В «год великого отступления»

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля

А. Ахматова

 

Жуткое поле сражения... Кто видел, тот не забудет никогда. Весь путь, пройденный железными стрелками Деникина, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. Они застыли в позах, в каких их застала вражеская пуля во время перебежки. Между ними, утопая в снегу, смешиваясь с мертвыми, прикрываясь их телами, пробирались живые навстречу смерти.

Бригада таяла...

Под жестоким огнем однорукий герой полковник Носков лично вел полк в атаку прямо на отвесные ледяные скалы высоты 804... Военное счастье ему улыбнулось. И высота взята, и сам жив остался. Но в 1917 году однорукий герой генерал-майор Носков будет разорван на куски толпой пьяных солдат из двух рот, именуемых «революционными» …

Что, это? Классовая борьба? Лес рубят — щепки летят? Фантасмагория русской революции? Нет здесь по-аптекарски точных ответов…

1915 год…

Впоследствии прекрасный историк, но неудачный политик П.Н. Милюков напишет:

«Первые известия о том, что на фронте неблагополучно, стали приходить к нам уже в конце января 1915 г. Но только в апреле мы почувствовали всю серьезность положения на фронте в Восточной Галиции. Снаряды и вооружение, заготовленное «на шесть месяцев», были истрачены. Солдаты мучались, взбираясь на обледенелые кручи Карпат, а когда наступала очередь использовать успех, оказывались без снарядов и патронов».

Не случайно, в литературе 1915 год называют иногда «годом великого отступления». Если русская армия теряла каждый месяц убитыми, ранеными и пропавшими без вести 175 тысяч человек, то с августа по ноябрь 1915 года армия теряет соответственно 585, 418, 366 и 347 тысяч человек.

В конце января 1915 года армия Брусилова перешла в наступление. Но довольно длительная подготовка армии не укрылась от австрийцев, и они, собрав к угрожаемому фронту все свободные силы, встретили войска 8 армии контрнаступлением. Весной в предгорьях Карпат происходили тяжелые кровопролитные битвы с переменным успехом. В конце концов, австро-германцы были отброшены и цели своей — деблокады Перемышля — не достигли. Войска Брусилова вновь овладели главными Карпатскими перевалами, но усилия по форсированию Карпат не увенчались успехом. 22 марта пал Перемышль.

В жестокие морозы, в снежные вьюги о крутые, обледенелые скаты Карпатских гор буквально разбивались силы русских солдат и офицеров Юго-Западного фронта.

Еще в конце 1914 года обнаружился острый недостаток снарядов и патронов, но беспечный и невежественный военный министр Сухомлинов умел убеждать государя, Думу и общество, что «все обстоит благополучно». И к весне 1915 года обнаружился кризис вооружения и боевых припасов (в самый критический момент, в феврале 1915 года, в русской армии было всего 12-14 артиллерийских парков, а к весне 1916 — 30-40 парков, к осени же — 900.).

Потребность в военной технике и вооружении опрокинула все теоретические расчеты российской и западноевропейской военных наук. Но если промышленность западных стран путем чрезвычайных усилий справилась с задачей, создав огромные арсеналы и запасы, то Россия не смогла... Только к весне 1916 года Россия обзавелась тяжелой артиллерией и пополнила арсеналы. Союзники, между тем, не смешили помочь России. В воспоминаниях видный британский политический деятель Ллойд Джордж писал:

«Когда летом 15 г. русские армии были потрясены и сокрушены артиллерийским превосходством Германии... военные руководители обеих стран (Англия и Франция) так и не восприняли руководящей идеи, что они участвуют в этом предприятии вместе с Россией, и что для успеха этого предприятия нужно объединить все ресурсы так, чтобы каждый из участников был поставлен в наиболее благоприятные условия для достижения общей цели. На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914 – 15 гг., и в 1916 — что им нечего дать и что, если они дают что-либо России, то лишь за счет своих собственных насущных нужд. Мы предоставили Россию ее собственной судьбе и тем самым ускорили балканскую трагедию, которая сыграла такую роль в затяжке войны»...

В то время как на всем Юго-Западном фронте у русских армий было 155 тяжелых орудий, французы в осеннем сражении в Шампани имели на узком 25-километровом фронте прорыва в 12 раз больше. В 8 армии перед летом оставалось по 200 (!) выстрелов на орудие, причем, раньше осени артиллерийское ведомство не обещало пополнения запасов.

