Интуиция как законная методология

Принятие различения между компетентностью и исполнением приводит к значительному продвижению в построении синтаксических паттернов и одновременно заводит нас в бóльшие глубины эпистемологии. Фактическое содержание корпуса данных, определявшего задачу лингвиста, и способа построения паттернов, которые лингвисты должны были описывать, анализировать и объяснять, зависело в то время именно от их способности проводить различение между компетентностью и исполнением. Все подлинные высказывания являются некоторой странной смесью компетентности и исполнения; как же лингвисты могут решить, какой из услышанных отрывков вытекает из компетентности, и какой является следствием переменных исполнения или, может быть, некоторого взаимодействия того и другого?

Простой ответ – это интуиция: подлинный образ действий специалиста по синтаксису, занимающегося своим делом, выглядит примерно так. Имеется некоторый паттерн, который он в качестве специалиста по синтаксису пытается выяснить. Если взять сравнительно простой пример, предположим, что я пытаюсь формально описать распределение возвратных форм американского английского языка. Я замечаю, что существуют такие последовательности как

Я побрился

Ты побрился

Она побрилась

Они побрились.

Если я произнесу эти последовательности, обращаясь к самому себе⁸ или к другому носителю американского английского языка, а затем спрошу,

Являются ли эти предложения правильно построенными?,

то получу утвердительный ответ.

Напротив, если я произнесу следующие предложения, обращаясь к самому себе или к другим носителям языка,

*Она побрилась меня

*Они побрились его

*Вы побрились их

*Я побрился ее,

а затем задам тот же вопрос, Являются ли эти предложения правильно построенными, то на этот раз получу отрицательный ответ.

В виде второго примера я предложу носителям американского английского языка следующее предложение:

Женщина смотрела на мужчину в очках,

а затем спрошу, не двусмысленно ли это предложение – то есть не имеет ли оно более чем одно значение – то ответ будет, что это предложение может означать одно из двух: либо женщина смотрела на мужчину, который носил очки, либо женщина, носившая очки, смотрела на мужчину.

Эти суждения носителей языка примечательным образом постоянны и, что важно, независимы от уровня формального образования. Последнее различие существенно, поскольку оно позволяет исключить, что такие суждения носителей языка попросту отражают принудительные догмы, установленные грамматиками: эти несомненно благонамеренные люди не принимают во внимание подлинного использования языка.⁹

Заметим, что такие интуиции проявляют устойчивость и последовательность при всем разнообразии индивидов, крайне отличающихся друг от друга во всех отношениях, кроме того, что они бегло говорят на рассматриваемом языке. Такое свойство делает это множество интуиций идеальной основой моделирования – то есть развития явных представлений. Конечно, это составляет особую трудность для профессиональных лингвистов. Остается открытым вопрос, есть ли какие-либо другие множества различимых интуиций с тем же поразительным постоянством, какое доставляет нам наш разговорный язык.

Одним из последствий этого различения была поставленная перед лингвистами задача явно описать управляемое правилами поведение, представляемое интернализованной грамматикой. Никогда не было серьезной надежды (во всяком случае в то время), что грамматика – множество явных формальных правил порождения и понимания предложений языка – вообще может существовать, если не удастся отделить от переменных компетентности запутывающее влияние переменных исполнения. Таким образом, это различение сделало возможной некоторую идеализацию в лингвистике, имеющую много общего с идеализациями в других дисциплинах. Например, любой читатель, пытавшийся на уроках физики в средней школе удержать шар на наклонной плоскости, чтобы выполнить измерение в пределах допустимой ошибки, может понять ценность идеализации. Таково намерение, стоявшее за принятым в лингвистике различением компетентности от исполнения.

