Лекция 3. ЧЕТВЕРТАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ (1985 — 1990-е гг.)

Сущность революции, хронологические рамки и периодизация. — Проблема начала революции. — Особенности. — Распад СССР. — После СССР. - Итоги. – Послереволюционная стабилизация.

В конце XX века произошла мировая революция, сопоставимая по своим масштабам и влиянию на исторический процесс с Великой Французской революцией и Русской революцией 1917 г. Главный итог мировой революции кон­ца XX века — крушение коммунистической цивилизации в Европе и Азии, ис­чезновение ее ядра — СССР как геополитической реальности, переход бывших социалистических стран к иной модели развития, основанной на рыночной эко­номике и различных формах авторитарного и демократического устройства го­сударственной власти (осколки социалистической системы сохраняются пока только в Северной Корее и на Кубе). Главной причиной краха мирового ком­мунизма стало то, что к 1980-м годам западная цивилизация одержала победу над ним, продемонстрировав преимущество не только в производстве и потреб­лении товаров, в развитии политической демократии, систем социальной за­щиты и обеспечения населения (которые всегда считались “коньком” социа­листического строя), но и выиграла изнурительную гонку вооружения, оказав­шуюся непосильной для последнего. Исходной точкой этой революции стала наша страна, для которой в нынешнем столетии она была четвертой по счету (первые три произошли в начале века за 13 лет с 1905 по 1917 гг.)

Оценка событий 1985 — 1990-х гг. как революции пока еще не стала общепринятой в общественной науке, поэтому она нуждается в обосновании.

Революция — глубокое и качественное изменение в развитии общества, воз­никающее в результате постепенного нарастания противоречий, накапливаю­щихся в процессе эволюционного развития, которые разрешаются переворо­том, скачком, резкими переменами. Революция может носить кратковременный характер или охватывать целую историческую эпоху. Она — результат законо­мерного процесса, не зависящего от желания или воли человека или какой-либо общественной группы. В ходе революции разрушаются основы данного общества, его несущая конструкция и возникают элементы нового обществен­ного порядка, складывающиеся в иную по характеру систему.

Социалистическое общество, просуществовавшее в СССР почти 75 лет, имело пять фундаментальных опор, тесно связанных друг с другом в жесткую взаимозависимость:

1) В политической сфере — монополия на власть единственной (коммунистической) партии, прикрытая фасадом псевдодемократических Советов и под­крепленная всепроникающим, тотальным контролем над сознанием и поведе­нием людей со стороны тайной политической полиции (КГБ). Власть КПСС под­держивалась также Конституцией СССР (6-я статья закрепляла ее исключи­тельное положение как руководящей и направляющей силы общества и госу­дарства) и силовыми структурами армии и милиции, находившимися под ее политическим надзором.

2) В экономической сфере — общественная (а на деле — государственная) форма собственности, исключающая независимую экономическую деятельность и другие виды собственности. Директивное планирование всей социаль­но-экономической жизни сверху.

3) В духовно-идеологической сфере — монополия единственной (коммунистической, марксистско-ленинской) идеологии в образовании и воспитании, науке и культуре, литературе и средствах массовой информации.

4) В сфере внешней политики — курс на глобальную экспансию коммуниз­ма по миру (мировая революция) и на максимальный контроль над уже коммунизированной его частью.

5) В национально-государственной сфере — унитарное государственное ус­тройство многонациональной страны, замаскированное под добровольный союз-федерацию советских республик с фиктивным правом на самоопределение.

По мере развития революционного процесса 1985 — 1990-х гг. все пять несущих опор социалистической системы разрушились, и на их месте возникла принципиально другая общественная система. Вместо СССР на его простран­стве сегодня существуют 15 независимых государств, причем в будущем их число может увеличиться за счет дальнейшего распада составлявших СССР республик. Все это заставляет признать свершившееся революцией в полном соответствии со смыслом данного термина. А самоликвидация социалистичес­кого лагеря и коренное изменение расстановки сил на международной арене делают ее не только русской, но и мировой.

