Лирическая поэзия средних веков

Поэзия вагантов

Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes — «бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится на XII-XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты. Это поэзия вольнодумная, подчас озорная, далекая от аскетических идеалов средневекового католицизма. Ее широкое распространение в ряде европейских стран свидетельствует о том, что даже в клерикальных кругах (из которых главным образом и выходили поэты-ваганты), начиная с периода раннего средневековья, неизменно жил протест против аскетического изуверства, против алчности, лицеме­рия, неправосудия и других пороков католической церкви, возглавляемой папской курией.

Среди вагантов мы находим студентов (бурсаков), переходивших из одного университета в другой, представителей низшего духовенства, клириков без определенных занятий и др. Будучи тесно связаны с традициями ученой латинской поэзии так называемого каролинг­ского Возрождения, ваганты в то же время гораздо смелее, чем каролингские поэты, идут по пути чисто светской литературы. В звучных стихах воспевают они простые радости земной жизни. Их идеал — беспечное веселье, несовместимое с постной моралью хмурых благочестивцев. Очень громко в поэзии вагантов звучат сатирические антиклерикальные ноты. Ваганты обрушиваются на многочисленные пороки папского Рима или же пароди­руют библейские богослужебные тексты. Нередко в поэзии вагантов слышатся отзвуки античной языческой поэзии, а также поэзии народной, особенно в песнях, восхваляющих весну, любовь и застольные радости. Вполне понятно, что церковь с глубокой неприязнью относилась к вагантам. Она не уставала всячески преследовать «вольнодумных» поэтов за то, что они посмели возвысить свой голос против пороков папской курии, а также в противовес аскетической догме восславить радости здешнего земного мира.

Интересно отметить, что из латинских застольных песен вагантов впоследствии сло­жились многочисленные студенческие песни, например «Gaudeamus igitur» и др.

 

Garmina burana

Составленное в первой четверти XIII в. большое собрание латинских стихотворений — лирических и эротических, дидактических и сатирических, в том числе пародий и культовые тексты,— дает наиболее яркое представление о характере и направленности вагантской поэзии. О том, что собрание составлено в Германии, свидетельствуют сопровождающие некоторые латинские стихотворения строфы на раннем средне верхненемец­ком языке. Сборник «Carmina burana» назван его первым издателем Шмеллером (1847) по месту нахождения рукописи (Бенедиктинский монастырь в Beuren).

 

ОРДЕН ВАГАНТОВ

«Эй,— раздался светлый зов,

началось веселье!

Поп, забудь про часослов!

Прочь, монах, из кельи!»

Сам профессор, как школяр,

выбежал из класса,

ощутив священный жар

сладостного часа.

Будет ныне учрежден

наш союз вагантов

для людей любых племен,

званий и талантов.

Все — храбрец ты или трус,

олух или гений -

принимаются в союз

без ограничений.

«Каждый добрый человек,—

сказано в уставе,—

немец, турок или грек

стать вагантом вправе».

Признаешь ли ты Христа,—

это нам не важно,

лишь была б душа чиста,

сердце не продажно.

Все желанны, все равны,

к нам вступая в братство,

невзирая на чины,

титулы, богатство.

 

Наша вера — не в псалмах!

Господа мы славим

тем, что в горе и в слезах

брата не оставим.

Кто для ближнего готов

снять с себя рубаху,

восприми наш братский зов,

к нам спеши без страху!

Наша вольная семья —

враг поповской швали.

Вера здесь у нас — своя,

здесь — свои скрижали!

Милосердье — наш закон

для слепых и зрячих,

для сиятельных персон

и шутов бродячих,

для калек и для сирот,

тех, кто в день дождливый

палкой гонит от ворот

поп христолюбивый;

для отцветших стариков,

для юнцов цветущих,

для богатых мужиков

и для неимущих,

для судейских и воров,

проклятых веками,

для седых профессоров

с их учениками,

для пропойц и забулдыг,

дрыхнувших в канавах,

для творцов заумных книг,

правых и неправых,

для горбатых и прямых,

сильных и убогих,

для безногих и хромых

и для быстроногих.

для молящихся глупцов

с их дурацкой верой,

для пропащих молодцов,

тронутых Венерой,

для попов и прихожан,

для детей и старцев,

для венгерцев и славян,

швабов и баварцев.

От монарха самого

до бездомной голи —

люди мы, и оттого

все достойны воли,

состраданья и тепла

с целью не напрасной,

а чтоб в мире жизнь была

истинно прекрасной.

