Политический гладиатор: выход на арену 6 страница

Именно интервенция стала стимулирующим фактором эскалации гражданской войны в России. Стимулятором, но все же не причиной. Многовековые противоречия, которые пытались разрешить российская революция и контрреволюция в 1917 – 1920 годах — продукт именно отечественной истории.

Стимулировать же братоубийство в безумии гражданской войны, Западу был прямой резон — своекорыстные геополитические интересы. И на полях России развертывался в то время геополитический процесс. К концу 1918 года интервенты оккупировали все наши порты на Севере, Юге, Дальнем Востоке. Была оказана мощнейшая помощь возникшим на окраинах развалившейся Российской империи государственным образованиям, где у власти стояли белые политические режимы.

Без помощи Антанты эти белые правительства не просуществовали бы относительно длительный срок. За их спинами стояли интервенты, их финансы, вооружение. Это были мощные силы Европы, США, Японии. Все сепаратистские, а вернее этносепаратистские движения, начавшиеся в те годы на территории России, были инспирированы. Украинский, в частности, сепаратизм был воссоздан австрийскими и германскими спецслужбами, о чем, кстати, убедительно писал в последствии и Деникин в своих «Очерках Русской Смуты».

Поэтому речь-то шла тогда не о том, кто будет стоять у руля России, а быть ли ей России, иль не быть. Ясно, что исторические параллели — вещь не всегда объективная. Но как от них удержаться, когда видно невооруженным глазом: история современной России до удивительности обнаруживают ту же кальку, только все страшнее…

Наша монархия в начале века уж одряхлела, а ее милый монарх, никаким геополитическим мышлением не обладал, это не Петр I, что стало трагедией для России. С принципиальных позиций период 1914 – 1922 годов надо рассматривать как единый период. В этом смысле (подчеркнем, именно только в этом смысле) война «красных» и «белых», созданная как советской и антисоветской пропагандой — это явление, лежащее на поверхности. Оно камуфлирует истинную суть геополитических процессов в мире.

И, тем не менее, безумие братоубийств было! Страшной ценой заплатили россияне за грехи прошлого своей многострадальной истории и чуждые геополитические интересы. Обратимся к цифрам: в первой мировой войне потери русской армии составили 4 млн человек. Боевые потери от гражданской войны обеих противоборствующих сторон не превысили 900 тыс. человек, а смертность населения, связанная с распадом экономики, государственных институтов, эпидемиями, белым и красным террором за 1918 — 1921 годы составила не менее 8-10 млн человек.

Как же прав был У. Черчилль, который в своей книге «Мировой кризис» констатировал, что русская гражданская война — это война с минимальными потерями на фронтах и «бесчисленным количеством казней»… Это тот самый красный и белый террор.

Слева забор, справа забор,

И ничего кроме тьмы.

Красный террор, белый террор —

Пир во время чумы

Ротмистр — враг. К стенке, моряк,

Ставь его, гада, скорей…

Хорошо, со всей присущей его таланту энергией, схватил сущность дикого действа красного и белого террора Александр Розенбаум31.

Многое я еще расскажу об этом страшном действе. А пока не могу не задать вопрос: понимал ли Антон Иванович Деникин, в какой клубок сложных и многомерных противоречий он ввязывается, на чью мельницу льет воду?

Он, конечно, тоже не Петр I, но многие процессы улавливал по природной интуиции, опыту, литературной аналитики. Поэтому он, конечно, фигура трагическая, демонстрируя редкую способность не менять свои убеждения (а убежденность сродни дару, таланту, или она есть, или ее нет), пошел до конца по избранному пути. Не может быть никаких сомнений: боевой русский генерал Антон Иванович Деникин сознательно стал участником гражданской войны. Но нам небезынтересно установить, как же он относился к ней.

История мировых цивилизаций свидетельствует: в отличие от обычных войн гражданская война не имеют четких границ — ни временных, ни пространственных. Трудно установить определенную дату ее начала, четко провести линию фронта32.

Если применить терминологию Т.Гоббса, то гражданская война — это «война всех против всех».