Весна 1915 года — «года великого отступления» и года, вскрывшего все язвы на теле управленческого аппарата России императорской, по которой уже давно названивал колокол, никогда в памяти Антона Ивановича «не укрывались большими снегами»:

«Эта весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Тяжелые кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов. Сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жесточайшего боя Железной дивизии... Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их... И молчание моих батарей... Мы не могли отвечать, нечем было. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой... штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор. Я видел, как редели ряды моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности. Два полка были почти уничтожены одним огнем...

И когда после трехдневного молчания нашей шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с облегчением.

При таких условиях никакие стратегические планы — ни на Берлин, ни на Будапешт — не могли и не должны были более осуществляться».

Деникин оставил потомкам в своих воспоминаниях обвинительное заключение по делу о преступной халатности Сухомлинова и других крупных сановников империи, которые должны были бы захлебнуться в крови. Нет, не в своей, а в офицерской и солдатской, которой обильно были политы в 1915 году поля баталий Первой мировой…

В дни Карпатского сражения Железная бригада, как обычно, исполняла свою роль «пожарной команды». В начале февраля ее бросили на помощь сводному отряду генерала Каледина под Лутовиско, в Ужгородском направлении. Это был один из самых тяжелых боев Деникина. Сильный мороз; снег по грудь.

Неожиданно подъехал генерал Каледин. Взобрался на утес и сел рядом с Антоном Ивановичем на то место, которое было под жестоким обстрелом. Генерал спокойно беседовал с офицерами и стрелками, интересуясь их действиями и потерями. Железные стрелки приободрились, добавив авторитет и уважение к командиру.

Операция Каледина увенчалась успехом. Железная бригада овладела рядом командных высот и центром вражеской позиции, захватив свыше двух тысяч пленных и отбросив австрийцев за Сан. В коротких промежутках между боями Деникин пишет короткое письмо матери:

«Вообще счастье улыбается мне. За январские бои I товиско представлен к ордену св. Георгия 3-й степени (ожидается на днях Высочайший приказ). Это самая высокая ( награда, которую может получить генерал, не командую армией. Мои скромные заслуги награждены чрезмерно,! несомненно, приложу все усилия, чтобы оправдать дол которое мне оказывают.

Одна только забота — одно горе, это Ваше беспомощное положение, дорогая моя старушка...»

Положение действительно беспомощное: уже две или три недели Елисавета Федоровна Деникина страдает гнойным плевритом и прикована к постели. Так как Аполлония скончалась в Житомире, то за «дорогой старушкой», как ее нежно называл сын, ухаживала только прислуга, которой помогали сочувствующие соседки.

Печально. Но генерал берет в кулак всю свою железную волю. Война, кому сейчас легко?!

В начале марта 1915 года Железная бригада — «пожарные генерала Брусилова» двинулась к горе Одринь, чтобы ликвидировать очередной прорыв, и оказалась в западне: полукольцом позицию 4 стрелковой бригады окружали командные высоты противника. Положение было невыносимым, каждый день увеличивался список убитых и раненых офицеров и стрелков.

Деникин не видел выгоды в оставлении соединения на позициях, где бригаде грозило уничтожение. Но ее уход вызвал бы необходимость отвода и соседней 14 пехотной дивизии, начальник которой сообщал в штаб: «Кровь стынет в жилах, когда подумаешь, что впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потока крови».

Деникин остается. Бои ужесточаются. Антон Иванович переносит полевой штаб на передовую. Обстановка накалена до предела: за обедом пуля пробила окно и разбила чью-то тарелку, другая застряла в спинке стула, а если кому-то было нужно днем выйти из хаты, тот брал с собой пулеметный щит. Австрийцы несколько раз пытались отрезать бригаду от Сана, но с большим уроном отходили. Там действовал доблестный и бесстрашный подполковник 13 полка Тимановский, прозванный солдатами «Железный Степаныч».

Бригада тает, а в тылу — один плохенький мост через Сан; понтонов нет. Весна уже чувствуется. Вздуется бурный Сан или нет? Если вздуется, снесет мостик, бригада в кольце…

Командира 13 полка полковника Гамбурцева тяжело ранили ружейной на крыльце штабной хаты бригады. Заменить его некем. Положение отчаянное. Антон Иванович мрачно ходит из угла в угол. Поднимается начальник штаба полковник Марков:

— Ваше превосходительство, дайте мне 13 полк.

