Политический гладиатор: выход на арену 8 страница

«Насколько я понял, французы желают оказать единственное содействие противобольшевистскому Востоку и Югу России путем поддержания угасающих сил Совдепии. Полагал бы, что продовольствие надо подготовить, но ввозить его совместно с войсками моими и адмирала Колчака».

Ненависть к большевикам затмила для генерала очевидное: в голодающей «Совдепии» гибнут ни в чем не повинные женщины, дети, старики, то есть, простые люди, за счастье которых Деникин вроде бы боролся.

Ясно одно: в братоубийственной гражданской войне ни одна из противоборствующих сторон не может не попрать общечеловеческие ценности. Некорректно устанавливать, кто здесь виноват больше: красные или белые. Злоба хлестала через край с обеих сторон.

И. Бунин в своих знаменитых «Окаянных днях» писал:

«Народу, революции все прощается! Все это только эксцессы». А у белых, у которых все отнято, все поругано, изнасиловано, убита родина, родные, колыбели и могилы матери, и отца, сестры — «эксцессов, конечно, быть не должно».

И еще:

«Революция не делается в белых перчатках. Что же возмущаться, что контрреволюция делается в ежовых рукавицах».

Несколько штрихов внешнего облика Деникина.

Сохранилось множество фотографий, рисунков, портретов Антона Ивановича. Простое лицо простого русского человека, с глазами, излучающими тревогу и усталость.

С.В. Светков в письме В.Л. Бурцеву отмечал: в I Кубанском («Ледяном») походе генерал «был в потрепанном тулупчике и с обвернутым лицом и бородой лопатой. Глядя на него, подумалось, как у Тургенева: «Экий чуйка».

Но даже в описаниях внешнего облика Антона Ивановича, его современники допускали противоречия. В 1921 году в журнале «Современные записки» (Париж) была помещена рецензия на книгу профессора К.Н. Соколова «Правление генерала Деникина».

Рецензент критиковал автора за то, что тот нарисовал противоречивый портрет вождя белого движения. Вначале Главком представляет перед читателями как «благородный рыцарь прекрасной дамы — Великой, Единой России с пленительной застенчивостью и суровостью манер». Но через некоторое время Деникин под пером автора вдруг становится «простым армейским генералом с наклонностью к полноте, с большой головой, ничего демонического».

Подобные противоречия можно, в какой-то степени, объяснить тем, что человеку свойственно субъективное отражение объективной реальности, сопровождаемое полетом фантазии, непонятной порой окружающим. Каждый видит то, что он хочет увидеть…

На имидж Антона Ивановича наложила специфический отпечаток его служба, которая проходила не в придворных гвардейских полках, а в армейской глубинке, часто в военно-полевых условиях. Конечно, Деникин аскетом не был, искусственных трудностей себе не создавал, от минимальных удобств не отказывался. Судя по дневнику генерала Маркова, он, например, воспользовался, находясь под арестом в Быхове, отдельной квартирой, которую ему выделили тюремщики после того, как его стала навещать невеста.

Антон Иванович не набрался гвардейского лоска, который был присущ, например, Врангелю, и не обладал особо красивыми чертами лица, подобно Романовскому. Поэтому ему явно не подходит эпитет «надменный», которым его снабдил американский историк А. Рабинович. Весь его облик подчеркивал: это был человек и толщи народной, без притязаний на мужскую красоту, исключительность и неповторимость внешности.

Вот только несколько свидетельств современников.

Атаман Всевеликого войска Донского генерал Краснов, ярый оппонент Антона Ивановича, хотя и не питал приязни к нему, признавал, что «считался с обаятельной внешностью Деникина, с его умением чаровать людей своими прямыми солдатскими, честными речами».

Член Совета государственного объединения А.М. Масленников после знакомства с Главкомом ВСЮР сообщил Трубецкому, что Деникин произвел на него чарующее впечатление:

«Чудесный, должно быть, человек. Вот такому бы быть главою государства, ну, конечно, с тем, чтобы при нем состоял премьер-министр, хоть сукин сын, да умный».

…Увы, такой неординарной личности было уготовано проливать братскую кровь в угаре гражданской войны.

Более того, он был одним из главных на том балу у Сатаны.

