, сегодня богаче и сильнее, чем гитлеровская Германия в 1939 г. Развитие дешёвого международного и морского транспорта изменило всё. Сегодня даже на голой скале можно выстроить мощнейшее производство мира[73], лишь бы она была расположена в удачном месте.

Крестьянство, так поощряемое «фашизмом», сегодня отошло на второй план. Одна разумно устроенная ферма сегодня приносит больше, чем сотни старых крестьянских хозяйств, не обладавших современной техникой и способами обработки земли. Составляющие некогда большинство, сегодня крестьяне оказались всё более сокращающимся меньшинством. Скотоводство и пахота уже не являются единственным средством для пропитания для народа, не имеющего других средств заработка. И самое главное, остались в прошлом социальные доктрины, оперировавшие исключительно такими понятиями как труд и капитал.

Сегодня всё более ценным становится третий элемент – серое вещество. Экономика стала делом уже не двоих, но троих. Нередко даже грамм творческого интеллекта оказывается важнее, чем вагон угля или пирита. Научно-исследовательская лаборатория имеет большую ценность, чем целая горная цепь. Над капиталистом и над рабочим стоит исследователь! Без него, без команды сильных специалистов, без их компьютеров и вычислений, Капитал и Труд превращаются в трупы. Те же Крупы и Ротшильды были вынуждены отойти в тень перед более ясными головами.

Такой ход развития не застал бы Гитлера врасплох. Он много читал и был в курсе всего происходящего. Его атомные лаборатории были первыми в мире. Свойство гения в том, что он постоянно обновляется. Гитлер, обладавший богатым и неисчерпаемым воображением, предвидел эти изменения.

Но его главная задача состояла в формировании человека.

Даже потерпев поражение, Германия и Италия (в 1945 г. Третий Райх пре