Бельгийско-венгерские скитания

Ничто так не мешает видеть, как точка зрения.

Дон-Аминадо

Первые шаги Антона Ивановича по бельгийской земле сопровождались знаковыми событиями.

Ксения Васильевна, невольно упражняясь в перетаскивании тяжелых дорожных чемоданов, почувствовала сильные боли в левом боку. Врачи поставили ди­агноз — опущение почки. Причина — плохое питание и истоще­ние. Нужно было вернуть почку на прежнее место. Заболевание почек надолго сделало молодую женщину неспособной носить тяжести, поднимать дочь. Едва она поправилась, как ее вызвали телеграммой в Берлин. Второй муж ее матери, эмигрировавший в Германию, сообщал, что мать умирает от рака желудка.

В том момент генерала Деникина вызвала местная контрразведка и долго допрашивала о том, чем он собирается заниматься в их стране. Его будущая деятельность бельгийским властям показа­лась подрывной. Разгневанный экс-вождь «Белого дела» после нелицеприятной беседы в контрразведке послал письмо министру юстиции социалисту Вандервельде. Он напомнил об их встрече в России в 1917 году, когда нынешнему министру, а в то время только лишь политическому изгнаннику, было оказано достаточно гостеприимства. В ответ Вандервельде в качестве смягчающего обстоятельства такого обращения с Деникиным сослался на бельгийские законы, но обещал принять меры, чтобы подобное «оскорбление» больше не повторилось. Слово свое министр юстиции сдержал: вызовы в контрразведку не повторялись.

Семья Деникиных снимала меблированный дом в Укле, сельском предместье Брюсселя, у некоего Франка Шаппеля. Доверившись прежним жильцам, англичанам, они, не прове­рив, подписали перечень всех вещей и мебели. Но вскоре об­наружилось, что половины указанной в списке мебели в доме не обнаружилось. Они поставили об этом в известность Шап­пеля, который потребовал оплатить «отсутствующую мебель». Ничего не поделаешь, им пришлось заплатить — но они переехали в другое предместье, Род-Сен-Женез, где некая мадам Левек, честная и очаровательная женщина, предложила им «небольшую дачу с садом», за которой начиналось поле.

Семья теперь сократилась до шести человек. Шапрон дю Ларре и Гришин нашли работу и комнаты в городе. Георгий Корнилов стал пансионером в колледже. Его сестра Натали, собирающаяся выйти замуж за Шапрон дю Ларре, также по­кинула Деникиных. «Приемная сирота» Надя Колоколова проявила неблагодарность, распространяя самые грязные сплетни; она вернулась в Англию, где некий состоятельный джентльмен счел за честь жениться на «племяннице» Деники­на. В начале марта их покинул также ординарец Павел.

Из дневника Ксении Васильевны (14 мая 1921 года):

«Происшедшие со­бытия изменили наше существование. Антон Иванович встает теперь в 7 часов утра, открывает ставни, двери курятника, идет за углем, топит кухню и нижнюю печь. Я встаю на полчаса позднее, готовлю кофе, кипячу молоко. Появляется дед. Мы завтракаем, затем Антон вооружается метлой, а дед тряпкой. Я иду кормить кур и нашу собаку Барбоса, чищу обувь, чищу картошку и готов­лю обед. Няня Вера отказывается заниматься чем-либо другим кроме Марины. После я сажусь на трамвай и еду на лечение. Ан­тон, перед тем как топить печи в наших комнатах, возится в саду. К счастью, второй том «Очерков» завершен и он позволяет себе немного отдохнуть. Я очень довольна, что он работает физиче­ски, это приносит ему большую пользу. Когда он пишет, то поч­ти не выходит из кабинета, а ему так надо двигаться!»

А вот бытовая зарисовка Ксении Васильевны из того же дневника (датирована 21 марта 1921 года):

«После двух недель тренировки на кухне я открыла, что гото­вить не так уж трудно. Мы сами готовим, если не лучше, чем слу­ги, то, по крайней мере добросовестнее и чище. Но надо признать­ся, что это требует много времени и очень утомительно: вечером я валюсь с ног. Если бы только у меня было лучше здоровье (Ася начала страдать язвой желудка — комментарий Марины Антоновны). В конечном счете, я пришла к вы­воду, что без домашней прислуги жить невозможно...».