— Голубчик, пожалуйста, но... вы видите, что делается?

— Вот именно, ваше превосходительство.

Так началась боевая карьера знаменитого впоследствии русского белого генерала Сергея Леонидовича Маркова. Того самого, что прибыл в штаб «Железной бригады», помните, читатель, на … телеге…

Чувство, соединившее Деникина и Маркова на кровавых полях сражений, свяжет их судьбы навсегда.

Молодой, храбрый, талантливый, влюбленный в военную науку, Марков предпочитал строевую службу штабной. Он поведет славный полк от одной победы к другой, разделит с Антоном Ивановичем тяжкое бремя управления армией в революционном 1917 году и приобретет легендарную славу в белом движении в гражданской войне на юге России. Став былинным богатырем «Белого дела» еще при жизни, генерал-лейтенант Марков Сергей Леонидович, после своей трагической гибели в кубанских степях, в 1918 году, станет легендой среди «рыцарей белой мечты».

Но это еще впереди. А пока полковник Марков, не кланяясь пулям, ведет в атаку доблестный 13 полк доблестных деникинских железных стрелков...

Потратив полдня на дорогу по непролазной грязи, взобравшись по горным тропам, к Деникину приехал начальник отряда граф Келлер. Ужаснувшись безысходностью ситуации и неизбежностью ее кровавого исхода, он уехал с твердым намерением убрать соединение из западни. Действительно, через несколько дней стрелковую бригаду увели за Сан.

В начале апреля Антон Иванович получил предупреждение из штаба армии об ожидаемом повышении — назначении начальником Н-ской дивизии.

— Оставьте мне Железную бригаду. Я чувствую себя гораз­до более способным побеждать с ней, чем проявлять героизм с любой дивизией.

Вопрос остался открытым. Вскоре началось переформирование стрелковых бригад в дивизии, и Антон Иванович стал начальником 4 стрелковой Железной дивизии.

В конце апреля государь решил посетить Галицию. Он посетил Львов 22 апреля 1915 года и на другой день прибыл в Самбор, где находился штаб 8 армии. На долю Железной дивизии выпала честь встретить государя почетным караулом. Вызвали 1 роту 16 стрелкового полка с Карпат. В воспоминаниях генерала Брусилова сказано:

«Я доложил Государю, что 16 стр. полк, так же, как и вся стрелковая дивизия, именуемая Железной, за все время кампании выделялась своей особенной доблестью и что, в частности, 1-ая рота имела на этих днях блестящее дело, уничтожив две роты противника».

По докладу великого князя Николая Николаевича, император наградил всю роту солдатскими георгиевскими крестами. Все вернулись награжденными, но мало что могли рассказать товарищам. Не умел государь говорить с народом. Явно не Цицерон!

11 апреля, ввиду невозможности форсирования Карпат и кризиса в снабжении войск, Главнокомандующий армиями фронта отдал приказ 3 и 8 армиям перейти к обороне. К началу мая соединение Деникина занимало фронт юго-восточнее Перемышля. Железные стрелки не выходили из трудных боев, отражая атаки противника, переходя в контратаки.

Генерал Брусилов иногда присылал подкрепления, и в мае под командой Деникина состоял сводный отряд из 8 полков. На крайнем левом фланге позиции находился второочередной полк, сформированный из кадров Архангелогородского полка, которым Антон Иванович командовал перед войной. Генерал Деникин был не в состоянии противостоять соблазну повидать родной полк и с трудом пробрался к нему на позицию. Все доступы к полку так сильно обстреливались, что кухни и снабжение подвозили только по ночам. Антон Иванович провел часа два-три со старыми боевыми товарищами. Он не подозревал, что это была их последняя встреча...

Герой моего повествования был в неведении об общем положении на фронте, так как начальников дивизий о нем не информировали. И генерал считал положение на фронте прочным. Однако это было далеко не так. 2 армия Макензена прорвала фронт у Горлицы. Генерал Иванов, стягивавший доселе все свободные войска к Карпатам, послал корпус на подкрепление 3 армии. Но было поздно... Произошел неравный бой. 3 армия была разбита и отошла назад. В особенно тяжелое положение попала 48 дивизия Корнилова. Она прикрывая отход русских соединений, понесла огромный урон, а сам начальник дивизии попал в плен… Отступление 3 армии обнажило фланг 8 армии. 10 мая Юго-Западный фронт получил приказ отходить к Сану и Днестру. Об этом времени мы имеем в распоряжении рассказ Деникина.