Но Деникин нисколько не сомневался в справедливости своего участия в гражданской войне. Между тем, он глубоко переживал ее братоубийственный характер. Именно поэтому не находил возможным награждать офицеров за участие в гражданской войне боевыми орденами царской России.

7 сентября 1919 года своим приказом №2070 он отменил награждение орденами в бывшем отряде Бичерехова, а 9 сентября 1919 года Деникин приказывает «считать несостоявшимися» награждения русскими орденами, в том числе и 6 орденами «Святого Георгия», произведенные бывшим командованием Кавказского фронта, а также национальными правительствами Азербайджана и Грузии33.

Однако в столь принципиальной позиции Антона Ивановича случались и исключения.

В ГАРФ хранится оригинальный документ — приказ Главкома ВСЮР от 4 (17 января) 1919 года о награждении знаменитого британского разведчика Сиднея Рейли Орденом Святой Анны «за заслуги, оказанные в бытность при английской миссии в Москве по контрразведке»34.

Вместо наград царской России генерал ввел в Добровольческой армии знак «В память первого Кубанского похода», которым, в частности, 25 ноября 1918 года приказом Главнокомандующего Добровольческой армией был награжден генерал Л.Г. Корнилов (посмертно)35. Добровольцев отмечали памятной медалью «Участнику похода отряда полковника Дроздовского». Правда, Донская армия сохранила орден «Святого Георгия», а кубанская Рада установила свой знак отличия — «За спасение Кубани»36.

Деникин, глубоко осознавая братоубийственный характер гражданской войны, строг и бескомпромиссен не только по отношению к политическим противникам, но и к тем, кто колебался, выжидая, не мог определиться в своих симпатиях.

Когда бывший председатель военной комиссии Государственной Думы генерал-майор А. Потапов 17 сентября 1919 года обратился к Антону Ивановичу из Японии с частным письмом, где заявил, что не хочет участвовать в гражданской войне, Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России сделал на полях пометку: «Мерзавец»37.

Без восклицательных знаков, как само собой разумеющееся…

Вот такое многоаспектное отношение Деникина к Гражданской войне, которая на юге России день ото дня принимала все более масштабный, трагический характер. В начале 1918 года местные правительства, не признавшие советскую власть, объявили в Донской, Кубанской и Терской областях чрезвычайное положение в связи с наступлением красногвардейских отрядов. Наступление большевиков преследовало конкретную цель: подавить независимость Юга.

В событиях на Дону и Северном Кавказе некоторые зарубежные историки видят своеобразную модель гражданской войны в России.

Дж. Бринкли пишет, что именно на Юге возникли наиболее значительные силы, оппозиционные большевистскому режиму. Здесь, по его мнению, развивались наиболее противоречивые процессы между социализмом и капитализмом, либерализмом и консерватизмом, русским шовинизмом и нерусским национализмом. Историк утверждает: Юг, «как в микрокосмосе собрал все проблемы, порожденные гражданской войной». Сторонники подобной точки зрения, по выражению американского историка П. Кенеза, «экстраполируя от данного района, составили представление о сущности и характере вооруженной борьбы во всей стране».

Гражданская война на Юге России отличалась неимоверной жестокостью с обеих сторон. Признавали это и Ленин, и Сталин.

Троцкий был близок к истине, когда писал, что это была чисто крестьянская война, «глубокими корнями уходившая в местную почву и мужицкой свирепостью своей превосходящая революционную борьбу в других частях страны».

На Юге России царствовал белый и красный террор, наложивший свою прямую деморализующую печать на всех участников войны. И нельзя оправдать ни белых, ни красных.

Гражданская война на Юге России имела свою особенность — смещение эпицентра противоречий в отношениях собственности в плоскость взаимоотношений казаков и крестьян, не имеющих казацкого статуса (так называемые «иногородние»). Донскому правительству и казакам принадлежало 82 % всей земельной площади, в то время как удельный вес казачества среди сельского населения составлял 43,7 %. Крестьянство Дона составляло 56,3 % сельского населения, а владело лишь 10 процентами земли. Однако и в среде крестьянства Юга России имелось имущественное расслоение, которое в значительной степени способствовало тому, что крестьяне были и в лагере белых, и в лагере красных.

На решимость генерала Деникина активно включиться в антисоветскую борьбу повлияло путешествие на Дон. Его поразил размах анархии, в которой погрязла страна, ненависть к людям, идеям, культуре.

Кровных коней запрягайте в дровни!

Графские вина пейте из луж!

Единодержцы штыков и душ!

Распродавайте — на вес — часовни,

Монастыри — с молотка — на слом.

Рвитесь на лошади в Божий дом!

Перепивайтесь кровавым пойлом!

Так писала Марина Цветаева в марте 1918 года.

Деникин сделал примечательное наблюдение:

ненависть толпы была направлена на все слои населения, во всем слышалось накопленное веками озлобление, ожесточение затянувшейся войной и «воспринятая через революционных вождей истерия».

Это понятно. Революция всколыхнула не только лучшие силы народа, а разбудила звериные инстинкты толпы. В отдельных регионах России жизнь определяла та самая охлократия — «власти толпы». Разгул анархии, бегущие с фронта войска, крушащие все на пути, усталость от потрясений — это просто не могло не вызвать тотального озлобления. Сыграл роль и низкий уровень культуры народа, особенность российского менталитета — долготерпение, резко переходящее в «пугачевщину». Можно согласиться с обобщением Деникина:

«Большевизм далеко еще не победил, а вся страна во власти черни». Стихия захлестывает, в ней «бессильно барахтаются человеческие особи, не слившиеся с ней».

Деникин не одинок в подобных оценках. Они соответствуют взглядам многих русских интеллигентов, разочаровавшихся в революции. В.В. Шульгин38, уже в февральские дни столкнувшийся с разъяренной толпой, с потрясающей искренностью передал драматизм ощущений происходившего, свою боль, изумление и вспыхнувшую ненависть. У него возникло желание расстрелять озверевшую толпу, так как только свинец «может загнать обратно в берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя».

«Увы, — восклицает автор, — этот зверь был... его величество русский народ».

Созвучны В.В. Шульгину и мысли писателя русского зарубежья участника белого движения Р. Гуля39, чувствовавшего «всю шкурную мерзость всякой политики».

«... Я увидел, что у прекрасной женщины революции под красной шляпой вместо лица рыло свиньи».

Но разве только народные массы виноваты в своем бескультурии, рождавшим разгул звериных инстинктов? Как надо было обуздывать разбушевавшуюся стихию?

Безумие гражданской войны набирает обороты. Сатана хохочет, выпивая один за другим кубки, полные до краев. Это не вино. Это кровь ополоумевших русских…

Дело наше белое…

Мы дети России, мы слуги народа

Мы верные рыцари белой мечты

На лозунг:

Отчизна, Земля и свобода, Державная воля любимой страны

Гимн белым

 

«Белая гвардия», «белое движение», «Белое Дело»… Сколько копий было сломано в спорах по обеим сторонам «баррикад», сколько мифов и неправды выплеснуто на голову «Белого Дела»! И все далеко от истины. Корнеты Оболенские и «комиссары в пыльных шлемах» явно не соответствуют своим историческим прототипам… Да и сами-то понятия, указанные выше, имеют оригинальную этимологию (см. прил. 11). За какую же «Белую идею» проливали братскую русскую кровь ее апологеты?

Идеология белого движения — одна из самых сложных научных проблем. Вот что подметил, например, С.Л.Франк, крупный мыслитель русского зарубежья, анализируя противостояние в гражданской войне:

«На одной стороне — рационализм, безграничный государственный деспотизм, господство низших классов над культурными; на другой — правда традиционализма и религиозной веры, принцип права и свободы личности, защита интересов и культуры и образования… Короче говоря — борьба между нигилистически-демагогичесим деспотизмом и идеей, опирающейся на духовные ценности правового порядка; еще короче — борьба между красными и белыми».

Другие исследователи русского зарубежья, исходя из того, что костяком белого движения являлось русское офицерство, считали: в основе белой идеологии лежал незыблемый офицерский постулат: «За веру, царя и Отечество!» Его небезынтересную расшифровку дает, в частности, Л. Былинский, считающий, что на практике упомянутый выше офицерский постулат проявлялся в следующем:

«1). В пределах государственного бытия:

а) сознательное служение монархическому строю, как наиболее нравственному построению власти и наиболее справедливой форме правления;

б) постановка интересов государственности на первый план;

в) стремление к национальному могуществу и процветанию Родины.

2). В общежитии вообще: утверждение широко понимаемого чинопочитания, дисциплины.

3). В области эмоции: способность к чувству благоговения.

4). В сфере личного поведения:

а) живое ощущение рыцарских традиций верности, чести, великодушия;

б) следование христианским добродетелям: справедливости, самосовершенствованию».

Перед нами набор лучших качеств русского офицера, формализованный в стройный логический ряд. Но вряд ли правомочно, переносить личностные качества членов корпорации офицерского корпуса армии царской России на личности всех участников белого движения, и тем более, экстраполировать их на идеологические основы «Белого дела».

По мнению П. Н. Новгородцева, И.А. Ильина, А.В. Карташова, С.П.Булгакова, белые — безусловно, патриоты России, так как в их политических программах присутствовали: забота об интересах и исторических судьбах страны; готовность ради них к самопожертвованию; верность Родине, ведущей борьбу с врагами; любовь к народу и отрицательное отношение к социальным порокам общества; гордость культурными достижениями страны; уважение к историческому прошлому Родины и унаследованность от него традиций; привязанность к месту жительства.

Рассуждая о будущем государственном устройстве России, белые четко противопоставили: экспроприации экспроприаторов и обобществлению — частную собственность, рынок, конкуренцию; классовой борьбе — гражданский мир; диктатуре пролетариата — сильную национальную власть, правовое государство и гражданское общество; идеологической диктатуре большевиков — идеологию плюрализма, возрождение духовности; этике, оправдывающей любое деяние на благо революции — христианские нравственные ценности; руководящей роли партии большевиков — свободное соревнование любых этико-эстетических концепций.

С такой постановкой вопроса можно, да и, наверное, должно спорить, но трудно, в конечном итоге не согласиться. Правда, упомянутые выше авторы, не дали ответа на вопрос: а были ли красные патриотами России?

В целом можно, с большой долей вероятности утверждать, что идеология белого движения соответствовала чаяниям широких национальных кругов российского социума по созданию в Отечестве нашем на основе уважения к правам и свободам человека в союзе с наиболее передовыми странами мира и исходя из приоритета национальных интересов.

Идеологические установки белых, могли быть интересны простым обывателям.

Царицынская газета «Русь» 1 сентября 1919 года опубликовала статью «Шептунам». В ней сообщалось о трех вопросах, что интересуют обывателей, и которые наиболее часто задавали перебежчики от красных к белым: есть ли у большевиков свободная торговля? Возвращаются ли дома владельцам? Производится ли реквизиция? Чтобы вести борьбу с красным политическим режимом, нужно было учитывать и эту «народную программу».

Однако столь заманчивая идеология «Белого дела» имела одну страшную слабость — она была недоступна для ее понимания простыми людьми. В отличие, кстати, от идеологии большевизма, которая внедрялась на уровне обыденного сознания, в том числе, и через четкие лозунги.

И получались удивительные парадоксы. Приверженность к святому праву частной собственности воспринимались многими как стремление Деникина, других лидеров белого движения к реставрации через возвращение владельцам отобранной у них в годы смуты земли и имущества. Свобода торговли, приветствовавшаяся крестьянством, осуждалась городским населением, видевшим здесь ухудшение и без того тяжелых условий жизни. Желание сохранить целостность России рассматривалось национальными меньшинствами как великодержавный русский шовинизм.

Создается впечатление, что белые как бы рано появились. А ведь их идеи во многом легли в основу Конституции Российской Федерации, принятую всенародным голосованием в 1993 году…

Но нам же особенно важно понять, как относился Антон Иванович к белому движению.