Сладкой жизни, как видно нет. Да и дороговизна оказалась намного выше, чем ожидали Деникины. Разочарованный дороговизной жизни в Бельгии, Антон Иванович, с которым его издатель расплатился французскими франками, узнал, что в Венгрии их меняют по очень выгодно­му курсу. Почему бы не пожить там, пока не удастся закончить три последних тома «Очерков»? Няня Вера отказалась уезжать из страны, где жил ординарец Павел, в которого она была тай­но влюблена. Деникины отправились в путь вчетвером.

В Венгрию можно было проехать или через Германию — это было короче, — или, сделав крюк, через Францию и Швей­царию. Деникин уважительно относился к австро-венграм, с которыми ему пришлось сражаться, а немецких «варваров» продолжал считать врагами. Поэтому он выбрал второй путь. Жена, дочь и дед поехали через Германию. Местом встречи они назначили Вену. Не без труда и унижений получив визу, генерал покинул Брюссель 22 мая 1922 года. Другие члены се­мьи выехали на два дня позднее. Они провели вместе сорок восемь часов в кишащей клопами венской гостинице. Из воспоминаний Ксении Васильевны:

«Это вымирающий город (Вена — Г. И.). Улицы грязные, с облезлыми домами. Никто их не подметает и не штукатурит здания. Никто из жителей Вены не верит в будущее. Царят спекуляция и черный рынок. Мне показалось, что я перенес­лась в Россию, в дни, предшествующие революции...».

Маленький венгерский городок Сопрон, где они останови­лись, сначала показался семье раем. Чистый воздух, большие ле­са... Конечно, город был не из самых современных. От централь­ной площади до вокзала ходил единственный старенький дре­безжащий трамвай. Для освещения пользовались старыми керо­синовыми лампами, а письма из Парижа, Лондона и Брюсселя доходили только через одну-две недели. Но так приятно было здесь гулять и какими милыми, симпатичными казались мест­ные жители! Удивительное спокойствие и очень дешевая жизнь!

Но дни шли, и на смену надеждам приходило уныние. В Сопроне невозможно было снять дом, так как сюда стекалось множество беженцев со всех земель, отторгнутых от несчаст­ной Венгрии. Кроме того, работе мешало присутствие «в той же комнате капризного и невыносимого ребенка»*. Слишком жир­ная пища пансиона вызывала у жены генерала частые боли в желудке. Антон Иванович пишет 6 июля 1922 года:

«Один только дед доволен. Он гуляет, сколько хочет, собирает лесные ягоды, курит венгерский табак и чувствует себя совершенно счастливым».

Семья снова переезжают на новое место. Они снима­ют маленький домик с садом в самом Будапеште и поселяют­ся там в октябре 1922 года. Появляется молодая няня. Генерал может, наконец, приняться в полную силу за свои «Очерки Русской Смуты». Из воспоминаний Марины Антоновны:

«Новый год 1923 года мне запомнился из-за пережитого страха и разочарования. В комнате, выходящей в сад, стояла большая, с любовью украшенная моим отцом новогодняя елка. Дверь откры­лась, и вошел Дед Мороз, настоящий русский Дед Мороз в красных сапогах, красной шубе, с большой белой бородой. На спине он несме­шок с подарками. Свечи заколебались, и елка внезапно загорелась. Мать пришла в ужас: «Загорится дом». Дед Мороз помог моему отцу выбросить горящую елку в сад, он потерял шубу и белую боро­ду, которая оказалась ватной. К счастью, урон был самым незначи­тельным. Мой отец часто вспоминал позднее, как я упрекала его:

— Папа! Почему ты мне не сказал правду? Теперь я знаю, что русским Дедом Морозом может быть венгерская няня ?!».

Ведет белый вождь, в принципе рутинную жизнь изгнанника-бедняка, вечно озабоченного хроническим безденежьем. В письме Астрову 8 января 1924 года, повествуя о своей жизни в Венгрии, Деникин сообщает:

«…жизнь на время сузилась до удовлетворения насущных потребностей в обстановке черновой хозяйственной работы: таскаю дрова и уголь, топлю печи, убираю квартиру, заколачиваю все щели».

Скоро из-за экономического кризиса поднялись все цены. Деникины отказались от няни, уехали из Будапешта в маленькую деревеньку, затерявшуюся на берегах большого озера Балатон.

«Наше жилище, — сообщал Деникин одному из своих дру­зей 31 мая 1924 года, — не шикарно, но просторно и относитель­но удобно. Особенно великолепен сад, выходящий на озеро. Летом здесь прекрасно. О зиме же я стараюсь не думать. Мне говорили, что никто еще не проводил в этом доме зиму...»