«За годы войны, в связи с положением фронта мне приходилось и наступать, и отступать. Но последнее имело характер маневра временного и переходящего. Теперь же вся обстановка и даже тон отдаваемых свыше распоряжений свидетельствовал о катастрофе. И впервые я почувствовал нечто, похожее на отчаяние... Тяжесть моего положения усугублялась еще тем, что по каким-то соображениям отход частей, расположенных восточнее меня, был задержан, и фронт армии ломался почти под прямым углом в пределах моего отряда, именно на позиции бывшего Архангелогородского полка. Другими словами, полк охватывался и простреливался с двух сторон наседавшими германцами.

Штаб армии снялся с такой поспешностью, что порвал телефонную связь и оспорить распоряжение не было возможности. Я понял, что полк обречен...

Под покровом ночи я отводил свои войска, испытывая тяжелое чувство за участь полка. На другое утро он был разгромлен, и погибло большинство моих старых соратников...

Началось великое отступление русских армий».

Антон Иванович до дна испил горькую чашу военных трагедий русских войск. Цена политических ошибок царизма, вопиющей неподготовленности императорской России к страшной войне — почти 600 тысяч загубленных и искалеченных жизней русских солдат и офицеров.

Армии Юго-Западного фронта удержались некоторое время на линии Перемышль — Николаев и дальше по Днестру. Выдержали сильнейший натиск австро-германцев, имели даже крупный успех, разбив и отбросив австрийцев, пытавшихся через Днестр выйти в тыл Львову. Но 24 мая генерал Макензен возобновил наступление и к 3 июня занял Перемышль и утвердившись на среднем Сане.

Бои южнее Перемышля стали для русских войск наиболее кровопролитными. Сильно пострадала Железная дивизия. 13 и 14 полки буквально сметены шквалом артиллерийского огня немцев. В первый и единственный раз Деникин видел храбрейшего из храбрых полковника Маркова в состоянии, близком к отчаянию, когда тот выводил из боя остатки рот, весь залитый кровью. Рядом с ним шел командир 14 полка. Внезапно осколком снаряда ему снесло голову. Еще мгновение туловище без головы стояло, как живое, и затем рухнуло на землю, залив своей кровью Маркова. Такое не забывается никогда…

Отступая шаг за шагом, русские армии отходили от Сана и 22 июня оставили Львов. Русские контратаки и необходимость подтянуть тылы заставили Макензена в первой половине июля приостановить наступление; затем оно возобновилось, и к августу русские войска ушли за Буг.

В результате «великого отступления» огромные территории — часть Прибалтики, Польша, Литва, часть Белоруссии, почти вся Галиция — были Россией потеряны, кадры выбиты, дух армий подорван. Но отступление русских войск отнюдь не имело панического характера. Немцам наносились тяжелые удары, а австрийцы из-за непрестанных контратак русских потеряли при наступлении одними пленными сотни тысяч...

К осени 1915 года австро-германское наступление выдохлось. Стратегическая задача Тройственного союза — вывести Россию из войны — не выполнена, благодаря исключительно мужеству и стойкости русских воинов.

Фронтовые неудачи, однако, вместо надлежащих мер, подхлестнули одни дворцовые интриги. 23 августа 1915 года император смещает с должности Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и назначает на эту должность самого себя. Решение о самоназначении было принято не без колебаний. Государя предостерегали от опасного шага и выдвигали достаточно веские аргументы: трудность совмещения управления страной и командования вооруженными силами; риск ответственности за армию в столь тяжелые времена. Бесполезно…

Реакция в военных кругах на сумасбродное решение царя, принятое, надо полагать, не без влияния Распутина и придворной камарильи, была негативной.

Из воспоминаний бывшего генерал-квартирмейстера Ставки Главковерха20 Ю.Н.Данилов:

«Все знали неподготовленность государя, достигшего на военной службе лишь скромного положения полковника одного из гвардейских полков. Самоназначение было встречено «недоверием и унынием», потому что «весь его внутренний облик мало соответствовал масштабу этой войны».

Тем не менее, смена Верховного состоялась. 20 августа 1915 года Николай II приказал Ставке перебраться из Барановичей в Могилев. Императорский поезд подошел к могилевскому перрону. Из вагона новый Верховный вышел в сопровождении вновь назначенного начальника штаба Ставки генерала Алексеева (хоть какое-то утешение, что начальник штаба — военный профессионал высшего класса).

