Отделения Российской академии наук. 2010. Вып. 10. С. 297-328

Метафизика тоталитарных режимов

Одной из наиболее фундаментальных работ, посвященных анали­зу тоталитаризма, несомненно, является книга Ханны Арендт, поло­жившая начало экзегетике и герменевтическому анализу данного фе­номена на протяжении уже почти шестидесяти лет, прошедших после ее публикации. Американская исследовательница немецкого происхо­ждения начала свое исследование весной 1945 г. и завершила его осенью 1949 г. Первое издание «Происхождения тоталитаризма» на английском языке вышло в свет в Нью-Йорке в 1951 г.

Другая значительная работа Ханны Арендт «Эйхманн в Иеруса­лиме» - прямое продолжение проблем тоталитаризма - посвящена ис­тории Холокоста и анализу сознания «скромного службиста», а «по совместительству» и зловещего палача еврейского народа, впервые вышла в свет в 1963 г.

Проблемы, которые Ханна Арендт ставит в своей работе, посвя­щенной истокам тоталитаризма, направлены на поиски того смысла, который, по ее мнению, не может быть выведен лишь на путях простой реконструкции фактов истории. Что случилось с Европой ХХ века?

Ханна Арендт творчески развивает подход, заложенный еще в начале 40-х гг. немецкими юристами-эмигрантами Эрнстом Френке­лем и Францем Нейманом, согласно которому тоталитаризм знамену­ет собой полный разрыв между легальными и нелегальными формами правительства, между легитимной и беззаконной властью, что, одна­ко, не мешает этому режиму черпать «материал» для конструирования собственной идеологии и методов управления государством из релик­тов предшествующих идей, институтов и форм власти. Иными слова­ми, отдавая отчет в том, что «тоталитаризм не упал с неба», а возник в общественной жизни соответствующих стран из нетоталитарного про­шлого, Ханна Арендт тем не менее не приемлет упрощенной каузаль­ной модели объяснения и настаивает на разрыве преемственности этих режимов с предшествующей истории, ибо только в рамках зре­лых тоталитарных образований происходит окончательная кристаллизация тех явлений, чье значение еще не вполне выявилось в преды­дущий период. Хотя Ханна Арендт и не ссылается на знаменитую фразу Маркса о том, что «анатомия человека - ключ к объяснению анатомии обезья­ны», по сути дела она исходит из примата логического подхода над историческим, ибо только тоталитаризм как сложившийся зрелый ор­ганизм может дать путеводную нить к поиску его элементов в толще прошлых событий. При этом наш автор понимает истоки не только и не столько как причины, сколько как исторические элементы, которые, трансформируясь под влиянием последующих во времени образований, порождают тоталитаризм как определенную общественно-историче­скую структуру. Иными словами, истоки или происхождение, с пози­ции Арендт, нельзя понимать ни как неизбежные причины, ни даже как ростки, неминуемо долженствующие превратиться в зрелый организм. А это значит, что тоталитаризм - это не фатум, прихода которого нель­зя было бы своевременно избежать или предотвратить. Ханна Арендт полагает: чем дальше исследователь отходит от эпохи, предшествовав­шей установлению тоталитаризма, тем яснее он видит, что приход ста­линского казарменного социализма и гитлеровского Третьего Рейха можно было бы предотвратить. А это значит, что тот, кто боролся про­тив этих режимов уже в те годы, отнюдь не был авантюристом: его убеждения и его действия соответствовали реальным возможностям, существовавшим в контексте той эпохи.

В своей лекции о природе тоталитаризма, прочитанной в 1954 г., американская исследовательница замечает, что сами по себе элементы, вероятно, никогда не являются причинами. Они превращаются в истоки событий, когда кристаллизуются в определенные фиксированные фор­мы. Тогда и только тогда мы можем ретроспективно проследить их ис­торию до самых корней. Событие проливает свет на свое собственное прошлое, но само это событие никогда не может быть из него логиче­ски выведено. Отсюда следует, что из знания прошлого, каким бы достоверным оно ни было, нельзя логически вывести буду­щее. Например, военный разгром нацизма разрушил целостную систе­му сцепленных между собой элементов. Некоторые из них еще про­должают влачить свое существование в виде изолированных проявле­ний неофашизма, но это отнюдь не означает, что в будущем осколки старой системы не могут быть втянуты в какую-то новую и неожидан­ную конфигурацию совершенно иной общественной кристаллизации.

