Политический гладиатор: выход на арену 7 страница

Юдобофия вылилась, например, на Украине в 1919 г. в волну еврейских погромов, унесшую 35 тыс. человеческих жизней. Имели место случаи открытой дискриминации евреев в государственных структурах в период единоличной военной диктатуры на белом Юге России. Так, начальник отдела пропаганды профессор К.Н. Соколов своим распоряжением от 8 (12) августа 1919 года уволили всех евреев, работавших в ОСВАГ45. Фактически евреям не было возможности занять руководящие посты в деникинском правительстве.

Осенью 1919 года в качестве председателя политического Совещания из Парижа прибыл В.А. Маклаков. Он вынашивал намерение уговорить Деникина включить в состав его правительства, хотя бы одного еврея. Тем самым, по замыслу Маклакова, во многих политических кругах ведущих европейских держав развеялось бы предубеждение в реакционном характере деникинской диктатуры. Но, ознакомившись с местными антисемитскими настроениям, он не рискнул поднимать эту проблему перед Главкомом ВСЮР46.

Антисемитизм, как крупномасштабное явление на белом Юге России, всемерно проник и в Белые армии. Офицеры называли евреев в письмах друг другу «микробами и разрушителями здорового организма нации». Они искренне верили, что «евреи портят молодежь». Причем, антисемитизм был присущ не только рядовому офицерству, но и деникинскому генералитету.

Генерал Н.Н. Шиллинг цинично заявлял, что он всегда будет опаздывать с войсками «для усмирения еврейских погромов»47.

Но в то же время, я не располагаю документами, свидетельствовавшими о том, что офицеры ВСЮР дискриминировались по службе.

Ясно, что Деникин, будучи членом социума, в котором антисемитизм имел мощные позиции, не мог не испытывать на себе его влияния. Но он не возводил бытовой антисемитизм в ранг государственной политики. Хотя и пассивно, но вел борьбу с еврейскими погромами в комплексе мероприятий по борьбе с разложением в своих войсках и в тылу: генерал, не колеблясь, как явствует из архивных документов, посылал войска для подавления еврейских погромов48. Принимались отдельные меры по обузданию зоологических проявлений антисемитизма в политической и общественной жизни белого юга России. По распоряжению ростовского градоначальника, была закрыта упомянутая выше газета Пуришкевича «В Москву». Принципиально важно, что евреи, хотя бы формально, были равны перед законом. Они имели свои периодические издания.

Но проводимые моим героем меры по обузданию антисемитизма отличались непоследовательностью, эпизодичностью, формализмом. Антисемитизму на белом Юге России не было нанесено в период правления Деникина достаточно серьезных организационных, юридических, а уж тем более, идеологических поражений. Интересную, хотя, естественно, небесспорную, точку зрения высказал в данной связи военный корреспондент Джон Эрнст Ходсон, который воочию наблюдал антисемитизм на белом юге России:

«Добровольцы питали глубокое предубеждение против евреев. И здесь Деникин попал в неожиданный драматический тупик, поскольку если бы он принял жесткие меры для того, чтобы заклеймить и предотвратить еврейские репрессии, то его обвинили бы в слабости или, что хуже, в том, он платный агент евреев. Всем было известно, что украинец Петлюра завербовал в свою армию тысячи бойцов, a priori более благосклонно настроенных к Деникину, проповедуя антисемитский крестовый поход и утверждая, что русский генерал находится в руках евреев».

Петлюра, эмигрировавший во Францию, как известно, плохо закончил: он был убит в 1926 году неким Шварцбартом, который хотел отмстить за своих многочисленных соплеменников, уничтоженных во время петлюровских погромов. На последовавшем потом процессе Эрни Торрес, адвокат Шварцбарта, представил суду массу свидетелей. Один из них в своей речи ассоциировал имя Деникина с именем Петлюры. Раздались, однако, протесты со стороны присутствовавших в зале судебных заседаний евреев. Послышались утверждения, что если Петлюра устраивал погромы, то Деникин их в высшей степени осуждал.