Но чуда не случилось: новый Главковерх не изменил хода боевых действий. «Великое отступление» продолжалось.

Я полагаю, что Антон Иванович очень тонко, с дистанции времени и опыта прожитых лет, прочувствовал психологическую ситуацию, что сложилась после того, как Главковерхом стал император. Послушаем его:

«В армии перемена Верховного не вызвала большого впечатления. Командный состав волновался за судьбы войны, но назначение начальником штаба Вер­ховного генерала Алексеева всех успокоило. Что же ка­сается солдат, то в деталях иерархии они не отдавали себе отчета, а Государь в их глазах всегда был главой армии. Одно обстоятельство, впрочем, вызывало толки в народе, оно широко отражалось в перлюстрированных военной цензурой письмах. Все считали, что «царь был несчастлив», что «ему не везло». Ходынка, Японская война, Первая революция, неизлечимая болезнь единственного сына...

Фактически распорядителем всех вооруженных сил Российского государства стал ген. Михаил Васильевич Алексеев.

В сущности такая комбинация, когда военные опе­рации задумываются, разрабатываются и проводятся признанным стратегом, а «повеления» исходят от вер­ховной и притом самрдержавной власти, могла быть удачной. Но... государь не имел достаточно властности, твердости и силы характера, и ген. Алексеев, по тем же причинам, не умел «повелевать именем царя».

В результате во второй период войны, больше еще, чем в первый, проявляется несогласованность и стрем­ление главнокомандующих фронтами преследовать свои местные цели. Ставка же налаживает соглашения, при­бегает к уговорам и компромиссам, доходящим до аб­сурда, когда, например, весною 1916 г. два главноко­мандующих сорвали подготовленную большую опера­цию и притом совершенно безнаказанно».

После вступления в должность Главковерха царь все больше терял нити управления страной. Наверное, можно согласиться с поэтом А. Блоком, который писал:

«Став верховным главнокомандующим, император тем самым утратил свое центральное положение, и верховная власть… окончательно распылилась в руках Александры Федоровны и тех, кто за ней стоял».

До последней точки (дом Ипатьева) оставалось не так много времени…

Единственное, что спасало трещавшие по швам русские фронты в «год великого отступления», — мужество российского солдата и офицера-окопника, да мудрость военных-профессионалов подобных Антону Ивановичу. Именно они в экстремальных условиях зачастую делали невозможное возможным. Не случайно, Деникин писал своей матери:

«Газетные телеграммы мало вносят успокоения в Вашу жизнь — и нам не очень легко. Но невзирая на все наши невзгоды, на все временные неудачи — неотвратим и неизбежен, как судьба, один конец: полный раз­гром Германии.

Дивизия моя, хотя и переменившая несколько раз и состав, все еще держится на высоте, созданной ее кровью и подвигами. Растаем в грозном бою и вновь возродимся...

Не жалуется, между прочим, Антон Иванович и на быт (война!), только за мать беспокоится:

«Условия нашей домашней жизни вполне благоприятные (режим, жилье, питание), и здоровье мое едва ли не лучше, чем до войны. Только седина — результат всех наших волнений и переживаний — окончательно покрывает мою голову. Но это не беда.

Достаточно ли Вам содержания при теперешней; дороговизне Крепитесь, дорогая моя, не падайте духом конца наших злоключений.

От Вас около трех недель не имею ни строчки. Прошу Вас сейчас же телеграфировать, как только получите это письмо. Обнимаю».

В конце августа 1915 года Деникин получил приказание от генерала Брусилова спешно идти в местечко Клевань, находившееся между Луцком и Ровно. Приведя дивизию форсированным маршем в исходный район к ночи, Деникин застал там полный хаос. Со стороны Луцка наступали австрийцы, тесня какие-то русские ополченские дружины и спешенную кавалерию. Никакого фронта не было, и путь на Ровно открыт.

Генерал развернул дивизию по обе стороны шоссе и после долгих поисков вошел в телефонную связь со штабом армии. Узнал, что положение серьезное: штаб армии планируется эвакуировать в Ровно; у Каледина спешно формируется новый 39 корпус из ополченских дружин, которые, по словам Брусилова, «впервые попадают в бой и не представляют никакой боевой силы». Антон Иванович был отдан в подчинение начальнику корпуса генералу Стельницкому.