Лето, действительно, было прекрасно. Озеро искрилось, приглашая на лодочные прогулки. Большой лодкой с единст­венной парой весел очень трудно было управлять. Деникину пришла мысль в качестве паруса закрепить большой красный зонт. Так как часто дул бриз, импровизированный парус поз­волял плавать. В изобилии росли вишня и малина. Няня Вера, приехавшая из Брюсселя после того, как она разочаровалась в предмете свой любви, делала из этих ягод ликер по-русски. Яблони, абрикосы гнулись под тяжестью плодов. Соседи, приходившие за абрикосами, ставили свою тележку под дере­вом, а затем трясли ветки. В огородах росли капуста, морковь, картофель, краснели сочные помидоры. Опоросилась свинья. Пели петухи, разноцветные куры несли огромные яйца. Пре­красные белые гуси гоготали и нагуливали жир.

Предоставим слово дочери генерала:

«У меня осталось очень отчетливое воспоминание о гусях. Однажды я нашла их мертвыми, лежащими в самых странных позах. Я побежала звать родителей. Мать запричитала, затем, обнаружив, что они еще теплые, предположила, что, зарезав их сейчас же, мы могли бы, может быть, их съесть... Никто из нас никогда не убивал даже курицы. Мать обратилась к отцу: «У нас нет времени звать кого-то. Не мог бы ты, Иваныч, от­рубить им голову саблей?» Отец уклонился от этого задания, а сделанное няней предположение, что гуси могли быть отрав­лены, заставило мать отказаться от своего плана. Прощайте, вкусные жаркое и гусиный жир. Но можно было сохранить хо­тя бы пух и сделать из него лишнюю перину на зиму. Женщи­ны принялись за работу и позвали на помощь меня.

— Не дери большие перья, бери только пух!

После того как гуси были ощипаны, отец, вооружившись лопатой, выкопал им братскую могилу в саду. Прибыл почталь­он. Мой отец оставил свое скорбное занятие и начал читать поч­ту. Я услышала, как завизжала и жалобно залаяла наша венгер­ская овчарка. Я бросилась к ней. Со вставшей дыбом шерстью собака смотрела на то, как призраки мертвых птиц, с торчащи­ми остатками перьев, шли, спотыкаясь, как пьяницы. Наши гу­си ожили! Вскоре стало ясно, что причиной этого драматическо­го случая оказалось то, что в сад после фильтрации ликера были выброшены остатки вишневой и малиновой настойки».

Воистину, грустное и смешное ходят по жизни в обнимку…

Семья обрабатывала землю и занимались меновой торговлей. Продукты «помещика Деникина» уходили на пропитание не только семьи, но и многочисленных гостей — бывших генералов и офицеров, да и гражданских деятелей. Они приезжали из Белграда, Софии, Берлина, чтобы привезти Антону Ивановичу имевшийся у них материал по истории гражданской войны, белого движения. За столом велись долгие разговоры о прошлом, настоящем и будущем России. Конечно в эпицентре долгих бесед — воспоминания о делах не столь давно минувших — о белом Юге России. Мучительный анализ, помноженный на ностальгию… Гости за такими разговорами порою и не замечали, что гостят у Антона Ивановича и Ксении Васильевны по две, а то и три недели…

Александр Павлович Кутепов посетил своего начальника сразу же, не дожида­ясь лучших времен. Великий князь Николай Николаевич, быв­ший главнокомандующий русской армией, бежавший во Францию, решил продолжать борьбу — на этот раз тайную — против большевиков и обратился за помощью к Кутепову. Пос­ледний, прежде чем принять это предложение, решил посове­товаться с Деникиным и получить его одобрение:

— Ваше высокопревосходительство, Его Высочество же­лает, чтобы я создал тайную организацию, способную сверг­нуть советский режим. Я хотел бы по этому поводу спросить у Вас совета.

У Деникина всегда была своего рода «аллергия» к шпионам, разведчикам и контрразведчикам, даже когда ему случалось прибегать к их помощи.

— Мне кажется, что план полезен, но я полагаю, что для его осуществления Вам нужны значительные финансов средства и солидный опыт в таком деле, иначе это дилетантское предприятие не будет иметь успеха.

— Мы найдем средства, и я рассчитываю привлечь компетентных и надежных людей.

Из всего разговора Кутепов запомнил только слово «полезен» и, заручившись поддержкой и одобрением Деникина, пустился в свое «дилетантское» предприятие. Славы на ниве диверсионно-террористической деятельности против СССР он не снискал, а буйную голову сложил…

И хотя генерала быт заедает, да и политика все время, пока робко, но стучится в окно (вон Кутепов, все больше набиравший политический вес в РОВС, постоянно жалуется на враждебность и недоверие к нему со стороны председателя союза — Врангеля, называя его в своих письмах «наш общий друг»), Антон Иванович ни на минуту не останавливает работы над «Очерками». И он сделал это!