Известна сегодня и цена этой революции. По приблизительным подсчетам, около 200 тыс. человек погибли в малых гражданских войнах и межнациональ­ных конфликтах только на территории бывшего СССР. Это очень много, однако в сотни раз меньше, чем заплатила страна за переход к социализму. Удалось также избежать полномасштабной гражданской войны, массового голода и разрушения всего народного хозяйства, международной изоляции, которые последо­вали за революцией 1917 г., хотя экономический ущерб, бедствия и тяготы, обрушившиеся на людей на 1/6 части суши — огромны.

В научной и учебной литературе по-разному определяются хронологичес­кие рамки 4-й Русской революции, совпадает лишь ее начальная дата — март-апрель 1985 (приход к власти М. С. Горбачева и объявление им старта ре­форм в СССР). Датой завершения ее называют: август 1991 г. (провал путча консерваторов и приостановка деятельности КПСС); декабрь 1991 г. (роспуск СССР и отставка М.С. Горбачева с поста президента страны); октябрь-декабрь 1993 г. (победа Б.Н. Ельцина в противостоянии с тормозящим реформы Верхов­ным Советом, ликвидация Советов и принятие новой Конституции Российской Федерации, выборы в новый парламент — Государственную Думу, Совет Феде­рации); лето 1996 г. (победа Б.Н. Ельцина в двух турах президентских выборов — повторно — и поражение главного кандидата коммунистов Г.А. Зюганова, олицет­ворявшего силы реванша). Сам факт проведения президентских выборов в соответствии с законом, казалось, свидетельствовал о переходе России в фазу стабилизации; итоги их не оспаривались никем. Наконец, март 2000 г. (второе поражение на президентских выборах коммунистического кандидата Г.А. Зюганова и победа ставленника Б.Н. Ельцина — В.В. Путина, продолжившего либеральные реформы в России).

Имеются также различные варианты периодизации революционного про­цесса в нашей стране. Самый удачный, на наш взгляд, таков:

1) 1985 — 1991 гг. — обостряющийся кризис социализма. Главная проблема — сумеет ли коммунистическая элита справиться с этим кризисом, направить развитие по эволюционному пути, предотвратить социальный взрыв.

2) Август 1991 — октябрь 1993 гг. — революционное крушение старого режи­ма и борьба за стабилизацию институтов нового. Главная проблема — удастся ли предотвратить продовольственную катастрофу и полномасштабную граж­данскую войну, сформировать дееспособные политические и экономические институты гражданского общества.

3) Октябрь 1993 — июль 1996 гг. — стабилизация нового посткоммунистичес­кого режима. Главная проблема — удастся ли остановить неизбежную и мощ­ную волну контрреформации, порожденную тяготами пережитых лет, не допус­тить радикальной ломки сформированных рыночных и демократических институтов.

4) Июль 1996 г. — август 1998 г. — восстановление экономического роста на рыночной и частной основе. Главный вопрос — какой капитализм мы получим: бюрократический, коррумпированный, где острое социальное неравенство порождает волны социально-политической нестабильности, или цивилизованный капитализм, подконтрольный обществу.

5) Осенью 1998 г. после августовского экономического кризиса произошел срыв надежд на стабилизацию и поворот в сторону номенклатурного капита­лизма. Левая оппозиция добилась проведения своих фигур на ключевые посты в правительстве. Тем самым резко обозначился нисходящий этап в развитии революции, угроза ее краха. Но этого не произошло. Добровольный уход в отставку президента Б.Н. Ельцина 31 декабря 1999 г., постепенное оздоровление экономической обстановки, резкий рост популярности в массах нового премьер-министра, исполняющего также обязанности президента, В.В. Путина привели к заметной консолидации общества, затуханию политических страстей. Угроза возвращения коммунистов к власти через процедуру демократических выборов и поворота страны вспять исчезла с горизонта. Революционная эпоха завершилась.

Следует добавить также, что в первом периоде (1985 — 1991) руководство стра­ны применяло две качественно различные реформаторские модели. В 1985 — 1986 гг. считалось, что социализм не повинен в застое советского обще­ства. Главная проблема усматривалась в недостаточном использовании его потенциальных возможностей.

Ключевое понятие этого времени — “ускорение” — также означало, что первоосновы советского общества здоровые и нужно только найти способы “уско­рить” его развитие. Достичь экономического уровня Запада предполагалось без какого-либо заимствования экономических и политических механизмов западной цивилизации, при помощи традиционных командно-административных методов и реформ, которые уже использовались Н.С. Хрущевым и Ю.В. Андроповым.

