Концепция просвещенной монархии

Наиболее важной частью консервативной социально-полити­ческой программы Карамзина является его концепция российского самодержавия как самобытного, национального типа просвещенной монархии. «Самодержавие, — убежден Карамзин, — есть Палла­диум России; целость его необходима для ее счастья» (Записка, с. 126) Именно в самодержавии, опирающемся на дворянство, он видел единственную силу, способную удержать российское общество от революции: «Самовольные управы народа, — пишет Карамзин, — бывают для Гражданских Обществ вреднее личных несправедливо­стей или заблуждений Государя. Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая есть уважение нравственное к сану властителей» (Записка, с. 16). Кроме того, предпочтение монархии для России обосновывается тем, что при республиканской форме правления, по мнению Карамзина, государство, «составленное из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы», неизбежно «должно погибнуть», а потому ничего, кроме «единовластия неограниченного», не может «в сей махине произво­дить единство действия» (Записка, с. 47).

Неприятие Карамзиным республиканской формы правления обусловлены характерным для христианского мировоззрения пред­ставлением о греховности природы человека, которое было воспри­нято и консерватизмом.Республика рассматривается мыслителем как форма правления, потворствующая развитию греховных склон­ностей человека: «Или людям надлежит быть Ангелами, или всякое Правление, основанное на действии различных воль, будет вечным раздором, а народ — несчастным орудием некоторых властолюбцев, жертвующих отечеством личной пользе своей. Да живет же сия ди­кая Республиканская независимость в местах, подобно ей диких» (Слово, с. 101). Карамзин, признаваясь в том, что его сердце «не менее других воспламеняется добродетелью великих Республиканцев», тем не менее полагает, что увлечение республиканской формой правления представляет собой «кратковременную эпоху». В подтверждение своей мысли Карамзин ссылается на новейшую историю Франции. «Народ многочисленный на развалинах трона хотел повелевать сам собою: прекрасное здание общественного благоустройства разрушив лось; неописанные несчастья были жребием Франции, и сей гордый

народ, проклиная десятилетнее заблуждение, для спасения полити­ческого бытия своего вручает самовластие Корсиканскому воину». По его мнению, республики «не знают покоя и вечно ратоборствуют не только с внешними неприятелями, но и с согражданами», и в «сем бурном море» истории республик, по мнению мыслителя, невозможно найти хотя бы один «мирный и счастливый остров» (Слово, с. 100).

Стремление обосновать необходимость самодержавной власти для блага России было одной из главных причин, побудивших Ка­рамзина заняться русской историей. В своей «Истории государства Российского» Карамзин рассматривает самодержавие как главную «причину могущества России, столь необходимого для благоден­ствия» народа (Записка, с. 3). Самодержавная власть, которая «осно­вала и воскресила Россию» (Записка, с. 47), интерпретируется мысли­телем как важнейшая часть исторической традиции русского народа, как подлинносамобытное начало русской культуры, предопреде­лившее ее величественное развитие: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым само­державием»,— убежден Карамзин (Записка, с. 10). В этом смысле можно говорить о том, что если историческая концепция Карамзина раскрывает его политическую программу, то политическая — дает ключ к пониманию его исторической концепции.

Его первое историческое сочинение «Историческое похвальное слово Екатерине II» является вместе с тем и его первым политическим трактатом, содержащим монархическую программу автора.Наибо­лее приближенным к его идеалу просвещенной монархии былоименноцарствование Екатерины II, которая, по его мнению, «ува­жила в подданном сан человека, нравственного существа, созданного для счастья в гражданской жизни» (Слово, с. 95). Она «дерзнула объя­вить своему народу, что слава и власть Венценосца должны быть подчинены благу народному; что не подданные существуют для Монархов, но Монархи для подданных» (Слово, с. 108).

В представлении Карамзина, в просвещенной монархии «Го­сударь не менее подданных должен исполнять свои святые обязан­ности, коих нарушение уничтожает древний завет власти с повино­вением и низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права» (Записка, с. 42). Карамзин полагает, что монарх призван исполнять две главнейшие обязанности: 1)обязан­ность нравственного просвещения народа, которое воспитывает в нем ^РУ, «любовь к добродетели, к трудам, порядку, чувствительность

Раздел VIII ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX

к несчастию ближних, повиновение сердца уму»; 2)обязанность «политического воспитания гражданина», прежде всего воспи­тания в нем «любви к отечеству и его учреждениям». В России же полагает Карамзин, «при самом начальном раскрытии души должно вкоренить в человека благоговение к Монарху, соединяющему в себе государственные власти, и, так сказать, образу отечества» (Слово, с. 104). Хотя монарху было бы «легко управлять народом грубым и полуди­ким, которого нужды, понятия и страсти малочисленны; которого душа недеятельна и разум дремлет», однако, по мнению Карамзина просвещенный монарх заинтересован в том, чтобы постепенно «успехи просвещения» открыли бы каждому «пользу справедливости, чест­ности и мирной жизни» (Слово, с. 110). Карамзин делает вывод о том, что монархическое правление, при котором «выгоды Монарха сое­диняются с выгодами подданных», «всех других сообразнее с целью гражданских обществ: ибо всех более способствует тишине и безо­пасности» (Слово, с. 101).

Опровергая распространенный предрассудок, Карамзин подчер­кивает, что «Самодержавие не есть враг свободы в гражданском об­ществе» (Слово, с. 101), однако, по его мнению,к свободе народ должен постепенно приготовляться нравственным просвещением:

«для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным» (Записка, с. 83). Таким обра­зом, Карамзин впервые формулирует ставшую впоследствии тради­ционной для консервативной политической мысли идею о необхо­димости нравственного воспитания народа, которое гораздо более эффективно, чем реформирование политических институтов. Его проект просвещенной монархии предполагал не толькопросве­щенного монарха, способствующего нравственному и политиче­скому воспитанию народа, но ипросвещенное, подготовленное «нравственным исправлением»,гражданское общество, каждый член которого обладает свободой, т. е. «спокойствием духа, проис­ходящим от безопасности, и правом делать все дозволяемое закона­ми» (Слово,с. 101).

Важнейшим институтом гражданского общества, по мнению Карамзина, являетсяцерковь. Духовенство, в его представлении, обладает обязанностью «учить народ добродетели» и правом «ве­щать истину Государям» — «правом благословенным не только для народа, но и для Монарха, коего счастье состоит в справедливости».

В этом смысле оно является «совестью в случайных уклонениях царской власти от добродетели». Уничтожение Петром патриаршества как «опасного для Самодержавия неограниченного» Карамзин рассмат­ривает как проявление деспотизма императора. Однако, полагает историк, «с ослаблением веры Государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для Отечества» (Записка, с. 29-30).

К числу важнейших политических добродетелей, которыми должны обладать члены гражданского общества, относится, по мне­нию Карамзина, «уважение к своему народному достоинству»: «дух народный, — полагает мыслитель, — составляет нравственное могу­щество Государств, подобно физическому, нужное для их твердости». Веками выработанныенародные традиции и обычаи образуют особую сферу жизни гражданского общества, которая,наряду с ре­лигиозной сферой, должна бытьсвободна от вмешательства в нее царской власти. «Унижение Россиян в собственном их народном достоинстве» является, по мнению Карамзина, еще одним проявле­нием деспотизма Петра: «сия страсть к новым для нас обычаям пре­ступила в нем границы благоразумия». По его мнению, предписы­вать народным обычаям новые «Уставы есть насилие, беззаконное и для Монарха Самодержавного». Мыслитель полагает, что «презре­ние к самому себе не располагает человека и Гражданина к великим делам», а потому «любовь к Отечеству питается народными особенно­стями, благотворными в глазах политика глубокомысленного». И хотя Петр, по его мнению, «велик без сомнения», однако «мог бы возвели­читься гораздо более, когда бы нашел способ просветить ум Росси­ян без вреда для их гражданских добродетелей» (Записка, с. 24-28).

Просвещенная монархия необходимо должна «иметь твердые законы, гражданские и государственные» (Записка, с. X). По мне­нию Карамзина, «мудрость веков и благо народное утвердили сие правило для Монархий, что закон должен располагать троном, а Бог жизнью Царей!» (Записка, с. 45). В вопросе о необходимости закон­ности монархического правления мнения Карамзина и Сперанского совпадали. Однако в отличие от своего оппонента Карамзин безус­ловноотвергает необходимость внешнего ограничения власти самодержца при помощи соответствующихполитических инсти­тутов, требование учреждения которых является, по его мнению, лишь выражением тщеславных притязаний советников императора "рисвоить себе реальную власть, сделав монарха царствующим, но

Раздел VIII ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫХ1У ,

не правящим: «Сирены могут петь вокруг трона: "Александр, воца-ри закон в России". Я возьмусь быть толкователем сего хора: "Алек­сандр! Дай нам именем закона господствовать над Россией, а сам покойся на троне, изливай единственно милости, давай нам чины ленты, деньги!"» (Записка, с. 122).

Карамзин полагает, чтоне существует законных способов огра­ничить власть императора. «Можно ли и какими способами ограни­чить самовластие в России, не ослабив спасительной Царской власти? _ вопрошает Карамзин. — Умы легкие не затрудняются ответом и го­ворят: "можно, надобно только поставить закон выше Государя"». Однако мыслитель полагает, что монарх не имеет права сам ограничить свою власть, не нарушив данный народу при избрании династии «за­вет», или «хартию»: «Если бы Александр, вдохновленный велико­душной ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, взял перо для предписания себе иных законов, кроме Божиих и совести, то истинный добродетельный гражданин Российский дерзнул бы оста­новить его руку и сказать: "Государь! Ты преступаешь границы своей власти: наученная долговременными бедствиями Россия пред Свя­тым Алтарем вручила Самодержавие Твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет ей основание Твоей власти, иной не имеешь; можешь все, но не можешь законно ограни­чить ее!"». От «ужасной» же мысли «возмущения народа» с требо­ваниями ограничения его власти, по мнению Карамзина, «содрог­нется всякое доброе Русское сердце» (Записка, с. 46—48).

В противоположность либеральным требованиям конституци­онного ограничения власти императора Карамзин выдвигаеттребова­ние нравственного самоограничения монарха: «Государь имеет только один верный способ обуздать своих наследников в злоупот­реблениях власти: да царствует добродетельно! да приучит поддан­ных ко благу! Тогда родятся обычаи спасительные; правила, мысли народные, которые лучше всех бренных форм удержат будущих Го­сударей в пределах законной власти... Чем?— страхом возбудить всеобщую ненависть в случае противной системы царствования» (Записка, с. 48). Кроме того, Карамзин допускает ситуацию, когда монарх должен проявить милость, превосходящую законную спра­ведливость: поскольку, по его мнению, «наше Правление есть отече­ское, патриархальное», то, подобно тому, как «отец семейства судит без протокола», монарх «в иных случаях должен необходимо дейст­вовать по единой совести» (Записка, с. 122). На способности монарха

Н. М. КАРАМЗИН

и нравственному самоограничению, к действию «по совести» осно­вывается, по мнению Карамзина, «нравственное уважение к сану властителей», которое есть основа монархии.

Карамзин полагает, что «главная ошибка Законодателей сего Царствования состоит в излишнем уважении форм Государственной деятельности». Он призывает императора последовать другому пра­вилу и признать, что «не формы, а люди важны», «не бумаги, а люди правят», а потому, по его мнению, «искусство избирать людей и обхо­диться с ними есть первое для Государя Российского; без сего искус­ства тщетно будете искать народного блага в новых Органических Уставах» (Записка, с. 116, 119, 126). Он убежден в том, что «не толь­ко в республиках, но и в Монархиях кандидаты должны быть назна­чены единственно по способностям» (Записка, с. 117). Мудрость правления, по его мнению, состоит в умении монарха «усиливать побуждение добра или обуздывать стремление ко злу». Если «для первого есть награды, отличия, для второго — боязнь наказаний». При этом Карамзин подчеркивает, что «кто знает человеческое серд­це и движение Гражданских обществ, тот не усомнится в истине, что страх гораздо действительнее всех иных побуждений смертных». Однако, по его мнению, «малейшее наказание, но бесполезное, бли­же к тиранству, нежели самое жестокое, коего основанием есть спра­ведливость, а целью — общее добро». Вместе с тем монарх не дол­жен быть расточителен в наградах, которые, по мнению Карамзина, «благодетельны своей умеренностью, — в противном же случае де­лаются или бесполезны, или вредны». Главной же наградой доброго гражданина мыслитель считает «честь» и советует императору сое­динить «с каким-нибудь знаком понятие о превосходной добродете­ли», следствием чего станет то, что «все будут желать оного, несмотря на его ничтожную денежную цену (Записка, с. 120-125).

Просвещенная монархия в концепции Карамзина есть вместе с темсословная монархия. Жизнеспособность монархического строя связывается Карамзиным прежде всего с наличиемдворян­ского сословия как «братства знаменитых слуг царских», исполня­ющего обязанности управления и пользующегося привилегиями:

«твердо основанные права благородства в Монархии служат ее опо­рою», — убежден мыслитель, они суть «главное необходимое ору-Дие» монаршей власти, «двигающее состав Государственный». Не­обходимость сохранения дворянского сословия Карамзин объясняет ем, что «порядок требует, чтобы некоторые люди воспитывались

Раздел У1П ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ Х1У

для отправления некоторых должностей и чтобы Монарх знал где искать деятельных слуг отечественной пользы». Исключительная в сравнении с другими сословиями способность дворянства испол­нять обязанности перед престолом обусловлена тем, что дворянин «облагодетельствованный судьбою, навыкает от самой колыбели ува­жать себя, любить Отечество и Государя за выгоды своего рождения пленяться знатностью, — уделом его предков, и наградою личных будущих заслуг его». Именно этот «образ мыслей и чувствований дает ему то благородство духа, которое сверх иных намерений было целью при учреждении наследственного Дворянства, — преимуще­ство важное, редко заменяемое естественными дарами простолюдина, который, в самой знатности, боится презрения, обыкновенно не любит Дворян и мыслит личною надменностью изгладить из памяти людей свое низкое происхождение» (Записка, с. 126-128).

Таким образом, самодержавная монархия, предполагающая нравственно просвещенное, сословно организованное гражданское общество представляется Карамзину «счастливым семейством, управ­ляемым единою волею отца по непременным законам любви его» (Слово, с. 101). Его концепция просвещенной монархии стала отве­том на возникшую под влиянием просветительских идей, подгото­вивших Французскую революцию, угрозу разрушения традицион­ной для России самодержавной формы правления. Завершая свой анализ политического и гражданского состояния «древней и новой России», предназначавшийся для императора, Карамзин пишет:

«Державы, подобно людям, имеют определенный век свой: так мыс­лит философия, так вещает история. Благоразумная система в жизни продолжает век человека, — благоразумная система государственная продолжает век государств; кто исчислит грядущие лета России? Слышу пророков близкоконечного бедствия, но, благодаря Всевыш­него, сердце мое им не верит, — вижу опасность,но еще не вижу погибели» (Записка, с. 131-132).

ГЛАВА 3. П. И. ПЕСТЕЛЬ

ПолковникПавел Иванович Пестель (1793-1826) был орга­низатором и главой тайногоЮжного общества, имевшего своей целью государственный переворот и установление в России респуб­ликанской формы правления. С 1812г. Пестель состоял в различных масонских организациях, в частности, являлся членом ложи «Сое­диненных друзей» и «Трех добродетелей» (1816-1817) в Петербурге. В 1817г. вошел в состав общества Истинных и Верных Сынов Оте­чества, иначе называемого Союзом Спасения, устав которого, по собственному признанию Пестеля, составлен был «в духе масонских учреждений, форм и клятв».²⁴ Был также членом Коренной Думы (за­конодательного органа) Союза Благоденствия, трансформировавше­гося впоследствии в Южное и Северное общества. В отличие от рес­публиканской программы Пестеля КонституцияНикиты Михайловича Муравьева (1795-1843), главыСеверного общества,предполагала введение в России конституционной монархии.

Свой «республиканский и революционный образ мыслей» Пестель объяснял на следствии чтением газет и книг, которые стали для него «ясным доказательством в превосходстве республиканского правле­ния»,²⁵ а также духом времени, заставлявшем «умы клокотать».²⁶ «Когда с прочими членами, разделяющими мой образ мыслей, рас­суждал я о сем предмете, — пишет в своих показаниях Пестель, — то, представляя себе живую картину всего счастья, коим бы Россия, по нашим понятиям, тогда пользовалась, входили мы в такое восхи­щение и восторг, что я и все прочие готовы были не только согла­ситься, но и предложить все то, что содействовать бы могло к полно­му введению и совершенному укреплению и утверждению сего порядка вещей».²⁷ В качестве программы действий будущего револю­ционного правительства Пестель предложил«Русскую Правду»,которая имела следующий подзаголовок: «Заповедная Государствен-иая грамота великого народа российского, служащая заветом для Усовершенствования Государственного устройства России и содер­жащая верный наказ как для народа, так и для временного Верхов­ного правления».

²⁴ Избранные социально-политические и философские произведения декаб-ристов. Т. 2. М., 1951.С. 186. "Там же. С. 167.

²⁶ Там же. С.175.

²⁷ Там же. С.167.

Раздел VIJI ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫХГХ в

Пестель был одним из пяти декабристов, приговоренных к смерт­ной казни через повешение. В документах Верховного Уголовного суда, составленных для императора Николая I М. М. Сперанским которого многие декабристы видели в качестве главы Временного правительства, Пестелю вменялось в вину следующее: «Имел умысел на Цареубийство; изыскивал к тому средства, избирал и назначал лица к совершению оного; умышлял на истребление Императорской Фамилии и с хладнокровием исчислял всех ее членов, на жертву обреченных, и возбуждал к тому других; учреждал и с неограниченною властью управлял Южным тайным обществом, имевшим целью бунт и введение республиканского правления; возбуждал и приуготовлял к бунту; участвовал в умысле отторжения Областей от Империи и принимал деятельнейшие меры к распространению общества при­влечением других».²⁸ При этом Сперанский, дом которого был от­крыт для многих членов тайного общества, в докладе императору имел «дерзновение представить», что, хотя «милосердию, от само­державной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов», однако, по его мнению, есть «степени преступления, столь высокие, что самому милосердию они должны быть недоступны», и «бездна злобы и нравственного ожесточения» преступников вызы­вает у него «чувства ужаса и омерзения».²⁹