СС И НЕМЕЦКОЕ ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ 7 страница

Этот поступок Бехера вызвал у Айхмана приступ ненависти. Будучи выходцем из рядов мелкой буржуазии, Айхман понимал, что, несмотря на эсэсовскую форму и важность выполняемых им задач, он оставался второстепенной фигурой. Бехер же, сын коммерсанта, вращался в высших кругах гамбургского общества, имел друзей среди феодалов и любителей конного спорта, представляя в данный момент «рейхсфюрера СС в лайковых перчатках». За предоставление свободы евреям он получал хорошие деньги.

Бехер поддерживал переписку с самим Гиммлером, подписываясь: «Преданный рейхсфюреру СС Бехер», и мог звонить ему напрямую. Поэтому Кастнер решил заинтересовать его идеей «образцового поезда». В конце июня Бехер вылетел к Гиммлеру и получил указание вступить в контакт с представителями «Ваада» вместо Айхмана. Возвратившись, он вплотную занялся этим проектом, потребовав однако выплаты 1000 долларов за каждого выезжавшего еврея, как только они попадут в страну назначения. Кастнер дал свое согласие, и 30 июня поезд с 1684 евреями выехал из Будапешта.

Но Айхман не смирился и приказал изменить маршрут этого поезда, направив его в концентрационный лагерь Берген‑Бельзен. Гиммлер в этот момент резко изменил свое поведение, так как в англо‑американской прессе прошли сообщения о миссии Бранда и договоренности о получении немцами грузовых автомашин в обмен на предоставление свободы евреям. В заключение в статьях высказывалось мнение, что ни еврейские организации, ни правительства западных держав‑союзников на это не пойдут. С триумфом Айхман заявил представителям «Ваада», что находящиеся в Берген‑Бельзене евреи через неделю будут отправлены в Аушвитц, "где попадут на «мельницу».

Неожиданно в Будапешт возвратился Бранд, правда, ни о чем не договорившийся с всемирной еврейской организацией. Кастнер и Бисс обратились к Бехеру с просьбой воспрепятствовать действиям Айхмана, но тот, почуяв изменение в настроении и поведения рейхсфюрера СС, им отказал.

Помог им однако Клагес, который предложил Биссу составить меморандум с новыми финансовыми предложениями и направил его Гиммлеру. Бисс потом вспоминал: «26 июля 1944 года Клагес сообщил мне, что меморандум воспринят в Берлине благосклонно, и Гиммлер дал распоряжение приостановить депортацию евреев из Венгрии».

Так был достигнут первый успех.

Услышав об этом, воспрянул духом и Бехер, снова вылетевший к Гиммлеру. Шеф СС разрешил немедленный выезд пятистам евреям из «образцового поезда» за границу, а о финансовых условиях выезда остальных Бехер должен был договориться с представителями еврейско‑американской организации «Американский объединенный распределительный комитет» в Швейцарии, Наконец‑то Гиммлер увидел, что дверь для начала переговоров с западными державами слегка приоткрылась. Америка в его представлении являлась средоточием мирового еврейства, а посему этот комитет открывал прямую дорогу в Белый дом в Вашингтоне, что обеспечивало возможность заключения сепаратного мира с западными союзниками. Руководство «Ваада» поддерживало эту его бредовую идею, ссылаясь на президента Рузвельта как на своего покровителя.

Руководство СС старалось с помощью своих еврейских помощников пошире открыть дверь на Запад. Клагес, в частности, говорил Биссу, что речь идет не только о спасении нескольких сот тысяч евреев. «Переговоры, — писал он, — могут явиться прологом событий международного исторического характера».

Первые же контакты Бехера с представителем «объединенного комитета» — банкиром Сали Майером 21 августа 1944 года в приграничном городке Санкт‑Маргаретене показали, что еврейские организации не пойдут на сделку с поставкой грузовых автомашин. К тому же Майер, заявил, что переговоры возможны только тогда, когда Гиммлер официально объявит о конце компании по истреблению евреев и освободит всех пассажиров «образцового поезда».

Доклада Бехера Гиммлеру было бы вполне достаточно, чтобы прекратить переговоры. Но оберштурмбанфюрер СС приукрасил позицию Майера, в результате чего колеблющийся, сомневающийся и боязливый Гиммлер не сделал такого шага. Проникся ли Бехер беспокойством о судьбе евреев или же поверил в возможность заключения сепаратного мира без Гитлера, неизвестно, но факт остается фактом: он продолжал подыгрывать ваадавцам.

Во время очередной встречи с Майером адъютант Бехера, гауптштурмфюрер СС Макс Грюзон, по его подсказке стал чуть ли не умолять швейцарского банкира пойти на некоторые уступки. Но тот не сделал никаких конкретных предложений. Бехер уже посчитал свою миссию провалившейся, когда в конце сентября пришло сообщение о том, что президент США Франклин Рузвельт назначил лидера квакеров Росвелла МакКлеллана своим личным представителем на этих переговорах.

Свершилось то, о чем Гиммлер мечтал долгое время, и он отреагировал немедленно, сообщив представителям «Ваада» 30 сентября, что им отдано распоряжение об окончании «акций» в Аушвитце. В середине октября он разрешил выезд оставшимся в «образцовом поезде» евреям в Швейцарию, не дожидаясь решения вопроса об установлении платы за них.

После этого МакКлеллан пожелал встретиться с Бехером, и американский посланник в Берне обратился к швейцарским властям о выдаче въездной визы для представителя Гиммлера. 5 ноября они встретились в цюрихской гостинице «Савой». По этому поводу историк Бисс писал: «В качестве самого важнейшего результата контактов с нами Гиммлер тогда рассматривал именно эту встречу, поскольку она произошла вопреки решению союзников не вести никакие переговоры с немцами, за исключением вопроса о безоговорочной капитуляции, и притом совместно. Рассматривая ее с чисто формальной стороны, можно считать встречу как нарушение тегеранских договоренностей, так как там союзники вместе со Сталиным приняли решение об абсолютном бойкоте третьего рейха».

Однако надежды, которые Гиммлер и Бехер возлагали на начавшиеся переговоры, не оправдались. Хотя Гиммлер отозвал из Венгрии Айхмана и в конце декабря в Швейцарию прибыли последние пассажиры пресловутого поезда, переговоры были прерваны, так как еврейские организации не захотели оплачивать подобные жесты Гиммлера деньгами и товарами. Тем не менее переговоры способствовали укреплению антигитлеровских настроений у Гиммлера.

Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг прекрасно понимал, что, используя еврейских заложников, можно завести связи с лагерем союзников. Поэтому он стал нащупывать контакты с видными евреями за рубежом и вышел на братьев Штернбухов, представлявших в Швейцарии союз американских раввинов. Им он также предложил освобождение евреев, находящихся на территориях, подвластных Гиммлеру. Через Штернбухов Шелленберг связался с бывшим швейцарским президентом доктором Жаном Марией Музи, который, исходя из чувства гуманности, решился принять участие в игре, предложенной бригадефюрером СС.

В начале октября 1944 года Музи заявил о своем согласии выехать в Германию, чтобы встретиться с Гиммлером для ведения переговоров о судьбе евреев. Неподалеку от Вены они встретились. Проявив сначала некоторую нерешительность, Гиммлер все же выразил согласие на выезд в Швейцарию евреев, находящихся в местах лишения свободы на территориях, контролируемых Германией. Присутствовавший на их встрече Шелленберг в своих мемуарах пишет, что Гиммлер сразу же отдал распоряжение начальнику главного управления имперской безопасности Кальтенбруннеру об улучшении условий жизни для евреев, пребывающих в концентрационных лагерях. Бехер, ныне оптовый торговец зерновыми в Бремене, подтверждает это высказывание Гиммлера. «Немедленно запрещаю ликвидацию евреев, — заявил шеф СС, — в любой форме и приказываю организовать уход за больными и слабыми».

Независимо от того, кто или что побудило Гиммлера отдать подобное распоряжение, оно послужило основой для конфликта его с Гитлером. Ведь СС проигнорировала требование фюрера о завершении еврейского вопроса независимо от военного положения Германии. Генрих Гиммлер сделал первый шаг, отдаливший его от божества. А Шелленберг в свою очередь решил воспользоваться шансом окончательно разорвать связь между диктатором и шефом СС и полиции. Усилия Шелленберга поддержал Керстен, к которому обратилось шведское правительство с просьбой помочь ему выйти из затруднительного внешнеполитического положения.

Чтобы избежать давления, оказываемого союзниками, требовавшими вступления Швеции в войну на стороне антигитлеровской коалиции, шведы решили предпринять своеобразную спасительную акцию. Швеция заявила о своей готовности снабжать узников концентрационных лагерей продуктами питания и размещать у себя освобождаемых заключенных. Предложение шведского министерства иностранных дел Гиммлер однако отклонил. Тогда был задействован Керстен, живший в то время в Стокгольме. И он принялся обрабатывать своего бывшего пациента. 8 декабря 1944 года во время их встречи в шварцвальдском Триберге Гиммлер согласился собрать всех скандинавских заключенных в сборном лагере Нойенгамме под Гамбургом. Питание и обеспечение их всем необходимым брал на себя шведский Красный Крест. Было обусловлено освобождение 1000 голландок, 800 француженок, 500 полячек, 400 бельгиек и по 50 датчанок и норвежек, которых должны были вывезти оттуда на шведских автобусах.

Министр иностранных дел Швеции Гюнтер, поблагодарив Керстена, просил 1 января 1945 года передать рейхсфюреру СС о готовности шведской стороны.

Но торопиться шведы не стали, видимо, рассчитывая, что стремительное развитие событий снимет необходимость их участия в этой акции. По прошествии месяца Гюнтер проинформировал Керстена, что транспортировкой заключенных займется племянник шведского короля, граф Фольке Бернадотт, вице‑президент шведского Красного Креста.

Но и тот прилетел в осажденный и горевший Берлин, приземлившись на аэродроме Темпельхоф, лишь 16 февраля 1945 года. Его встретил Вальтер Шелленберг, сопровождавший графа на протокольную беседу с Кальтенбруннером.

Бернадотту скоро стало ясно, что Шелленберг преследовал главную цель — вовремя покинуть тонущий корабль. Впоследствии он отмечал в своих мемуарах, что «чувствовал к этому человечному нацисту определенное доверие». Шелленбергу было трудно склонить шведа к своим планам. Да и Гиммлер продолжал проявлять нерешительность, зная, что Кальтенбруннер внимательно следит за шахматными ходами шефа внешней разведки. Через Фогеляйна он даже запросил диктатора, как ему следует относиться к шведу и его миссии, на что Гитлер ответил: «В тотальной войне подобными глупостями достичь ничего нельзя».

Шелленбергу долго пришлось уговаривать Гиммлера, пока тот не решился принять Бернадотта. 19 февраля они с графом навестили рейхсфюрера СС в эсэсовском госпитале в Хоэнлихене.

В самом начале встречи Гиммлер заверил обоих: «Я принес клятву на верность Адольфу Гитлеру. Как солдат и немец, я не могу ее нарушить, поэтому и не могу принять меры, противоречащие взглядам и желаниям фюрера».

Однако к концу их почти трехчасовой беседы он все же разрешил Бернадотту переправить часть скандинавских заключенных из немецких концлагерей в Норвегию и взять на себя заботу об их обеспечении и питании.

Не успел Бернадотт вылететь в Швецию, как Шелленберг стал упорно вдалбливать Гиммлеру идею о необходимости разрыва с Гитлером и окончания войны. Как отмечает историк Тревор‑Ропер, Шелленбергу удалось в определенной степени «разрушить во внутреннем восприятии Гиммлера культ Гитлера, добиваясь своего медленно и постепенно, несмотря на отчаянное сопротивление слуги божества. Он создавал у него образ коронованного второго фюрера, руководителя новой арийской Германии». В связи с этим Шелленберг предлагал направить Бернадотта в ставку генерала Эйзенхауэра с предложением о капитуляции. Возмутившийся вначале Гиммлер, все же согласился, чтобы Шелленберг взял эту инициативу на себя.

2 апреля Бернадотт снова встретился с Гиммлером. Когда того вызвали к телефону в соседнюю комнату, Шелленберг воспользовался благоприятным моментом и обратился к шведу: «Не могли ли бы вы отправиться к Эйзенхауэру, чтобы обсудить с ним возможность нашей капитуляции на Западном фронте?»

Бернадотт ответил, что «инициатива должна, по крайней мере, исходить от Гиммлера, да и то после того, как он объявит себя преемником Гитлера, распустит НСДАП и освободит всех скандинавских заключенных». В своих мемуарах он отметил, что даже не думал, что Гиммлер может согласиться на эти требования.

Но Шелленберг продолжил обработку рейхсфюрера СС, считая, что у того не оставалось никакого выбора для спасения собственной шкуры и престижа.

«Итак, вы требуете от меня, чтобы я устранил фюрера?» — спросил его Гиммлер.

«Да», — без колебаний ответил Шелленберг.

Понимая, что известие о близкой и неминуемой кончине Гитлера подбодрит Гиммлера, он направил к нему своего друга Макса де Крини, профессора медицины и директора берлинской неврологической клиники, который сказал рейхсфюреру: «Гитлер тяжело болен и близок к полному параличу, страдая от болезни Паркинсона».

После этой беседы Гиммлер заявил Шелленбергу: «Думаю, что Гитлеру уже нельзя ничем помочь».

И все же Гиммлер никак не мог пойти на решительный шаг. Видя себя в роли спасителя Германии, рейхсфюрер СС был не в состоянии освободиться от коричневого суеверия. Планируя устранение диктатора, он по‑прежнему оставался под его психологическим воздействием. Понимая, что война проиграна, Гиммлер тем не менее призывал не только народ, но и самого себя держаться до конца. 1 апреля на совещании нацистской администрации Гамбурга он заверял присутствовавших, что отсутствие единства союзников и массовое применение немецких реактивных истребителей дадут желаемую передышку. Когда же 13 апреля ему доложили, что Карл Вольф, обергруппенфюрер СС, высший эсэсовский и полицейский начальник, в Италии провел переговоры с Алленом Даллесом, американским особоуполномоченным, Гиммлер посчитал это за предательство по отношению к фюреру.

Той же ночью он вызвал к телефону своего близкого друга Вольфа и потребовал немедленно явиться к нему для объяснений.

Обергруппенфюрер СС сначала дал свое согласие, но потом послал своему шефу телеграмму, что прибыть не сможет. 14 апреля Гиммлер дважды звонил в ставку Вольфа на озере Гарда и требовал, чтобы тот немедленно прибыл к нему. Но Вольф дважды проигнорировал этот приказ, обратившись за советом к Даллесу. Американец порекомендовал ему бежать вместе с семьей в Швейцарию, где он будет недосягаем для Гиммлера. Однако бывший гвардейский офицер, главный адъютант рейхсфюрера СС, начальник его личного штаба, посвященный во все тайные дела, решился все же предстать перед Гиммлером, чтобы выяснить, что тому известно о его переговорах с союзниками.

Эта поездка могла стоить ему головы, так как он осмелился договориться с противником о капитуляции миллионной немецкой армии.

Решающее значение для Вольфа имела аудиенция у папы Пия XII в апреле 1944 года, которую ему устроил штандартенфюрер СС, историк, переводчик, офицер связи с куцей республикой Муссолини доктор Ойген Долльман, благодаря своим связям с римским обществом. Обергруппенфюрер СС произвел на папу благоприятное впечатление. На прощание, папа сказал ему: «Сколько несчастья можно было бы избежать, если бы Бог привел вас ко мне раньше. Вам предстоит трудный путь, генерал Вольф. Могу ли я дать вам и членам вашей семьи свое благословение для преодоления этого опасного пути?»

В феврале 1945 года тот же Долльман сообщил своему хорошему знакомому, фабриканту из Милана барону Луиджи Парилли, имевшему связи с влиятельными людьми Швейцарии, что командование немецкой армии в Италии заинтересовано в прекращении боевых действий. Через офицеров швейцарской секретной службы об этом узнал американский представитель Даллеса в Берне, который потребовал от немцев жеста доброй воли. Вольф тут же освободил двоих крупных руководителей итальянского партизанского движения, находившихся у него в заключении. Вслед за этим Долльман выехал в Швейцарию для установления контакта с американцами, а несколько позже и сам Вольф. 8 марта 1945 года обергруппенфюрер СС Вольф заявил о согласии немцев капитулировать в Италии. Однако офицеры вермахта, верные присяге, не спешили подписывать капитуляцию. Неделя шла за неделей, главнокомандующего немецкими войсками в Италии генерал‑фельдмаршала Кессельринга[153]сменил генерал‑полковник фон Витингхоф, но и тот боялся пойти на этот шаг.

Во время полета в Берлин Вольф размышлял, знает ли Гиммлер о его договоренностях с Даллесом, что автоматически привело бы к его аресту. 16 апреля самолет обергруппенфюрера СС приземлился вблизи Берлина, как раз в тот день, когда маршал Жуков предпринял решающий штурм немецкой столицы, открыв последнюю главу в истории третьего рейха.

Через несколько часов Вольф был у Гиммлера, но тот не решился обвинить «Вольфика» в предательстве, поручив переговорить с ним его другу юности Гебхардту.

Их разговор состоялся в гостинице «Адлон». Вольф придумал довольно убедительно звучавшую историю. Да, он вел переговоры в Швейцарии с Даллесом, но речь шла об обмене военнопленными. К тому же он действовал в соответствии с указанием фюрера во время их личной беседы в феврале 1945 года — использовать каждую возможность, чтобы противопоставить союзников друг другу.

Гиммлер с радостью воспринял эту версию, сияя от счастья, что его друг остался верен фюреру. Но в этот момент в кабинет вошел Кальтенбруннер и попросил выслушать его с глазу на глаз. Доверенное лицо только что сообщило ему, что Вольф провел переговоры с миланским кардиналом Шустером о капитуляции немецкой армии в Италии, в связи с чем южный фронт мог рухнуть в любое время. Когда Гиммлер с яростью набросился на «Вольфика», тот спокойно заявил: «Я никогда лично не вел переговоры о капитуляции с кардиналом Шустером».

Почувствовав, что его припирают к стенке, Вольф изобразил из себя обиженного и предложил всем троим вместе поехать к фюреру, чтобы там во всем разобраться. Гиммлер, побледнев, ехать к Гитлеру отказался, предложив отправить Вольфа в сопровождении Кальтенбруннера. В три часа утра 18 апреля они вошли в бункер фюрера, где встретили его, тяжелой походкой шагающего по коридору.

«Ах, это вы, Вольф, — поприветствовал его диктатор. — Хорошо. Поговорим после утреннего доклада об обстановке».

В четыре часа утра оба были вызваны к Гитлеру. Сильно возбужденный диктатор поинтересовался, почему Вольф встречался с Даллесом. Вольф напомнил, что 6 февраля в присутствии министра иностранных дел фюрер говорил о необходимости выхода на союзников, если новое секретное оружие еще не будет готово к применению, и доложил: «Мой фюрер, счастлив сообщить вам, что мне удалось через Даллеса открыть двери к американскому президенту, Черчиллю и фельдмаршалу Александеру. Прошу ваших распоряжений на дальнейшие действия».

Гитлер благосклонно воспринял интерпретацию обергруппенфюрера СС и назначил ему встречу после обеда. Во время состоявшейся затем беседы в личном бункере фюрер изложил ему свои планы на будущее, являвшиеся не чем иным, как беспочвенными иллюзиями, укрепив тем самым предположение Вольфа, что Гитлер оказался на грани безумия.

Под конец тиран посмотрел проницательно на своего посетителя, затем протянул дрожащую руку и произнес: «Ведите дальнейшие переговоры с затяжками, пытаясь добиться лучших условий. Передайте привет и наилучшие пожелания моему другу, дуче. Выражаю вам свою признательность и благодарность».

Таким образом Карл Вольф спасся. Он поспешно вылетел в свою итальянскую ставку, где 29 апреля подписал капитуляцию немецких войск. Вспоминая о том времени, штандартенфюрер СС Долльман записал в своем дневнике: «Во время отсутствия Вольфа я не находил себе места и пообещал мадонне дель Розарио поставить свечку в случае нашего спасения».

«Вольфхен» был не единственным гиммлеровским подчиненным, отошедшим от Адольфа Гитлера. Обергруппенфюреры СС Феликс Штайнер, Курт фон Готтберг и Рихард Хильдебрандт вынашивали план устранения Гитлера, чтобы положить конец войне. Даже Кальтенбруннер отправил в конце февраля штурмбанфюрера СС Вильгельма Хёттля в Швейцарию, чтобы предложить сотрудникам Даллеса сепаратную капитуляцию немцев на территории Австрии.

Когда в конце марта последнее крупное контрнаступление 6‑й танковой армии СС под командованием оберстгруппенфюрера СС «Зеппа» Дитриха в Венгрии было отбито советскими войсками, Гитлер яростно обрушился на войска СС с издевками. Генерал‑фельдмаршал Кейтель телеграфировал Дитриху распоряжение Гитлера: "Фюрер считает, что войска СС сражались не так, как этого требовала обстановка, и приказывает снять нарукавные знаки различия дивизий «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова» и «Хоэнштауфен».

Как рассказывают очевидцы, это настолько возмутило «Зеппа» Дитриха, что он собрал всех командиров дивизий, швырнул на стол телеграмму Кейтеля и заорал: «Вот благодарность за все то, что нами сделано за пять лет!»

Естественно, он проигнорировал этот приказ диктатора.

А один из командиров частей, прорвавший на наибольшую глубину фронт противника, предложил: "Нам следует взять ночной горшок, побросать в него все ордена и перевязать лентой с нашивкой дивизии «Гётц фон Берлихинген».

Это был четкий и ясный намек, хорошо понятный каждому немцу.

В душах тысяч эсэсовцев прежний мир был повержен в прах. Небольшие группы фанатиков продолжали сражаться, идя бессмысленно на смерть, основная же масса предпочла прекратить борьбу.

Французский генерал Камброн во время битвы под Ватерлоо в 1815 году, когда его гвардия, расстреляв последние патроны, была окружена британской конницей, на предложение о сдаче крикнул: «Гвардия умирает, но не сдается!»

Эти слова были взяты в обиход всеми гвардиями мира как выражение их элитарности. Охранные же отряды нацистов, имея еще боеприпасы и не попав в полное окружение противника, начали сдаваться в плен.

Гиммлер продолжал как слепой пробираться по изрезанной почве нацистского режима, влекомый то призывами Шелленберга начать, наконец, действовать, то влиянием тени фюрера из бункера. На помощь Шелленбергу пришел министр финансов граф Шверин фон Крозик, призвавший Гиммлера 19 апреля освободить Германию от безумца из имперской канцелярии и установить мир. Более того, Шелленберг вместе с бывшим предводителем «Стального шлема» Францем Зелдте подготовил для Гиммлера правительственную программу, включавшую в себя такие аспекты, как устранение Гитлера, роспуск партии, ликвидацию народных судов, переговоры о капитуляции. Когда и это не помогло побудить Гиммлера к активным действиям, Шелленберг привлек Керстена. Тот прибыл из Стокгольма в сопровождении Норберта Мазура, официального представителя международного еврейского конгресса, вечером 19 апреля и направился в свое поместье Хартцвальде.

Встреча их состоялась, однако, только под вечер следующего дня, так как 20 апреля был день рождения фюрера, и Гиммлер с утра отправился в его бункер, чтобы продемонстрировать свое уважение диктатору.

«Есть ли у вас связи с генералом Эйзенхауэром?» — спросил Гиммлер, поприветствовав Керстена.

Получив отрицательный ответ, Гиммлер предложил ему поехать к Эйзенхауэру и начать переговоры о капитуляции. Керстен, по всей видимости проинструктированный Шелленбергом, указал на графа Бернадотта, являвшегося официальным лицом и способного войти в контакт с американцами.

Когда же Бернадотт, приглашенный Шелленбергом, оказался на следующий день в кресле напротив Гиммлера, мужество снова покинуло шефа СС.

«Военное положение весьма серьезное», — только и сказал он, не упомянув ни оловом об Эйзенхауэре.

Удивленный швед уехал.

Последнюю свою надежду Гитлер возлагал на СС. Склонясь с лупой над картой, он бормотал: «Штайнер, Штайнер!» Дрожащий его палец уткнулся в северо‑восточное предместье Берлина, где находился обергруппенфюрер и генерал войск СС Феликс Штайнер с остатками разгромленных частей. От «армейской группы Штайнера» фюрер ожидал освобождения полуокруженного Берлина.

21 апреля Гитлер приказал Штайнеру выступить из Эберсвальде на юг, прорвать фланг наступавших советских войск и восстановить оборонительные позиции на юго‑востоке Берлина.

«Вот вы увидите, что русские потерпят самое крупное и кровавое поражение в своей истории у стен Берлина, — нравоучительно сказал он Штайнеру. — Отход на запад воспрещен для всех без исключения подразделений. Офицеров, которые осмелятся не выполнить это распоряжение, арестовывать и расстреливать на месте. За исполнение этого приказа отвечаете головой!»

Весь день 22 апреля Гитлер ожидал начала контрудара Штайнера, но тот так и не отдал приказа на наступление. Атаковать с десятью тысячами солдат превосходящие силы противника было, по его мнению, безумием. Гитлер снова и снова запрашивал сведения о контрударе Штайнера, но военные, находившиеся в ставке и знавшие, что обергруппенфюрер СС никакого удара не нанесет, помалкивали. Лишь под вечер Гитлер узнал истину, которая поразила его как громом. Дико крича и топая ногами, он обвинил всех в предательстве и трусости — вначале его бросил в беде вермахт, а теперь и СС. Национал‑социалистская идея погублена и смысл жизни потерян. Берлин он, однако, не оставит, а умрет в своей столице. Окружавшие его люди ошеломленно смотрели на конвульсивные судороги фюрера, который, вскрикнув, мешком упал в кресло.

И что же? Кто‑либо предложил безумцу в качестве выхода из положения капитуляцию? Ничего подобного. Все пытались ему помочь и как‑то подбодрить. Гиммлер, узнавший по телефону о приступе ярости диктатора, принялся умолять его покинуть Берлин и продолжить борьбу на юге Германии. Генерал‑фельдмаршал Кейтель, генерал‑полковник Йодль, генерал Кребс поспешили на командный пункт Штайнера, чтобы просьбами, уговорами и угрозами подвигнуть его на оказание последней услуги фюреру.

«Штайнер, речь идет о вашем фюрере, который требует нанести этот удар для своего спасения!» — воскликнул генерал‑полковник Хайнрики, которого в действительности волновал лишь вопрос удержания фронта.

Кейтель угрожал своим маршальским жезлом, но Штайнер остался непоколебимым, ответив: «Нет, этого я делать не буду. Контрудар — безумие и тысячи новых смертей».

Гитлер снова ждал сообщений о Штайнере, а 27 апреля, потеряв всякую надежду, отдал приказ о смещении Штайнера и замене его генерал‑лейтенантом Холсте. Но и на этот раз Штайнер саботировал приказ фюрера, не став сдавать командования своими подразделениями генералу вермахта.

Через 24 часа статс‑секретарь министерства иностранных дел Вернер Науман принес в бункер перехваченную радистами министерства депешу корреспондента агентства Рейтер Поля Скотта Ранкина, который сообщал из Сан‑Франциско о том, что рейхсфюрер СС Гиммлер предложил западным союзникам капитуляцию Германии.

Все находившиеся в бункере словно окаменели. В это время Наумана вызвали к телефону. Возвратившись, он доложил: радио Стокгольма в последних известиях передало, что Гиммлер ведет переговоры с англо‑американским главным командованием. С губ диктатора сорвался какой‑то всхлипывающий звук: налицо были подлость и мошенничество СС. Ему стало ясно, почему Штайнер не нанес контрудар, почему эсэсовские части в Венгрии не смогли добиться успеха, почему Гиммлера постигла неудача на Висле. Все это были звенья одной громадной интриги, исходившей от человека, которого он когда‑то называл «верным Генрихом». Но кровь еще пульсировала в его венах и у него еще была сила раздавить изменников.

«Никогда предатель не станет моим преемником!» — крикнул он и, вызвав генерал‑фельдмаршала фон Грайна, отдал ему распоряжение вылететь из осажденного Берлина и во что бы то ни стало арестовать Гиммлера.

Гитлер не хотел более видеть в своем окружении ни одного эсэсовца, все они казались ему членами одной большой банды предателей. Когда он услышал, что его свояк Герман Фогеляйн самовольно покинул бункер и появился в гражданской одежде, то приказал расстрелять его во дворе имперской канцелярии.

Диктатор внес в свое завещание следующие слова: «Перед своей смертью исключаю бывшего рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера из партии и снимаю со всех государственных постов… Геринг и Гиммлер вели тайные переговоры с врагом без моего согласия и против моей воли, а также пытались взять в свои руки власть в государстве, чем нанесли стране и всему народу невосполнимый ущерб, не говоря уже о предательстве по отношению к моей личности…»

Через два дня Адольф Гитлер был мертв, Генрих же Гиммлер продолжал думать о будущем, в котором он определит судьбу Германии. Хотя союзники и отказались принять сепаратную капитуляцию немцев, рейхсфюрер СС все еще не терял надежды.

В мыслях он создал новую национал‑социалистскую партию — «объединенную национальную партию» и продумал состав послевоенного правительства, в котором даже Отто Олендорф, им долгое время недолюбливаемый, должен был занять министерский пост. Он подготовил и новую правительственную программу. Но чем более войска союзников продвигались в глубь территории рейха, тем быстрее улетучивались бредовые идеи и надежды шефа СС. Если вначале он намеревался стать фюрером послевоенной Германии, то затем был готов удовлетвориться положением второго лица в государстве после преемника Гитлера — Карла Дёница[154], для чего бежал в его ставку в Фленсбурге. Потом он был готов стать начальником полиции, а впоследствии — премьер‑министром земли Шлезвиг‑Голштиния.

Когда же рухнули остатки империи гросс‑адмирала Дёница, Гиммлер понял, что он погиб. Граф Шверин фон Крозик предостерег с трудом сохранявшего спокойствие Гиммлера, всегда призывавшего к поддержанию строжайшей дисциплины: «Недопустимо, чтобы бывший рейхсфюрер СС был задержан с фальшивыми документами и приклеенной бородкой. Вам не остается ничего другого, как явиться к британскому фельдмаршалу Монтгомери и сказать: „Это — я“, взяв на себя ответственность за своих людей».