Очевидный провал этих попыток вынудил руководство приступить в 1987 г. к замене командно-административной системы моделью демократического социализма. “Презумпция невиновности” была снята с советского социализ­ма, в нем были обнаружены серьезные пороки, подлежащие устранению. На смену лозунгу “ускорение” пришли лозунги “перестройка-гласность-демократизация”. В сущности, новая идеология и стратегия означали либерально-демократическую ревизию “марксизма-ленинизма” и попытку включения в совет­скую идеологию таких принципов, как гражданское общество, правовое госу­дарство, парламентаризм, разделение властей, естественные и неотъемлемые права человека, которые К. Маркс и В.И. Ленин характеризовали именно как буржу­азные. В экономической сфере эта ревизия вылилась в идею “социалисти­ческого рынка”.

Из всех проблем истории 4-й Русской революции наименее осмысленной в литературе является проблема ее начала: какие обстоятельства привели к власти М.С. Горбачева — самого молодого из тогдашнего состава Политбюро ЦК КПСС, годившегося в сыновья остальным его членам? Что толкнуло его к переменам в советском обществе? Объяснения ищут обычно в его биографии и мировоззрении, а его “новый курс” противопоставляется предшествующему “периоду застоя”. В этом случае ускользает от внимания, что 4-я Русская революция является закономернымэтапом новейшей истории нашей страны, вытекающим из логики всего её предшествующего развития.

Все годы существования советского режима — от Ленина до Горбачева — его важнейшей целью была мировая революция, то есть распространение коммунизма по всему земному шару, другими словами — внешнеполитическая экс­пансия, которая в отличие от традиционной имела глобально-стратегический характер. Вытекавшее из этой цели противостояние империализму требовало создания самой сильной в мире армии. Советское правительство, строя соци­алистическую экономику, имело в виду прежде всего эту задачу. Оно отказыва­ло своему народу зачастую не только в масле, но и в хлебе, чтобы армия была лучше всех вооружена, выделяло на военные нужды все большую долю наци­онального дохода. Именно в “застойные” годы Л. Л.И. Брежнева происходило бес­прецедентное усиление советских вооруженных сил, когда СССР сравнялся с США по общей мощи армии и флота. Построено огромное количество ракет и боеголовок к ним. СССР вышел на первое место в мире по числу подводных лодок, по численности армии и количеству важных видов вооружения (танков).

“Оборонка” составляла сердцевину всей советской экономики. Эта элитная часть нашей промышленности вобрала в себя сливки специалистов, луч­шее оборудование и технологии — все самое передовое и динамичное, что было в стране. Здесь производились лучшие в мире истребители и атомные субма­рины, ракета-носитель “Энергия”, грузоподъемность которой более, чем в три раза превышает нагрузку американских “Шаттлов”, самый современный в мире ракетный двигатель, получали чистейший в мире уран по непревзойденным технологиям, выплавляли жаростойкие сплавы, неизвестные на Западе. Мно­гому из того, что производила советская военная промышленность, за рубе­жом просто не было аналогов. Но существовало грандиозное противоречие, которое в конце концов привело к краху всю советскую экономику и ВПК вмес­те с ней: чем больше передовых технологий они нарабатывали для страны, тем более нищей становилась сама страна. Каждый новый космический запуск, каждое новое научное открытие не прибавляли стране сил, а высасывали из нее последние соки.

В США и других странах Запада высокий уровень военных технологий бази­ровался на высоком научно-техническом уровне всей страны в целом. У нас же “архипелаг ВПК” содержался за счет другого “архипелага” — ГУЛага и за счет превращения всего государства в его подобие” за счет ограбления и обескровливания той самой страны, которую ВПК брался защищать и вооружать. При одинаковом уровне военных расходов с США советский валовый нацио­нальный продукт уступал американскому в 6,2 — 6,3 раза. То есть американский военный бюджет составлял менее 5,5% от ВНП, а советский — более 30! Если в США в оборонных отраслях было занято 3,1 млн. человек, то в советском ВПК было задействовано свыше 12 млн. человек. Страна надорвалась под бременем своего могучего защитника. От наиболее развитых стран мы отстали в области инфор­матизации на 10-20 лет, в технологии производства полупроводниковых прибо­ров — на 10-15 лет, робототехники и альтернативных источников энергии — на 10 и более, в технологии добычи и переработки нефти — на 20 лет.