Эти суждения о естественном языке обычно называются интуитивными: едва ли этот термин может внушить эпистемологическое доверие, поскольку сам термин остается не анализированным. Хотя здесь неуместно устанавливать для лингвистики надежное эпистемологическое основание, мы рассмотрим этот вопрос несколько дальше, чтобы разрешить методологический вопрос – каким образом лингвисты в действительности занимаются своим ремеслом.¹⁰

Одним из самых отчетливых воспоминаний о времени моей (ДГ) аспирантуры (1967-1970) было поведение на нашем исследовательском семинаре моего главного профессора Эдварда Клайма, великолепного специалиста по синтаксису. Когда при рассмотрении на семинаре некоторого интересного синтаксического паттерна кто-нибудь из присутствующих предлагал предположительный контрпример, он реагировал на это, внимательно прослушав предложенный пример; затем, глубоко вздохнув и подняв глаза вверх, слегка поглаживая подбородок, он рассматривал внутренним зрением необходимые варианты, чтобы решить, составляет ли предложенный пример подлинный контрпример. Эти поиски длились в зависимости от сложности вопроса от немногих секунд до нескольких минут, между тем как все остальные, то есть студенты и аспиранты, либо выполняли параллельный поиск, либо с восхищением наблюдали, как этот искусный лингвист решал, существен ли для рассматриваемого паттерна предложенный контрпример.

Что же делал профессор Клайма? Я могу здесь только сослаться на мой собственный опыт, поскольку я сам несколько лет работал в академическом мире как профессиональный лингвист. Прежде всего, задним числом можно тривиально объяснить действия Клайма с формальной стороны – описанные движения его глаз сразу же позволяют любому наблюдателю, тренированному в НЛП, определить, что он создавал в качестве первичной исследовательской стратегии внутренние зрительные образы – на это указывали движения глаз вверх ¹¹ .

Таким образом ясно, чтó делал Клайма, чтобы определить, является ли предложенное предложение законным контрпримером – именно, что он использовал зрительные образы. Я также отчетливо вспоминаю, что непосредственно перед объявлением результата своего поиска Клайма опускал глаза вниз в позицию, указывающую, что он проверял свои ощущения по поводу результатов поиска.

Я (ДГ) могу описать мои собственные впечатления от этого процесса, как профессиональный лингвист. Если вы попросите меня решить, является ли последовательность слов американского английского языка правильно построенной или нет – что составляет одну из самых основных интуиций по поводу нашего языка – то я испытаю примерно следующее. Вначале происходит очень быстрый внутренний процесс – как правило, повторение заданного предложения в виде внутреннего диалога, чтобы убедиться, что я начинаю поиск с правильного предложения; затем следует ряд внутренних образов, обычно начинающийся с некоторой структуры абстрактного дерева; и наконец возникает кинестетическое ощущение, действительно ли это предложение имеет некоторое неврологическое соответствие с тем, что мы называем интернализованной грамматикой. Иными словами, я пытаюсь почувствовать, соответствует ли заданная последовательность некоторому законному продукту моей интернализованной грамматики (то есть ответить на вопрос, Есть ли множество цепей, активируемых этой последовательностью, или нет?)¹²

Теперь мы предложим каждому читателю самому испытать этот процесс – прочесть одно за другим следующие предложения, пользуясь внутренним диалогом или произнося их вслух, а затем заметить, как вы узнаёте, составляет ли каждое предложение правильно построенное предложение, то есть предложение американского английского языка*. В частности, обратите внимание на различные ощущения, испытываемые вами, когда вы выносите суждения о различных предложениях:

Кто говорил с Дагом и Кэтлин?

*Кто Даг и говорил с Кэлом?

Шарон сказала Кэти, чтобы она перестала говорить с собой при людях.

*Шарон сказала Кэти, чтобы они перестали говорить с собой при людях.

Эти предложения позволят читателям испытать посредством прямого контраста, каким образом лингвисты приходят к самым основным суждениям своего ремесла – то есть отвечают на вопрос, является ли некоторая произвольная последовательность правильно построенным предложением их языка, или нет.

Есть значительно более сложные случаи, допускающие последовательные суждения. Например, мы предложим читателю спросить себя, в чем состоит различие двух следующих предложений, обратив особое внимание на способ использования слова Николь¹³ :

Николь старается нравиться.

Легко нравиться Николь.