С точки зрения Ханны Арендт, истинное значение всякого собы­тия всегда превосходит любое число прошлых причин, которые мы могли ему приписать. Написано уже немало увесистых томов, отмечает она, по поводу происхождения двух последних войн, в которых каждая теория дает собственное объяснение необходимости их возникновения и настаивает на своих особых причинах, тогда как гораздо правдопо­добнее было бы считать, что, возможно, именно совпадение разных причин, приведенных в движение какими-то дополнительными собы­тиям, и стали истоками двух мировых пожаров. Критика уп­рощенно-каузальных схем объяснения исторического процесса приво­дит автора «Происхождения тоталитаризма» к отрицанию однозначной линейной преемственности между прошлым и будущем, преемственно­сти, которая накладывает на нас обязательство рассматривать случив­шееся так, как если бы оно неизбежно должно было произойти. Именно такая односторонняя интерпретация истории приводит к фатализму, служит главным инструментом сокрытия реальных возможностей пре­дотвращения прихода того, что казалось бы неминуемо должно было произойти

Как известно, работа Ханны Арендт состоит из трех больших раз­делов (антисемитизм, империализм и тоталитаризм), в которых иссле­дуется возникновение новых форм всеобъемлющего господства госу­дарства над своими гражданами. Но только после первой мировой вой­ны тоталитаризм начинает кристаллизовать вокруг себя два уже вполне выявившихся элемента: современный антисемитизм, возникший в ре­зультате политической эмансипации евреев, и современный империа­лизм, развившийся на базе европейской колониальной экспансии и дос­тигший своей кульминации в последней трети XIX в. В задачи настоя­щей статьи не входит анализ антисемитизма и империализма. Следует только отметить, что с точки зрения Ханны Арендт, ни антисемитизм, ни империализм сами по себе не являются определяющими детерминантами возникновения фашизма. Только в рамках расистской идеологии нацист­ского режима антисемитизм превращается в массовое истребление евреев, а империализм трансформируется в реванш за поражение в первой миро­вой войне и ведет к возникновению новой еще более кровопролитной ми­ровой бойни.

Итак, средства всепроникающего господства, присущие тоталита­ризму, радикально отличают его от всех прочих форм политической власти, свойственных деспотизму, тирании и диктатуре. Тоталитаризм, пришедший к власти, по мнению нашего автора, создает совершенно новые политические институты и одновременно разрушает все старые легальные общественные формы и традиции страны. Какими бы спе­цифическими ни были национальные особенности и духовные источ­ники идеологии, тоталитарная форма господства всегда трансформиру­ет классы в массы, преобразует плюрализм политической системы в гегемонию одной партии, возглавляющей движение широких народных масс, превращает осуществление легально узаконенных властных пол­номочий в произвол и террор секретной полиции, а во внешней поли­тике ориентируется в той или иной форме на достижение мирового господства.

С точки зрения Ханны Арендт, тоталитаризм является беспреце­дентным политико-правовым феноменом, характеризующимся амора­лизмом и правовым нигилизмом по отношению к действующим пози­тивным юридическим законам. Кульминация сталинских политических репрессий и массовых актов проявления беззакония, как это ни пара­доксально, пришлась на период разработки и принятие советской кон­ституции, открыто запрещающей подобного рода действия. Таким же пренебрежительно-циничным было и отношение нацистов к конститу­ции Веймарской республики, которую они даже не удосужились изме­нить или хотя бы формально аннулировать. Такое беспрецедентное попрание позитивных правовых норм, подчеркивает американская ис­следовательница, отнюдь не означает, что тоталитарное движение яв­ляется выражением полного произвола и осуществляет свои действия вне каких-либо нормативных рамок, не ориентируясь ни на какие идеа­лы и ценности. Абсолютную сакральную санкцию своего движения, тоталитаризм усматривает в одном случае в законах Природы, а в дру­гом - в законах Истории, которые, по мнению их идеологов, призваны заменить собой все позитивные моральные нормы, юридическое зако­нодательство и сложившиеся обычаи.