К тому же к началу 80-х гг. подошли к исчерпанию источники традиционно экстенсивного роста советской экономики — за счет привлечения все больших трудовых, сырьевых, энергетических, земельных ресурсов.

Когда в США президент Р. Рейган объявил о начале работы по созданию системы противоракетной обороны (СОИ), это означало, что советское воен­ное превосходство оказалось под угрозой: СОИ в случае своего возникновения резко обесценивала наступательный ядерный потенциал СССР, круто меняла сложившийся военно-стратегический баланс не в нашу пользу, срывала дальнейшую экспансию коммунизма по миру. Дать на американский вызов адекват­ный ответ СССР был не в состоянии: для этого не было ни дополнительных материальных ресурсов, ни соответствующего уровня развития высоких техно­логий. Перед советским руководством встали две неотложные задачи:

1) создать в стране условия для быстрого развития науки, техники, перевести всю экономику с индустриального на постиндустриальный технологичес­кий уровень;

2) добиться прекращения или хотя бы замедления развития на Западе новых видов военной техники, основанных на научных достижениях, и в первую очередь убедить американцев отказаться от создания СОИ. М. М.С. Горбачев был тем человеком в Политбюрю, который предложил оригинальные способы решения этих двух проблем. Первую из них, по его мнению, следовало решать через “ускорение развития научно-технического прогресса” (то есть увеличение капиталовложений в от­расли, его обеспечивающие). Когда через два года стало ясно, что ускорение не идет, был сделан вывод, что для этой цели нужна широкомасштабная “пе­рестройка”. Вторая задача решалась через “новое мышление” в международ­ной политике — мирное наступление М.С. Горбачева под лозунгом разоружения, где СССР сделал огромные уступки Западу, но добился своего (отказа США от СОИ).

Таким образом, 4-я Русская революция начиналась как очередная попытка догоняющего развития, типологически сходная с петровскими реформами начала XVIII в. и александровскими реформами второй половины XIX в. В этом смысле то, что произошло в нашей стране в конце XX в., является не только закономерным, но и традиционным для ее исторической судьбы.

Особенности Четвертой Русской революции лучше всего видны при сравнении ее с тремя революциями в России в начале XX в.

1. Если в начале века все три революции были атакой “снизу” на существу­ющий в стране строй, на имевшуюся тогда власть (неважно — атакой стихий­ной или подготовленной), то 4-я Русская революция была начата “сверху”, самой властью, которую олицетворяла верхушка КПСС во главе с Генераль­ным секретарем М. М.С. Горбачевым, инициировавшим процесс перемен в советс­ком обществе. Важно только оговориться, что, приступая к ним, ни он, ни вер­хи компартии не подозревали, что они приведут к гибели социалистическую систему в СССР и мире, и не планировали такого результата. Напротив, их целью было укрепление социализма, открытие у него как у общественной моде­ли “второго дыхания”.

Имеющие хождение версии об иностранном влиянии и даже “заговоре” как первопричинах радикальной смены общественного строя СССР, о том, что за­мыслы мирового империализма реализовывались через посредство отечественных “агентов влияния” (к каковым причисляются М.С. Горбачев, А.Н. Яков­лев, Б.Н. Ельцин), следует отбросить как бездоказательные. Для западных поли­тиков и ученых-советологов то, что произошло в конце XX в. с социализмом в СССР и в мире, было полнейшей неожиданностью: никто из них ничего подобного не предвидел и не предсказывал. Более того, до конца 1980-х гг., они очень скептически оценивали перемены в СССР, считая их очередной пропа­гандистской шумихой, которая не будет иметь никаких далеко идущих послед­ствий. Помимо этого, мировой опыт свидетельствует, что, даже если иностран­ное влияние имеет место, все же само по себе оно не способно изменить ха­рактер общества. Анализ источников, отразивших состояние общественного мнения 1980-х гг., показывает, что на первом этапе 4-й Русской революции ли­берально-демократический (“прозападный”) выбор страны был вполне добро­вольным. Десятки миллионов людей высказались в пользу рыночных механиз­мов и политической демократии, не имея ни малейшего представления о тео­рии модернизации. Но стихийная логика и эволюция их устремлений вполне соответствовали выводам этой теории.