И все-таки вина генерала непосредственная. Он в борьбе с антисемитизмом проявлял политическую недальновидность, легковесность при принятии решений. В августе 1918 года власти Черноморской губернии доложили в штаб Добровольческой армии о скупке евреями-спекулянтами земельных участков на побережье. Деникин наложил на донесении резолюцию: «Воспретить»49.

Чиновники же, в развитие данной резолюции, составили одиозный документ, запрещающий евреям покупать или арендовать землю.

Будучи опубликованным в печати, он вызвал большой общественный резонанс. Потребовалось специальное разъяснение, что подразумевалось узаконить реально вышеозначенным документом: борьба со спекуляцией командующий Добровольческой армией будет вестись «независимо от того, лицам какой национальности данная спекуляция производится».

Подобная недальновидность политики генерала в «еврейском вопросе» привела к тому, что Англия даже стала угрожать ему прекращением помощи в связи с разгулом антисемитизма на территориях, подконтрольных ВСЮР.

А в белой эмиграции ошибки бывшего вождя белого движения в «еврейском вопросе» были гипертрофированны. Стараниями, главным образом, еврейских средств массовой информации, генерал был возведен почти что на уровень главного идеолога и организатора еврейских погромов на белом юге России. Таким образом, в общественном сознании белоэмигрантов Деникина хотели поставить на один уровень с Петлюрой, Махно и другими черносотенцами.

Подобные оценки Антона Ивановича несправедливые. Они не имеют под собой достаточных оснований. История сохранила следы активного сотрудничества генерала с видными еврейскими учеными, политическими и общественными деятелями. В белоэмигрантской прессе в многочисленных публикациях деникинских речей, выступлений трудно обнаружить намеки на презрение к евреям. Но самый убедительный аргумент здесь — неприятен Антоном Ивановичем идеологии фашизма, составной частью которой явился зоологический антисемитизм.

Отразим в эскизе психологического портрета моего героя и его шкалу нравственных личностных ценностей.

Первое место в ней, безусловно, занимает патриотизм. Антон Иванович беззаветно любил Отечество. Но Россию, не «вздыбленную революцией», а Россию образца до 1917 года. Ей он отдал 27 лет службы в рядах армии, пройдя путь от вольноопределяющегося стрелкового полка до командира армейского корпуса. Чтобы не быть голословным, напомним в данной связи некоторые вехи его биографии.

Деникин, проходя военную службу в Варшавском военном округе, добровольно отправился на русско-японскую войну, преодолев множество бюрократических препон. Патриот России не счел возможным оказаться вне рядов действующей армии. Сражался он с японцами доблестно.

Испытанием на патриотизм стала для него и Первая мировая война. Он не вникал в ее причины и характер, что, с большевистских позиций, сразу ставит под сомнение его патриотизм. Вот если бы Деникин выступил бы за «поражение своего правительства в войне», то советская историография сразу бы отнесла генерала в разряд пламенных патриотов и даже революционеров. Но он действовал строго в соответствии со своими внутренними убеждениями: раз враг вторгся в пределы Родины, то ее нужно защищать мужественно, с достоинством и честью. Первая мировая война показала, что патриотизм генерала виделся не только на его глубоких внутренних убеждениях, но и на высоком уровне военного профессионализма:

«Целый ряд блестящих операций выдвинули генерала Деникина в первые ряды, — писалось в журнале «Искра» в июне 1917года, — Карпаты и Волынь создали ему в армии популярность».

Как патриот России образца до 1917 года, Антон Иванович достаточно критически относился к реалиям российской действительности. Ему было чуждо слащаво-лицемерное умиление только при одном упоминании о русском.

Нельзя не придавать должного значения и тому, что Деникин за службу в армии царской России был награжден восемью орденами и четырьмя медалями, в том числе, орденами Святого Георгия IV и III степени и Георгиевским оружием с брильянтами (см. прил.2.)

А являлся ли герой моего повествования патриотом России после 1917 года? Советская историография отвечала на выше поставленный вопрос однозначно: белогвардейский генерал не мог быть патриотом России, так как был ярым врагом Советской власти, которую поддерживал весь народ. Даже в конце 1980-х годов, когда в советской историографии намечались новые подходы, в проблеме патриотизма Деникина после 1917 года они не отразились.

