Война: как быть, что делать?

Где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед

В.О. Ключевский

— Что нового вещает радио? — спросил Антон Иванович супругу, вернувшись с утренней прогулки.

— Беда, Германия напала на Польшу!

— Неужели! Я чувствовал, что это должно вот-вот случиться. Доигрались! Полякам долго не продержаться… Надо срочно написать Колтышеву…

1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Сбылись все худшие предсказания Антона Ивановича…

Генерал Деникин понял, что с падением Польши опасность подошла непосредственно к границам его Родины. Но он не оценил объективно занятие советскими войсками Западной Украины и Западной Белоруссии, рассматривая акт как коммунистическую агрессию.

В письме Колтышеву он высказывает удивление, почему западные державы бездействуют, спокойно взирая на экспансию «германского фашизма и советского коммунизма». Генерал пишет также, что не может, почему после занятия советскими войсками Западной Украины и Западной Белоруссии, правительство Франции и Англии не порвали дипломатических отношений с Советским Союзом…

Начальный период второй мировой и, особенно, Великой Отечественной войны, — то исследовательское поле, где историки ведут сегодня серьезную битву за выявление истины. Речь идет, конечно, о серьезных исследованиях отечественных и зарубежных ученых, а не о низкопробных «Ледоколах» Суворова и ему подобных (хотя и такая литература должна стать предметом тщательного критического научного анализа с позиций объективности, историзма и компаративизма).

Надо признать: много еще здесь «белых пятен». Трудно оказываться от удобоваримых стереотипов освещения тех драматических событий. Помниться, какой переворот в мозгах произвели новые данные о пакте «Молотова — Риббентропа», ставшие достоянием широкой общественности в конце 80-х – начале 90-х годов XX века. Но сколько они породили и спекуляций, односторонности.

Любая медаль имеет две стороны. В драматических событиях 1939 – 1941 годов эта истина приобретает особое звучание.

В ночь с 23 на 24 августа 1939 года в Кремле был подписан договор о ненападении между Германией и Советским Союзом и секретный дополнительный протокол к нему.

Договор определял взаимные обязательства сторон в политической и военной областях. Он был заключен сроком на десять лет. С международно-правовой точки зрения его подписание являлось нормальным явлением.

Особый вопрос — о секретном дополнительном протоколе к пакту. Он, по сути дела, представлял тайное сепаратное соглашение между Москвой и Берлином о разделе сфер влияния в Восточной Европе за счет государство этого региона. При этом сферой советских интересов признавались государства Прибалтики, Финляндия, Восточная часть Польши (Западная Украина, Западная Белоруссия) и Бессарабия.

Официальные советские власти в течение многих десятилетий отрицали сам факт подписания протокола. Закулисный сговор с нацистской Германией за счет третьих стран противоречил декларировавшимся принципам советской внешней политики и не украсил нашу историю.

В то же время нельзя забывать, что откровенно силовой подход в международных делах де-факто являлся нормой поведения для всех ведущих государств, и Советский Союз не был исключением. Кроме того, позиция Запада, не оставляла Москве никакого выбора, кроме Берлина.

Таким образом, заключенные соглашения можно рассматривать как временный военно-политический компромисс, на который пошло советское руководство для выигрыша времени и пространства в преддверии военного столкновения с Германией.

Конечно, с дистанции лет все видится яснее… А вот «лицом к лицу лица не увидать»… Но это справедливое утверждение не должно затушевывать того, что Деникин воспринял события сентября 1939 года с позиций ярого антикоммунизма, который затмил его аналитические способности и интуицию.

Антон Иванович не отождествляет Сталина с русским народом. Захват Западной Украины и Западной Белоруссии он расценивает не иначе как участие СССР в войне на стороне Гитлера. Но участие в войне коммунистического режима, а не русского народа. Не случайно, генерал, в том же письме возмущается, что французская пресса, критикуя политику Сталина, спутала два понятия: «Советскую Россию и народ русский».