Пир безумия…

Белая борьба: истоки

Я по совести указу

Записался в камикадзе

А. Розенбаум

2 (15) ноября 1917 года московский поезд доставил в Новочеркасск небольшую группу людей, одетых в штатское, но с выправкой, выдававших профессиональных военных. Среди прибывших выделялся пожилой человек в видавшем виды пальто с вышитыми по нему оранжевыми горошинами, в синей шляпе с обвисшими полями. Небритое лицо старика было повязано тряпкой так, что виднелись лишь поблескивающие стекла пенсне. Вряд ли кто-либо мог опознать в этой нелепой фигуре генерала Алексеева, еще недавно вершившего судьбы многомиллионного русского фронта.

Судьба уготовила ему роль «отца Белого Дела» (так старого воина назовут потом в литературе русского зарубежья). Деникину придется работать с ним плечом к плечу до смерти генерала Алексеева в конце 1918 года. Как раз на следующий день после приезда в Новочеркасск Михаил Васильевич встретил свой 60-летний юбилей. Банкета не было. Зато «Отец Белого дела», прибыв на Дон, без промедления развернул работу по организации антибольшевистской борьбы. Его усилиями 2(15) ноября на свет появилась «Алексеевская организация». Далеко не мертворожденное дитя, а эмбрион Добровольческой армии.

Изначально Белая армия стала строиться на основах добровольчества (понятно, почему она и название получила соответсвующее совему духу и организации — добровольческая). Каждый записавшийся в ее ряды давал подписку прослужить четыре месяца и обещал беспрекословное повиновение командованию. В офицерских батальонах, отчасти в батареях, офицеры несли службу рядовых в условиях крайней необеспеченности.

Тем, кто хотел бы подобно современным «диким гусям» — наемникам разных мастей, обогатиться в рядах Добровольческой армии, среди белых волонтеров делать было нечего. Они получали жалкое материальное обеспечение, которое даже вопрос избежания голодной смерти в условиях галопирования инфляции (покупательная способность рубля на соседней с Доном Кубани, в январе 1918 г. составила, по сравнению с 1914 г. 10,5%, а в феврале — 10,9%) на фоне разгорающейся гражданской войны, являлся весьма проблематичным (см. прил.12.).

Такая бедность, обусловливалась тем, что положение с финансами, без преувеличения, можно классифицировать как катастрофическое: в распоряжении основателя Добровольческой армии имелось всего 17 млн рублей. Русская буржуазия заняла выжидательную позицию, не торопясь с финансированием формирующейся Добровольческой армии. Вместо обещанного кредита в 8,5 млн рублей было выделено только 2 млн рублей. Но все-таки выделила! Правда, Оловяшников, крупный промышленник, в начале 1918 года заявил:

— Передайте генералу Алексееву, что денег мы ему не дадим.

Не оказали действенной помощи и союзники по Антанте. Хотя 23 декабря 1917 года США, Англия, Франция подписали секретное соглашение об оказании содействия. Генерал Алексеев направил к союзникам адъютанта, напутствуя его:

— Прошу вас хорошенько усвоить мой взгляд и твердо передать нашим союзникам, что вы являетесь к ним не как захудалый родственник за подачкой, а как посол России и что вы являетесь не просить, а требовать немедленной помощи. Скажите им, что если они теперь не помогут нам в борьбе с большевиками, то сами погибнут от них. Еще раз повторяю вам, что это вы должны сказать твердо. Если вы это сделать не можете, то лучше ничего не говорите, а только передайте эти письма…

Увы, старый воин выступил в роли того, кто вопиет в пустыне…Оставалось уповать только на патриотизм добровольцев…

А в это время Лавр Георгиевич Корнилов, бывший по оценке Ленина «первым по смелости контрреволюционером», пробивался из Быховской тюрьмы на Дон во главе всадников-текинцев, ведущих тяжелые бои с советскими отрядами. Текинцы были обескровлены. И тогда было решено, что бывший мятежный Главковерх продолжит путь в одиночку в обличии старого крестьянина с паспортом на имя румынского эми­гранта Марьяна Иванова. 6 (19) декабря Корнилов прибыл в Новочер­касск и вновь принял свой истинный облик.

Генерал Лукомский, не испытав в дороге никаких особых приключений, также при­соединился к своим товарищам по Быховской тюрьме.