С. Семанов, автор документального повествования о генерале Брусилове, сравнивая исторические персоналии А.А. Брусилова, А.Ф. Керенского, Л.Г. Корнилова, А.И. Деникина на фоне исторических событий 1917 года на предмет их патриотизма, безапелляционно и бездоказательно ранжировал данных исторических деятелей следующим образом:

«Брусилов хотел служить русскому народу, Керенский, Корнилов, Деникин и им подобные — управлять народом».

В исторической науке за рубежом, наоборот, особое внимание акцентировалось на патриотизме Деникина.

И здесь ученые зачастую допускали тенденциозность. Ни Сильверлайт, ни Лаккет, ни Бринкли не дифференцируют содержание патриотизма генерала до и после 1917 года, не хотят видеть качественных изменений, происшедших в данном духовном образовании.

Противоположность суждений в литературе в значительной степени обусловливается, в частности, тем, что в годы революции и гражданской войны патриотизм Деникина, в его понимании, столкнулся с патриотизмом пришедших к власти большевиков, в их понимании.

Большевики не могли считать Антона Ивановича патриотом, не только потому, что воевали с ним. Если бы они признали его патриотизм, то под сомнение был бы поставлен один из самых мощных аргументов легитимности большевистского режима — его якобы всенародная поддержка с первых дней революции. Ясно, что сегодня в такое прямолинейное суждение вряд ли кто поверит. После прихода к власти, особенно в первые два года, большевизм и советская власть отнюдь не выражала чаяния всех россиян. Иначе гражданская война не была бы столь жестокой и кровопролитной, самоистребляющей. И закончилась бы, надо полагать, значительно быстрее. Однако страна разделилась на два непримиримых лагеря, в составе которых были и патриоты и антипатриоты.

Деникин был, безапелляционно в числе первых. В годы революции и гражданской войны он неоднократно, искренне и публично заявлял о своей любви к Отечеству.

«Счастье Родины я ставлю на первый план» — заявил он в январе 1920 года в Екатеринодаре, выступая перед представителями Донского и Кубанского казачества.

А ведь это период начала разгрома ВСЮР Красной армией. За плечами оставались два с лишним года кровавой борьбы за счастье России с ... русскими людьми. И в этой страшной борьбе Деникин-патриот, помог, в значительной степени, своими ошибками победить большевикам.

Победители, предав анафеме имя Антона Ивановича, вычеркнули его из списков патриотов России и лишили Отечества. Но построить «царство Божие на земле», идею, которую они рассматривали, как свою главную патриотическую миссию, им не удалось.

И в эмиграции Деникин продолжал страстно любить Россию. Горечь поражения, боль утрат и несбывшихся надежд не затмили его патриотические чувства. Но только по отношению к России, а не советской власти и не построенной в СССР тоталитарной модели государства. Самое весомое доказательство здесь — категорический отказ семидесятилетнего генерала-изгнанника от сотрудничества с гитлеровской Германией, ведшей войну против его Отечества.

Деникин — патриот России. Но в понимании «Россия» Антон Иванович вынес за скобки такие категории как «большевизм», «советская власть», «социализм», «сталинизм». Признавая их реальность, генерал страстно ненавидел данные явления и никогда не отождествлял их с понятием «русский народ».

А в большевистской анафеме Деникину и ему подобных и проявляется с особой силой трагизм гражданской войны, расколовшей соотечественников на два непримиримых лагеря, разделив на долгие годы Отечество на Советскую Россию, СССР и белую эмиграцию, русское зарубежье.

Да, почти три четверти века XX века Россия жила под знаком реализации коммунистической доктрины. Было бы невежеством не видеть, а тем более отрицать, несомненные достижения того времени. История советского периода — целая эпоха, и героическая, и трагическая. И ее никак не вынесешь за скобки, хотя такие попытки имеются (в первую очередь, в публицистике). Здесь неуместны псевдонаучные оценки, замешанные на политиканстве и огульном охаивании прошлого с одной стороны, и мифотворчестве о «золотом веке времен Сталина и Брежнева» — с другой стороны.

И было бы большой ошибкой не сознавать той огромной цены, которую заплатило общество, народ в ходе данного социального эксперимента.