Согласно такому подходу, и юридические законы, и моральный кодекс дототалитарных режимов маскировали, искажали или игнори­ровали высший источник оправдания человеческих действий, и поэто­му «революционный вызов» «мнимому» и «лицемерному» буржуазно­му или антирасистскому легализму является средством установления высшей справедливости, которую предшествующие режимы, базировавшие свою легитимность на законах конституции, оказались бессиль­ными претворить в жизнь. Бросая вызов предшествующей легитимно­сти и претендуя на прямое учреждение царства справедливости на Зем­ле, тоталитарные режимы, «руководствуясь» законами Истории или законами Природы, не переводят их в правовые и моральные нормы элементарной справедливости, регулирующие индивидуальное поведе­ние граждан. Идеологии тоталитарных режимов, апеллируя к закону Человечества, нимало не заботятся о гарантиях соблюдения элементар­ных прав конкретных граждан. Они исходят из метафизической (в сущности неверифицируемой) предпосылки о том, что законы Приро­ды или законы Истории, если они исполняются надлежащим образом, то неизбежно «произведут» Человечество как идеальный продукт. Это «метафизическо-утопическое основание» поощряет тоталитарные пра­вительства требовать для осуществления своих «глобальных экспери­ментов» неограниченной внешней экспансии в пределе установления всеобщего господства над всей территорией Земного Шара.

Как моральное осуждение, так и правовое наказа­ние предполагают базовое соглашение: преступник может быть судим уже потому, что он участвует в consensus iuris. И даже закон, ниспос­ланный Богом, может быть признан людьми лишь при условии, если они как-то его понимают и признают его юрисдикцию».

С точки зрения Ханны Арендт, пренебрежительное отношение тоталитарных режимов к юридическому консенсусу порождает произ­вол, беззаконие и страх, ибо, навязывая свою волю в обход соблюдения позитивных законов, их идеологи и вожди обещают установить спра­ведливость на земле, но не на основе конституции, предполагающей consensus iuris, а на основе законов Природы и Истории, которые они превращают в высший сакральный идеал. В тоталитарных режимах сам термин «закон» изменяет свой смысл: он уже не регулирует то, что и как существует в реальной действительности, а скорее направлен на реализацию того, чего еще нет и что только должно возникнуть в ре­зультате «титанической воли» участников тоталитарного движения, строящих «светлое будущее» не спонтанно и не хаотично, а планомер­но и сознательно, опираясь на незыблемые законы Природы или Истории под водительством партий и ее вождей, путем мобилизаций масс, подстегиваемых террором. Если легальность, как пишет Ханна Арендт, является сущностью антитоталитарного правительства, а нелегальность присуща тираническому режиму, то террор - это способ осуществления тоталитарного господства.

Террор и угроза его применения - главные средства осуществле­ния законов тоталитарного движения, а его высшее назначение - мак­симальное содействие силам Природы или Истории свободно, с наи­большей эффективностью воплощаться в Человечестве. А если на этом пути возникают какие-либо препятствия, то никакие ссылки на объек­тивные причины или субъективные факторы не должны служить пред­логом для быстрой и эффективной расчистки завалов, ведущих к пол­ному торжеству этих законов, осуществляющихся железной волей класса-гегемона или высшей расы. Истолкование тоталитарного дви­жения как выражения неодолимой поступи истории превращает поня­тия вины и невинности в простые фикции: виновный - это просто- напросто тот, кто осмелился встать на пути природного и историческо­го процесса, который уже вынес свой неумолимый приговор «низшим расам», «неприспособленным к жизни индивидумам», «умирающим классам» или «обреченным на гибель народам». Террор приводит в исполнение этот приговор, и перед его судом все подозреваемые - субъективно невиновны: убиваемые невиновны, потому что они ничего не сделали против системы, а их убийцы - невиновны, ибо они всего лишь простые исполнители смертного приговора, вынесенного высшим трибуналом. Даже сами руководители движений и представители вла­сти не осмеливаются утверждать, что они - гении мудрости или свето­чи справедливости. Все, на чем они настаивают, - это направление дви­жения по руслу внутренне присущего ему закона. Террор является «оп­равданным», если закон есть движение некой сверхестественной силы - Природы или Истории. При этом между идейными вдохно­вителями умерщвления «низших рас» или «умирающих классов» и их физическими исполнителями существует своеобразное «разделение труда», весьма удобное для смягчения возможных угрызений совести. Идейный вдохновитель обычно пытается «смягчить» свою вину тем, что он не есть исполнитель. Палач «оправдывает» свое «деяние» тем, что он не есть вдохновитель. Первый полагает, что его руки «чисты», а второй убеждает себя в том, что его совесть «спокойна». Каждый пыта­ется обезопасить себя и приписать ответственность другому, сняв с себя вину за совершенные им преступления, как это, кстати сказать, наглядно продемонстрировало поведение многих нацистских преступ­ников на Нюренбергском суде.