Что касается подозреваемых в изначальной измене социализму упомянутых лидеров, то все они пережили сложную трансформацию своих коммунис­тических убеждений. Главный “обвиняемый” — М. М.С. Горбачев до последнего мо­мента нахождения у власти сопротивлялся эрозии социализма, политическому краху КПСС, распаду СССР, не признавал частную собственность, а после от­ставки не перестал верить в социалистическую идею. Б.Н. Ельцин и А.Н. Яковлев идейно и организационно порвали с коммунизмом лишь в 1990 — 1991 гг., при­чем сделали это открыто.

2) Все три революции начала века имели своим фоном тяжелый кризис в экономике, неудачное ведение войны и массовое народное недовольство, доходившее до открытого неповиновения и насильственных действий. Ничего подобного не наблюдалось в середине 80-х гг. Конечно, экономическое положение ухудшалось, но структурный кризис имел скрытую форму и вышел на поверхность только в конце 80-х гг., заметно усиленный проводимыми рефор­мами. Не было еще абсолютного падения производства. Жизненный уровень советского народа по-прежнему был ниже, чем в любой развитой стране. Но это обстоятельство не оказывало существенного влияния на политику советс­кого руководства, ибо при созданном И.В. Сталиным строе оно не было опасным для режима. Неудачи в Афганистане — последнем шаге советского экспансио­низма — не были значительными: ничего не стоило удвоить-утроить числен­ность советских войск там и сломить сопротивление моджахедов. К тому же истинный характер афганской войны, ее ход и реакция на нее в мире были скрыты от народа и не воспринимались им как внешнеполитический провал. Рост международной напряженности массовое сознание целиком относило на счет агрессивности империализма, но не на счет политики собственного руко­водства. Спокойно было в странах социалистического лагеря. Даже в Польше положение нормализовалось. Внутри страны царила полная стабильность: ни рабочих забастовок, ни аграрных беспорядков, ни национальных конфликтов. Диссидентское движение было практически ликвидировано еще в бытность Ю.В. Андропова Председателем КГБ. Общественные настроения начала 80-х гг. луч­ше всего характеризуются рефреном песни молодежного рок-кумира Виктора Цоя: “Мы ждем перемен!” Советские люди перемен к лучшему именно жда­ли, а не требовали. Причем ждали именно от власти. И как только власть в лице М.С. Горбачева провозгласила “новый курс”, морально-политическая под­держка ее со стороны общества многократно возросла и оставалась высокой несколько лет. Первая крошечная антикоммунистическая группа (“Демократи­ческий Союз” В. Новодворской) возникает в 1988 г. Первые забастовки рабо­чих (шахтеров) прошли лишь в середине 1989 г. Национальные движения обнаружили сепаратистские и антисоциалистические тенденции примерно в этом же году. Демократические акции соблюдали подчеркнуто ненасильственную форму. Путч 1991 г. был результатом разногласий внутри самой власти, а рос­пуск СССР произошел как вынужденная фиксация уже свершившегося факта. Таким образом, крушение коммунистической цивилизации случилось ползучим порядком, а не в результате классовой борьбы.

3. Во всех революциях XX в. в России огромную роль сыграла интеллигенция. Но в 1900 — 1917 гг. политически активная часть ее боролась с властью, имела свои структуры, программы, печатные органы, располагала социальной базой поддержки и пыталась возглавить массовые движения против существу­ющего строя. В 4-й Русской революции интеллигенция приветствовала рефор­маторский почин коммунистической власти и действовала почти исключитель­но в легальных рамках, только старалась по возможности их расширить. Вто­рое издание российской многопартийности появилось не как альтернатива по­литической системе социализма (в подполье), а как результат ее эволюции в ходе политических реформ.

4. В ходе победивших революций 1917 г. происходила полная смена правящих элит. Новая элита формировалась из стана оппозиции. В 4-й русской ре­волюции не было ни того, ни другого. Существовавший в СССР тоталитарный режим не допускал складывания легальной или нелегальной оппозиции коммунистической власти. Поэтому новая элита посткоммунистического общества и в России, и во многих бывших союзных республиках в основном состоит из коммунистов и/или экс-коммунистов. Источником ее стал идейный раскол внут­ри правящей компартии, который обозначился вследствие различий в оценках противоречивых результатов и перспектив “перестройки”.

5. Уникальную роль в развертывании 4-й Русской революции сыграла гласность, породившая настоящую “революцию в умах” советских людей. Ослаб­ление цензуры и контроля над информацией имели целью, во-первых, пробу­дить выдохшийся энтузиазм народа через приобщение его к здоровой критике существующих недостатков. Во-вторых, обеспечить укрепление политических позиций М.С. Горбачева в руководстве КПСС через организацию массовой под­держки его курса реформ и обличение “застойного периода”. В-третьих, убе­дить Запад в том, что СССР становится более открытым и либеральным обще­ством, чтобы тот отказался от изматывающей советскую экономику гонки воо­ружений и согласился на предоставление кредитов и новейших технологий.

Гласность не имела ничего общего со свободой слова, печати и информации, так как коммунистические власти рассчитывали управлять ею по своему произволу, сами определять ее границы и допустимые для обсуждения темы, оставляли за собой право в любой момент отказаться от нее и не собирались подводить под нее правовую основу. Но контроль над умами эффективен лишь в том случае, если он тотален. Поэтому гласность оказалась неуправляемой и быстро стала выходить за установленные рамки, тем более, что эти рамки все время расширяла сама власть в своих официальных изданиях, и они утрачива­ли определенность. Постепенно гласность обратилась против всех сторон со­ветского коммунизма и поглотила всех его “священных коров” — Сталина, Ле­нина, марксизм, революцию 1917 г., однопартийную систему, “миролюбивую” внешнюю политику, безусловную священность Великой Отечественной войны, превосходство социализма над капитализмом, решенность национального воп­роса, демократизм советской власти, отсутствие социальных контрастов, не­погрешимость КПСС, да и самого Горбачева и его “перестройку”.

Столь разрушительный для советского строя эффект гласности объясняет­ся следующими факторами: а) освобождение мысли и слова шло параллельно с ухудшением экономического положения в стране, накладывалось на обманутые ожидания и толкало к выводам о принципиальной неспособности социалистической орга­низации хозяйства обеспечить высокий уровень жизни народу, особенно, когда стали доступными данные о благосостоянии стран с открытой экономикой; б) в отличие от середины XIX века (времени первого появления гласности в России) гласность набирала силу в стране всеобщей грамотности, электронных средств массовой информации в каждом доме, пробуждая, таким образом, к критическому мышлению, втягивая в водоворот дискуссий не тысячи, а десят­ки миллионов во всех углах государства; в) в Советском Союзе, где идеология, насаждаемое казенное единомыслие были замковым камнем всей системы, удар именно в это место становится фатальным. Критической переоценке был подвергнут весь исторический путь советского государства, который оказался чуть ли не сплошным “белым пятном”. Стоило появиться сомнениям в верно­сти Единственно Верного Учения, как неизбежно стала утрачивать доверие и созданная в соответствии с ним модель общества. И самое главное — эрозия коммунистической идеологии лишала оправданности претензии на всевластие КПСС — действительное ядро всей системы советского коммунизма; г) наконец, национальные движения, приведшие к распаду СССР, были вызваны к жизни про­буждением исторической памяти сколоченных в унитарное государство наро­дов (например, уход Прибалтики из СССР стал неизбежным после обнародо­вания секретных протоколов к пакту 1939 г. между СССР и Германией).

Распад СССР

Неизбежным следствием кризиса и разложения советского коммунизма стало разрушение национально-государственного устройства страны, называвшейся СССР, в которой проживали около 130 этносов. В феврале 1986 г. в новой редакции Программы КПСС, принятой на 27-м съезде КПСС, было записано: “Национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решён”. В декабре 1991 г. самая большая по территории страна мира исчезла с карт, распавшись на полтора десятка самостоятельных национальных государств. Грандиозность произошедшего за невероятно короткий срок (6 лет) ставит вопрос о причинах этого процесса, тем более что ни внутри, ни вне страны никто не ожидал и не готовил его.

Крах Советского Союза как многонационального общего дома невозможно объяснить только изнутри событий 1985 — 1991 гг. Исторические корни его самораспада следует искать значительно глубже.

Современный мир с его универсальными технологиями и моделями образа жизни нёс угрозу сохранению культурной традиции и национальной самобытности. Возрождение национального самосознания, выразившееся в этнических всплесках, было неосознанным сопротивлением этой глобальной тенденции. То, что произошло в СССР, можно рассматривать как частный случай общемировой закономерности.

Совместная жизнь разных народов в одном государстве всегда таит в себе потенциальную опасность его распада при определённых условиях. Как каждая семья стремится из коммуналки уехать в отдельную квартиру, так и каждый народ в идеале хотел бы иметь собственное государство. В течение XX века распались все империи мира, и СССР был последней, которую постигла такая же судьба.

Однако у нас этнический парадокс имел свои особенности, коренящиеся в природе самого советского государства и проводимой им национальной политике. Национальная политика коммунистического руководства страны закладывала под здание СССР “мины замедленного действия”, которые рано или поздно должны были взорваться. В основе её лежали три стратегические установки, зачастую противоречащие друг другу.

— Мировая коммунистическая революция приведёт к созданию общества, не знающего национальных различий. Преодоление их в СССР должно стать моделью решения национального вопроса во всём мире.

— Обеспечение культурного и экономического прогресса отсталых народов целенаправленными действиями центра за счёт более развитого русского народа и ресурсов России.

— Национальное многообразие не должно быть помехой центру в решении первых двух задач. Поэтому местные национальные интересы следует подчинить общегосударственному интересу.

В названии нашего государства — Союз Советских Социалистических Республик — лишь одно слово (Социалистических) соответствовало действительности. Остальные были лживой пропагандой, призванной скрыть истинную сущность системы. Возьмём для анализа слова “Союз Республик” (фиктивность понятия “Советский” показана в конце 2-й лекции настоящего раздела).

Слово “Союз” предполагает полноценную федерацию добровольно объединившихся народов, образовавшуюся по их свободному волеизъявлению и закреплённую в договоре. Но при образовании СССР объединение было проведено не в соответствии со свободным волеизъявлением народов, а на основе закулисных партийных решений. Государственность советских республик, составивших тогда СССР, была неполноценной. У власти там стояли не самостоятельные партии, а территориальные организации единой РКП (б). Едиными были профсоюзы. Республики не имели ни собственных вооружённых сил (их граждане призывались в единую Красную Армию), ни настоящих государственных границ, ни своей национальной валюты. Наиболее важные предприятия, железнодорожный транспорт непосредственно подчинялись московским хозяйственным органам. Даже республиканские бюджеты утверждались и финансировались Совнаркомом РСФСР.

Из 15 союзных республик, имевшихся в СССР с послевоенных времён до его конца, договор о создании союзного государства подписали только 3 (Россия, Украина, Белоруссия). Грузия, Армения и Азербайджан, объединённые в Закавказскую Федерацию (тоже участвовавшую в подписании договора), стали отдельными республиками только в 1936 г. и особого договора о союзе не подписывали. Не подписывали договора о вхождении в СССР и Эстония, Латвия и Литва. Их включение в состав СССР было следствием пакта Молотова-Риббентропа (23 августа 1939 г.), по которому они были оккупированы Красной Армией, и обращения приведённых там к власти коммунистических правительств. Народы прибалтийских республик считали себя “изнасилованными, а не заключившими с СССР брак по любви”. В конце 1980-х гг. именно они первыми двинулись к независимости, разрушая монолит СССР. Что касается 5 среднеазиатских республик (Казахстан, Туркмения, Узбекистан, Киргизия и Таджикистан) и Молдавии, то они с 1924 по 1940 гг. были преобразованы из автономий в союзные республики решением кремлёвского руководства. Это тоже не предполагало подписания особого договора об их вхождении в СССР как суверенных единиц. Именно эти обстоятельства заставили центральное руководство страны, когда СССР уже расползался (1990 г.), с огромным опозданием заняться вопросом о перезаключении союзного договора с новым составом субъектов.

Конституция СССР 1924 г. закрепляла право свободного выхода из Союза как свидетельство добровольности объединения. Но и оно было пустой декларацией. Во-первых, не существовало до 1990 г. закона о выходе из СССР, в котором был бы прописан механизм осуществления этого права (порядок принятия решения, сроки, вопросы разделения собственности, армии, судьба некоренного населения и т. д.). Во-вторых, как показали в дальнейшем события, всякий, кто осмеливался заикнуться об обретении независимости (как, например, украинские сторонники самостийности), рассматривался как государственный преступник. В вину таким людям ставились буржуазный национализм, подрыв дружбы народов, покушение на целостность государства, работа на иностранных врагов отечества. Их ожидала немедленная и беспощадная расправа. Но в условиях Четвёртой русской революции, когда произошла заметная либерализация режима, право на свободу выхода из СССР при отсутствии юридической процедуры его реализации стало легальной основой для сепаратизма.

Все союзные советские Конституции декларировали принцип равноправия всех народов, живущих в стране. На деле равноправия не существовало, прежде всего, в вопросе о статусе в СССР того или иного народа. Для одних народов существовали союзные республики. Они назывались суверенными, имели свою Конституцию, герб, флаг, Верховный Совет, Совет Министров, национальную компартию, входящую в КПСС (кроме России), Академию наук, национальные театры, киностудию и прочее. Для других были автономные республики (не имеют своего герба и флага, Академии наук и прочего, но есть Конституция, Верховный Совет и Совет Министров). Для третьих имелись автономные области и автономные округа (есть местные советы депутатов, национальные театры). Четвёртые были вообще лишены национально-государственного статуса. Из 128 народов СССР, учтённых переписью 1989 г., только 53 имели какую-либо государственность, а остальные 75 её не имели. При этом суверенитет союзных республик, упомянутый в Конституции, был выхолощенным, так как практически полностью поглощался общегосударственным суверенитетом.

Принцип, по которому тот или иной народ наделялся тем или иным статусом или не наделялся никаким, был прост: произвол центра. В 1936 г. И.В. Сталин определил два критерия союзной республики — наличие внешней границы и не менее миллиона населения. Они никогда не были законодательно закреплены и ничем не обоснованы.

Так, 4-миллионная промышленная Татария была автономной республикой, а 1,5-миллионная Эстония — союзной. Оторванная от Азербайджана Нахичевань стала автономной республикой в его составе, а оторванный от Армении Нагорный Карабах с 75% армянского населения -автономной областью в составе Азербайджана же. Ханты-Мансийский автономный округ — пример чистого произвола: на его территории размером с Францию ханты и манси составляли всего около 3%. В Еврейской автономной области (Дальний Восток) евреи практически никогда не жили: это было сугубо декоративное образование. Турки-месхетинцы и гагаузы вообще лишены государственных или даже административных образований так же, как и 19 из 26 народов Севера.

Столь же произвольно некоторые народы распределялись по двум и более административным единицам разного уровня, а некоторые сливались вместе. Есть две Осетии (Северная — автономная республика в России, Южная - автономная область в Грузии). Адыги получили три автономии с разными названиями и статусами. Киргизия из автономной области стала сперва автономной республикой, а затем союзной. Автономная республика Каракалпакия была передана из Казахстана в Узбекистан. У Карелии сменили сначала автономный статус на союзный, затем вновь на автономный. Автономные республики немцев Поволжья и крымских татар были вообще ликвидированы. Есть примеры автономий без титульного народа (грузин в Грузии — Аджария, азербайджанцев в Азербайджане — Нахичевань). С 1921 г. по 1985 г. административные границы национально-территориальных образований СССР перекраивались 94 раза.

Не равны были народы СССР также и в политической сфере. В высшем органе государственной власти — Верховном Совете СССР — была представлена примерно половина народов, хотя и крупнейших. В одной его палате — Совете Союза — состояли представители около 40, а в другой — Совете Национальностей — около 60 народов. Список первых сорока повторялся в обеих палатах. Со<