Главное же, пожалуй, в том, что власть Советов не сделала страну процветающей, общество — динамично развивающимся, человека — свободным. Более того, идеологизированный подход к экономике обрек наше государство на неуклонное отставание от развитых стран. Как ни горько признаваться в этом, что почти семь десятилетий мы двигались по тупиковому маршруту движения, который проходил в стороне от столбовой дороги цивилизации.

Пройдя мучительный путь в рамках тоталитарного государства, Россия в начале XXI века снова догоняет Запад. Перед Отечеством стоит задача — осуществить политическую модернизацию. Ее стратегическая цель — создание открытой политической системы, способной эффективно реагировать на новые экономические, социально-политические и духовные потребности общества, возникшие в контексте развития мировой цивилизации, окончательный переход от тоталитаризма к демократии. Нам надо построить свободное общество свободных людей.

Однако нынешняя российская модернизация приносит россиянам большие муки. Выход из тоталитарного режима оказался значительно сложнее, нежели планировали кабинетные теоретики «гайдаро-чубайсовского типа». И муки россиян во сто крат увеличились грубыми политическими ошибками правящего политического режима, совершенными в 1990-х годах.

И хотя сегодня положение стабилизируется, нельзя не отметить, что политические ошибки правящей элиты могут спровоцировать социальный взрыв. И снова появятся белые и красные, как тогда в далеком семнадцатом. И снова победители будут вычеркивать из списков патриотов побежденных генералов, подобных Деникину, не понимая, что победа в гражданской войне — это всегда «поражение в победе».

Мрачноватый прогноз. Увы, российская история дает основания для него. Будем надеяться, что автор данных строк — не Кассандра.

Впрочем, вернемся к Антону Ивановичу.

Хотя Деникин был натурой цельной, ей не чужды были противоречия. Честность, храбрость, мужество, доблесть, твердость, гражданское упорство, уравновешенность, спокойствие, обаяние, ораторское искусство, оптимизм — уживались с излишней солдатской прямолинейностью, отсутствием дипломатического дара, грубостью с солдатами, нетерпимостью к чужому мнению, нескромностью в боевых заслугах, излишним честолюбием, пессимизмом, периодическими склонностью к суициду в минуты отчаяния.

Наличие диаметрально-противоположных качеств не должно смущать. Человек — существо неодномерное. В нем иногда совмещается несовместимое, что свидетельствует о сложности процесса выработки нравственных личностных ценностей. Однако в шкале нравственных ценностей личности всегда есть доминанты. Они не статичны, а проявляются в зависимости от конкретно-исторической обстановки, ситуаций повседневного бытия, в которые попадает человек. Такие доминанты становятся ведущими, либо ведомыми, либо, входя в состояние неустойчивого равновесия, в значительной степени, обусловливают функционирование комплекса внутренних качеств личности.

Одна из подобных доминант в шкале личностных нравственных ценностей Деникина — честность.

А.А. фон Лампе, ярко выраженный политический оппонент генерала в белой эмиграции, в своем дневнике, комментируя факт признания генералом Деникиным юрисдикции Верховного правителя России адмирала Колчака (кстати, перед этим назначением Александр Васильевич Колчак служил в военно-морском флоте Великобритании, еще один парадокс истории России в судьбоносный для нее период) пишет, что Деникин — «слабовольный, но, безусловно, прямой и честный человек».

Насчет слабоволия Антона Ивановича Лампе явно перегибает палку. Чувствуется, что дневник пишет крутой недоброжелатель вождя белого движения на юге России. Вся военная и политическая деятельность генерала Деникина говорит как раз об обратном.

Но далее в своем дневнике А.А. фон Лампе дает удивительно точный афоризм о честности Антона Ивановича:

«Сегодня мне пришло в голову меткое сравнение для характеристики Деникина — лучшее его достоинство и составляет его недостаток — честность».

Уникальное проявление честности генерала фиксирует в воспоминаниях Н. Савич, член Особого Совещания. Он утверждает, что Антон Иванович заставил жену сдать чек на 10 000 фунтов стерлингов, выданный ей по постановлению Особого Совещания тайно от Антона Ивановича (члены ОС понимали, что экс-диктатор, в силу личных убеждений, чек не примет), в качестве единовременной материальной помощи, в посольство России в Константинополе.