Террор как приведение в исполнение закона тоталитарного дви­жения, чья высшая цель - не благополучие конкретных людей и не ин­терес отдельно взятого человека, а «выделка» и совершенствование всего человечества, осуществляет выбраковку нездоровых особей ради торжества вида как тотальной целостности, жертвует отдельными его представителями во имя чистоты или здоровья всего общественного организма.

Поскольку, заключает Ханна Арендт, цель тоталитарных движе­ний состоит в подталкивании Природы или Истории для ускорения их движения по направлению к уже предначертанному будущему, то из этого следует, что населению тоталитарных стран заранее предназна­чена роль исполнителей или жертв этого движения. Ирония судьбы может повернуть события и так, что тот, кто сегодня истребляет непол­ноценные расы, агонизирующие классы или загнивающие народы, зав­тра сам может оказаться в роли жертвы. Тоталитарная власть постоян­но нуждается в том, чтобы подданные ее режимов находились в состоя­нии постоянной готовности как к роли исполнителей ее воли, так и к роли ее жертв. Такую двоякого рода подготовку, с точки зрения Арендт, и призвана осуществить тоталитарная идеология.

Идеология тоталитаризма

Благодаря логике, внутренне присущей этим идеям, идеологии претендуют на знание тайн всего исторического процесса: секретов прошлого, сложностей на­стоящего и неопределенностей будущего. Предполагается, что движение истории и логический процесс данного понятия соответ­ствуют друг другу, а следовательно все происходит несмотря ни на ка­кие видимые отклонения и зигзаги согласно логике идеи. А поскольку единственно возможное движение в сфере логики осуществляется пу­тем дедукции, то именно дедукция и развертывает все утверждения из постулируемых посылок.

Идеологическое мышление, как правило, склонно игнорировать опыт, ибо оно исходит из того, что за действительностью, открываемой человеку пятью органами чувств, скрывается другая, «истинная реаль­ность», которая для своего распознания требует шестого органа, и та­ким чувствилищем как раз и является идеология. Этот шестой орган возникает благодаря процессу индоктринации, суть которого - в отры­ве мышления от опыта, а также в попытке инкорпорировать в описание или объяснение событий, какими бы простыми и очевидными сами по себе они ни были, «презумпцию» подозрительности относительно сек­ретных мотивов которые, якобы, за ними скрываются. Именно это свойство идеологизированного мышления тоталитарные режимы пре­вращают в практику насаждения скрытых намерений и политических заговоров всевозможных врагов.

Поскольку идеология сама по себе не способна преобразовать ре­альность, она пытается оторвать мысль от опыта с помощью опреде­ленных методов демонстрации. Идеологизированное мышление груп­пирует и упорядочивает факты, подчиняя их логическому процессу, и исходя из принятой за аксиому посылки приходит к заранее предска­занному выводу. Данный тип мышления склонен придавать излагае­мым событиям и фактам гораздо большую последовательность и ло­гичность, нежели та, которая в действительности наблюдаются. Дар «холодного рассудка» Гитлера и «беспощадная диалектика ума» Ста­лина вполне вписываются в приведенную выше схему. Согласно такой логике, всех противников «великого советского вождя» без каких-либо доказательств, записывают в ряды старонников «умирающих классов», а все презираемые «великим фюрером» народы - в разряд «низших и неполноценных рас». За этим «логично» следует само собой напраши­вающийся вывод о том, что необходимо «помочь» Истории или Природе освободиться от этой гангрены, «удалить» зловредную опухоль из здорового природного тела или общественного организма. С точки зре­ния Ханны Арендт, отличие тоталитарных идеологий от своих предше­ственниц, коренится не столько в идее классовой борьбы и эксплуата­ции трудящихся или в осуществлении расовой селекции и обеспечении процветания германских народов, сколько в самом логическом процес­се, осуществляемом тоталитарными режимами. Согласно Сталину, ни идея, ни ораторское искусство, а именно «непреодолимая сила воздей­ствия логики» Ленина накладывает неизгладимый отпечаток на его слушателей и читателей. Сила, рождающаяся, согласно Марксу, при овладении идеи массами, коренится не только в самой идее, но и в том логическом процессе, который, как могучие щупальцы, зажимает чело­века в тиски убеждений, от которых ему уже невозможно освободить­ся. Он начинает следовать логике этой идеи и мысленно признается в поражении своих прежних взглядов, которые он отбрасывает, как лож­ные предрассудки. Самый убедительный аргумент, констатирует Ханна Арендт, которым гордился Сталин, заключается в следующем: вы не можете сказать А, не говоря Б, В и так далее, пока не придете к концу убийственного алфавита. Здесь, кажется, находится источник принуди­тельной силы логики, возникающий из собственного страха человека впасть в противоречие с самим собой. Этот страх достигал такого нака­ла, что в период большевистских репрессий их жертвы сознавались в тех преступлениях, которые они никогда не совершали.

Согласно Арендт, тоталитаризм никогда не ограничивается толь­ко внешним воздействием на гражданина через посредство органов государства. Именно благодаря специфической роли идеологии, пропа­ганды и принуждения тоталитаризм осуществляет свою власть над соз­нанием и волей народных масс изнутри, поддерживая их в состоянии постоянной мобилизации и непрерывной нацеленности на реализацию все новых и новых задач. Залог успеха тоталитарного движения - это искренность убеждений его адептов, готовых следовать установкам и призывам своих вождей даже тогда, когда это движение начинает «по­жирать» своих собственных детей. Будучи обвиненными в отступниче­стве, исключенными из партии и посаженными в тюрьмы, коммунисты сохраняют непреклонную верность своим убеждениям, изъявляют го­товность к сотрудничеству со своими преследователями и даже требу­ют для себя смертной казни, чтобы таким образом искупить свою вину, несовместимую с высоким статусом коммуниста. Фанатизм убеждений участников тоталитарного движения, особенно на начальных его эта­пах, делает их совершенно закрытыми любому аргументу разума или свидетельству опыта. Так, например, на судебном процессе по «делу» Бухарина его обвинители, члены ЦК, ставили ему в вину в числе про­чих прегрешений то, что он не был в должной мере безжалостным, не обладал твердым «сердцем» и не мог перешагнуть через «пережиток» сочувствия и сострадания к врагам партии, своим бывшим друзьям и единомышленникам .

Другая характерная черта тоталитарных движений - это культ вождя, фигура которого раздувается его фанатичными сторонниками до размеров божества, и удивительная легкость, с которой это почита­ние может потом перейти в забвение. Несмотря на титаническую рабо­ту по легитимации авторитета власти Сталина, базировавшейся на соз­дании ореола святости вокруг учения и личности Ленина, а затем пере­несение его сакральных атрибутов на идеи и личность его приемника, несмотря на невиданный размах пропагандистского аппарата по созда­нию «гениального образа вождя» и маккиавелистскую тактику заку­лисной внутрипартийной борьбы наследники Сталина сравнительно легко развенчали его культ, не прибегая при этом к принижению сакральности облика и учения Ленина. То же произошло и с Гитлером, чья фигура породила невиданный энтузиазм среди многочисленных его поклонников, и чье влияние тем не менее сразу же после разгрома на­цистской Германии было преданно почти полному и искреннему забве­нию, если не принимать во внимание деятельность сравнительно не­многочисленных неофашистских объединений.