Это стало исключительно важным моментом в истории формирующейся ударной силы зарождающегося белого движения. 26 декабря Алексеевская организация была официально переименованы в Добровольческую армию. На Рождество объявили секретный приказ о вступлении генерала Корнилова в командование ею. Пост начальника штаба занял генерал-лейтенант А.С.Лукомский, а после его отъезда на Кубань в январе 1918 года — генерал-лейтенант И.П.Романовский. Дежурным генералом был назначен генерал-майор С.М.Трухачев, начальником отдела снабжения — генерал-лейтенант Е.Ф.Эльснер50. Артиллерийскую часть возглавил полковник Мальцев, инженерную — бывший член Государственной думы Л.В. Половцев (потом полковник Селиванов). Должность начальника санитарной части получил полковник медицинской службы В.П.Всеволожский, интендантской — земский деятель из Таврической губернии Н.Н.Богданов.

Хотя вся армия немногим превышала численность полка военного времени, было начато формирование ядра 1-й добровольческой дивизии. Ее доверили командовать Антону Ивановичу. Но об этом ниже.

Итак, во главе армии встал генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Для добровольцев это стало мощным психологическим стимулом. Есть что-то запредельное в той популярности, которую имел генерал Корнилов у белых волонтеров.

«Смело, корниловцы в ногу, с нами Корнилов идет...» — и никакх сомнений, только вперед!

27 декабря 1917 года в Ростове штаб армии Добровольческой армии выпускает воззвание, которое провозглашает рождение новой армии, цели и причины движения:

«Пусть каждый знает, во имя чего создается Добровольческая армия.

… Германия, пользуясь нашим настроением и прикрываясь обманным лозунгом мира, овладевает нашей Родиной. В Петрограде государственная власть уничтожена, и германский штаб диктует свою волю. Германии нужно продление в России разрухи и беспорядка, дабы не было со стороны законной власти отпора ее хищническим вожделениям. Преступный мятеж большевиков сознательно нарушил выборы в Учредительное собрание. Ныне же надежда многострадального русского народа, Учредительное собрание, срывается наемниками немцев. Но завладеть всецело Россией можно лишь после полного уничтожения ее вооруженной силы. И вот наша армия, выдержавшая стойко три года войны, разрушается не открытой силой извне, но изнутри, силой предательства и измены… Цель эта (Германии Г.И.) — полное экономическое порабощение России. Хранитель русских богатств, благодатный юг, обречен в будущем, по немецким расчетам, на окончательное рабство. Сейчас немцы стремятся немедленно завладеть южными нашими областями, дабы их средствами спасти Германию от грозящего ей истощения…

Создавшееся положение требует героических мер. В сознании смертельной опасности, угрожающей нашему Отечеству, русские люди должны забыть все разъединяющие их различия взглядов, партий, состояний и положений должны слиться в едином могучем порыве. Разрастаясь и ширясь, он свяжет единой действенной волей к спасению России все государственномыслящие силы страны, все слои широкой народной массы. Объединенными усилиями они должны ковать оружие защиты и освобождения. Нужна организованная военная сила, которая могла бы быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко-большевисткому нашествию. Для всех русских людей — немедленно приступить к созданию этой силы, к образованию мощной духом и воинской дисциплиной Добровольческой армии. В ней найдут место все, кто исполнен мужественной решимости поднять меч на защиту Отечества. И нужны средства, нужны люди. Пусть каждый внесет в это великое дело посильный дар. Сильные, да войдут в ряды ее, слабые, да помогут в деле организации и патриотической проповеди. Добровольческое движение должно быть всеобщим…

Армия эта должна быть той действительной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства свободной России…

Новая Армия должна стать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской — ее народ — выявит через посредство свободно избранного Учредительного собрания державную волю свою. Перед волей этой должны преклониться все классы, партии отдельные группы населения. Ей одной будет служить создаваемая армия…

Да будет это последним походом русских людей в эту тяжелую годину и да завершится честно и грозно святое дело за освобождение России…

За свободную волю Русского народа — за Учредительное собрание — за возрождение Великой России!»