Но почему бы Деникину не увидеть в захвате Западной Украины и Западной Белоруссии претворение Сталиным в жизнь…белой идеи о Великой, Единой, Неделимой России? Химера? А что?

Ведь Сталин, расправившись с Троцким, для которого Россия — вязанка хвороста в огонь мировой революции, затушевал (не похоронил, это невозможно, все-таки святой постулат марксизма-ленинизма) бредовую идею о мировой революции. Как-никак, провозгласил возможность строить социализм в одной отдельно взятой стране.

Почему бы Деникину не расценить внешнюю политику Сталина как объективно укрепляющую русскую государственность? Вернул в сентябре в лоно своей империи исконно русские земли. Не об этом ли мечтал, вождь «Белого дела» в Кубанских степях, вышагивая в цепях белых волонтеров и не кланяясь пулям?

Не увидел этого Антон Иванович. Впрочем, не понял он и того, что между политическим режимом и народом существует диалектическая связь. И вряд ли правомочно по деникинской схеме отделять Сталина от советского народа. В конце концов, каждый народ достоин своего правителя…

Спорно? Конечно! А разве есть легкие вопросы в истории СССР? Этот только у Суворова (Резуна) в его «Ледоколе» все просто…

Упаси Бог, заподозрить меня, позволяющего такие крамольные мысли, в сочувствии сталинизму! Тоталитарный режим, каких бы успехов он не достиг, всегда останется режимом, уничтожающим человеческую личность. Тоталитарный режим — это всегда океан крови и слез. И пусть на том свете перед душой Сталина витают как вечный укор без вины виноватые загубленные в ГУЛАГе миллионы душ россиян! Но если радуга имеет семь цветов, то история — бесчисленное множество. И неблагодарное это дело — рисовать ее в черно-белых тонах…

Пакт «Молотова — Риббентропа», по мнению, Антона Ивановича, не мог отвести реальную угрозу от России. Он писал 24 сентября 1939 года, что не верит в искренность Сталина и Гитлера.

«Союзы в наше время заключаются и разрываются под любым предлогом». Поэтому не надо строить иллюзий по поводу безопасности России».

Разумеется, Деникин прав относительно неискренности Сталина и Гитлера. Но более чем странно, что военный профессионал высокого класса не увидел, что СССР отодвинул свои границы и самое главное, выиграл время. Все те же антикоммунистические слепота…

Но в чем, безапелляционно прав Антон Иванович, — эмиграции не следует ориентироваться на политические союзы иностранных государств в целях ограждения России от агрессии германского фашизма:

«Никаких «фильств», кроме «русофильства», никакой ориентации, кроме русской, никаких обязательств за... чечевичную похлебку и... с потерей лица».

Перед русской эмиграцией встала проблема политического и нравственного выбора. Но свои четкие контуры она получила с падением Парижа (которое, судя по воспоминаниям В.В. Сухомлинова, «потрясло не только французов, но и многих русских парижан, за исключением германофилов и фашистов»). Дифференциация отношения русской эмиграции к немецкому фашизму резко ускорилась.

В том есть и заслуга Деникина, ибо его принципиальная позиция оценки гитлеризма как врага России, стала еще больше импонировать многим эмигрантам. Но яркая антикоммунистическая зашоренность, абстрактность и умозрительность его построений помешали сделать позицию Деникина более доступной для эмигрантских кругов.

Начало Великой Отечественной войны потрясло и Деникина, и его жену. 23 июня 1941 года Ксения Васильевна записала в своем дневнике:

«О, Россия! Чаша страданий еще не испита тобою до дна! Тебя попирают два антихриста. Конечно, нападение Германии означает конец коммунизма в России, но какую цену придет­ся за это платить! Сейчас же немецкие бомбы разрывают на части русские тела, проклятые немецкие танки заполнили на­шу страну, льется русская кровь!..»

Особенно тяжело переживал старый генерал поражение Красной армии в начальном периоде войны. Но, несмотря на стресс, он продолжает осмысливать случившееся. Уже 18 августа 1941 года он пишет Колтышеву, что военные события в глуши воспринимаются острее, сообщает, что не теряет оптимизма: в сложной ситуации можно найти и «предзнаменования утешительные».

Характерно, что в то суровое время бывший вождь «Белого дела» два раза в год — 15 ноября (годовщина создания Добровольческой армии Алек­сеевым в 1917 году) и 22 февраля (годовщина начала первой ан­тибольшевистской кампании в 1918 году — Первого Кубанского «Ледяного» похода) писал краткие послания своим бывшим соратникам по оружию. Так вот: по случаю 24 годовщины Добровольческой армии осенью 1941 года, когда положение на советско-германском фронте было исключительно тяжелым, Антон Иванович писал:

«В эти тяжкие и темные дни наше прошлое, да послужит утешением, путеводным маяком и залогом надежды».

А в ноябре 1943 года, в ознаменование 26 годовщины со дня создания Добровольческой армии он призвал своих собратьев по оружию, боровшихся вместе с ним за «Белое дело» четверть века назад, молиться за то, что­бы был положен конец уничтожению русского народа:

«Вздыб­лена, взвихрена наша бедная Россия! Рушатся каторжным тру­дом воздвигнутые заводы-гиганты. Горят полымем наши города и села. Гибнет русское добро от своей и чужой руки...

Без конца гибнут и русские люди. Гибнут в кровавых боях, в братоубийственных стычках и в темных застенках. Гибнут от холода, голода и труда непосильного, мрут без ухода от ран и болезней — в своих и чужих лагерях, нет конца русским стра­даниям, нет меры русской скорби!

Но дух народный жив. Его не угасить никому и ничем. [...]

Бог правды, Бог брани, ниспошли избавление стране на­шей родной от всех ее лютых врагов и лиходеев, дай мир и сво­боду исстрадавшемуся народу!».

Это ли не голос пламенного русского патриота?!

Не случайно, нет, не случайно, с началом Великой Отечественной войны Антон Иванович внес коррективы в «двойную задачу русской эмиграции». Если раньше она формулировалась в виде тезиса: «Борьба с советской властью и, защита России», то теперь он формулирует ее так: «Защита России и свержение большевиков».

И здесь не механическая перестановка слов. На первое место генерал ставит интересы России, подвергшейся нападению Германии. В развитие своей модернизированной «двойной задачи русской эмиграции», он выдвигает тезис: «Что заставляет неволя — делай, а против России — не делай».

Конечно, такую позицию можно считатьконформизмом. Но Антон Иванович никогда не был приспособленцем. Генеральская мысль — не разновидность толстовского «непротивления злу насилием», а позиция «пассивного сопротивления». И в условиях немецкой оккупации она была приемлема для многих рядовых белоэмигрантов.

Однако «двойную задачу» в новой редакции Деникин не смог не разбавить антибольшевистскими аспектами. В начале 1942 года он писал Колтышеву, что не надо в сложной обстановке «терять веру в возрождение России без большевиков». Антикоммунизм, не снятый с вооружения, был переведен генералом, с учетом агрессии против России, на второй план.

Бывший вождь «Белого дела» презрительно относился к коллаборационистам всех оттенков из числа русской эмиграции. Он писал Колтышеву:

«На поклон к немцам шли прохвосты, мракобесы и часть сбитой ими с толку мирной эмиграции».

Убежденность Антона Ивановича не могли поколебать попытки его дискредитации коллаборационистскими деятелями, главным образом, из окружения Краснова.

Он отнес однозначно к коллаборационистам и командование РОВС, которое тесно сотрудничало с гитлеровской Германией. В конце войны старый воин-патриот писал начальнику РОВС генералу Архангельскому:

«Челобитные Ваши и начальников отделов РОВСа о привлечении чинов его на службу в германскую армию, после того, как Гитлер, его сотрудники и немецкая печать и во время войны, и задолго до нее высказывали свое презрение к русскому народу и к русской истории, открыто проявляли стремление к разделу и колонизации России и физическому истреблению населения — такие челобитные иначе, как преступными назвать нельзя».

В письмах Колтышеву генерал настойчиво проводил мысль, что эмиграции необходимо отказаться от сотрудничества с РОВС, так как его руководители — предатели России.

Несколько сложнее относился генерал Деникин к Русской освободительной армии (РОА) генерала Власова. В отношении командования РОА во главе с генералом Власовым, у Антона Ивановича не было особых сомнений. Они — предатели России. Относительно рядовых власовцев позиция генерала отличалась большей эластичностью. Он не представлял русского человека в форме солдата армии, воюющей с его Родиной. Его дочь вспоминала, что отец в ноябре 1943 года запретил ей знакомиться с власовцами, дислоцировавшимися в Мимизане, где проживала семья Деникиных.

— Тебя ни в коем случае не должны видеть с этими... в немецкой форме, — говорил он ей.

Но, вступив в контакты с рядовыми власовцами, Антон Иванович стал рассуждать менее категорично. В 1946 году он написал:

«Чтобы пополнить свои людские резервы, германское прави­тельство решило использовать русских военнопленных, объе­динив их в специальные воинские подразделения. На этот ри­скованный эксперимент оно могло решиться, только учиты­вая нелюбовь русского народа к своему правительству, пороч­ная политика которого привела к атрофированию националь­ного сознания. За исключением русских военнопленных, во­еннопленные всех стран могли рассчитывать на помощь сво­его правительства и Красного Креста. Пленные же русские солдаты были брошены на произвол судьбы: их считали пре­дателями и дезертирами. Поэтому, когда германское командо­вание предложило голодным, униженным, лишенным всякой надежды и поддержки людям приличное жалование и денеж­ное содержание, многие из них решили надеть немецкие серо-зеленые мундиры.

Пусть бросят в них камень те, кто может...»

В неопубликованном очерке Деникина красной нитью проходит такая мысль: РОА — порождение политики большевиков, которые изуродовали у россиян «своей окаянной практикой самые основы национального самосознания».

Генерал негодует, что Сталин «бросил своих военнопленных на произвол судьбы, обвинив их всех поголовно в измене Родине и лишив поддержки Красного Креста». Нечеловеческие условия существования в фашистском плену заставляли солдат и офицеров вступать в РОА.

Небезынтересно отметить, что в письме Деникина начальнику РОВС генералу Архангельскому он называл рядовых «так называемой армии Власова» несчастными ее участниками, которые, «попав в тупик, проклиная судьбу, только и искали способ вырваться из своей петли».

В деникинских оценках РОА есть доля истины. Но нельзя не учитывать, что его позиция вырабатывалась на узкой и односторонней информации, полученной от контактов с рядовыми власовцами. Причем, как вспоминает Марина Антоновна, круг допущенных к общению с генералом был небольшим, около 10 человек. Вряд ли безоговорочно можно согласиться с Антоном Ивановичем, что военнопленные поступали на службу в РОА исключительно из-за нечеловеческих условий содержания в фашистских концлагерях. Конечно, это очень существенная причина.

Однако все намного сложнее, чем утверждает генерал…

Общее число бывших советских граждан, с оружием в руках сражавшихся в гитлеровской армии против РККА, составляло, по оценкам советского командования 1млн человек. Только в элитных войсках «СС» служило более 150 тысяч бывших советских военнопленных. Так что, по логике Деникина, все это надо обосновать нечеловеческими условиями содержания в плену? Весьма проблематично…

В годы войны рельефно обозначилось отношение А.И. Деникина к Красной армии.Оно было самым доброжелательным. Антон Иванович как бы мысленно находился в ее рядах: тяжело переживал поражения и искренне радовался победам.

«В дни, когда Красная Армия терпела поражения, — вспоминала Марина Антоновна, — отец замыкался в себе. Не хотел говорить о войне ни с кем, даже с домашними. Зато поражение гитлеровцев под Москвой вызвало у Антона Ивановича бурную радость. На столе появился графинчик с разбавленным спиртом, подарок местного аптекаря. То же самое произошло и после Сталинграда, Курской дуги. Генерал праздновал победы Красной армии».

Как квинтэссенцию деникинского отношения к Красной армии можно расценивать строки из Обращения бывшего Главнокомандующего к добровольцам по случаю 27 годовщины Добровольческой армии от 15 ноября 1944 года:

«Мы испытали боль в дни поражения армии, хотя она и зовется «красной», а не Российской, и радовались в дни ее побед. И теперь пока мировая война еще не окончена, мы всей душой пожелаем ее победоносного завершения, которая обезопасит страну от наглых посягательств из вне».

Чуть позднее, Деникин напишет Колтышеву, что Русская армия (заметим, русская, а не красная) сделала все, что «было в человеческих силах».

Не будет преувеличением сказать: именно в отношении к Красной армии, ведущей смертельную схватку с «коричневой чумой», Антон Иванович наиболее сильно заретушировал свой антикоммунизм.

В годы войны генерал являлся последовательным антисталинистом. Он видел в «Отце народов» только лишь кровавого диктатора, не чурающегося любыми средствами ради укрепления своего режима личной власти и всей тоталитарной системы. В Обращении Деникина к белым волонтерам по случаю 27 годовщины Добровольческой армии, Сталин обвиняется в том, что в России люди не могут «жить и работать без самых, хотя бы необходимых условий человеческого существования», так как, благодаря сталинизму, в СССР нет основных свобод, раскрепощения труда, царит «кровавый произвол НКВД».

«Красный террор — это не прошлое, а настоящее, меняются названия органов истребления «чека», ГПУ, НКВД, МВД, — писал Антон Иванович, — меняются названия истребляемых — вместо «буржуев» и «золотопогонников» появились диверсанты, саботажники, «враги народа», «капиталистические шпионы». А кровь лилась и льется без жалости и без меры».

Здесь много горькой, страшной правды. Но не вся!

Нелепо отрицать ту огромную мобилизующе-организующую роль деятельности Сталина как председателя Государственного комитета обороны в годы Великой Отечественной войны. «За Родину, за Сталина!», — вот лозунг тех, кто шагал из окопов навстречу смерти, уходя в бессмертие. Это историческая реалия! Ее патриот генерал Деникин не увидел, именно благодаря своей внутренней нетерпимости и нежеланию понять реальную действительность. А патриотизм должен быть зрячим!

Обидное для генерала упущение: он не заметил, что идея Великой, Единой, Неделимой России была осуществлена… на советской земле. Еще раз повторимся: это ли не стержневая идея «Белого Дела»?! Сильная империя была как раз построена в годы Сталина, да плюс поголовная грамотность народа… Это нельзя сбрасывать со счетов, рассматривая причины победы советского народа в Великой Отечественной войне.

Но Сталин построил именно империю, уровень тоталитаризма в которой, превзошел все известные истории мировых цивилизаций восточные деспотии. И Деникин совершенно справедливо критикует страшные стороны сталинского режима, связанные с нарушением прав человека.

Как-то Антон Иванович заявил:

— Мы — и в этой неизбежности трагизм нашего положения — не участники, а лишь свидетели событий, потрясших нашу родину за последние годы.

Если бы генерал Деникин мог воочию посмотреть, что творилось в пределах его Отечества в 1920-е – 1940-е годы, то у него нашлось бы место в суждениях и более взвешенным оценкам реалий советской действительности. Но он при оценке событий и персоналий руководствовался антикоммунистическим компасом.

Тем не менее, у нас нет оснований заподозрить Антона Ивановича в неискренности, когда он рассматривает сталинизм как первопричину тоталитаризма, необратимое явление, которое можно исправить только уничтожением всей системы.