Древнегреческая историография

На высшую ступень стала греческая историография у так называемых логографов, большинство которых были ионяне. Логографы первоначально излагали в поэтической прозе теогонию и космогонию, генеалогию героев и выдающихся лиц, но потом стали рассказывать также эллинские и иностранные события. Кадма Милетского считают первым из логографов. Много путешествовавший, прекрасно знавший современность, немного скептик и евгемерист в отношении к мифам Гекатей Милетский — самый значительный из них, а Гелланик представляет уже переход к чистой истории.

Блестящую эпоху эллинской историографии начинает Геродот, «отец истории», стремящийся к правдивости, но во многом еще детски наивный историк Эллады и варваров. Он родоначальник и один из наиболее ярких представителей античной, писанной для народа, а не для немногих избранников художественной истории, с ей прекрасным изложением, живописными картинами, драматическими эпизодами и вставленными в рассказ разговорами. Наивное мировоззрение Геродота у позднейших греческих историков осложнилось и сменилось политическою тенденциозностью, но способ изложения остался тот же даже у Фукидида, глубокомысленного политика и одного из правдивейших историков. Его «Пелопонесская война», по добросовестности в собирании материалов, верности суждений, высоте мысли и отчетливости характеристик до сих пор остается образцовым произведением. Это первая прагматическая история, в которой психологический анализ является на смену рока (Немезиды) Геродота. Разносторонний Ксенофонт продолжал труд Фукидида, излагая свой материал легко и ясно, но не без пристрастия. Он скорее спартанец, чем афинянин, более дидактик, чем историк, менее политик, чем стратег.

Из последующих историков к школе Геродота принадлежали Ктесий, Эфор и отчасти Феопомп, к школе Фукидида — сиракузянин Филист. У этих историков сказывается уже влияние риторической школы, главным образом Исократа. Они стараются произвести впечатление искусной группировкой событий и риторическим блеском вместе с тем ими покидалась национальная почва и заменялась общеисторической.

Оживление внесла в историографию эпоха Александра Македонского и великих завоеваний на Востоке — с одной стороны, расширением круга знаний, главным образом географических, с другой — возбуждением интереса к местным древностям. Масса писателей стали разрабатывать предания отдельных народов и стран, другие принялись за историческую обработку переживаемых ими, в тесных пределах их родины, событий, третьи взялись за рассказ о подвигах эллинов на далеком Востоке. Наконец, были сделаны попытки обработать весь успевший нагромоздиться исторический материал. Влияние риторики и декламации портит большинство этих трудов, особенно подвиги Александра, представлялись в слишком романических чертах: в истории современников передавались прямые несообразности и вымыслы, наряду с анекдотами и сплетнями.

Из исследователей местной старины выдаются так называемые атфидографы, занимавшиеся хронологическими изысканиями (главные из них — Клидем, Димон, Филохор и Истр). По истории Александра и эллинистических государств — Анаксимен, Каллисфен и Клитарх, равно как и писатели-полководцы Птолемей Лаг и Неарх. Из общих историков замечательны: Тимей, субъективный, иногда тенденциозный и мало критический, но весьма учёный автор истории греков, главным образом западных, доведенной до 264 года до н. э., и Филарх, с массою отступлений изложивший историю событий до смерти Клеомена в 220 году до н. э. В первый раз в эту пору выступили на поприще более научной истории и «варвары» — Бероз Вавилонский и Манефон Египетский. Оба они по храмовым записям изложили на греческом языке историю своих отечеств.

Ко времени падения греческой самостоятельности относится Полибий, может быть, величайший греческий историк, пишущий неизящным языком, лишённый художественного таланта, но правдивый, добросовестный, точный и определённый, прагматик, всегда имеющий в виду причины и следствия, с большим критическим талантом и совершенно свободный от пустой риторики. Он хорошо знаком с литературой предмета, где возможно — черпает свои сведения из документальных источников и в обсуждении фактов применяет накопившиеся у него за много лет наблюдения политического деятеля. Полибий — первый из греческих историков, главным интересом для которых являются судьбы Рима.

После некоторого застоя в греческой историографии, во время которого выдается лишь продолжатель Полибия — разносторонний Посидоний, историография опять оживляется в первый век империи. Появляются ученый географ-историк Страбон, Диодор Сицилийский, в своей компиляции желавший ознакомить римлян с историей подвластного им мира, Николай Дамасский и тенденциозный восхвалитель древнего Рима — Дионисий Галикарнасский. Лучшие времена эллинской историографии напомнил Плутарх, воскресивший в своих биографиях поэтический дух древней Эллады. Около того же времени ученый еврей Иосиф Флавий оставил на греческом языке сочинения о древностях и о падении своего народа. Немного позже писал разносторонний и тщательный Арриан, добросовестный подражатель Ксенофонта, Аппиан, изложивший этнографическую историю Римской империи, Дион Кассий, в громадной общей истории Рима желавший подражать Фукидиду и Полибию, подавший, особенно для близкого ему времени, почти одну историю войн и придворных скандалов, наконец, Павсаний, составивший антикварное описание современной ему Эллады. Геродиан является последним достойным представителем дохристианской греческой историографии со времен Марка Аврелия до Гордиана III.