Судьба в то трудное время улыбнулась Антону Ивановичу Деникину, сведя его в начале белой борьбы с такими уникальными вождями ее, как Михаил Васильевич Алексеев и Лавр Георгиевич Корнилов. Но судьба одновременно зло посмеялась над генерал-лейтенантом Деникиным, заставив его в течение 1918 года украдкой смахнуть рукавом скупую мужскую слезу у гроба обоих русских генералов, завершивших земной путь, и оставивших Антона Ивановича один на один со всеми проблемами белого движения…

Что же он делал в описываемые дни? Будучи назначенным начальником 1 стрелковой дивизии (начальник штаба, естественно, генерал Марков), Деникин приступил к её формированию почти с нуля. В его распоряжении находилось около 1 500 человек, боекомплекта — 200 патронов на винтовку. К январю 1918 года генерал смог сформировать около 4 000 человек. Появилось 5 пушек. Практически — это все силы и средства армии. Хозяйственных функций у генерала не было. Фактически установилось своеобразное двоевластие: Корнилов — Деникин. Его устранили в начале февраля 1918 года.

Как добывалось оружие? Всяко. Иногда, так, что в это трудно поверить. Регулярная казачья армия разлагалась. Тогда добровольцы ста­ли прибегать к «системе Д». С благословения Деникина они обменивали у казаков, предвари­тельно споив их, бочки водки на пушки и пулеметы. Ночью со складов казаков исчезали ружья и патроны. Все эти «предметы первой необходимости» могли бы быть добыты более достойным образом, если бы не столь значи­тельный недостаток денег.

«Казачьи комиссары, — вспоминал Деникин, — продавали все что угодно, все, что находилось под рукой, включая и свою совесть».

Лучшие военно-организаторские качества Антона Ивановича проявились в тот момент (январь 1918 года), когда Добровольческая армия, не закончив до конца формирования, вступила в сражения с красными частями, посланными Совнаркомом для подавления мятежа атамана Каледина. Казацкие же части обвально разлагались.

В. А. Антонов-Овсеенко, командовавший красными отрядами, доложил в Совнарком, что казаки горят энтузиазмом, они «стремятся покончить с атаманом Калединым своими руками».

На «Черкасском фронте» Деникин, проявив волю военачальника в управлении войсками, добился временных тактических успехов, правда, ценою больших потерь.

Война — вещь суровая. В ней нет места сантиментам. Здесь диктует образ мыслей и действий простое, на первый взгляд, словосочетание — «военная целесообразность». Боевой генерал Деникин, как никто другой, понимал, что кроется за этой фразой. Он вынужден посылать на смерть белых волонтеров, (а их всего-то 400 (!) человек), ибо превосходящие силы противника, рвущиеся на Дон, нужно задержать. Кто знает, сколько нравственных мук испытывал Антон Иванович, когда вынужден был вести себя так, как описал Гуль, сам побывавший в мясорубке первых боев с красными на «Новочеркасском фронте»?

«… Спрыгиваю с лошади — вхожу в вагон. «Вам кого?» — спрашивает офицер в красивой бекеше и выходных сапогах. «Генерала Деникина, с донесением». — «Сейчас».

Выходит Деникин. В зеленой бекеше, папахе, черные брови сжаты, лицо озабочено, подает руку… «Здравствуйте, с донесением?» — « Так точно, Ваше превосходительство»

Повторяю донесение… «Полковник С. приказал спросить, не будет ли подкрепления и не будет ли новых приказаний?»

Лицо Деникина еще суровее, «подкреплений не будет», отрезает он.

«Что прикажете передать полковнику С.?»

«Что же передать? Принять бой!» — с раздражением и резко говорит он…

Антон Иванович в первых боях с красными делает первый горький вывод, что гражданская война «калечит не только тело, но и душу», что жестокость порождает ответную жестокость.

Он, безусловно, прав. Обратимся вновь к свидетельствам Гуля.

«… Черноусого солдата вели к полю. Перешли последний путь…Я влез в вагон. Выстрел — одни, другой, третий…

Когда я вышел, толпа расходилась, а на месте осталось что-то бело-красное. От толпы отделился, подошел ко мне молоденький прапорщик: «Расстреляли, Ох, неприятная штука… Все твердит: «за что же, братцы, за что же?». А ему: ну, ну, раздевайся, снимай сапоги… Сел он сапоги снимать. Снял один сапог. «Братцы, — у меня мать-старуха, пожалейте!». А то курносый солдат-то наш: «Эх, да у него сапоги-то дырявые…» — и раз его, прямо в шею, кровь так и брызнула…».