За шесть лет вынужденного турне по Европе Антон Иванович написал пятитомник, значимость которого трудно недооценить. «Очерки Русской Смуты» — военно-политическая эпопея о судьбоносных событиях в истории нашего Отечества. Взяться за перо его заставили не только материальные соображения (хотя они играли здесь довольно существенную роль).

В неопубликованных записках, относящихся к 1944 году, бывший Главком ВСЮР писал:

«Белое движение» со всеми его светлыми и темными сторонами подвергалось и подвергается доныне нападкам и искажениям со стороны людей, ходящих в узких политических шорах, смотрящих сквозь призму национального шовинизма или попросту невежественных. Надо сказать ПРАВДУ о «белом движении» и сказать ее возможно скорее. Во-первых, потому что «не знаешь дня и часа», во-вторых, пока живы были многие современники событий, «свидетели истории», враги и друзья, которые могли бы подтвердить. Исправить или опровергнуть написанное».

И еще он писал:

«Очерки русской смуты» я считаю самым важным делом моего эмигрантского житья. На работу эту я смотрел как на свой долг в отношении «белого движения» и перед памятью павших в борьбе, как на добросовестное показание перед судом народным, судом истории».

Первый том «Очерков» ему, в основном, пришлось писать по памяти, почти не располагая необходимыми в таком случае материалами, если не считать нескольких интересных документов, уцелевших в его папках, и бумагах генерала Корнилова. При этом данный том, по словам его автора, имеет скорее характер воспоминаний, а не очерков.

Работая над вторым томом, Деникин уже имел в распоряжении заметки своих соратников, а в дальнейшем и архив генерал-квартирмейстерской части, полученной из Сербии после Крымской эвакуации. На его призыв присылать документы откликнулись многие бывшие государственные и военные деятели, направившие ему ценные воспоминания.

В последующих томах Антон Иванович вводит в научный оборот все больше уникальных документов.

Титанический пятилетний труд был завершен буквально на одном дыхании.

Конечно, в «Очерках» можно найти противоречия, фактические неточности. Но вряд ли в них можно обнаружить откровенно слабые места, с точки зрения литературного стиля, преднамеренного искажения фактов, вульгарщины, натурализма и приемов, рассчитанных на достижение дешевой популярности. Деникин очень тщательно подбирал материалы для своего произведения. В его личном фонде в ГАРФ хранятся материалы по истории Первого Кубанского («Ледяного») похода, воспоминания генералов Богаевского, Шкуро, Казановича, а также подлинные приказы, сводки, обращения.

Предысторией «Очерков Русской» Смуты» можно расценивать одно небезынтересное обстоятельство. В письме Деникина Астрову приложено оглавление книги «Белая борьба». Судя по всему, Антон Иванович написал не мемуары в чистом виде, а историю белого движения — в стадии его генезиса, уложив ее в хронологические рамки от корниловского выступления в сентябре 1917 года до разгрома белых армий на Юге России. По всей вероятности, эта неопубликованная, и пока что не обнаруженная в отечественных архивах, рукопись генерала является своеобразным конспектом его «Очерков Русской Смуты»

Деникинский труд привлек к себе всеобщее внимание и в Советской России, и в эмиграции. Первый том «Очерков» был доставлен Ленину, который внимательно изучил его и почти на каждой странице сделал пометки. Вождя большевиков интересовали, в первую очередь, социально-политические проблемы, освещаемые бывшим вождем белого движения. Подчеркнем: Ленин остался верен классовому подходу в оценке событий и личному стилю ведения полемики.

Он сопроводил одно из рассуждений генерала пометкой, что автор работы рассуждает о классовой борьбе «как слепой щенок».

Со значительными сокращениями «Очерки Русской Смуты» были опубликованы в Госиздате в Москве в двух томах. О них благожелательно отозвался Горький.

Троцкий с иронией писал по их поводу, что удары судьбы, нанесенные русским генералам, и, в частности, Деникину, научили их держать перо

Лев Давидович тогда еще не подозревал, что скоро «вождь народов товарищ Сталин» отправит его за границу, где тому тоже придется научиться держать перо.