Находясь в эмиграции, Деникин пытался разобраться в сущности и содержании «Белого Дела». Можно согласиться, отчасти, с оценкой, что оно возникло стихийно, как естественное стремление народного организма к самосохранению, «к государственному бытию». Не лишено оснований и его замечание, что белое движение — реакция против небывалого угнетения «духа свободы, самодеятельности народа, против физического истребления целых классов».

Однако весьма спорна позиция Антона Ивановича, что белое движение — «протест против Брест-Литовского мира и распродажи России». Для него этот мир — «мир поражения, мир распада, ибо большевики, заключив его, подвергли Россию невиданному уничтожению». Он с искренней горечью писал:

«Никогда еще в русской истории представителям страны, какими в дни величайшего ее падения явились последовательно господа Бронштейн-Троцкий и Брильянт-Сокольников не были столь безразличны ее интересы».

Спорно и утверждение бывшего вождя белого движения о том, что большевики заключили Брестский мир, так как не хотели повременить с гражданской войной. Ведь вопрос о Брестском мире намного сложнее, чем его трактует генерал. Он, например, не пишет о том, что большевики никогда не скрывали унизительного характера Брестского мира. Его заключение — неординарный стратегический ход, благодаря которому, правящая партия большевиков спасла молодую советскую республику от гибели.

Между тем, невольно возникают проблемные вопросы: если «левые коммунисты» захлебнулись в революционном угаре, то почему бы многим бывшим царским офицерам, имевшим психологию государственников, не оскорбиться после Брест-Литовска и не попытаться поправить дело силой оружия? Но почему же тогда так мало офицеров влилось в ряды Добровольческой армии в первые дни ее формирования? Вряд ли кто даст здесь исчерпывающие ответы…

Ценность генеральских оценок белого движения, при всей их неоднозначности и противоречивости, заключается в том, что Антон Иванович досконально знал его изнутри, являясь вождем «Белого Дела». Он переосмыслил сущность белого движения и сделал категорический вывод:

«Без народа борьба обречена на неудачу».

Это сущая правда: именно из-за отсутствия народной поддержки проиграло белое движение, не решив сложного комплекса проблем. Зато с данной задачей справились их противники — большевики.

Примечательно, что генерал не идеализирует белое движение, противобольшевистские силы:

«В них мы видим, во-первых, вождей без народа. Они решали важнейшие задачи бытия русской государственности на основаниях своих верований и умозаключений, учитывая в качестве элементов борьбы, политику врагов, союзников, материальную помощь извне, иностранные штыки».

Но далее он делает оригинальный вывод:

сопротивляемость или содействие народной массы в расчет руководителей антисоветских организаций входили мало. А русский народ все еще пребывал «в состоянии неустойчивого равновесия, разбивая в прах все социально-исторические теории».

В то же время, критичность и самокритичность Деникина в оценках белого движения нельзя рассматривать как его отрицание.

В «Очерках Русской Смуты», других трудах генерала нет мыслей, хотя бы близко напоминающих нигилистические, как это есть у Н. Бердяева, писавшего, что он не верил в белое движение и не имел к нему симпатий, а уповал лишь на внутреннее перерождение большевизма, надеясь, что «русский народ сам освободит себя». Когда речь идет о белом движении, оно для Антона Ивановича — святое дело.

Деникинские оценки белого движения не могут считаться исчерпывающими. Но если их дополнить, к примеру, оценками Шульгина, писавшего, что «белое дело», начатое «почти святыми», попало в руки «почти бандитов», то концепция белого движения во многом станет более стройной, но не завершенной.

Итак, с взглядами Антона Ивановича разобрались. Можно вроде бы объявить посадку в машину времени и невидимо полететь вслед за героем моего повествования по фронтам, на которые поделилась Россия?. Стоп! Не будем спешить. А что за человек поведет в бой белых воинов?

Я уже многое рассказал о жизненном пути Антона Ивановича. Читатель, надо полагать, уже составил для себя его портрет. Но, прежде чем начать рассказ о Деникине образца лихолетья русской смуты, я посвящу несколько страниц наброску эскиза его психологического портрета к моменту, когда он сделал сознательный выбор — белая борьба.