Падал снег, Стал засыпать пути, вагоны и расстрелянное тело…

Мы сидели в вагоне и пили чай…»

Так просто, обыденно…

«Таганрогским фронтом» ко­мандовал полковник Кутепов, человек настолько же мужест­венный, насколько и упрямый. Под его началом находился капитан Скоблин, также храбрый, но ... чрезвычайно под­верженный влияниям.

В тот день стояла задача захватить находящуюся в руках красных железнодорожную станцию. Операция прошла ус­пешно, Кутепов и Скоблин вышли на перрон станции, увиде­ли лежащий невдалеке труп. Железнодорожник лежал, скрю­чившись, с распоротым саблей животом. В рот ему были засу­нуты жалкие и кровоточащие атрибуты мужественности. На обнаженной груди фотография, на которой изображены два молодых человека в форме юнкеров и стояла надпись: «Наше­му дорогому папе».

Полковник перекрестился, капитан взвыл от бешенства:

— Монстры! Мерзавцы!

Он склонился над фотографией.

— Я узнаю блондина, он служит в моей части. Эти презрен­ные негодяи убили его отца! Они дорого мне за это заплатят.

Вокруг собрались солдаты. Один из юнкеров вышел впе­ред, это был сын казненного. Тем временем на вокзал прибыл вагон, он привез около двадцати большевиков, взятых в плен на соседней станции. Прежде чем кто-либо успел его остано­вить, юнкер разрядил свой карабин в толпу пленных. Его ра­зоружили слишком поздно, он зарыдал.

Скоблин попытался его успокоить:

— Мы отомстим за твоего отца, можешь на меня поло­житься! Даю тебе слово чести!

Ни в каком голливудском триллере нельзя показать подобных ужасов…

Не придумать голливудским сценаристам и такого разворота сюжета: в 1930 году этот же самый Скоб­лин, только уже генерал-майор Русской армии без русского государства, ставший советским агентом, вероятнее всего, участвовал в похищении своего бывшего шефа Кутепова, организован­ном в Париже агентами ОГПУ. А еще через семь лет он лично будет руководить двумя другими похищениями — генералов Деникина и Миллера, из которых удачным будет лишь второе, а затем исчезнет, не оставив никаких следов...

Итак, армия была сформирована и обстреляна в первых боях. И заслуга в этом генерала Деникина — большая.

Антон Иванович с первых дней формирования Добровольческой армии утверждался в качестве одного из ее вождей. Он завоевывает большой авторитет. Генерал Алексеев, выступая перед казачьим правительством Дона в январе 1918 года, прямо заявил, что командуют армией Корнилов и Деникин. Здесь — естественный ход вещей. К такому статус-кво герой моего повествования подошел всей своей жизнью до ноября 1917 года.

В его жизнь вновь вторгается политика и…любовь.

Новочеркасск. Конец ноября 1918 года…

Антон Иванович покидал кабинет Донского атамана Алексея Максимовича Каледина с невеселыми мыслями:

— Что же это получается? — размышлял про себя Деникин. — Атаман теряет управление войсками. Не мудрено, конечно: казачество серьезно заболело большевизмом. Алексей Максимович твердо пообещал нам убежище на Дону. В то же время, он считает, что с учетом обстановки мне и Лавру Георгиевичу лучше переждать где-нибудь на Кавказе или в кубанских станицах. Да, правительство Дона повторяет ошибки Временного правительства… К делу Алексеева отношение тоже прохладное. Ясно, правительство Дона не желает вступать в конфликт с советской властью. Казачья молодежь развращена фронтом. Она больше всего боится тех, кто может снова послать их на войну. Правда, интеллигенция более-менее сочувственно относится к нашему делу. Но она бессильна, не имеет должного политического веса...

Деникин метко схватывает суть явления. Хотя казачьи части были в царское время наиболее преданы престолу, но и их коснулось разложение. Учитывая, что армия прекратила свое существование к концу 1917 года де-факто, казачьи части просто не могли не попасть в сферу негативного процесса.

Это хорошо понял Ленин, который еще в сентябре 1917 года писал:

«... большинство бедного и среднего казачества больше склонно к демократии, и лишь зажиточное офицерство с верхами зажиточного казачества вполне корниловское» .

Правда, Ленин, понимая излишнюю категоричность своей оценки, оговаривается выше, что у него «отсутствуют необходимые экономические данные».