Официальный советский историк Покровский оценил «Очерки Русской Смуты» лишь как «историю генералов». Он отмечал, что для истории генеральского миросозерцания, генеральской политики, генеральского отношения к русской революции вообще — это «незаменимый источник». Не постеснялся ученый употребить и ярлыки типа «буржуазные калифы на час». Кроме того, историк допустил беспардонное передергивание фактов, классифицировав генерала Корнилова как союзника «настоящего, подлинного наймита немцев казацкого атамана генерала Краснова», что, конечно же, не соответствует исторической правде. Правда, Покровский сделал, по моему суждению, и оригинальный вывод, классифицировав «Очерки» как «основной источник для истории военной контрреволюции».

Появление «Очерков» вызвало многочисленные отзывы, в основном благожелательные и зачастую восторженные, огромного большинства русских эмигрантов на всех пяти континентах. Воен­ные отдавали должное правдивости воспроизведения картин прошлого, оценке их борьбы. Специалисты, между тем, давали неоднозначные оценки генеральскому сочинению.

Милюков дал полностью положительный отзыв на «Очерки».

Он назвал их капитальным, основанном на первоисточнике труде «незаменимом для всякого будущего историка». Ученый отмечал, что Деникин мог бы написать мемуары и они, конечно, также получили значение, первоклассного источника. Но генерал «предпочел писать историю под скромным названием «Очерков».

В отличие от Милюкова, другой крупный историк российского зарубежья Мельгунов, дав, в основном положительный отзыв на генеральский труд, подверг критике наиболее слабые, по его мнению, исторические аспекты «Очерков».

Деникин — он «военный стратег, полководец, которого судьба случайно сделала одним из руководителей политической жизни, не дав ему предварительной подготовки, и тем более исторической подготовки, необходимой каждому, кто пишет историю революции и еще меньше вооружив точностью фактов, когда говорит не о том, в чем непосредственно принимал участие», — писал Мельгунов.

Характерно, что писатели И. Бунин, И. Шмелев, М. Алданов отмечали несомненные художественные достоинства эпопеи, вышедшей из-под пера бывшего вождя «Белого Дела».

В своем произведении Антон Иванович выступает в трех качествах: мемуарист, историк-исследователь и публикатор документов.

Деникин — мемуарист раскрылся в «Очерках» во всем богатстве литературных приемов, яркости изложения, хотя современный читатель может упрекнуть его в излишней архаичности языка. Автор корректен в оценке не только своих противников внутри белого движения, но старается придерживаться этого правила и при характеристике своих противников из лагеря большевиков. Последнее, правда, удается ему меньше. Чувствуется горечь побежденного, мешающая объективности. Но генерал не опускается до унизительных ярлыков.

Наиболее удачно выступил Деникина в своих «Очерках» в качестве публикатора документов. Он ввел в научный оборот уникальные материалы, которыми располагал. И не смотря на свою видимую избирательность, они и поныне сохраняют свою историческую значимость.

«Очерки Русской Смуты» Деникина — самое крупное произведение из написанных лидерами белого движения, охватывающее эпохальные события отечественной истории. Они имеют большую познавательную и научную ценность. Это — важнейший источник для изучения истории русской армии, первой мировой войны, революции и гражданской войны, белого движения.

В белой эмиграции, и друзья, и недруги Антона Ивановича с нетерпением ждали появления каждого тома «Очерков» Когда четвертый том находился в печати у нового издателя в Берлине, из Парижа с беспокойством писал Кутепов:

«Как сложится судьба Вашего пятого тома? Знайте, что наш «общий друг» переходит в контратаку. Он готовится издать в Бер­лине «Архив Белой армии». В помощниках у него — принц Лихтенбергский, фон Лампе и граф Ливен. «Истинно» русские люди!..»…

Бывали и курьезы: после выхода двух томов «Очерков» встречает в Белграде адъютанта генерала Романовского быв­ший Кубанский атаман генерал Филимонов и говорит ему:

— Читали мою статью в «Архиве русской революции»? Я знаю, что генерал Деникин будет меня ругать в следующих то­мах «Очерков», так я, чтобы предупредить события, сам его руганул... у читателя кое-что и останется.

Но когда в дальнейших томах Филимонов прочел свою характеристику, объективную, правдивую и доброжелатель­ную, он прислал Антону Ивановичу хорошее письмо и сам предложил свое сотрудничество в освещении событий Юга.

«Я думаю, в писаниях моих не было нелицеприятия даже в отношении врагов» — писал бывший белый вождь.

Может создаться впечатление, что во время своего вынужденного турне Антон Иванович вообще ушел из политики. Похоже, что он и сам так считал.

