Неведома печаль мне на кладбище,

Сюда ведь только тело отнесли…

Н. Белоконева

 

— Ася! Я пишу Колтышеву, что русский Нью-Йорк встретил нас приветливо. Ты как считаешь? — спросил супругу Антон Иванович.

— Согласна. Но что будет дальше?

— Поживем — увидим!

Начало, действительно, было для Антона Ивановича неплохим, что видно из письма Ксении Васильевне дочери от 8 декабря 1945 года:

«Дорогая Марина.

Вот мы и приехали. К сожалению, наше судно подошло к причалу так рано, что в темноте еще невозможно было разгля­деть ни статуи Свободы, ни небоскребов!

Нас встречали офицеры эмигрантской службы, благодаря им мы сошли на берег быстро и без всяких затруднений. На набережной, как рой мух, на нас набросилась толпа журнали­стов. Один из них даже пощупал пальто Твоего отца, чтобы по­нять, из какой ткани оно сшито! На их вопросы мы отвечали жестами, чтобы дать им понять, что не знаем английского. Со­провождающие нас офицеры говорили за нас. В конце концов, они заставили нас пройти через запасную дверь, где ждала ма­шина. Нам почти не удалось посмотреть город, так как Августинович живет на окраине. Движение на улицах мне показа­лось ужасным, но водители столь дисциплинированы, что и ребенок без труда может пересечь любую улицу.

Я ужасно устала, но твой отец, казалось, чувствовал себя прекрасно. На пароходе он прекрасно ел и прекрасно спал. Наши соотечественники заполнили дом еще вчера, с момента нашего приезда. Последние посетители ушли в полночь, а се­годня все началось сначала.

Нам сказали, что здесь есть известный врач, лечивший Рузвельта, по происхождению русский. Предложили свозить к нему в ближайшую среду. Я согласилась.

Мне трудно ориентироваться в деньгах, но здешние цены кажутся мне низкими. Один ананас — хороший нечищеный ана­нас — стоит 50 центов (25 французских франков), а три красивых грейпфрута — 20 центов. Здесь нет ни литров, ни метров, ни ки­лограммов. Двери и окна закрываются не так, как во Франции. Нужно всему переучиваться, а это не так легко в наши годы.

В комнатах так тепло, что мы ходим без шерстяной одеж­ды. Все надо мной смеются, что я, выходя из комнаты, тушу свет. Мне говорят, что не к чему экономить электричество, по­скольку оно ничего не стоит благодаря Ниагарскому водопаду.

Обязательно спроси Латкина, должны ли мы ему отдать деньги, которые у него заняли во франках и долларах? Как се­бя чувствует наш старенький Вася?»

А вот что супруги в совместном письме сообщают капитану Латкину 10 декабря 1945 года.

«Дорогой Петр Михайлович

Вот мы и в самом большом городе мира. Он произвел на нас невообразимое, грандиозное впечатление, для нас это поистине новый свет! Мосты высотой в три этажа и длиной в три километра, самые маленькие туннели — три-четыре километра. Небоскребы окружены большими садами. Кругом благоденствие и комфорт.

В аптеках продаются сандвичи, книжки для детей и по­гребальные венки, там же можно выпить кофе. У сапожников можно видеть сидящих без обуви клиентов, читающих журна­лы в ожидании ремонта их ботинок. В химчистке вам предла­гают раздеться в отдельной кабине и через некоторое время приносят вычищенные костюм или платье.

Мы свели знакомство со многими соотечественниками и встретили старых друзей. А.И. встретился с двумя офицерами, которые в 1916 году служили в его Железной дивизии. Как вы меня и просили, я послала вырезки из журналов, касающиеся приезда А.И. Одна — из самой толстой газеты «Тайме». Я не знаю, сколько в ней страниц, но весит она добрые полфунта. Вы увидите, что эта статья менее фантастична, чем другие. Но нужно признать, что все они довольно благожелательны.

Здесь не нужно делать обязательных визитов в комисса­риаты и префектуры, не нужно обновлять удостоверение лич­ности, здесь не существует продовольственных карточек. Ни­кто и не думает обращаться с вами как с грязными иностран­цами, но здесь... все такое другое! Колонию русских не связы­вают внутренние связи, каждый живет сам по себе. Я вспоминаю о Вас и обо всех наших парижских друзьях. Как Вы, на­верное, страдаете от холода.

Передаю перо А.И.

Нью-Йорк нас встретил весьма приветливо. Многих лю­дей уже видел. Успел и Богу помолиться — в воскресенье, в день святого Георгия, причем настоятель храма особенно под­черкнуто поприветствовал меня, старейшего георгиевского кавалера... Осматриваемся, ориентируемся, изучаем быт, ре­шительно непохожий на «французский».

После морского переезда жену до сих пор немножко «ука­чивает». Я же чувствую себя удовлетворительно. С завтрашне­го дня оба начинаем лечиться по американской системе. Пос­мотрим, что из этого выйдет. Наш адрес: Mr Denikin 109-15 Quens Blvd. Forest Hill. New York.».

А между тем, политика, с момента схода старого воина с трапа корабля на американскую землю, накрыла его с головой.

О прибытии Деникиных в США первой сообщила выходящая в Нью-Йорке газета эмиграции «Новое русское слово». Только ее корреспонденту Андрею Седыху (Якову Цвибаку) Антон Иванович дал интервью, которое затем было перепечатано в американских изданиях. Андрей Седых отметил — генерал почти не изменился внешне за последние пять лет:

«Тот же твердый, стальной взгляд, все та же осторожность, точность выражений». Политические взгляды бывшего Главкома ВСЮР остались антибольшевистскими: «Он по-прежнему с русским народом, но не с советской властью». Антон Иванович в США «найдет свободную трибуну и возможность защищать свои политические идеалы».

К величайшему удивлению старого белого воина вскоре и левая, и правая пресса развернула на своих страницах кампанию против него.

Правые круги эмиграции упрекали генерала в том, что он выбрал для первого интервью газету, редактором которой является еврей Вейнбаум, печатает которую еврей Шимкин, а интервью берет Седых.

Коммунистические и еврейские газеты выступали с нападками на Антона Ивановича, называя его «организатором погромов, который сейчас обосновался в Соединенных Штатах, чтобы дискредитировать нашего советского союзника, объединить реакционные силы и готовить третью мировую войну». По их призыву в Нью-Йорке состоялось несколько манифестаций с требованиями немедленной высылки Деникина из США. Одна из этих демонстраций (впрочем, последняя) состоялась 5 февраля при входе в Манхэттенский центр. Около 30 человек размахивали плакатами с угрожающи­ми лозунгами, но не входили в зал, где проходило публичное выступление бывшего вождя «Белого дела».

Обвинения в газетах публиковались несколько недель. Де­никин отправил письмо своему старому другу Лельявскому, живущему теперь в Ницце:

«Времена действительно смутные и подлые. И на себе лично испытываю их давление. Коммунисти­ческие, просоветские и еврейские организации стараются всеми силами помешать моей работе, подняв кампанию против меня в прессе, путем митингов и протестов, обращенных к правитель­ству. К тому же начавшаяся с весны прошлого года болезнь (рас­ширение аорты) не прекращается. Тем не менее продолжаю бо­роться и не теряю надежды. И Вы не падайте духом».

Упоминавшийся выше белоэмигрант Мирон Рейдель утверждает, что в США русская эмиграция не приняла Деникина:

«Во-первых, простолюдин, сын солдата, во-вторых, проиграл войну с большевиками».

К тому же, русские эмигранты в США были расслоены. Видимо, доля истины в рассуждениях Рейделя есть. Но вряд ли их стоит принимать безоговорочно. Тем более что сам Рейдель, заключает свои рассуждения по проблеме следующим обобщением:

«Если припомнить о Деникине у нас вообще предпочитали молчать, особо не ругали, грязью не поливали…»

Но вот дочь генерала в своем письме автору данных строк от 7 июня 1999 года утверждает: ей неизвестно, чтобы ее отца в Америке подвергали «бойкоту»*.

Это интересное заявление. Антон Иванович был не из тех, кто жаловался на трудности, но вряд ли он стал скрывать от дочери какие-то сложности в общении с белоэмигрантской диаспорой в США, если бы они возникали.

Конечно, в первое время круг общения Деникина с русской эмиграцией был маленьким. Людей, которых он знал по прежней деятельности, в Нью-Йорке проживало мало, всего пять-шесть человек. Их них самым близким человеком стала графиня Софья Владимировна Панина, одна из выдающихся русских женщин. Она была известна на всю Россию своей культурно-общественной деятельностью и созданием Народного дома в Петербурге.

В 1901 году, когда Лев Николаевич Толстой перенес тяжелую болезнь, графиня Панина предоставила ему в полное распоряжение свое имение на Южном берегу Крыма около Гаспры.

«Живу я здесь в роскошном палаццо, — писал Толстой в своем дневнике, — в каких никогда не жил: фонтаны, разные поливаемые газоны в парке, мраморные лестницы и.т.д. Кроме того, удивительная красота моря и гор».

Графиня Панина смотрела на свое богатое состояние, как на средство удовлетворять духовные потребности тех, чьи материальные возможности этого не позволяли. Щедро, умно, тактично и с невероятной личной скромностью шла она навстречу культурным начинаниям своей страны.

Панина была выбрана Антоном Ивановичем одним из двух своих «душеприказчиков» в его завещании. Другим был половник А.А. Колчинский, близкий родственник генерала Л.Г. Корнилова. Завещание это от 29 сентября 1942 года было составлено генералом во время немецкой оккупации «на случай ареста и гибели» его и жены.

Через графиню Панину и других своих старых друзей Антон Иванович быстро расширил круг знакомств с американцами русского происхождения. Их привлекли в Деникине окружавший его ореол первых легендарных походов, твердость, честность и гражданское мужество. Новым знакомым генерала запомнились глаза из-под густых нависших бровей, глаза большие, умные, с твердым, пронизывающим взглядом и в то же время с оттенком глубокой печали. Глаза человека, много пережившего.

Генерал внимательно следил за послевоенной политикой СССР. Он оценивал ее как наглую, провокационную, угрожающую бывшим союзникам, подымающую волну ненависти.

Деникин считал, что такая политика может «обратить в прах все, что достигнуто патриотическим подъемом и кровью русского народа».

Я полагаю, что Антон Иванович здесь, безусловно, предвзят, тенденциозен в оценке внешней политики СССР после Второй мировой войны. Но нельзя не подчеркнуть, что его мысли адекватно отражают личные убеждения. Он считает, в духе своего антисоветского кредо, политику СССР политикой «коммунистического империализма», с которой эмиграция не должна ни в коем случае солидаризироваться:

«Иначе лозунг “Защита России” станет пустым звуком».

Наблюдая рост коммунистического движения на всех континентах Земли, Деникин начинает опасаться, что вчерашние союзники — США и Англия могут начать вооруженную борьбу. Он еще не видит, но интуицией чувствует возможные симптомы будущей «холодной войны».

Подобное столкновение грозило бы русскому народу неисчислимыми бедствиями. Предотвратить столкновение вчерашних союзников по антигитлеровской коалиции Антону Ивановичу казалось почти невозможным. И поэтому он решил высказать власть имущим в демократических странах те меры, которые, которые в случае войны оградили бы страну его — Россию — от раздела и чужеземного ига. И генерал Деникин решился в июне 1946 года на посылку записки-меморандума правительствам Англии и США. В 1998 году «Военно-исторический журнал» опубликовал полный текст письма бывшего вождя белого движения президенту США Г. Трумэну19. Антон Иванович сопроводил свое послание такой запиской:

«Ваше превосходительство, принимая во внимание крайнюю опасность событий, могущих предопределить судьбу народов, прошу Вас уделить внимание моему письму, в котором выражена русская (антисоветская) точка зрения.

Искренне Ваш

А. Деникин,

генерал, главнокомандующий русской армией (1917 – 1920)»

В таком решении было что-то патетическое, нереальное. Казалось бы, чего мог добиться человек, имя которого в Соединенных Штатах (если окончательно и не позабытое) ошибочно связывалось в глазах американской читающей публики с понятием злостной реакции?

Антон Иванович желал служить России, бороться за ту же «великую, неделимую…». Он считал нужным довести до сведения Вашингтона и Лондона мнение тех, кто, с его точки зрения, представлял интересы не СССР, а подлинной России.

Анализ данного документа позволяет считать, что генерал предсказывал начало новой войны между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции и опасался этого. Причем, ослепленный личными антикоммунистическими догматами, бывший Главком ВСЮР полагал, что войну начнет именно Сталин под знаменем мировой революции. И в случае вооруженного конфликта между СССР и Западом антибольшевистская коалиция не должна повторить основной ошибки, допущенной Гитлером.

«Во всех своих фазах борьба должна вестись не против России, но исключительно против большевизма. Не следует путать СССР с Россией. Следует различать Советскую власть и русский народ, палача и жертв» — пишет бывший Главком ВСЮР.

Но лучший исход — не война, а внутренний переворот в СССР, свержение сталинизма. Ставка при этом — на антикоммунистические силы. Деникин пытается убедить президента США:

«только присутствие освобожденной от большевистского ига, сильной, миролюбивой и дружественной России в семье цивилизованных наций, сможет восстановить равновесие в мире…».

Оторванный от реальных процессов, происходящих на родной земле, Деникин по-прежнему был сосредоточен на главном — судьбах России.

«Если западные демократии, — писал он, — спровоцированные большевизмом, вынуждены были бы дать ему отпор, недопустимо, чтобы противобольшевистская коалиция повторила капитальнейшую ошибку Гитлера, повлекшую разгром Германии. Война должна вестись не против России, а исключительно для свержения большевизма. Нельзя смешивать СССР с Россией, советскую власть с русским народом, палача с жертвой. Если война начнется против России, для ее раздела и балканизации (Украина, Кавказ) или для отторжения русских земель, то русский народ воспримет такую войну опять как Отечественную.

Если война будет вестись не против России и ее суверенности, если будет сохранена неприкосновенность исторических рубежей России и прав ее, обеспечивающих жизненные интересы империи, то вполне возможно падение большевизма при помощи народного восстания или внутреннего переворота».

Ах, Антон Иванович, искренне хотевший блага своему Отечеству! Стал он, не ведая, что творит, идеологом «холодной войны». Только наивным. Метил в коммунизм — попал в Россию.

Между тем, я полагаю, что нет оснований для утверждений, которые присутствуют в редакционном комментарии к опубликованному Военно-историческим журналом документу. Редакция считает, что позиция Деникина сходится с позицией генерала Власова и других коллаборационистов. Аргумент — бывший вождь белого движения якобы приветствует будущую агрессию против СССР и призывает делать в ней ставку на антикоммунистов, в том числе из числа бывших коллаборационистов.

Не вдаваясь особо в дискуссию, а уж тем более, в полемику, хочу лишь заметить, что Деникин не приветствует будущую войну, а опасается, и прогнозирует ее неизбежность.

Думается, делать такие серьезные негативные далеко идущие выводы, приведенные выше, о деятельности столь крупной исторической фигуры как генерал Деникин, опираясь лишь на один, пусть и неординарный документ, — демонстрация излишней категоричности и поспешности при отсутствии достаточно весомых аргументов. Видимо, редколлегия журнала легковесно отнеслась к подготовке редакционного комментария к деникинскому документу, что, между прочим, не является типичным для столь солидного научного издания, коим, по моему глубокому убеждению, является «Военно-исторический журнал».

В то время в государственном департаменте США шел поиск путей ответа на усиление политического влияния СССР на международной арене. Американский дипломат, специалист по России Дж. Кеннан, 2 февраля 1946 года, работая в посольстве США в Москве, в телеграмме в Вашингтон изложил основные принципы политики «сдерживания».

По его мнению, правительству США надлежало жестко и последовательно реагировать на каждую попытку Советского Союза расширить сферу своего влияния.

«Для того чтобы успешно противостоять проникновению коммунизма, странам западной цивилизации следовало стремиться к созданию здорового, благополучного, уверенного в себе общества. Только в таком качестве можно было приобрести иммунитет от коммунистических идей».

Правда, тот же Дж. Кеннан, который после войны был принят в СССР радушно, писал:

«Русские, как еще раз подтвердила моя поездка, привлекательный народ…Народ и режим диалектически взаимосвязаны, поэтому нельзя помочь народу, не помогая режиму, и нельзя нанести ущерб режиму, не нанося ущерб народу. Посему лучше… оставить все, как есть. В конечном итоге, это их тяжкое положение, а не наше…»

Интересно, где Дж. Кеннан более искренен?! А чтобы он сказал, если бы, к примеру, Сталин не отверг «план Маршалла»?!

И хотя эскалация напряженности между СССР и западными демократиями, сразу после окончания Второй мировой войны ощущалась пока что не столь ощутимо, Деникин, проявив незаурядные аналитические способности, смог верно определить на базе имеющегося у него материала, почерпнутого только из открытых источников, одну из основных тенденций в истории мировых цивилизаций после 1945 года — балансирование на грани войны между образовавшимися двумя диаметрально противоположными экономическими, социально-политическими и духовными системами — капиталистической и социалистической.

Даже больше. Речь шла не только о конфронтации социализма и капитализма. Их в чистом виде уже не было. Можно ли называть социализмом, что было построено у нас? Государственный казарменный социализм? Пожалуй…

Капитализм после второй мировой войны быстрыми темпами менял свой облик на другой, тот, что сейчас принято называть «постиндустриальным обществом». На повестку дня был поставлен ребром вопрос об образовании двух сверхдержав, которые притягивали к себе почти на равных другие страны.

Мир коренным образом изменился после войны. Он стал биполярным — в этом суть. Но главному претенденту на мировое господство — США — сильная Россия, существовавшая в виде СССР, была не нужна и опасна.

Деникин что-то уловил, но, не зная глубинной картины, скользил по поверхности. В записке-меморандуме можно усмотреть его отчаянную попытку заявить себя в качестве активного политического деятеля в правительственных кругах США. Но американское правительство оставило аналитическую записку бывшего вождя белого движения без внимания.

Вторая проблема, по которой апеллировал Деникин в правительственные круги США, — проблема бывших советских военнопленных, выдаваемых, в соответствии с достигнутыми договоренностями, правительству СССР. Генерал, пытаясь объяснить мотивы, заставив­шие их надеть немецкую форму, доказать невинность этих лю­дей, сдача которых советскому командованию однозначно обре­кала их на смерть, написал статью о «власовцах». Ее пе­ревели на английский язык, и генерал предложил ее нескольким американским газетам. Статью, однако, нигде не взяли. 31 января 1946 года Деникин обратился непосредственно к генералу Эйзенхауэру.

«Ваше превосходительство,

я читал в газете «Таймс» о тех ужасах, которые происходят в лагере Дахау, который находится в настоящее время в веде­нии американской администрации и где заключены русские военнопленные — власовцы. Они предпочитают смерть выдаче советским властям. Я читал о том, как они вонзали себе на­пильники в грудь и медленно умирали в страшных мучениях, как поджигали свои бараки и в огне срывали с себя одежду для того, чтобы сгореть быстрее. Смерть они предпочитали пыт­кам в казематах ГПУ.

Могу себе представить, что испытывали американские офицеры, оказавшиеся вынужденными свидетелями и соучаст­никами этих ужасов. [...] Мне хочется верить, что Вы не знае­те подлинной истории этих людей, я могу попытаться изло­жить Вам ее.

Я знаю, Ваше превосходительство, о существовании неко­торых положений Ялтинского соглашения, но знаю также, что человеческая свобода (хотя она часто попирается) и права поли­тического убежища остаются демократическими традициями.

Кроме того, существует кодекс военной этики, осуждаю­щий насилие по отношения к поверженному врагу. И, наконец, милосердие и справедливость предписывает нам также и христианская мораль.

Я обращаюсь к Вам, Ваше превосходительство, как солдат к солдату, и надеюсь быть услышанным».

Начальник штаба Эйзенхауэра генерал Томас Гарди в сво­ем вежливом ответе подчеркнуто ссылался на ялтинские сог­лашения и давал понять о нецелесообразности дальнейшего ходатайства. Мало-помалу Деникин осознал, что ненависть американцев ко всем, кто носил немецкую форму, была еще очень свежа, как и их наивная вера в возможность длительно­го сотрудничества с советскими союзниками, которых лучше было не гладить против шерсти.

Союзники выполнили свои обязательства. Всего было репатриировано в СССР при помощи английских и американских войск 2 272 000 советских и «приравненных» к ним граждан. Судьба их трагична: 20 % из числа возвращенных в СССР получили смертный приговор или 25 лет лагерей; 15 – 20 % — срок от 5 до 10 лет; 10 % — ссылку в отдаленные районы Сибири, где пробыли не менее 6 лет; 15 % — принудительные работы по восстановлению разрушенных войной районов20.

Акция Деникина заведомо была обречена на провал. Но со стороны старого генерала, жизни которому оставалось на донышке, это был искренний порыв души, а не популистская игра.

Трагедия Деникина-политика в «американский период» его деятельности обострялась тем, что бывший вождь белого движения не разобрался до конца в радикально изменившейся международной обстановке. Он пытался внести весомый вклад в антикоммунистическую борьбу, а фактически лил воду на мельницу идеологов «холодной войны». Американцы — прагматики в политике: генерал Деникин не был востребован послевоенными антикоммунистическими силами, так как их расстановка была иной. Главное же заключается в том, что белая эмиграция окончательно перестала представлять реальную угрозу СССР и мировому коммунизму.

Сыграл отрицательную роль и временной фактор. Антона Ивановича стали постепенно забывать в правительственных кругах западных стран. Не случайно, в ответе на его письмо из штаба Эйзенхауэра к нему обратились вежливо «мистер Деникин», хотя генерал указал в письме свое воинское звание. Видимо, новое поколение американских военачальников слабо представляло, что они отвечают на письмо знаменитого в свое время вождя белого движения.

Да и в среде белой эмиграции его имя постепенно стиралось.

Протоиерей Борис Старк, несший службу в русской православной церкви Сент – Женевье – де Буа под Парижем в 1946 году записал в синодиках, что Марина Антоновна Грей хоронила двух своих сыновей*, а Антон Иванович, к удивлению священнослужителя, не присутствовал на кладбище.

Старк, и словом не обмолвился, что бывший Главком ВСЮР находился в это время в США, и его появление на похоронах внуков было весьма проблематичным. Можно предположить, что протоиерей не знал вообще об убытии Деникина в США.

Однако сам Деникин не сидел, сложа руки. В отдельных эмигрантских кругах его имя о многом говорило. Так, реэмигрант Б.Н. Александровский писал, что в 1946 году бывший вождь белого движения «встал из политического гроба».

— Я продолжаю, как и раньше, только сейчас больше, чем в прошлом, трудиться для интересов России», — говорил Антон Иванович своей дочери.

Но бороться за свои идеалы ему оставалось только пером… Силы покидали старого генерала. И он чувствует это. На одной из своих фотографий, хранящихся в ГАРФ, Антон Иванович написал:

«Мне осталось два года, чтобы завершить два мои работы. Я надеюсь, что Бог даст мне благословение. Коннектикут, США, 1946».

Не дано нам узнать: верил ли действительно Антон Иванович, что сможет еще протянуть два года. Но работал он в это время так, как будто каждый час жизни был последним. В предсмертной своей статье «В советском раю» генерал Деникин остается верным своим представлениям об идеале, он клеймит пороки сталинизма, выражая сочувствие своему народу.

— Марина Антоновна, скажите, на Ваш взгляд, генерал Деникин, как-то косвенно, хотя бы изредко высказывал при Вас разочарование своей борьбой против коммунизма, — спросил свою собеседницу автор этих строк.

— Никогда! Для папы «Белое дело», вся борьба против Советов эмиграции была святым долгом перед Отечеством. Ошибки он анализировал, когда встречался с соратниками по белому движению. Но никогда он не сомневался в святости «Белого дела», он считал, что хотя и проиграл, но коммунизм все равно будет побежден! — эмоционально, буквально на одном дыхании произнесла дочь Антона Ивановича.

Судя по тому, что нам известно об американском периоде жизни Деникина, то есть на излете земного бытия, просто невозможно усомниться в словах его дочери…

В Нью-Йорке старый белый воин проводил целые дни в по­исках новых материалов, делал записи в Общественной библио­теке штата Коннектикут, куда друзья пригласили его летом 1946 года. Он исписывал горы бумаги, печатал на машинке. 11 сентя­бря он писал Марине Антоновне:

«Я продолжаю писать и работать, как раньше, и даже больше, чем раньше. К сожалению, наш летний отдых был несколько испорчен капризами моей проклятой аорты».

А мать к этому добавляет:

«Скоро мы возвращаемся в Нью-Йорк или, скорее, в его пригород, где мы наконец нашли маленькую квартиру в доме, окруженном деревьями и зеле­нью, почти на берегу моря. Наш новый адрес: 160-16 авеню, Уайтстоун, Нью-Йорк.

Здоровье не улучшается, хотя мы провели это лето в ис­ключительных условиях. Я убедила твоего отца проконсульти­роваться у немецкого специалиста сразу, как только мы вер­немся в Нью-Йорк».

Здоровье генерала улетучивалось ежеминутно. Лечение требовало денег, которых у Деникиных все время не было. Скупой на разговоры о себе, генерал только итожил: «У меня нет здесь экономической базы». В переводе на простой язык это означало, что у него не было ни копейки за душой.

Еще 18 декабря 1945, вскоре после прибытия в США, года Ксения Васильевна написала дочери:

«Дорогая Марина.

Вчера послала тебе посылку: теплый халат и нейлоновые чулки (они кажутся очень прочными) для тебя, теплые тапоч­ки для тебя и для Мишуни. Для него игрушки и конфеты. По­дари их ему от нас на день рождения и пожелай ему от дедуш­ки и бабушки расти здоровым и умным.

Если ты в чем-либо нуждаешься, пиши. Все, что будет в наших силах, я попытаюсь тебе послать. Твой отец все время говорит о необходимости «обеспечить материальную базу»... Я надеюсь, что нам это удастся».

Начало «материальной базы» было положено 5 февраля 1946 года, когда семьсот слушателей заплатили по доллару, что­бы послушать выступление Деникина на второй конференции в Манхэттенском центре. А до этого январе 1946 года он прочитал в Нью-Йорке первую лекцию «Мировая война и русская военная эмиграция», весь сбор от которой передал, несмотря на свое плачевное финансовое состояние, в фонд русских воинов-ветеранов. Разве этоне достойно восхищения?!

Впрочем, не надо аваций. Деникин, если бы поступил по другому, просто не был бы Деникиным..

Но постепенно и в финансовых делах замаячил свет в конце тоннеля. Неяркий, но все же свет. Антон Иванович расширял «экономическую базу» посредством изнуряющего литературного труда.

И с этой целью был привлечен Николай Романович Вреден, занимавший ответственную должность, в одном из больших книгоиздательских предприятий в Нью-Йорке. В юности Вреден тоже участвовал в белом движении. Он относился с большим уважением к Антону Ивановичу и ценил его писательский талант. Вреден сразу заинтересовался книгой, над которой работал тогда Деникин (автобиография), и предложил Антону Ивановичу содействие в издании в переводе ее на английский язык.

«Понемногу начинаем приспособляться к американской жизни, — писал Антон Иванович в августе 1946 года одному из своих бывших офицеров в Польше. — Обзавелись добрыми знакомыми, среди них много сохранивших традиции добровольцев, несколько первопоходников. « Бойцы вспоминают минувшие дни»… Сейчас мы в деревне, на даче, но к сентябрю, невзирая на сильнейший квартирный кризис, нам удалось найти маленькую квартирку в окрестностях Нью-Йорка. Таким образом, приобрели некоторую оседлость.

По предложению солидного издательства пишу книгу. Вернее работаю одновременно над двумя книгами — о прошлом и о настоящем.

И я, и жена похварываем. У меня — расширение аорты, начавшееся в приснопамятные парижские дни — огорчений и разочарований».

Вроде жизнь вошла в спокойное русло: Деникин подписал соглашение с издательством «Э.П. Даттон» о публикации его книги «Моя жизнь» и нового труда, который он начал в Соединенных Штатах — «Вторая мировая война. Россия и эмиграция» (правда, условия контракта были жесткими: Антон Иванович был обязан выдавать по 50 страниц ежемесячно). Кроме того, генерал приступил к написанию исторического исследования «Навет на белое движение (ответ на книгу генерала Н. Головина «Российская контрреволюция»)».

С началом весны 1946 года Деникина можно было часто увидеть в нью-йоркской публичной библиотеке на 42-й улице. Углубившись в чтение, с карандашом и бумагой он сидел за одним из больших столов в славянском отделе на втором этаже. Скромный сандвич в маленьком пакете, приготовленный дома, был единственным получасовым перерывом в усидчивой и кропотливой работе. Сбор и проверка материалов, касающихся действий на русском фронте в первую мировую войну (а он чрезвычайно ответственно относился к отбору фактов) был тяжелой, почти каторжной работой.

Генерал не успел закончить свои исторические исследования. Они никогда не публиковались. Хранятся в виде рукописи в Русском архиве Колумбийского университета (США). А жаль! Некоторые материалы этих работ использовал Лехович в своем биографическом труде о вожде белого движения. Судя по ним, можно утверждать: в последние два года жизни Деникин выполнил оригинальные научные работы. Кто знает, быть может когда-нибудь, они дойдут до российского читателя…

Свободное время Антон Иванович посвятил пересмотру и редактированию дневников своей жены, с мыслью (когда представится возможность) частично опубликовать их*. Публичные выступления генерал практиковал реже. Но они по-прежнему проводились им на высоком уровне. В частности, хорошие отклики получил доклад генерала «Пути русской эмиграции», сделанный им 5 февраля 1946 года. Но уже не было бурной полемики, как в 1930-х годах в европейских кругах белой эмиграции.

В 1953 году, через шесть лет после смерти Антона Ивановича, его незаконченная биография была издана на русском языке издательством имени Чехова в Нью-Йорке. Созданное на средства «Форд Фаундешон» это издательство за короткий срок своего существования обогатило русскую мемуарную литературу многими ценными произведениями. «Путь русского офицера» — последняя, незавершенная работа генерал Деникина. Ксения Васильевна, подготовившая ее к изданию, писала:

книга «носит характер автобиографический, хотя весь центр тяжести перенесен на общероссийские обстоятельства и события, рассматривая их с точки зрения русского офицера и военного писателя» (подчеркнуто мной — Г.И.).

Судя по утверждениям вдовы генерала, Антон Иванович предполагал закончить «Путь русского офицера» так, чтобы «Очерки Русской Смуты» являлись естественным продолжением, «осветив, таким образом, эпоху жизни России от 1870 до 1920 годов». Но смерть ему помешала. «Путь русского офицера» охватывает в хронологических рамках период со дня рождения автора до его участия в подготовке знаменитого «Брусиловского прорыва», в котором он сыграл одну из видных ролей. Книга состоит из шести частей. Автор старается придерживаться хронологии событий, что подразумевается законом жанра автобиографии и мемуаров. Однако Деникин в отдельных местах допускает пространные суждения о проблемах, волнующих его.

Книга — превосходный, почти летописный документ о времени и о себе, написанный сердцем, но со знанием дела, анализом событий и явлений. Автор стремится быть объективным, он не идеализирует прошлого, не впадает в гротескность или карикатурность при описании противников. Строгость, достоверность корректность и благородство — вот стиль автобиографии «Путь русского офицера». Последние страницы — незаконченные аналитические размышления.

Может выглядеть символичным, что рукопись книги обрывается телеграммой генерала Алексеева в 1916 году в период подготовки брусиловского прорыва. Деникин как бы не хочет остаться в памяти потомков только мемуаристом, а претендует и на роль исследователя.

Работа над книгой давала стимул к жизни. Но время — вещь неумолимая. Антон Иванович приближался к ленточке своей финишной…

Все чаще и чаще, давала знать болезнь сердца. 30 января Ксения Васильевна пишет капитану Латкину:

«Пос­ле нескольких дней улучшения А.И. опять страдает от сердечных припадков. А живем в тепле и комфорте - удивительная страна, все здесь есть, ни сезоны, ни неурожаи не имеют значения...»

Генерал прибавляет несколько строк:

«Благодарю за поздрав­ления и желаю всякого благополучия, у нас — без перемен. Похварываю. Много работаю. Труд рассчитан на два года...».

Если бы Всевышний дал ему эти три года!

Если бы…

На Пасху отец поздравил дочь и попросил прислать некото­рые документы, оставленные на бульваре Массена:

«Воистину Воскресе! Поздравляю со Светлым Христовым Воскресением, хотя и прошедшим, и желаю всем вам возможного благополучия. Не знаю, придется ли еще увидеть своего внука, но если он не будет говорить по-русски, для меня это будет большим огорче­нием. Где проведем лето, пока что не знаем».

По настоянию знакомых Антон Иванович обратился в начале 1947 года за медицинским советом кроме своего русского врача в Нью-Йорке к одному доктору «из немцев».

Жизнь шла на излет…

Антон Иванович Деникин, полководец, политик, писатель, медленно, но уверенно приближался к той невидимой черте, за которой лежала великая и неразгаданная тайна бытия — небытия.

Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним.

Мне есть, чем оправдаться перед ним...

Владимир Высоцкий пел это насчет себя. Но, наверное, каждый из нас может примерить слова великого барда XX века под себя…

Как верующий христианин, Антон Иванович не боялся смерти. На последнем суде он готов был с чистой совестью дать отчет во всех своих поступках, в прегрешениях вольных и невольных. Одного боялся генерал Деникин, что не доживет до «воскресения России», не увидит «разрушения того зла», борьбе с которым он посвятил все свои силы…

К середине 1947 года грудная жаба стала для Антона Ивановича почти невыносимым мучением, и «беспричинные» схватки не давали ему покоя. Тем не менее, чтобы избежать летней жары в Нью-Йорке, Деникины решили воспользоваться приглашением одного из своих знакомых провести у него на ферме летние месяцы в штате Мичиган. Там 20 июля случился у Антона Ивановича сильнейший сердечный приступ. Его сразу же перевезли в ближайший город Анарбор и поместили в больницу при Мичиганском университете. Через два-три он почувствовал себя немного лучше и попросил жену принести ему рукопись, чтобы продолжать работу над автобиографией. Попутно, для собственного развлечения, составлял крестословицы…

…7 августа 1947 года Марина Антоновна (сын гостил у ее бретонских друзей) ушла на работу, как обычно. Стояла летняя жара, и она остави­ла окно открытым. Подоконник был так высок, что старый кот Вася не мог на него запрыгнуть. Вечером, однако, дочь генерала не обнаружила кота. Никто не приходил в ее отсутствие. Для животного был один лишь путь — окно. Марина Антоновна спустилась вниз, опросила трех консьержек, никто ничего не мог сказать. Без всякой надежды она спустилас