Парадоксально, но факт: Деникин первое время работал в полуконспиративных условиях, носил штатское платье. Гуль в своем знаменитом «Ледяном походе» писал о том, как увидел Антона Ивановича в штабе Добровольческой армии с первые дней ее формирования:

«Стильный, с колоннами зал полон офицерами в блестящих формах. Среди них плотная, медленная фигура Деникина. В штатском, хорошо сшитом костюме он больше похож на лидера буржуазной партии, чем на боевого генерала».

Генерал Корнилов также вынужден был жить конспиративно, его фамилия официально в донских учреждениях не упоминалась. Алексеев в газетах фигурировал под прозрачным псевдонимом «генерал Алексин».

Донской атаман, 55-летний Алексей Максимович Каледин (1861 – 1918) — прирожденный военный. Окончил Воронежскую военную гимназию, Михайловское артиллерийское училище, Академию Генерального штаба. Генерал от кавалерии, до мая 1917 года командующий 8 армией. После смещения Временным правительством с должности избран 17 июня войсковым атаманом Донского казачьего войска. Он был талантливым военачальником. Наглядная иллюстрация тому — его участие в знаменитом «Брусиловском прорыве», когда возглавляемая Калединым 8 армия сыграла решающую роль на направлении главного удара.

Но сейчас атаману приходилось действовать в непривычной для него политической сфере. Обвинения в контрреволюционности в ту пору еще значили много, и для того, чтобы избежать их, Каледин был вынужден поначалу скрывать факт формирования в Новочеркасске офицерских отрядов.

Однако уже скоро ему пришлось обратиться в «Алексеевскую офицерскую организацию» за помощью. По просьбе атамана 22 ноября 1917 года Юнкерский батальон и взвод Михайловско-Константиновской батареи разоружили солдат 272 и 273-го пехотных запасных полков, расквартированных на окраине Новочеркасска. Спустя несколько дней, добровольческие отряды под командованием полковника Хованского были брошены на подавление рабочего восстания в Ростове. Боевое крещение добровольцев оказалось крайне тяжелым. Потери за это время составили свыше 120 человек убитыми и ранеными. Лишь 1 декабря Ростов был взят. После этого сюда переместился штаб формирующейся армии.

Серьезно осложняло положение то, что в отношении двух антибольшевистских сил Юга России (Донское казачество и Добровольческая армия) нагнеталась напряженность. Казацкое правительство не видело в лице Добровольческой армии ненадежной опоры в суверенных устремлениях казачества.

Тяжко на душе у Антона Ивановича оттого, что так много непонимания вокруг. Лишь только любовь к Ксении Васильевне греет генеральскую душу…

Ася приехала в Новочеркасск. Ее путешествие прошло без приключений благодаря миловидно­му личику и подлинным документам. Осторожность требова­ла, чтобы она сохранила прежнюю фамилию и считалась неза­мужней. Но Деникин полагал, что он и так уже долго ждал, и хотел, чтобы его любимая сменила затянувшийся статус невесты на статус законной жены. Он больше не желал откладывать свадьбу.

День был холодный и сумрачный. В Новочеркасске неспокойно; в городе стрельба. Венчались не в соборе, а в одной из городских церквей. Чтобы избежать огласки и не привлекать внимания, священник решил не зажигать паникадила. Внутри церкви тускло мерцали огоньки восковых свечей. Ни приглашенных, ни хора…

Кроме священника на бракосочетании присутствовали лишь четверо свидетелей-шаферов: генерал Марков, полковник Тимановский, адъютант генерала Деникина и адъютант генерала Маркова.

Атаман Каледин хотел отметить событие маленьким приемом у себя, но Антон Иванович с благодарностью отклонил это предложение ввиду тревожного настроения в городе.

Так началась семейная жизнь генерала Деникина. Как и убогая свадьба его, она прошла в бедности… Послушаем Марину Антоновну:

«Мои родители не любили упоминать об их «свадебном путе­шествии». Однако в 1939 году — мы жили тогда в трех очень ма­леньких и очень сумрачных, выходящих окнами во двор комнатах, в доме на улице Лакордер XVокруга Парижа — моя больная мать упомянула об этом:

— Иваныч! Когда-то ты обещал, что мы проведем наш медо­вый месяц под лазурным небом Рима и Венеции, но мы восемь дней продрожали от холода в этой станице Славянской, погребенные под снегом! И теперь я умираю здесь, в этой ужасной темноте, и так никогда и не увижу Италии! Зря я верила твоим обещаниям!