Рыцарь белой мечты

Всякое действие создает свои вибрации в духовном поле. Молитва — поле молитвы. Любовь — поле любви. Ненависть — поле ненависти. Ярость — поле ярости.

Г. Померанц

 

Итак, кто Вы, генерал Деникин?

Бывший профессор Петроградского университета К.Н. Соколов:

«Говорят, что по первому впечатлению можно судить о призвании человека. В генерале Деникине я увидел не Наполеона, не героя, не вождя. Но просто честного, стойкого и доблестного человека, одного из тех «добрых» русских людей, которые, если верить Ключевскому, вывели Россию из Смутного времени»…

Генерал И.Т Беляев, выходец из аристократических кругов:

«Деникин, «сын простого человека, ненавидел все, что пахло наследственной культурой»40…

Два полярных мнения современников, воочию наблюдавших за личностью и деяниями героя моего повествования. Давайте искать истину. Посередине она точно не будет. Также не тот случай, когда крайности сходятся. Все сложнее…

Антон Иванович Деникин влился в ряды «Белого дела» сорокатрехлетним высококлассным военным профессионалом, ставшим по велению судьбы политическим деятелем. Фигура незаурядная и масштабная. Какие же психологические особенности, нравственные черты составляли существо его характера, определяли его как личность?

В основу мировоззрения генерала было положено религиозное, идеалистическое начало. Но, несмотря на свою религиозность, Деникин оставался в то же время и реалистом. Скорее всего, он идеалист с элементами дуализма, стихийного материализма и диалектики. Свидетельство тому — его военная и, особенно, политическая деятельность и ряд литературных суждений, сделанных в разное время.

Дуализм, в частности, сказался опосредованно во всех деникинских политических программах, подготовленных им в качестве вождя белого движения в гражданской войне на Юге России в 1917 – 1920 годов. Они отличались непоследовательностью, отсутствием достаточно четких политических установок.

Подобная двойственная мировоззренческая база не сказывалась, однако, отрицательно на цельности деникинской натуры. Ему не были присущи идеалистическое представление о народе, как о некой абстрактной массе, угнетаемой и положительной во всех отношениях.

Именно такие представления бытовали в преддверии 1917 года в некоторых кругах российской интеллигенции, где, по меткому выражению прекрасного писателя Ивана Бунина «не видели отдельного мужика, а видели лишь народ, человечество».

Мировоззрение Антона Ивановича отличалось твердым нравственным стержнем, что помогало ему принимать решения в самых сложных ситуациях, и никогда не уходить от ответственности. Конечно, он не ангел внеземной, его деяния не всегда укладывалось в шкалу общечеловеческих ценностей. Да и сам факт, что Деникин участвовал в братоубийственной гражданской войне, причем на первых ролях, говорит не в его пользу. Хотя мне могут возразить: в огне брода нет. И все же…

Влияла на генезис и эволюцию его мировоззрения и служба мирного времени в армии царской России, русско-японская и Первая мировая война, активным участником которых он был. Данные явления не затрагивали ядра взглядов либерально-демократической направленности, которые, как я уже рассказал, сформировались у Антона Ивановича в довольно стройную систему, но создавали предпосылки к будущей корректировке.

Например, являясь апологетом идеи аполитичности армии, о чем он открыто заявлял в военной печати, Деникин в 1916 году писал своей невесте с фронта, что «думские речи, боевые, читаю в литографических оттисках».

Чувствуется здесь симпатия генерала к Думе, которая, как известно, была в то время в жесткой оппозиции к царскому правительству. Следовательно, предреволюционное брожение умов не обошло стороной и того, чей эскиз психологического портрета я набрасываю. Это закономерно. Человек пытливого ума, коим являлся генерал, не мог не размышлять о положении в стране. Даже война, отнимавшая огромные физические и духовные силы, не позволяет ему мыслить узко прагматически, чисто с военной точки зрения.

Накануне революции он пишет невесте с фронта, что на Родине «стало из рук вон плохо».

И все же, сформулированная еще в раннем детстве духовность, оказала существенное влияние на всю деятельность Антона Ивановича. Примечательно в данной связи свидетельство профессора Московского университета князя Трубецкого.