Свидетельства Савича подтверждает и письмо Антона Ивановича Ксени Васильевне накануне эмиграции от 4 марта 1920 года.

«Опасаюсь, чтоб Тебя не спровоцировали. Боже сохрани! Ни от каких учреждений, министров не принимай. Продавай вещи, победствуй немножко, может быть, удастся как-нибудь помочь. Бедная моя голубка, сохрани Тебя Бог, ненаглядная».

По прибытии в эмиграцию Деникин отказался от протекции Милюкова на получение русских денег, находящихся в заграничных банках. Антон Иванович объяснил свои действия одинаково: он — частное лицо, а эти деньги принадлежат России. Тем самым, заведомо обрекал себя на нищенское существование.

Задумайтесь, любезный читатель, и ответьте себе, не лукавя, на такой вопрос: в современной обойме российской политической элиты много найдется тех, кто мог бы повторить поступки Антона Ивановича?!

Сила честности Деникина как его нравственной личностной ценности увеличивается тем обстоятельством, что он неукоснительно соблюдал в самых тяжелых моментах гражданской войны, а так же и в белой эмиграции свои принципы. Обобщенно их можно свести к трем постулатам: «Единая, Великая, Неделимая Россия; борьба с большевизмом до конца; святое право частной собственности в условиях народоправства».

Загадочная русская душа…О святом праве частной собственности говорит военно-политический деятель, который однажды в приватной беседе иронично заметил:

— Я убежденный собственник, хотя моя собственность ограничивается шинелью и жалованием…

Однако честность Деникина, возведенная им в высшую добродетель, сказывалась пагубно на его политической деятельности. А что мы хотим, это политика…

Судьба была к нему не благосклонна. Деникин свою борьбу проиграл. Но даже в самых критических ситуациях он никогда не пытался лавировать, беречь себя. В конце ноября 1919 года, когда стратегический перелом в пользу Южного фронта красных обозначился довольно четко, генерал на совещании с ближайшими сотрудниками в Таганроге заявил:

— Я знаю, что я исполняю черную работу. Знаю, что сломаю себе шею и заслужу себе только проклятия. Но эту черную работу должен кто-то исполнить.

Или еще. Когда в 1919 году батька Махно сходу взял Екатеринослав и создал непосредственную опасность Ставке Главкома Вооруженными Силами Юга России в Таганроге, генерал Деникин, выслушав доклад штабиста о том, что его бронепоезд подготовлен к эвакуации, ответил:

— Главнокомандующий покинет Ставку последним, если не погибнет раньше.

Что еще здесь можно добавить?!

Свой оптимизм и уверенность генерал умел передать другим. На том же совещании Главком ВСЮР заявил:

— Общее положение тяжелое, почти безнадежное. Но в Мечетинской (в период Первого Кубанского «Ледяного» похода Добровольческой армии — Г.И.) было хуже. Тогда против кучки Добровольческой армии была армия в 150000 человек. Мы может быть потеряем Харьков, может будет сдан Киев. Но мы не в безнадежном положении.

Здесь не показная бравада генерала.

П.С. Махров, последний начальник штаба ВСЮР при Деникине, непосредственно наблюдавший деятельность Главкома в январе 1920 года, впоследствии сделал следующие обобщения: Антон Иванович был испытанный воин, не принадлежал к числу малодушных. Будучи «уравновешенным и спокойным», генерал отлично знал цену изречению: «Нам тяжело — противнику — не легче». Даже при отходе в Новороссийск генерал «пытался сохранить внешнее спокойствие». П.С.Махров подытоживает:

«Генерал Деникин отлично знал психологию армии в дни поражений».

Но герой моего повествования не был скроен из железа. Он оставался человеком — со всеми его слабостями и внутренними конфликтами. Н. Савич вспоминает, что после «Новороссийской катастрофы», явившейся кульминацией поражения ВСЮР, перед отходом в Крым Деникин был человеком сломленным — «Неврастеник, живущий иллюзиями». Он говорил о возможности самоубийства «в случае попытки его арестовать», что показывает его настроение.