Верен богу наш союз

без богослужений,

с сердца сбрасывая груз

тьмы и унижений.

Хочешь к всенощной пойти,

чтоб спастись от скверны?

Но при этом, по пути,

не минуй таверны.

 

Свечи яркие горят,

Дуют музыканты:

То свершают свой обряд,

Вольные ваганты.

Стены ходят ходуном,

пробки — вон из бочек!

Хорошо запить вином

лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

коль душа свободна,

а свободная душа

господу угодна.

Не прогневайся, господь!

Это справедливо,

чтобы немощную плоть

укрепляло пиво.

Но до гробовой доски

в ордене вагантов

презирают щегольски

разодетых франтов.

Не помеха драный плащ,

чтоб пленять красоток,

а иной плясун блестящ даже

без подметок.

К тем, кто бос, и к тем, кто гол,

будем благосклонны:

на двоих — один камзол,

даже панталоны!

Но какая благодать,

не жалея денег,

другу милому отдать

свой последний пфенниг!

Пусть пропьет и пусть проест,

пусть продует в кости!

Воспретил наш манифест

проявленья злости.

В сотни дружеских сердец

верность мы вселяем,

ибо козлищ от овец

мы не отделяем.

 

Перевод Л.Гинзбурга

 

НИЩИЙ СТУДЕНТ

Я — кочующий школяр...

На меня судьбина

свой обрушила удар,

что твоя дубина.

Не для суетной тщеты,

Не для развлеченья —

из-за горькой нищеты

бросил я ученье.

На осеннем холоду,

лихорадкой мучим,

в драном плащике бреду

под дождем колючим.

В церковь хлынула толпа,

долго длится месса,

только слушаю попа

я без интереса.

К милосердию аббат

паству призывает,

а его бездомный брат

зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

мне свою сутану,

и тогда я наконец

мерзнуть перестану.

А за душеньку твою

я поставлю свечку,

чтоб господь тебе в раю

подыскал местечко.

Перевод Л.Гинзбурга

Поэзия трубадуров

В XI - XII вв. Прованс переживал большой экономический и культурный подъем. Именно в Провансе при дворах феодальных сеньоров впервые возникла куртуазная по­эзия, представлявшая собой характерное выражение новой, светской рыцарской культу­ры, которая требовала от феодальной аристократии «куртуазного» (изысканного, вежли­вого) поведения, воспитанности и умения служить «прекрасным дамам». Культ дамы за­нимает центральное место в творчестве провансальских поэтов — трубадуров (от прованс. trobar — находить, изобретать, сочинять), среди которых преобладали рыцари и представители феодальной знати. Певец признавал себя вассалом дамы, которой обычно являлась замужняя женщина, жена его сеньора. Он воспевал ее достоинства, красоту и благородство; он прославлял ее господство и «томился» по недосягаемой цели. Его «лю­бовь» была неотделима от «страдания», но это было «сладостное» страдание. Конечно, во всем этом было много условного, куртуазное «служение» зачастую оказывалось лишь проявлением придворного этикета. Однако нередко за условными формами рыцарского служения таилось неподдельное индивидуальное чувство, которое в условиях феодального быта, когда заключение брака основывалось на материальных, сословных и фамильных интересах, могло найти себе выражение лишь за пределами брачных отношений.

 

В качестве лирики индивидуального чувства поэзия провансальцев проторяла путь поэзии «Нового сладостного стиля» (см. раздел «Итальянская литература») и лирике охи Возрождения. Возникла поэзия трубадуров, видимо, из народных провансальских «водных песен, широко разрабатывавших любовную тему. На связь с народной поэзией указывают, например, обычные в лирике трубадуров «природные зачины» (описание ни, возрождающейся природы). Однако со временем поэзия трубадуров далеко отошла от простоты и безыскусственности народной песенной лирики. Трубадуры хотели виртуозами стиха. Они умножали строфические формы, большое внимание уделяли искусству рифмовке. По словам А. С. Пушкина, «поэзия проснулась под небом полуденной Франции — рифма отозвалась в романском языке, сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов… Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее все возможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы» («О поэзии классической и романтической», 1825). Результатом этого явилась большая вычурность провансальской поэзии, чрезмерное нагнетание стихотворной формы при известной ограниченности поэтического содержания. Зародившись в конце XI в., поэзия трубадуров наивысшего расцвета достигла в XII веке. В начале XIII в. начался ее упадок, усугубленный так называемыми альбигойскими войнами (1209 — 1229), приведшими к завоеванию Прованса французскими феодалами.

Важнейшими жанрами, культивировавшимися трубадурами XI—XIII вв., являются

• кансона (или канцона) (cansos или chansons) — песня, ограниченная в своей тематике любовными или религиозными темами и отличающаяся изысканным и сложным строением строфы, соединяющей часто стихи различной длины;
• сирвента (sirventes) — строфическая песня, разрабатывающая темы политические или общественные, а также часто содержащая личные выпады поэта против его врагов;
• плач (planh), приближающийся к сирвенте, выражает печаль поэта по поводу смерти какого-либо важного сеньора или близкого ему человека;
• альба (alba — «утренняя заря») — строфическая песня, рисующая расставание влюбленных утром, после тайного свидания; часто альба получает форму диалога;

• пасторела (pastorela или pastoreta) — лирическая пьеса, изображающая

встречу рыцаря с пастушкой и их спор; чаще всего пасторела представляет стихотворный диалог, которому предпослано небольшое введение, описывающее ситуацию встречи;

• тенсона (tensos — «спор» или joe pastitz - «разделенная игра», или partimens — «раздел») является стихотворным диалогом двух поэтов и представляет собой диспут на темы любовные, поэтические или философские;
• баллада (balada) — плясовая песня, обычно сопровождаемая припевом.

Формы провансальской лирики отличаются большой изысканностью; стих построен на определенном числе слогов и ритмическом движении, создаваемом распределением ударений (чаще всего встречается ямбический ход); рифма — притом рифма точ­ная — обязательна, причем она может связывать между собой как стихи одной строфы, так и соответствующие стихи разных строф; строфика необычайно разнообразна, число стихов в строфе и строф в стихотворении не ограничено никакими правилами.

Большая часть лирических произведений, дошедших до нас, приписывается опреде­ленным трубадурам; в общем рукописи сохранили около 500 имен, из них около 40 — наиболее знаменитых. Однако о большей части этих поэтов не сохранилось точ­ных сведений: так называемые биографии трубадуров, которые начинают составляться в XIII в., представляют в значительной своей части художественный вымысел.

 

БАЛЛАДА

Анонимная песня XII века

 

Все цветет! Вокруг весна!

Эйя! —
Королева влюблена

Эйя! —
И, лишив ревнивца сна,

Эйя!—

К нам пришла сюда она,

Как сам апрель, сияя.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Ею грамота дана,

—Эйя! —

Чтобы, в круг вовлечена,

— Эйя! —

Заплясала вся страна

—Эйя! —

До границы, где волна

О берег бьет морская.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от пас!

Мы резвый затеяли пляс!

Сам король тут, вот те на!

Эйя! —
Поступь старца неверна,

Эйя! —
Грудь тревогою полна,

Эйя! —
Что другому суждена
Красавица такая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Старца ревность ей смешна,

Эйя! —
И любовь его скучна,

Эйя! —
В этом юноши вина,

Эйя! —

У красавца так стройна.

Осанка молодая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Хороша, стройна, видна,—

—Эйя!—
Ни одна ей не равна
Красавица другая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

 

Перевод В.Дынник

 

Маркабрюн

Вымышленные биографии подчеркивают неаристократический характер поэтических произведений, связанных с именем этого трубадура (около 1140-1185); особенно характерно для него отрицательное отношение к куртуазному служению даме, как к делу безнравственному и постыдному.

ПАСТОРЕЛА

Встретил пастушку вчера я,

Здесь, у ограды, блуждая.

Бойкая, хоть и простая,

Мне повстречалась девица,

Шубка на ней меховая

И кацавейка цветная,

Чепчик — от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я:

- Милочка! Буря, какая!

Вьюга взметается злая!

Дон! — отвечала девица,—

Право, здорова всегда я,

Сроду простуды не зная.

Вьюга пускай себе злится!

- Милочка! Лишь за цветами

Шел я, но вдруг будто в раме

Вижу вас между кустами.

Как хороши вы, девица!

Скучно одной тут часами,

Да и не справитесь сами —

Стадо у вас разбежится!

—Дон! Не одними словами,
Надо служить и делами
Донне, восславленной вами.
Право,— сказала девица,—
Столько забот со стадами!

С вами пустыми речами

Тешиться мне не годится.

—Милочка, честное слово,
Не от виллана простого,

А от сеньора младого

Мать родила вас, девица!