Мой отец, желая ее утешить, шутил:

— Прежде всего, от простого гриппа ты не умрешь. И потом, вспомни, ты мне говорила, что сначала ты хочешь повидать Па­риж. Вот мы и в Париже.

Во взгляде моей матери он уловил упрек и с виноватым видом опустил голову. Впервые мой отец, с таким мужеством и досто­инством противостоящий превратностям судьбы, вызвал во мне жалость...».

Прошло восемь дней медового месяца, и Александр Домбровский — Деникин все еще жил под чужим именем, счел своим долгом покинуть станицу Славянскую и прибыть к Маркову и Алексееву в Екатеринодар. Но Алексеев вернулся на Дон к Корнилову. Пришлось возвращаться в Новочеркасск.

Антона Ивановича угнетало и то, что в недрах формирующейся Добровольческой армии тоже не все было в порядке. Вроде бы она сформирована, но в литавры бить рано. Писать победные реляции — тем более. Ведь 4 000 тысячи храбрецов — это капля в безбрежном океане Гражданской войны.

Где же Вы, господа офицеры? Где Вы, доблестные российские солдаты?

По замыслу «Отца Белого Дела» на Дону должно было собраться не менее 30 тысяч офицеров, призванные стать ядром антибольшевистской армии. Действительность оказалась иной. Формирование армии шло медленно. В среднем, в день в неё записывалось 70-80 человек. Генерал Корнилов, просматривая списки белых волонтеров, с горечью восклицал:

— Это все офицеры, ну, а где же солдаты!

К началу 1918 года в Добровольческой армии насчитывалось всего 235 рядовых, в том числе 169 солдат.

Взрослое население Ростова отвернулось от армии. Но по иному отнеслась ростовская молодежь к призыву генерала Корнилова. Чистая идея нашла благодатную почву в чистых сердцах юношей, и, охваченные горячим порывом, пошли они пополнять ряды армии добровольцев…

Увы, приток юнкеров, гимназистов не смог значительно усилить армию. Антон Иванович случайно оказался свидетелем того, как в Ростове некоторые из них пытались записаться добровольцами.

«В батальоне генерала Боровского — рассказывал Деникин — можно было наблюдать комические и вместе с тем глубоко трогательные сцены, как юный воин с громким плачем доказывал, что ему уже 16 лет (минимальный возраст для приема), или как другой прятался под кровать от явившихся на розыск родителей, от имени которых было им предъявлено подложное разрешение на поступление в батальон…».

И эти дети шли воевать, и в батальоне того же Боровского они стойко дрались, жертвенно и бессмысленно погибали, как взрослые. Здесь какой-то зловещий символ. «Белое Дело» с первых дней было вынуждено опираться на детей с винтовкой! Не от хорошей, надо полагать, жизни.

Где же были взрослые? Не случайно генерал Алексеев на похоронах кадетов, погибших в первых боях с красными, сказал:

— Я вижу памятник, который Россия поставит этим детям. На горной скале — разоренное гнездо и убитые орлята. А где же были орлы?

У современников не было готового ответа на вопрос «Отца Белого дела». Попробуем мы, не столь далекие потомки «рыцарей белой мечты» ответить на вопрос их вождя.

Антон Иванович мотивирует пассивность офицеров тем, что они испытывали трудности с прибытием в Новочеркасск. Это неубедительно. До середины декабря 1917 года железнодорожный путь до Новочеркасска был свободен. 4 ноября 1917 года из Москвы прибыли поездом сразу 142 человека, через 10 дней — 297, а через неделю — 211. Против утверждения Деникина свидетельствует и журналист А. Суворин, пишущий, что в Ростове находилось 18 тысяч офицеров, но на призыв Алексеева откликнулось всего лишь 300человек.

Критиковали современники генерала и его утверждение о том, что пассивность офицеров в поступлении в Добровольческую армию вызвана отсутствием приказа об их явке на Дон. Как контраргумент выдвигалось соображение о том, что наличие такого приказа, не дало бы высокой явки.

На одном из митингов, возникшем стихийно, звучала мысль о том, что русский офицер «призван защищать граждан своего государства, а не честь отдельных генералов».