Он утверждал, что знал Деникина поверхностно и из нескольких бесед с ним вынес впечатление о неясности его мыслей и недальновидности его планов. Но наряду с этим, князь видел в Антоне Ивановиче «кристальную чистоту и ясность нравственного облика».

Однако я выше приводил мнение генерала Беляева о культуроненавистнике Деникине. Трудно сказать, чем он руководствовался в своей оценке. Скорее всего, мы имеем здесь дело с аристократической корпоративностью. Аристократ всегда считает, что простой человек всегда презирает наследственную культуру. Клан!

Факты, однако, — вещь упрямая. Обратимся к ним. «Культуроненавистник» всемерно поддержал идею Кубанской рады, едва только восстановив ее власть, об открытии на Кубани университета. Причем, Антон Иванович сказал, что буде правильным, если доступ в состав студентов будет открыт всем, вне зависимости от того, является абитуриент казаком или «иногородним».

В июле 1919 года в городе Одессе была создана военно-историческая комиссия для сбора документов первой мировой войны по Юго-Западному и Румынскому фронтам. Главком ВСЮР, несмотря на колоссальную загруженность, находил время вникать в работу данной комиссии. Во исполнение его указаний, командир 3 конного корпуса 29 сентября отдал циркулярное распоряжение о создании музея Кубанского казачьего войска и сбора материалов для него.

В разгар кровопролитных сражений и боев генерал Деникин проявлял заботу о сохранении исторической памяти народа.

Спрашивается, мог ли, он, будучи «культуроненавистником», с искренней болью писать в военной печати о культурной отсталости русского народа и призывать к его образованию, которое станет «источником силы и света»?

Мог ли Главнокомандующий ВСЮР, имея негативную психологическую установку по отношению к культурному наследию прошлого, подписать 21 сентября (4 октября) 1919 года, то есть во время, когда ему начал изменять военный успех, приказ о демобилизации учащихся?41 Видимо, все-таки, нет.

Если рисовать эскиз психологического портрета моего героя, то придется несколько импрессионистских штрихов нанести на полотно, в том месте, где располагается фрагмент: «Деникин и антисемитизм».

В американском «Словаре русской революции» в статье, посвященной генералу, безапелляционно утверждается, что тот был антисемитом. Это аргументируется его пассивностью в борьбе с еврейскими погромами в годы гражданской войны42.

С таким аргументом трудно не считаться. Однако я полагаю, что по подобным основаниям нельзя Деникина относить безоговорочно к антисемитам.

Доподлинно установлено, что в царской России антисемитизм был развит довольно сильно. Видимо, не будет преувеличением сказать: антисемитизм в царской России стал одной из причин того, что в российских революционных партиях евреи составляли от 1/4 до 1/3 руководящего состава43. Деникин не мог не испытывать его влияния в своем бытие. Но семейное воспитание, либерально-демократические взгляды, не позволили Антону Ивановичу стать убежденным юдофобом. Он относился, к примеру, сочувственно к офицерам, подвергавшимся гонениям за любовь к еврейским женщинам.

В 1917 году генерал стал отмечать, что в большевистском руководстве есть много евреев. В его лексиконе появились оскорбительные выпады типа «жид Бронштейн-Троцкий» и т.д. Мне кажется, что налицо проявление деникинского бытового антисемитизма. Его оживлению способствовало то обстоятельство, что на юге России антисемитизм в царское время был особенно сильным.

Не ослабил он свои позиции и в годы революции и гражданской войны. Одно из свидетельств тому — большое количество антисемитских материалов в прессе белого юга России. Небезызвестный Пуришкевич издавал в 1919 году черносотенную газету «В Москву», выходившую в свет с эпиграфом «Бери хворостину, гони жида в Палестину». В трактовке данной газеты, яркой представительницы так называемой «желтой прессы», даже Керенский стал крещеным евреем Ароном Курбасом. Показательно, что за время власти белых на юге России было распространено свыше 100 тыс. экземпляров печально известных «Протоколов сионских мудрецов»44. Но антисемитизм вышел в годы гражданской войны далеко за рамки идеологического обоснования в прессе.