В одном из писем Астрову 15 февраля 1924 года Деникин отмечал, что «погружен целиком в прошлое, в историю, почти не соприкасаясь с вопросами современности».

Но генерал выдал желаемое за действительное: ему не удалось уйти от политических реалий белой эмиграции. Однако он с мучительным трудом переваривает этот зыбкий конгломерат лиц, претендующих на свою роль в истории.

В 1926 году экс-лидер белого движения писал соратнику-добровольцу полковнику Петру Васильевичу Колтышеву (о нем я еще ниже поведаю), что он все более и более убеждается в преимуществе отшельнического жилья.

Оно давало, по мнению бывшего Главкома ВСЮР: «возможность со спокойствием и некоторым скептицизмом смотреть на ту политическую кухню, которую варят наши именитые беженцы».

Деникин видит в них разных — глубоко идейных, и авантюристов, и политических маклеров.

Находясь вроде бы в стороне от суетной политической кухни белой эмиграции, Антон Иванович внимательно наблюдает за ее жизнью, делая удивительно тонкие предсказания.

В 1923 году он пишет письмо генералу Кутепову и прямо указывает, что пользы будет мало, когда Великий Князь Николай Николаевич возглавит объединенные белые силы в изгнании.

Бывший Главком ВСЮР укрепляет связи с бывшими сослуживцами. Присылая ему свои личные воспоминания об участии в антибольшевистской борьбе, они сообщали Антону Ивановичу последние новости политической и общественной жизни белой эмиграции.

Генерал Сергиевский, бывший начальник связи Ставки Верховного Главнокомандующего в 1917 году, препроводил свои воспоминания в письме от 18 июня 1923 года своеобразным отчетом перед Деникиным о деятельности Константиновского военного училища, дислоцированного в Болгарии. Автор письма обращается к бывшему вождю белого движения не иначе как «Ваше Превосходительство, Высокочтимый Антон Иванович», демонстрируя, тем самым, уважение к своему бывшему начальнику, в то время как в некоторых кругах белой эмиграции пытались предать его обструкции.

Многие эмигранты предлагали услуги сильным мира сего, чтобы «задушит в колыбели» республику Советов. Деникин, напротив, отвергал любые попытки втянуть его не только в политическую борьбу внутри эмиграции, но и в возобновление вооруженной борьбы против Советской России. В 1921 году он решительно отстранился от деятельности фон Лампе и Глазенапа в Венгрии, где те пытались создать из бывших офицеров вооруженные отряды для агрессии против Советской России.

Генерал Глазенап после того, как удалось создать 15-тысячный корпус при помощи правительства Венгрии, заявил, что у него «нет веры в генерала Деникина».

Антон Иванович пристально следил за событиями в Советской России. По возможности знакомился с советскими публикациями, белоэмигрантской прессы и нелегальными источниками, поступавшими из его Родины. В ГАРФ хранится письмо анонимного автора от ноября 1923 года из Москвы в Париж о положении в Советской России12.

Отдельные положения этого письма, судя по литературным трудам Деникина, нашли опосредованное выражение в его публикациях: народ поддерживает советскую власть, но это не значит, что он доволен, ибо он знает, что «власти его обманывают»; об эмиграции в «совдепии» знают мало. «Судят больше по поверхности, на которой много сора и грязи».

И все же не достает Антону Ивановичу объективности в оценке большевизма и советской власти, ибо горечь поражения довлела над ним болезненно и безраздельно.

Бывший белый вождь прямо и косвенно ощущал большую неприязнь к себе как к личности и обанкротившемуся военно-политическому деятелю. Об антиденикинских настроениях в белой эмиграции доложили в секретариат Ленина.

В 1921 году аналитики Коминтерна, отмечали, что Деникин и «полуденикинские лидеры», по мнению монархических кругов белой эмиграции, скомпрометировали себя в глазах народа, что ставку на них в антибольшевистской борьбе делать нельзя13.

Вырабатывая свою мировоззренческую, политическую позицию, Антон Иванович выделил для себя ключевые события и явления, по которым ему было необходимо определиться: отношение к остаткам белых армий и образовавшемуся РОВС; тактика белой эмиграции по отношению к Советской России.

В отношении остатков белых армий его позиция была категоричной: армия должна быть сохранена.

Он писал Кутепову, что, если удастся сохранить организационные ячейки, армия «будет предохранена от распыления». Для этого, считал генерал, остатки частей нужно расселить в Балканских странах и при содействии правительств поставить их «на положение вольных работ». При этом следует поддерживать нравственную связь с теми родными ячейками, где под именем «полков», «батарей» образуются рабочие артели. Главное — сохранить традицию и организацию. «Без них добровольчество обратится в бесконечную пыль». В сложившемся же статус-кво белых частей, их бывший Главком советовал остаткам белого воинства «терпеть, учиться и работать».

Деникин крайне осторожно и деликатно высказывал свои суждения. Общественность еще помнила о его борьбе с Врангелем за власть в 1919 – 1920 годах. Поэтому Антон Иванович держался отстранено от своего преемника, не желая, по личной оценке, «хоть одним словом помешать новому командованию».

Возникновение РОВС вполне удовлетворяло его. Но у генерала возникли определенные сложности с руководством новообразованного Союза. Он тесно контактировал, в основном с генералом Кутеповым, который стал с первых дней образования РОВС одной из ключевых фигур в руководстве. Генерал Деникин не хотел вмешиваться в дела РОВС. Но командование Союза (генералы Врангель, Шатилов), видимо, помня прежние обиды на своего бывшего Главкома, старалось подчеркнуто не замечать Антона Ивановича.

Более того, Шатилов чинил препятствия в работе Деникина над «Очерками Русской Смуты». Материалы, хранящиеся в ГАРФ14, показывают: Деникин высказывает искренне недоумение в связи с отказом в высылке некоторых архивных документов штаба ВСЮР, необходимых ему для работы над мемуарами. Антон Иванович деликатно напоминает при этом, что он имеет «моральное право на архив», так как являлся Главнокомандующим ВСЮР. Проволочки же срывают его обязательства перед издателями. Шатилов не удостоил генерала ответом. Началась бюрократическая волокита. Лишь через месяц бывшему вождю белого движения на юге России были высланы 49 дел штаба ВСЮР.

Позиция генерала Деникина о тактике белой эмиграции по отношению к советской власти базируется на главном положении: большевизм — злейший враг, с которым не могло быть допущено даже мысли о компромиссе. И, рассуждая о путях дальнейшей борьбы, Деникин оформил свои взгляды в стройную концепцию. Для ее понимания представляет интерес недатированный черновик статьи генерала «Искание Родины», хранящийся в ГАРФ15.

Очевидно, что статья написана ориентировочно между 1922 – 1926 годами, так как по ее контексту чувствуется, что работа над «Очерками Русской Смуты» близится к завершению, а о генерале Слащеве, вернувшимся на Родину в 1921 году, говорится как о живом (погиб в 1929 году). Статья не публиковалась в эмигрантской прессе. Впоследствии сам генерал мельком говорил о ней в своей работе «Русский вопрос на Дальнем Востоке».

Побудительным мотивом для написания статьи послужило то, что соратники по белому движению стали задавать Антону Ивановичу вопросы, что же делать дальше? Генерал Деникин и дал в статье подробные ответы на три вопроса: какую позицию должно занимать добровольчество в случае международного конфликта; допустимо ли сотрудничество русских людей и организаций с иностранной агентурой «в деле разведки советской республики», главным образом, стратегического положения и военной подготовки; можно ли возвращаться в Россию.

Отвечая на первый вопрос, бывший Главком ВСЮР констатирует:

в Европе налицо опасность новой мировой войны. В этой распре между чужими народами «русское добровольчество не может принять участия» Иначе возможно братоубийство, так как добровольчество разбросано по всему свету. На том же основании, считает Антон Иванович, недопустимо участие добровольцев в политических распрях и в гражданских войнах в тех странах, в которых они нашли приют, и лишь только местные коммунистические восстания могли бы заставить бывших белогвардейцев взяться за оружие.

Далее генерал делает важное обобщение, дающее ключ для понимания эволюции его идейно-политической позиции в белой эмиграции. Он пишет, что в данное время не существует стран, которые бы желали «серьезно и бескорыстно» помочь вооруженной силой в свержении советской власти в России». Наоборот, многие хотят быстрее признать Советскую Россию, боясь потерять экономическую выгоду. Следовательно, добровольцы не имеют нравственного права участвовать в войне против своей Родины на «стороне держав, имеющих целью отторгнуть Российские окраины».

Правда, Антон Иванович делает оговорку, что теоретически не отрицает «просветления общественной мысли», которая поймет всю опасность, исходящую из большевистской России. В случае появления силы, направленной на свержение большевизма, а не на территориальный захват России, добровольцы могут ее поддержать.

Отвечая на второй вопрос, Деникин признает:

активная борьба с советской властью всеми способами и средствами является патриотическим и нравственным долгом русской эмиграции. Собирание же сведений о военном положении Советской России и сосредоточении их в руках русских противобольшевистских организаций необходимо в интересах планируемой борьбы. Одновременно он утверждает, что если Россия будет освобождена от большевизма, то ей придется предстать перед государствами, которые из бывших союзников по антибольшевистской борьбе превратятся в противников.

Поэтому «не следует отдавать ключей от родного дома, захваченного разбойниками, людям, из которых многие имеют намерения не выгнать разбойников, а ограбить и их, и остатки нашего скарба».

Следовательно, резюмирует Деникин, разведывательные данные нужно копить в белоэмигрантских военно-политических кругах, а в вопросе передачи их иностранным державам проявлять крайнюю осторожность.

Отвечая на третий вопрос, генерал пишет:

нельзя возвращаться в Советскую Россию, где «невыносимые условия жизни привели к физическому и моральному отчаянию, где материальные условия зачастую хуже, чем на болгарских рудниках». Вернуться же в Россию можно будет лишь тогда, когда эмиграция станет «приносить свой труд, свой разум, свою жизнь, на службу Родине, а не советской власти. При наших условиях это невозможно».

Деникин особо предостерегает добровольцев от того, чтобы они не попали под влияние большевистской пропаганды и не вернулись в Россию. Добровольцы, которые вернутся в Россию, будут всячески преследоваться.

История показала, что генерал, к сожалению, оказался прав. Советская власть с репатриантами, поддавшимися их призывам о возвращении на Родину, особо не церемонилась, многие из них были репрессированы, а их отчаянные письма комиссару по делам беженцев при Лиге наций Нансену оказались запоздалыми.

Правда, и были коллективные письма репатриантов, среди которых насчитывалось более 150 офицеров, совсем о другом — о том, что они нашли свое место на Родине. И имел место еще врангелевский террор на Балканах против тех, кто хотели вернуться. Об этом Антон Иванович предпочитает в своей статье не упоминать. О многом он, конечно, не знал. Но в случае же со Слащевым бывший вождь белого движения усматривает пропагандистский трюк большевистского руководства и непорядочность генерала-возвращенца.

Более того, генерал Деникин за десять с лишним лет до развертывания в РККА сталинских репрессий против офицеров предсказал, что с теми, кто вернется из эмиграции (равно и со старыми «военспецами») большевистский режим поступит жестоко.

«По миновании надобности их уберут или инициируют участие в покушении на советский режим, посадят в подвал и бесшумно расстреляют».

Да, Антон Иванович, оказались Вы Кассандрой…

Генерал констатирует:

идти в Россию теперь могут только лишь те, кто обладает исключительной способностью, смелостью, характером и навыками, чтобы «в обстановке строжайшей конспирации работать активно во вред советской власти» (следовательно, выполнившие призыв Антона Ивановича, могли пополнить отряд репрессированных?!). А если характер власти в России изменится, то добровольчество может вернуться, по мнению Деникина, в Россию просто как русские граждане или «в качестве воинов».

Много спорного в позициях Антона Ивановича Но одно присутствует несомненно: тоска по Родине, страдающей «под ярмом советской власти» и желание найти пути «возвращения на круги своя»…

Жизнь старого воина, потерявшего Отечество, коему он всю жизнь служил, между тем, шла своим чередом…

Пятитомные «Очерки Русской Смуты», появившиеся потом в сокращенном виде на английском, французском, немецком языках, давали семье Деникиных временную иллюзию материального благополучия, а спокойная жизнь в Венгрии начала тяготить оторванностью от людей. Предлогом к переезду было письмо от генерала Шапрона де Ларре, женившегося в Бельгии на дочери генерала Корнилова. Этот верный друг Антона Ивановича настойчиво уговаривал его вернуться в Брюссель. Переезд произошел в середине 1925 года.

Проживая в Брюсселе, Антон Иванович все чаще бросал взоры в сторону Парижа, который стал своеобразной Меккой русской эмиграции. Здесь проживало 72 тысячи русских интеллигентов, действовало около 300 организаций, издавалось 7 наиболее крупных газет русских эмигрантов.

В Париже увидел свет пятый том генеральских «Очерков». Дед Ксении Васильевны умер 8 апреля 1926 года. Переда­вали, что у Врангеля было намерение окончательно поселить­ся в Брюсселе. Особого желания часто видеться с ним у моего героя не возникало. В конце апреля Деникин реша­ет покинуть Бельгию.

Весной 1926 года Деникины переезжают