Париж, и война. Жертвы...

Максимилиан Волошин.

 

Гражданская война. Статьи, и очерки.

 

Париж, и война. Жертвы...

 

Когда новички приезжают на фронт, опытные солдаты твердо знают, кто из них будет убит: «Есть отмеченные».

Есть солдаты, прошедшие всю кампанию, прошедшие через бойню Шарлеруа, сквозь Марнскую битву, бравшие Мюлуз, дравшиеся на Изере и под Сен-Мийелем1 — и ни разу не тронутые.

Есть другие, убитые в первый же день прибытия на фронт.

Это два разных человечества.

Солдаты на фронте говорят, что в сутках есть только одна секунда, когда подвергаешься опасности. В эту секунду совершается выбор между жизнью и смертью.

Все в жизни человека направляется и руководится случаем. Только смерть никогда не бывает случайна. Так же, как и рождение. Это две неподвижных и заранее данных точки. Все остальное — кратчайшее расстояние между ними.

Мы по свойству нашего сознания не видим конечной точки, но внутренний инстинкт ведет нас к ней кратчайшим путем. Поэтому смерть сразу освещает смысл всей жизни, вскрывает тайную цель, руководившую человеком, но скрытую глубоко под его дневным сознанием. И в то же время смерть всегда приходит как добровольное решение всего внутреннего существа человека. Одни идут на войну для того, чтобы победить, и побеждают. И возвращаются назад в жизнь.

Опытный глаз сразу отмечает тех, кто пришел, чтобы умереть. Они заворожены смертью. Они присматриваются к ее ликам. Они вслушиваются в ее звуки. Они видят трупы, скорбят об убитых. Они слишком заняты ежедневным делом войны. Смерть совсем не входит в их расчеты. Поэтому она и не может коснуться их.

Первые же пришли на свидание с нею, и, если даже захотят избежать ее, она настигает их.

Есть такая мусульманская притча: ангел смерти Азраил в видимом облике проходил в Иерусалиме мимо дворца Соломона.

— Кто этот прекрасный юноша, который так пристально поглядел на меня? — спросил Соломона один из придворных, сидевший на ступенях его трона.

—Это Азраил — ангел смерти.

Тот стал просить Соломона, чтобы он велел духам перенести его в Индию. Соломон приказал, и человек в ту же секунду был перенесен в Индию.

Тогда Азраил пришел к Соломону и сказал:

—Я потому так пристально поглядел на этого человека, что послан был за его душою в Индию и удивился, увидав его в Иерусалиме.

Это ли не кратчайшее расстояние между двумя точками? Не это ли нетерпение любовника, спешащего на свидание?

Эти мысли приходят в голову, когда перечитываешь список 105 поэтов и писателей, убитых на войне.

 (В майском списке их было 95, в июньском — их 105, кроме того, 240 убитых учеников Ecole Normale, Ecole des Beaux Arts, Ecole des Chartes et Ecole Polytechnique2. Из университетских кругов убито 1800.)

Все, что пока пишется о войне (кроме солдатских писем) в прозе и стихах, — это еще не настоящая поэзия, не художественная литература. Каждый пишущий сейчас не имеет возможности (а быть может, и права) не считаться ни с гражданскими, ни с публицистическими задачами момента. В искусстве война начнет приносить свои плоды только тогда, когда она будет кончена, и еще много лет спустя.

Но уже сейчас существует литература, в которой война нашла свое истинное художественное отображение, глубоко лирическое и объективное, страстное и правдивое. Эта литература была создана до войны. Это книги тех «ста пяти», что уже встретили смерть на войне.

Поэзия пророчественна по своему существу. Она выражает не пережитую жизнь, а возможную будущую. Если она не сбивается целиком в жизнь поэта, то только потому и в тех случаях, когда возможность нашла свое полное воплощение в творчестве и для жизни уже ничего не осталось. В мире ничего не повторяется два раза. Поэтому не надо удивляться тому, что в произведениях погибших поэтов мы найдем уже весь пафос и весь трагизм великой войны.

Если бы они остались живы, мы встретились бы с ними как со зрелыми художниками только к концу двадцатых годов. Теперь смерть осветила пронзительным светом их первые опыты, отодвинула их в завершенность истории, дала им законченность свершившегося, и в этом озарении их слова, их поэмы проникнуты такой грустью, таким чувством гибели, точно они сложены не ими, а об них, над их распростертыми трупами.

В этом смысле «Prière pour nous autres charnels»3 Шарля Пеги4, написанная еще в 1912 году, является самой поразительной.

Вот перевод нескольких строк этой длинной литании5:

 

Блаженны павшие за земную землю,

Приявшие смерть в правой войне.

Блаженны умершие торжественной смертью,

Блаженны павшие в великой битве,

Лежащие на земле лицом к Богу.

Блаженны павшие на последней из высот.

Посреди трофеев великих похорон.

Блаженны павшие ради земного града,

Ибо они плоть Града Господня,

Блаженны принявшие смерть, ибо они вернулись

В первичный прах, в изначальную глину.

Блаженны павшие в правой войне.

Блаженны вызревшие колосья, сжатые хлеба.