Сердце любить вас готово,

Око все снова и снова

Смотрит — и не наглядится.

—Дон! Нет селенья такого,
Где б не трудились сурово
Ради куска трудового.
Право,— сказала девица,—

Всякий день, кроме седьмого

— Дня воскресенья святого,

Должен и рыцарь трудиться.

—Милочка, феи успели
Вас одарить с колыбели,—
Но непонятно ужели
Вам, дорогая девица,

Как бы вы похорошели,

Если с собой бы велели

Рядышком мне приютиться!

—Дон! Те хвалы, что вы пели,
Слушала я еле-еле,—

Так они мне надоели!

Право,— сказала девица,—

Что бы вы там ни хотели,

Видно, судьба пустомеле

В замок ни с чем воротиться!

—Милочка, самой пугливой,
Даже и самой строптивой,
Можно привыкнуть на диво

К ласкам любовным, девица;

Судя по речи игривой,

Мы бы любовью счастливой

С вами могли насладиться.

—Дон! Говорите вы льстиво,
Как я мила и красива,

Что же, я буду правдива;

Право,— сказала девица,—

Честь берегу я стыдливо,

Чтоб из-за радости лживой

Вечным стыдом не покрыться.

—Милочка! Божье творенье
Ищет везде наслажденья,

И рождены, без сомненья,

Мы друг для друга, девица!

Вас призываю под сень я,—

Дайте же без промедленья

Сладкому делу свершиться!

—Дон! Лишь дурак от рожденья
Легкой любви развлеченья
Ищет у всех в нетерпенье.
Ровню пусть любит девица.
Исстари общее мненье:

Если душа в запустенье,

В ней лишь безумство плодится.

Милочка! Вы загляденье!
Полно же без сожаленья
Так над любовью глумиться,

Дон! Нам велит Провиденье:
Глупым — ловить наслажденье,

Мудрым — к блаженству

стремиться!

Перевод В.Дынник

 

Джауфре Рюдель

Мотив «Любви издалека», проходящей через лирику этого знатного трубадура (около 1140-1170, происходил из рода графов Ангулемских и владел княжеством Блая), послужил основанием для создания легенды о любви Джауфре к Мелисанде – графине Триполитанской (графство Триполитанское существовало от 1103 до 1200г.). Эта легенда разрабатывается и в вымышленных биографиях.

 

КАНСОНА

 

Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека,

Зато и мучает сильней

Меня любовь издалека.

И вот уже отрады нет,

И дикой розы белый цвет,

Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, Царь царей

Пошлет в любви издалека,

Но тем моей душе больней

В мечтах о ней — издалека!

Ах, пилигримам бы вослед,

Чтоб посох страннических лет

Прекрасною замечен был.

Что счастья этого полней —

Помчаться к ней издалека,

усесться рядом, потесней,

Чтоб тут же, не издалека,

Я в сладкой близости бесед,

И друг далекий, и сосед,

Прекрасной голос жадно пил!

Надежду в горести моей

Дарит любовь издалека,

Но грезу, сердце, не лелей –

К ней поспешишь издалека.

Длинна дорога – целый свет,

Не предсказать удач иль бед,

И будь, как бог определил!

Всей жизни счастье — только с ней,

С любимою издалека.

Прекраснее найти сумей

Вблизи или издалека!

Я бы, огнем любви согрет,

В отрепья нищего одет,

По царству сарацин бродил.

Молю, о тот, по воле чьей

Живет любовь издалека,

Пошли мне утолить скорей

Мою любовь издалека!

О, как мне мил мой сладкий бред:

Светлицы, сада больше нет —

Все замок Донны заменил!

Слывет сильнейшей из страстей

Моя любовь издалека,

Да, наслаждений нет хмельней,

Чем от любви издалека!

Одно молчанье — мне в ответ,

Святой мой строг, он дал завет,

Чтоб безответно я любил.

Одно молчанье — мне в ответ.

Будь проклят он за свой завет,

Чтоб безответно я любил!

Перевод В.Дынник

 

Бертран де Борн

Три приводимые пьесы связываются с именем Бертрана де Борна, небогатого лимузинского барона (около 1140—1215; расцвет творчества между 1180—1195), видного поэта своего времени. Будучи типичным представителем феодально-рыцарских кругов, Бертран де Борн принимал деятельное участие в феодальных распрях, прославлял войну, а также не скрывал своей ненависти к крестьянам и горожанам. Вымышленные биогра­фии объединяют вокруг его имени ряд легенд, приписывающих ему едва ли не руководя­щую роль в войнах его времени, в частности в войнах короля английского Генриха II Плантагенета со своими сыновьями. Эта вымышленная биография вдохновила и Данте, поместившего Бертрана де Борна, «ссорившего короля-отца с сыном», в ад («Божест­венная комедия», песнь 28-я «Ада»).