Упадок душевных сил у Антона Ивановича подчеркивает и ближайший сотрудник профессор К.Н. Соколов, описывая внешний вид генерала в марте 1920 года: «Глаза его потухли, лицо выражало усталость, и каемка седых волос вокруг голого черепа как будто еще больше побелела».

В таких оценках нет противоречий. Мемуаристы подметили, субъективно отражая объективную реальность, тонкие штришки морально-психологического состояния Деникина в последние дни его правления на белом Юге России. Тем более, их оценки взаимоподтверждаются. Позиция Савича о суицидальных настроениях Деникина находит подтверждение в документах Астрова. Из них вытекает, что после одного из докладов. Астрова диктатору о катастрофическом положении в тылу ВСЮР, тот сказал:

— После этого остается пустить пулю в лоб.

Но подобное нельзя объяснить только слабоволием генерала. Это было бы слишком вульгаризированной трактовкой событий.

Николай Бердяев, большой знаток психологии человека, подметил — когда человек находится в состоянии душевного кризиса, какой-либо эффект легко отдает его «во власть бессознательного инстинкта смерти и самоистребления». Антон Иванович, конечно же, испытывал тяжелое бремя стрессов и аффектов. Но преодолел их без самоубийства! Выручил его природный оптимизм. После печального доклада Астрова Деникин сказал:

— Но мы еще померимся. Бороться с всеобщей разрухой придется еще лет пять.

Что это? Юмор висельника? Наверное, нет. Данный эпизод я трактую как тонкий ход Деникина-оптимиста, хорошо разбирающегося в морально-психологическом состоянии подчиненных в дни поражений. Фраза произнесена полушутливым, полураздраженным тоном несколько раз. Тем самым, генерал создает собеседникам соответствующую психологическую установку на восприятие, в котором локализовывались, в какой-то степени, элементы пессимизма, но акцентировалось внимание на сложности ситуации посредством обострения элементов упрека в лексическом построении фразы.

Можно привести еще один, более ранний факт. В октябре 1919 года Главком принял руководителей левого толка из «Союза Возрождения». Выслушав их демократические советы, он рассказал политическим деятелям о письме, полученном от Н. Чайковского, прославленного народника. Тот рекомендовал генералу отказаться от диктатуры и передать власть Директории. Деникин с юмором заключил:

— А я на его письме наложил резолюцию — «рад бы передать, дедушка, да некому». Очень симпатичный старик.

К шкале нравственных личностных ценностей Деникина можно отнести и его уважительное отношение к людям. Правда, П.Б. Струве вообще считал, что генерал был нелюдимым человеком, почти что мизантропом:

«Деникин был улиткой в скорлупе. Я скажу — физиологически не видел людей и особо ими не интересовался».

Это спорное утверждение. Действительно, Антон Иванович тяжело сходился с людьми. Был тому ряд причин психологического порядка.

Уже с первых шагов офицерской службы молодой подпоручик выделялся в кругу сверстников способностями и целеустремленностью, но с сослуживцами держался на определенной дистанции. Жизнь приучила его к осторожности, он много раз был унижен и оскорблен в своих лучших чувствах и намерениях из-за людской несправедливости, своекорыстия. Воинская служба, участие в тяжелых сражениях нежные чувства не формирует, душе черствеет волей-неволей на этих кровавых побоищах, уносивших столько жизней.

Особенно он переживал, что его соратники, люди, с которыми он смог сблизиться душевно, погибали в братоубийственной войне. Ушли одни за другим Корнилов, Марков, Алексеев, Дроздовский, и, наконец, особенно дорогой ему Романовский. Судьба обрекла Антона Ивановича на горестное одиночество, оставив один на один с суровой реальностью. Но где же здесь равнодушие?

Вероятно, в психологической структуре его личности преобладали: выражаясь терминологией К.Г. Юнга, интравертные («человек в себе»), а не экстравертные («человек от себя») черты.

Никак не вписывается в версию Струве романтичная история любви Антона Ивановича и Ксении Васильевны, его заботливость о подчиненных, вне зависимости от чинов. Свое кредо он сформулировал четко:

«Любить своих подчиненных и пользоваться их любовью — это высший идеал, доступный избранникам нашей корпорации».

