Принцип «правления законов»

Закону, т. е. праву условному, Аристотель уделяет особое вни­мание в связи с тем, что законы являются искусственными образо­ваниями: их свойства непосредственно связаны со свойствами соз­дателя. Поэтому, строго говоря, законы как таковые существуют только в правильных формах государства, ведь закон тождествен справедливости. На это Аристотель указывает неоднократно: «Все, что установлено законом, в известном смысле справедливо» (Этика. V. 3); «закон есть нечто справедливое» (Политика. 1255а. 20). Иначе говоря, закон должен соответствовать праву-справедливости. Но вместе с тем «законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости, а если это так, то очевидно, что

законы, соответствующие правильным видам государственного уст­ройства, будут справедливыми, законы же, соответствующие откло­нениям от правильных видов, будут несправедливыми» (Политика. 1282Ь. 10). Более того, отношения властвования и подчинения от­нюдь не предполагают права. Ведь «подчинять можно и вопреки праву» (Политика. 1324b. 20).

Закон следует отличать от простого постановления народного собрания по конкретному делу — псефизмы. Но очень часто на практике происходит их отождествление. Этим особенно грешит крайняя де­мократия.

Закон имеетобщий и абстрактный характер и не учитывает частности. «Законы неизбежно приходится излагать в общей форме, человеческие же действия единичны» (Политика. 1269а. 15). Ари­стотель не считает это недостатком закона. В «Этике» он так обо­сновывает свою точку зрения: «Причина же этого заключается в том, что всякий закон — общее положение, а относительно некоторых частей нельзя дать верных общих определений. В тех случаях, когда должно дать общее положение и нельзя этого сделать вполне верно, закон держится случающегося чаще всего, причем недостаточность закона сознается. Тем не менее, закон верен, ибо ошибочность за­ключается не в самом законе или в законодателе, а в природе объекта закона. Очевидно, что таков характер человеческой деятельности» (Этика. V. 14). Данное затруднение Аристотель преодолевает, вводя понятие«правды», т. е. толкования закона. Закон должен толковаться применительно к каждому конкретному случаю так, как это сделал бы сам законодатель. Природа «правды» «заключается в исправле­нии закона в тех случаях, когда он, вследствие своей общности, не­удовлетворителен» (Этика. V. 14). «Правда» позволяет учитывать особенности каждого человека: она «заключается в том, чтобы про­щать человеческие слабости, — в том еще, чтобы иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не са­мый поступок, а намерение человека...» (Риторика. XIII).

Законы имеют в видуобщую пользу и носятпринудительный характер (Риторика. XIV; Этика. X. 10). Они теряют смысл, если никто им не подчиняется. «Ведь благозаконие состоит не в том, что ЗДконы хороши, да никто им не повинуется. Поэтому следует допустить, ^чт0 °Дин вид благозакония состоит в том, что повинуются существу-Щим законам, другой — в том, что законы, которых придержива-^я, составлены прекрасно (ведь можно повиноваться и плохо со-^авленным законам)» (Политика. 1294а. 5).

Раздел I ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ И РИМЕ

Законы не следует часто изменять.Стабильность — одно из основных требований, предъявляемых к закону. С течением времени законы, даже неписаные, изменяются. Но делать это следует с большой осторожностью.

Плодотворным оказалось определение Аристотелем закона как свободного от страстей разума: «Закон — это свободный от безот­четных порывов разум» (Политика. 1287а. 30). Аристотелевское по­нимание закона как веления разума существенно отличается от пла­тоновского рационализма. Платон находит разум вне человека: даже мудрецы — не более чем передатчики некоего космического разума. Для Аристотеля разум — это свойство человеческой души, состоящей из разумной и неразумной частей. Последняя, в свою очередь, под­разделяется на растительную, общую для всего живого, и страст­ную, аффективную, должную подчиняться разумной части души. Поэтому разум выполняет две функции: познавательную и функцию управления страстями.Закон как веление разума, как разум, осво­божденный от страстей, выступает как деаффектированное, депер-сонифицированное, бесстрастное правило. Поэтому и сам принцип правления законов, а не людей приобретает практически-политическое значение. «Под какой властью предпочтительнее находиться — под властью лучшего мужа или под властью лучших законов?» — зада­ется вопросом Аристотель. Власть справедливого закона предпоч­тительнее власти даже наилучшего мужа, полагает он. «Правители должны руководствоваться общими правилами, и лучше то, чему чужды страсти, нежели то, чему они свойственны по природе; в за­коне их нет, а во всякой душе они неизбежно имеются» (Политика. 1286а. 20). Более того, «люди, занимающие государственные долж­ности, зачастую во многом поступают, руководствуясь злобой или приязнью» (Политика. 1287а. 40).

Для того чтобы избежать влияния страстей при издании зако­нов, законодательствовать лучше сообща. «Когда гнев или какая-либо иная страсть овладевают отдельным человеком, решение последнего неизбежно становится негодным; а для того, чтобы это случилось с массой, нужно, чтобы все зараз пришли в гнев и в силу этого дей­ствовали ошибочно» (Политика. 1286а. 35). Вместе с тем Аристо­тель, являясь противником крайней демократии, полагает, что не любая масса порождает хорошие законы, а масса людей средних. «Когда управление государством возглавляют земледельцы и те, кто имеет средний достаток, тогда государство управляется законами.

АРИСТОТЕЛЬ

Они должны жить в труде, так как не могут оставаться праздными;

вследствие этого, поставив превыше всего закон, они собираются на народные собрания лишь в случае необходимости» (Политика.

1292Ь. 25-30).

Таким образом, в политии и в приближающихся к ней формах государства «осуществляется правление законов, а не людей».

Следует подчеркнуть, что в «Политике» анализируется сфера распределяющей справедливости, связанная с отношениями властвова­ния и подчинения. Она в наибольшей степени подвержена страстям человеческим, человеческой субъективности. Это происходит потому, что критерий справедливости —достоинство, — в отличие от обмен­ных отношений, привносится извне, а не содержится в самом отноше­нии. Аристотель стремится подчинить политическую сферу праву-справедливости, привнести в политику разумность и беспристрастность:

«ясно, что ищущий справедливости ищет чего-то беспристрастно­го, а закон и есть это беспристрастное», — пишет он (Политика. 1287Ь. 5). Поэтому «каждое лицо, воспитанное в духе закона, будет судить беспристрастно» (Политика. 1287Ь. 25). Принцип «правления законов, а не людей» означает распространение права на политическую сферу, необходимость упорядоченности и предсказуемости в деятель­ности должностных лиц, исключения произвола из отношений власт­вования. «Итак, кто требует, чтобы властвовал закон, по-видимому, требует, чтобы властвовало только божество и разум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привносит в это и животное начало, ибо страсть есть нечто животное, и гнев совращает с истинного пути правителей, хотя бы они и были наилучшими людьми; напротив, закон — свободный от безотчетных порывов разум» (Политика. 1287а. 30). Иными словами,правление закона характеризуется как правление беспристрастного разума. Но, в отличие от Платона, Аристотель находит разум в самом человеке, а не вне его. Он анали­зирует свойства права как такового, закон для него не является инст­рументом для достижения какой-либо цели, он ценен сам по себе как условие благой жизни. «Правление законов, а не людей» означает Реализацию имманентных праву качеств:всеобщности, абстракт­ности, беспристрастности, стабильности, чтов свою очередь при-^дит купорядоченности полисной жизни.