 

 

СИРВЕНТА

Мужики, что злы и грубы,

На дворянство точат зубы,

Только нищий мне любы!

Любо видеть мне народ

Голодающим, раздетым,

Страждущим, не обогретым –

Пусть мне милая солжет,

Ежели солгал я в этом!

Нрав свиньи мужик имеет,

Жить пристойно не умеет,

Если же разбогатеет,

То безумствовать начнет.

Чтоб вилланы не жирели,

Чтоб лишения терпели,

Надобно из года в год

Всех держать их в черном теле.

Кто своих вилланов холит,

Их ни в чем не обездолит

И им головы позволит

Задирать,— безумен тот.

Ведь виллан, коль укрепится,

Коль в достатке утвердится,

В злости равных не найдет,—

Все разрушить он стремится.

Если причинят виллану

Вред, увечье или рану,

Я его жалеть не стану,—

Недостоин он забот.

Если кто о нем хлопочет,

Он тому помочь не хочет,

Хоть немножко, в свой черед,

Злобой он себя порочит.

Люд нахальный, нерадивый,

Подлый, скаредный и лживый,

Вероломный и кичливый!

Кто грехи его сочтет?

Он Адаму подражает,

Божью волю презирает,

Заповедей не блюдет.

Пусть господь их покарает!

Перевод А.Сухотина

 

ПЛАЧ

Наш век исполнен горя и тоски,

Не сосчитать утрат и грозных бед.

Но все они ничтожны и легки

Перед бедой, которой горше нет,—

То гибель Молодого Короля.

Скорбит душа у всех, кто юн и смел,

И ясный день как будто потемнел,

И мрачен мир, исполненный печали.

Не одолеть бойцам своей тоски,
Грустит о нем задумчивый поэт,
Жонглер забыл веселые прыжки,—
Узнала смерть победу из побед,
Похитив Молодого Короля.

Как щедр он был! Как обласкать умел!

Нет, никогда столь тяжко не скорбел

Наш бедный век, исполненный печали.

Так радуйся, виновница тоски,

Ты, смерть несытая! Еще не видел свет

Столь славной жертвы злой твоей руки,-

Все доблести людские с юных лет

Венчали Молодого Короля.

И жил бы он, когда б господь велел,—

Живут же те, кто жалок и несмел,

Кто предал храбрых гневу и печали.

В наш слабый век, исполненный тоски,
Ушла любовь — и радость ей вослед,
И люди стали лживы и мелки,

И каждый день наносит новый вред,

И нет уж Молодого Короля...

Неслыханной отвагой он горел,

Но нет его — и мир осиротел,

Вместилище страданья и печали.

Кто ради нашей скорби и тоски
Сошел с небес и, благостью одет,

Сам смерть приял, чтоб, смерти вопреки,

Нам вечной жизни положить завет,—

Да снимет с Молодого Короля

Грехи и вольных, и невольных дел,

Чтоб он с друзьями там покой обрел,

Где нет ни воздыханья, ни печали!

 

Ук де ла Баккалариа

 

АЛЬБА

 

Вместо нежного привета

Ей, царице всех услад,

Чтоб забыться, песнь рассвета

Я сложу на новый лад.

Лунный свет забрезжил где-то,

В птичьих трелях дремлет сад,-

Так мне тяжко бденье это,

Что заре я был бы рад.

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Хоть Евангельем осмелюсь

Я поклясться: ни Андрей,

Ни Тристан ни Амелис

Даме не были верней.

Строки «Pater noster» пелись

Наново душой моей:

«Господи, Qui es in coelis»

Дай увидеться мне с ней!»

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Среди гор, в морской стихии

Не умрет любовь моя,

И, наветчики лихие,

Верить вам не буду я!

Провожу уныло дни я,

Без еды и без питья.

К ней от стен Антиохии

В смертный час помчался б я!

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Брал я с бою замок грозный,

Мне не страшен был медведь,

Леопард неосторожный

Попадал мне часто в сеть,—

Пред любовью же ничтожна

Мощь моя досель и впредь:

Трепет сердца невозможно

Ни унять, ни одолеть!

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Перевод В.Дынник