Брусилов добавил: фронт все же получится довольно устойчивым, «опираясь на Железную дивизию, дабы задержать врага на речке Стубель».

Положение дивизии труднее не бывает. Она занимает огромный фронт до 15 километров. Противостоящая группировка противника превосходит соединение Деникина по силам почти втрое. Обороняться при таких условиях невозможно. Тогда генерал решил атаковать! С 21 августа он трижды переходит в наступление, и тремя атаками Железная дивизия приковывает к своему фронту около трех австрийских дивизий и задерживает обходное движение противника. Но 8-11 сентября после тяжких боев австрийцам все-таки удалось оттеснить соединение за реку Горынь. Однако упорный генерал Брусилов продолжал наступление.

Железная дивизия шла в центре фронта. Блестящими атаками колонн генерала Станкевича и полковника Маркова противника разбили. 18 сентября дивизия по собственной инициативе, преследуя быстро отступавших австрийцев, форсированными маршами пошла на Луцк. 19 сентября Деникин атаковал уже его сильные передовые укрепления. Бой шел беспрерывно весь день и всю ночь. Против 4 стрелковой дивизии сражалось 2,5 австрийских дивизий, прочно засевших в хорошо подготовленных окопах. Стрелки дрались на самой позиции, брали пленных, захватили два первых ряда окопов. Но дальнейшее продвижение оказалось непосильным. Дивизия понесла большие потери, и войска устали.

Чтобы помочь захлебнувшейся фронтальной атаке Железной дивизии, генерал Брусилов приказал генералу Зайончковскому атаковать Луцк с севера. Получив распоряжение Брусилова, тот отдал по корпусу многоречивый приказ, в котором говорилось, что Железная дивизия не смогла взять Луцк, и эта почетная и трудная задача возлагается на Зайончковского... Припоминал праздник Рождества Богородицы, приходящийся на 21 сентября. Приглашал войска «порадовать матушку царицу» и в заключение восклицал:

«Бутылка откупорена! Что придется нам пить из нее — вино или яд — покажет завтрашний день».

Но «пить вина» на «завтрашний день» Зайончковскому не пришлось. Наступление не подвинулось вперед, и он потребовал у штаба армии передать на усиление один из полков дивизии Деникина, что и было сделано. Антон Иванович же остался с тремя полками. Кроме того, в ночь на 23 сентября Деникин получил приказ из армии: ввиду того, что Зайончковскому доставляет большие затруднения сильный артиллерийский огонь противника, начальнику 4 стрелковой дивизии, по просьбе командира корпуса, приказано вести стрельбу всеми батареями соединения в течение ночи, «чтобы отвлечь на себя неприятельский огонь».

Стрелять в течение всей ночи, когда в дивизии каждый снаряд на учете! Но приказ Антон Иванович исполнил. Вероятно, понять его чувства может только тот, кто был на войне, и попадал в подобное положение... Австрийцы на огонь не отвечали. С их стороны раздалось только три выстрела. Одна граната попала в камин штабной хаты Деникина. По воле судьбы она не разорвалась.

Эта нелепая стрельба обнаружила врагу расположение скрытых батарей Железной дивизии, и к утру положение соединения Деникина стало трагичным. Антон Иванович вызвал к телефону трех командиров полков и, обрисовав обстановку, сказал:

— Наше положение пиковое. Ничего нам не остается, как атаковать.

Все командиры полков согласились с начальником. Брусилов потом писал об этом эпизоде так:

«Деникин, не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, взял его, во время боя въехал сам на автомобиле в город и оттуда прислал мне телеграмму, что 4 стрелковая дивизия взяла Луцк».

Вслед за этим Зайончковский доложил о взятии Луцка. На его телеграмме Брусилов сделал шутливую пометку:

«И взял там в плен генерала Деникина»…

За первое взятие Луцка (Антону Ивановичу пришлось его брать вторично в 1916 году) Деникин был произведен в генерал-лейтенанты. Требование Зайончковского о своем награждении Георгиевским крестом не прошло.

За всю Луцкую операцию Железная дивизия взяла в плен 158 офицеров и 9773 солдата, то есть количество, равное ее составу. Но дивизия была сильно потрепана. Через два дня ее сменили и вывели, как всегда, в резерв командующего армией.

Однако гримасы военной истории зачастую бывают ужасными. Линия Стыри и Луцк, доставшиеся ценою таких героических усилий, были брошены без давления противника. Генерал Брусилов получил от Главкома армиями фронта приказ:

«Бросить Луцк и отвести войска в первоначальное положение, а корпусу генерала Зайнчковского, с приданной ему железной дивизией, «спрятаться в лесах восточнее Колкий, когда немцы втянутся по дороге Колки — Клевань, неожиданно ударить им во фланг, а остальному фронту перейти тогда в наступление»...

Деникин вспоминал:

«Эта «стратегия», больше похожая на детскую игру в прятки, свидетельствовала о весьма слабой военной квалификации как ген. Иванова, так и его нового начальника штаба ген. Савича».

Корпуса скрыть в лесу, конечно, не удалось, и в результате оба противника развернулись друг против друга в дремучем, заболоченном Полесье, соорудили из поваленных деревьев, перевитых колючей проволокой укрепления, и перешли к обороне. А потом начались странные вещи.

Под предлогом лесистой местности штаб отнял у Деникина дивизионную артиллерию, передав ее другой дивизии. Когда Антон Иванович явился к генералу Зайончковскому, тот сухо и наставительно прочел директиву, по которой три полка Деникина были распределены по дивизиям корпуса Зайончковского, а четвертый взят в корпусный резерв. Железную дивизию расформировали, и Антон Иванович остался не у дел.

Такой оборот, однако, не огорчил Деникина, он знал, что это номер не пройдет. Действительно, получив директиву Зайончковского, Брусилов немедленно приказал «вернуть дивизию в распоряжение ее начальника и дать дивизии самостоятельную задачу».

Командир корпуса поставил 4 стрелковую дивизию вдоль лесной речки Кармин, и начались ее новые злоключения.

Зайончковский приказал атаковать противостоящих германцев. Деникин попробовал перейти в атаку раз, потом еще раз, понеся потери, был отбит и убедился в невозможности одержать успех в болотистой местности против уже укрепившихся немцев, не имея артиллерии. Командир корпуса несколько дней присылал резкие и категорические приказания перейти в атаку, угрожая отрешить Антона Ивановича от командования за неисполнение. Не находя возможным вести людей на верную гибель и считая операцию явно обреченной, Деникин отмалчивался.

Первый и единственный раз Антон Иванович встретил такое жестокое и оскорбительное отношение к дивизии и себе. Его «пожарную команду» всегда ценили и встречали с чувством облегчения и признания.

Генерал Зайончковский пожаловался в штаб армии. Генерал Брусилов телеграфировал Антону Ивановичу:

«Что у вас происходит, объясните?».

Генерал Деникин отвечал, что принял личное участие в последней атаке 14 полка. Сообщил обстановку, подытожив: дивизию посылают на убой.

Через час генерал Зайончковский получил приказание Брусилова этой же ночью сменить своими частями Железную дивизию, которая возвращается в резерв командующего.

Здесь кончилась «скитальческая жизнь» Железной дивизии по разным корпусам. В составе 8 Армии сформировали новый 40 корпус, в который вошла Железная дивизия.

Корпусу пришлось сразу вступить в бой в ходе Чарторийской операции, которая составляет одну из славнейших страниц истории Железной дивизии.

На 4-ю стр. дивизию, — писал Брусилов, — возложена была самая тяжелая задача — взять Чарторийск и разбить германскую дивизию».

В ночь на 16 октября дивизия развернулась против Чарторийска и Новоселок, в следующую ночь переправилась через Стырь и за два дня разбила, потопила и пленила австро-германцев на фронте 18 километров Левая колонна, направленная Деникиным на запад и юго-запад, опрокидывая врага, неудержимо шла вперед. А правая колонна, брошенная на Чарторийск, с огромным подъемом, без выстрела атаковала город с тыла, одним порывом взяла его, почти уничтожив 1 гренадерский кронпринца полк, захватив орудия, пулеметы и обозы.

К утру 20 октября Железная дивизия завершила прорыв. Замешательство и растерянность австро-германцев были так велики, что два дня на фронт полковника Маркова выходили обозы, транспорты и почта противника, которые он лихо перехватывал. Штабу Деникина удалось подслушать телефонный разговор немецкого генерала о безнадежности своего положения. Впоследствии, изучая официальную австрийскую военную историю, Деникин с удовлетворением нашел подтверждение своих побед.

Успех прорыва 3 и 4 стрелковых дивизий окрылил, и генерал настойчиво предлагал развить его, влив в него спешно новые крупные силы. Генерал-квартирмейстерская часть штаба горячо поддерживала начальника 4 стрелковой дивизии, но обычно столь энергичный Брусилов почему-то колебался. И момент был упущен…

Противник стягивал подкрепления со всех сторон. Впоследствии в официальной австрийской истории первой мировой войны Деникин обнаружил, что против Железной дивизии вели боевые действия, по крайней мере, 15 (!) австрийских полков. Это значит, что австрийцы имели почти четырехкратное превосходство. Кольцо вокруг прорвавшейся дивизии медленно, но уверенно сжималось. Полковник Марков докладывал генералу Деникину: «Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!»

Деникин в данной связи вспоминал:

«Теперь, с некоторой уже «исторической перспективы», взирая на эти далекие события, испытываю все тоже чувство глубокого умиления и гордости перед неугасимым воинским духом, доблестью и самоотверженным патриотизмом моих соратников по Железной дивизии».

Не только 13 стрелковому полку полковника Маркова, но всей дивизии в течение двух суток пришлось драться фронтом на «все четыре стороны». Ни паники, ни малейшего колебания не было в рядах славных железных стрелков Деникина. Чарторыйск был взят! Генерального штаба полковник Б.Н.Сергиевский свидетельствует:

«Неприятно было пробуждение австрийцев, заночевавших в злополучных хуторах, рассказывает очевидец боя за Чарторыйск,— Только начинало светать, как леса кругом них ожили. И ожили каким-то невероятным для войны XX века образом.

С севера гремел, надвигаясь все ближе и ближе, русский военный оркестр. На западе и юге ему вторили полковые трубачи. И когда на опушку с трех сторон одновременно стали выходить русские колонны — австрийская бригада стояла в строю впереди деревенских домишек подняв руки вверх. Стрелковый оркестр прошел, продолжая играть, вдоль фонта врага, поворачивая на восток по дороге в Чарторыйск.

Галопом наскочил на австрийское начальство полковник С.Л. Марков.

— Церимоньялмарш! — скомандовал он австрийцам — Нах Чарторыйск!»

В том сражении генерал Деникин проявил отличное понимание военной психологии. Прорвав неприятельский фронт, он в любой момент рисковал быть отрезанным от своих. Нужна была выдержка и большая военная смекалка, чтобы в тылу у неприятеля затеять «концерт» полковых трубачей оркестра. Обнадеживая своих, сея растерянность в рядах противника, военная музыка обретала силу оружия.

Эпизод с оркестром — не только урок психологии. Собака зарыта глубже. Здесь сказалось знание боевых традиций Железной дивизии, сражавшейся под командованием генерала-легенды Скобелева. Белый генерал еще в русско-турецкую войну вел свое войско в бой в белом мундире, на белом коне, с развернутыми знаменами и непременно фанфарные марши своего военного оркестра.

Эти традиции Деникин знал, чтил и умело использовал в боевой обстановке, проявляя свои педагогические таланты.

В духе скобелевского стиля командования войсками проявлял генерал Деникин заботу о том, чтобы подвиги подчиненных не остались незамеченными. Действовал со свойственной ему настойчивостью. После того, как Дума Георгиевского оружия21 отклонила ходатайство о награждении Георгиевским оружием ряда офицеров Железной бригады, он подал рапорт, где подчеркнул: время не для полемики. Но так как по отношению к его офицерам проявлена несправедливость, источником которой послужила дезинформация Думы Георгиевского оружия, он молчать не может. Справедливость была восстановлена.

Однако генерал В. И. Соколов, бывший небольшое время в подчинении Деникина в 1915 году, в своих воспоминаниях пишет о том, что Антон Иванович на войне был склонен к саморекламе. Держал при себе специального адъютанта, который описывал его подвиги и рассылал затем во все бульварные газеты. Суждение почерпнуто мною из рукописных материалов, хранящихся в Отделе рукописей РГБ. Веских доказательств мемуарист не привел.

Вообще-то, отсутствие скромности в оценке боевых заслуг Деникину вменяли в вину некоторые из современников. Тот же, например, уже упоминавшийся генерал Бонч-Бруевич. Но то, что пишет генерал Соколов, по-моему разумению, маловероятно. Но если оно и мело место (кто из нас не без греха?!), то все равно: подобные деяния не могли слишком резко девальвировать положительные качества генерала Деникина как военачальника Первой мировой войны.

Тем более, Соколов,