Даже в условиях хронического безденежья, которое преследовало Главкома в период единоличной диктатуры, он старался создать армии режим наибольшего благоприятствования. Если летом 1919 года младший офицер в Добровольческой армии получал 1487 рублей в месяц, то государственный чиновник VI класса (надворный советник, приравненный к подполковнику) — 600 рублей. И в тех условиях это было правильным, так как офицер ежечасно рисковал жизнью. Антон Иванович прекрасно сознавал это. А мог ли это осознать человек черствый, который, по мнению Струве, «людьми особенно не интересовался»?

Правдивость версии Струве колеблется тем обстоятельством, что Антон Иванович умел производить на людей позитивное впечатление при первых же встречах.

Протоиерей Б. Старк, находясь в эмиграции, вспоминал о том, как в 1939 году встретился впервые с Деникиным на отпевании генерала Невандовского. Антон Иванович произвел на священнослужителя «простое и скромное впечатление».

Вряд ли, можно истолковать в пользу утверждений Струве и тот факт, что бывший вождь белого движения, находясь в эмиграции в крайне тяжелом материальном положении, никогда не сетовал на свою бедность, а переживал о бедственном положении своих соотечественников в изгнании. Об этом, в частности, пишет реэмигрант и советский разведчик Ю. Феличкин.

Он повествует о случайной встрече с Антоном Ивановичем в Париже, когда подвозил его в машине. Деникин разговаривал о жизни; «сетовал на судьбу русской молодежи на чужбине». Это притом, что самого бывшего вождя белого движения мемуарист запомнил «в мешковатом костюме и грубых ботинках».

Антон Иванович Деникин, как известно, в совершенстве владел приемами ораторского искусства, что говорит не в пользу утверждения Струве о нелюдимости вождя белого движения. В годы гражданской войны все речи, документы Деникина были подготовлены на эмоциональном уровне, в ярко выраженной публицистической манере, афористично-образном ключе.

В марте 1919 года после освобождения Грозного от красных, генерал заявил:

«В страшный стихийный шторм русский государственный корабль, разбивая волны, должен идти по верному румбу, не уклоняясь ни вправо, ни влево, туда, где светится маяк, на котором написано: «Великая Россия».

Махров вспоминает, что Деникин «произносил речи без записки».

А вот свидетельство Н.Брешко-Брешковского: в речах Антона Ивановича«так богато всегда сочетались и пламенный патриотизм и железная логика, и внешняя красота».

В пользу утверждения о том, что Деникин являлся мастером публичного выступления, говорит следующее обстоятельство. Исследовав большое количество архивных документов периода единоличной военной диктатуры Деникина на юге России, в которых отражена структура аппарата Главкома ВСЮР, Особого совещания, я не обнаружил свидетельств того, чтобы в числе ближайших сотрудников генерала состояли бы штатные спичрайтеры, как это практикуется сегодня у современных крупных политических деятелей.

Все это не вписывается в образ Деникина — «нелюдимого человека». Ведь те, кто сторонятся людей, не бывают, как правило, красноречивыми или даже просто разговорчивыми.

По моему суждению, прав современный исследователь В.П. Федюк, утверждающий, что генерал«при всех своих недостатках, в нетерпимой обстановке гражданской войны оставался нормальным, честным человеком».

Однако нельзя согласиться с другим утверждением историка, в силу его излишней категоричности:

эта нормальность лишала Деникина«той харизмы вождя, которая и делает вождя вождем».

Имел Антон Иванович, что выше отмечалась целый букет и отрицательных качеств. Они крайне негативно влияли на его политическую, военную, общественную деятельность. Но в моральной нечистоплотности и нездоровом карьеризме его упрекать неправомерно.

Не будем, однако, идеализировать Деникина. Надо помнить, что руки его обагрены кровью десятков тысяч ни в чем не повинных россиян точно так же, как и руки других вождей белого движения. Впрочем, как и у их противников — большевиков.

Ненависть к большевикам порою принимала у генерала крайние формы, которые приводили к антигуманным решениям. Весной 1919 года французская миссия сообщила командованию ВСЮР о готовящейся по инициативе знаменитого путешественника Ф. Нансена гуманитарной акции по снабжению хлебом голодающих Москвы и Петрограда. Главком ответил резкой телеграммой: