Том 12, выпуск 1: История. С. 55-63

Дальнейшего исследования требует во­прос о причинах послевоенной эскалации идеологического прессинга и репрессий. Большинство авторов рассматривают дан­ный феномен как нечто очевидное, выте­кающее из самой сущности режима, добав­ляя к этому влияние личных качеств Сталина - «маниакальной подозрительно­сти» стареющего вождя и т. п.

Лишь в редких случаях указываются оп­ределенные объективные основания для ре­прессивных мер. Крайний вариант такого подхода - версия о правомерности репрес­сий ввиду наличия реальной опасности, не­обходимости борьбы против внутренних и в особенности внешних врагов («конспирологическая версия»). В качестве одного из по­следних примеров такой трактовки можно назвать книгу д-ра ист. наук А. Д. Шутова. Автор рассматривает известную «доктрину Даллеса» как конкретный долговременный план уничтожения СССР путем его внут­реннего разложения. Он напоминает, что «Доктрина Даллеса» легла в основу дирек­тивы Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. Как утверждает названный автор, эта политика США «вы­звала соответствующую реакцию со сторо­ны сил государственной безопасности СССР, идеологических и пропагандистских органов партии и комсомола. Этим и объяс­няется, что Соединенным Штатам долго не удавалось выполнить главную задачу своего плана - внедрить в высшие сферы советско­го руководства человека, который бы способствовал осуществлению программы разрушения СССР».

Иногда фигурирует и такая версия: по­слевоенные репрессивно-идеологические кампании имели определенные основания, отражали стремление сталинского режима «поставить на место» интеллигенцию, кото­рая в эйфории Победы была охвачена наде­ждами на либерализацию политической системы, расширение контактов с Западом и т. п.

Не отрицая появления такого рода на­строений, думается, нет оснований преуве­личивать их массовость и радикализм. В рассматриваемый период ожидание пере­мен, видимо, не выходило за рамки сло­жившихся представлений о социальной и политической системе, - речь шла главным образом об устранении ее «отдельных не­достатков». Это, вероятно, было связано не только с подавлением всех инакомыслящих и неустанным «промыванием мозгов», но и с тем, что существовавшая система в то время еще не проявила в полной мере своей несостоятельности. Напротив, она выгляде­ла весьма эффективной и динамичной - по­бедила в войне, обеспечила послевоенное восстановление, достигла успехов в военно-технической области.

В послевоенные годы максимальной остроты борьба против существовавшего режима достигла в повстанческом движении в западных регионах страны и в восстаниях узников ГУЛАГа. В настоящее время из всех явлений такого рода в наибольшей сте­пени исследовано антикоммунистическое движение в Западной Украине и Прибалтике. При этом следует иметь в виду, что все названные протестные действия но­сили весьма локальный и специфичный ха­рактер и не могли оказывать существенного воздействия на настроения широких масс. Несмотря на наличие в обществе острых противоречий, вплоть до конца сталинского правления существовавший режим, видимо, располагал значительным «запасом прочно­сти», имея возможность сдерживать или по­давлять народное недовольство.

Как известно, крупнейшей репрессивной акцией рассматриваемого периода стало так называемое «Ленинградское дело» (на са­мом деле - целая серия дел). В ходе него, по разным данным, было снято 2-3 тыс. руко­водящих работников, осуждено порядка 200, казнено 26 чел., из которых самыми крупными фигурами были Н. А. Вознесен­ский и А. А. Кузнецов.

О причинах «Ленинградского дела» вы­двигались различные версии. В эйфории «перестройки» некоторые авторы преподно­сили Н. А. Вознесенского и А. А. Кузнецова в качестве «героических борцов против ста­линизма». В настоящее время наиболее распространена следующая версия: «ленин­градцы» являлись в тот период наиболее перспективными лидерами, которые сфор­мулировали прогрессивную альтернативу развития страны.

В противовес этому ряд историков ут­верждает, что жертвы «Ленинградского де­ла» не были какими-то выдающимися дея­телями, а их гибель - только результат борьбы в «верхах». Наиболее детальный анализ этих событий дан в книге Ю. Н. Жу­кова. По его версии, Н. А. Вознесенский представлял собой «карьериста», одержимо­го непомерным честолюбием. Названный деятель попытался резко поднять свой рей­тинг путем дискредитации Молотова, Берии и Маленкова, но проиграл в этой борьбе.

В настоящее время оценить правомер­ность какой-то из обозначенных версий весьма затруднительно, поскольку даже элементарная фактическая канва данных со­бытий недостаточно изучена, на что обра­щается внимание в одной из последних публикаций. Ее автор указывает: «В боль­шинстве научных работ, посвященных "Ле­нинградскому делу", говорится о более чем 800 ленинградских партийных и советских руководителях, перешедших на работу в другие области. <...> На наш взгляд, одна­ко, количество ленинградских выдвиженцев существенно завышается, а вместе с ними завышается и роль, которую такая группа, если она, конечно, существовала, могла бы сыграть во внутрипартийной политической борьбе».

Возвращаясь к вопросу о фундаменталь­ных тенденциях эволюции сталинской сис­темы в послевоенные годы, следует напом­нить, что в большинстве публикаций о И. В. Сталине и сталинизме этот историче­ский феномен рассматривается как некая константа, обладавшая неизменными харак­теристиками. Лишь некоторые авторы ста­вят вопрос о его эволюции. Что же касается трансформации сталинской системы в по­слевоенный период, то в ее трактовке мож­но проследить три основные версии:

апогей тоталитаризма;

«дрейф» режима в сторону либерали­зации;

его эволюция в национал-имперском духе.

Чаще всего послевоенный сталинизм ха­рактеризуется как апогей тоталитаризма, хотя обычно здесь имеют место броские характеристики без конкретного анализа. Некоторые особенно эмоциональные пуб­лицисты, в основном когда речь идет об этнических репрессиях, склонны даже гово­рить о «фашизации» режима и т. п. Характер­но в этом смысле высказывание А. А. Люби- щева - известного биолога, борца против «лысенковщины» и вместе с тем - своеоб­разного политического мыслителя. В одной из его рукописей, подготовленной в 1956­-1958 гг. и опубликованной лишь недавно, читаем: «Год 1948 - год черной реакции <. . .> начало настоящей фашизации нашей страны». Из числа историче­ских трудов характерным примером подоб­ной трактовки является работа американ­ского советолога У. Лакера.

Что касается собственно исторических исследований, то ни одном из них конкрет­но не рассмотрено, какие реалии свидетель­ствовали о наивысшем развитии тоталита­ризма на данном этапе. Скорее здесь про­слеживаются разнонаправленные тенден­ции. Скажем, в послевоенные годы «культ Сталина», как феномен пропаганды и мас­сового сознания, действительно достиг апо­гея (в это время наш вождь воистину «обо­жествлялся»), однако его реальная власть, как ранее отмечалось, постепенно сужалась. В свою очередь, размах репрессий в эти го­ды был существенно меньшим в сравнении с 1930-ми гг., но зато максимального разви­тия достигли шовинистические аспекты пропаганды и т. д.

Вторую версию одним из первых декла­рировал бывший российский историк Л. В. Максименков, работающий в настоя­щее время в Канаде. По его утверждению, последние годы жизни Сталина ознаменова­лись началом «подготовки перехода "бро­непоезда" режима на послесталинские рель­сы». Проявление этой тенденции автор, в частности, усматривал в изменении некото­рых акцентов пропаганды, в том числе уси­лении внимания к «ленинской теме». По мнению названного советолога, «после смер­ти Сталина советское руководство начало демонтаж отдельных структур сталинизма, исходя из рецептов, оставленных самим Ста­линым».

Из числа отечественных историков эту версию поддерживает Ю. В. Емельянов, правда, без развернутого фактического обоснования. В частности, в своей книге о Н. С. Хрущеве он утверждает: «В последние годы своей жизни Сталин сам готовил пере­смотр общественно-политической организа­ции страны на основе научно-обоснованных решений.

В другой книге названного автора гово­рится: «Методы управления, сложившиеся в первые дни после Октябрьской революции и в значительной степени сохранившиеся и в сталинскую эпоху, изживали себя уже в годы правления Сталина. Поэтому жестокие репрессии постепенно затухали, а сам Ста­лин все чаще осуждал "аракчеевщину". Его желание обратить внимание на глубокое теоретическое обоснование деятельности партии и разочарование в коллегах-прак­тиках свидетельствовало о том, что он осоз­навал важность учета объективных законов общественного развития».

Наиболее же последовательно данная версия проводится в интервью новосибир­ского экономиста Г. И. Ханина под интри­гующим названием «Сталин - инициатор перестройки?» В качестве доказательства такого рода варианта развития событий приводятся выступления Сталина в ходе дискуссии по языкознанию против «аракче­евщины» в науке, а также поворот к более гибкой позиции в международных делах (перемирие в Корее) и т. п. Самый же глав­ный аргумент - начало кардинального пре­образования партаппарата в сторону отказа от непосредственного хозяйственного руко­водства: в августе 1946 г. в ЦК ВКП(б) лик­видируются все отраслевые отделы эконо­мического характера, остаются только отделы по идеологии и кадрам.

С критикой этой позиции выступили Г. В. Костырченко и В. О. Печатнов, однако эти истори­ки, пожалуй, могли бы и не утруждаться, так как аргументация Г. И. Ханина не про­изводит весомого впечатления.

Наконец, в качестве третьей версии вы­сказываются мнения об эволюции сталин­ского режима в национал-имперском на­правлении. Следует напомнить, что еще в 1930-е гг. известные представители эмиг­рантской общественной мысли Н. Н. Устрялов и Н. А. Бердяев делали вывод о транс­формации СССР в сторону «национал- большевизма». Сейчас это утверждение ста­ло своего рода «общим местом» у публици­стов национал-фундаменталистского толка, в частности, в журнале «Наш современник» и газете «Завтра».

Наиболее последовательно обозначенная версия проводится в книге известного эко­номиста и публициста О. А. Платонова «Тайная история России». В его изображении, Сталин, развер­нув борьбу с космополитической элитой, предпринимал огромные усилия для воз­вращения к «национальным истокам». Ре­прессивные кампании послевоенных лет, включая известные акции антисемитского характера, при этом рассматриваются как исторически необходимые, а смерть Стали­на связывается с «сионистскими происка­ми».

При оценке правомерности всех этих ги­потез следует еще раз подчеркнуть, что они носят преимущественно публицистический характер, основаны на различных косвен­ных доказательствах.