Блаженны принявшие смерть, ибо они возвратились

В изначальную персть, в послушную глину.

 

В поэзии, до сих пор порожденной войной, нет еще ничего равного по патетической силе, по искренности и глубине чувства этой литании о павших на полях сражений.

В нарастающих бесконечными повторениями одних и тех же слов строфах Шарля Пеги явно слышатся народные рыдания «Со святыми упокой» великой панихиды о целом поколении.

Они были написаны за три года до войны. Они были ее предчувствием, ее предвидением. Они могли быть созданы только пророческим духом поэта, заранее обреченного и не сомневающегося в своей гибели.

Шарль Пеги был убит на Марне — через три дня после прибытия на фронт; смешался с той перстью, с тою землей, с тем виноградником, с тем размытым оврагом, которые возлюбил земною любовью в своей исступленной и немыслимой мечте о «кроткой и нищей трагедии».

Таким же обреченным собственным своим искусством был Шарль Психарн6 — внук Ренана7, написавший за несколько лет до войны роман «Призыв к оружию». Этот роман, в котором психологически дана вся линия настоящей войны, стал лозунгом и программой для многих групп литературной молодежи.

О психологических путях поколения говорит судьба молодого критика и поэта Жильберта де Жиронд, который принял перед войной пострижение; 2 августа служил свою первую мессу; 3 августа простым солдатом уехал в армию; был произведен в капралы на поле битвы, был именован в приказе по армии, получил военную медаль, а в декабре убит под Ипром пулей в лоб, в то время как молился в траншее над трупом убитого товарища.

Ален Фурнье8, автор романа «Le grand Maulnes»9, так поразившего год назад интонациями своеобразного, очень личного, очень тонкого, трагично безнадежного и в то же время глубоко ясного романтизма и особым даром фантастически просветить обыденные случаи жизни, исчез в смуте великих битв, затерялся среди миллионов, ушел в смерть, не оставив на земле своего тела.

Убит автор «Дома Глициний» — стихов, посвященных «Ангелу Скорби», — Эмиль Деспанс, который писал: «В жизни мне осталась одна любовь — без надежды, но такая нежная, что мне сладко чувствовать себя больным...»

Убит Робер де Юньер10 — поэт, романист, миллионер, директор Grand Opera в его лучшую пору, перевоплотивший во французскую речь Киплинговы «Книги джунглей»11.

Поэт-пересмешник Шарль Мюллер12, поэт красочной «Ярмарки пейзажей» Бенуа13, Андре Лафон14, Луи Сайан, Фернан Дайр, Жедро, Пьер Жильбер15, Лионель де Рис, Жан Л'Ивер, Мишель делла Торре, Ги де Кассаньяк, Пьер Жиписти, Клод Казимир-Перье, Шарль Дюма, Жан Нейраль... Сто пять имен!

Среди них и романисты, и социологи, и критики, и историки, но все и поэты, потому что никто во Франции не вступает в литературу, не выпустив обязательной книжки юношеских стихов.

Многие из этих мне совсем не знакомы, других я знаю по маленьким Revues молодых, других встречал мельком на выставках, в кафе, о других тоже слышал со слов их товарищей, но знаю, что это целое поколение французского искусства, которое уже погибло.

Из старшего поколения убиты лучший археолог Франции Жозе Дешлетт16, три тома которого, посвященных каменному и бронзовому веку, являются классическим синтезом доисторической археологии. Историк Франсуа Лопанси.

Бельгийский романист Анри Девос умер от рака в немецком госпитале.

Автора рассказов из жизни детей и зверей «La guerre des boutons»17 и <La revanche du corbeau>18, переведенных на русский язык, — Луи Перго19 видели в последний раз тяжело раненным и запутавшимся в проволочных заграждениях. Есть слабая надежда, что немцы подобрали его.

Самый оригинальный и определившийся поэт молодого поколения Ги Шарль Кро, которого покойный Иннокентий Федорович Анненский ставил так высоко20, что называл его в числе своих учителей стиха, находится в немецком плену.

Жан Варью — автор «Les hasards de la guerre21, романа, параллельного роману Психарна, посвященного Эльзасу и теперешней войне, — лежит в тулузском госпитале с оторванной кистью правой руки.

 

И о них можно тоже радоваться, потому что останутся живы...

...Мать! Вот дети твои, бившиеся так много.

Ты видишь: они лежат поверженные между народами.

Да успокой Господь их мятежные души

И сердца, полные печали и сомнений...

 

 

<1915 г.>

       

 

                Комментарии.

      

Париж и война. Жертвы. Впервые: Биржевые ведомости. 26 июня 1915 (утренний выпуск).

Печатается по тексту этого издания.

 

1. Волошин называет места наиболее ожесточенных боев Первой мировой войны: бельгийский город Шарлеруа и французские города Мюлуз и Сен-Мийель. Изер — река на юго-востоке Франции, в районе которой шло сражение. Но самым крупным было Марнское сражение (в районе реки Марна), в результате которого англо-французские войска остановили наступление германской армии, а затем вынудили ее отойти, сорвав тем самым германский план быстрого разгрома Франции.

 

2. Нормальная школа (высшее заведение в Париже, готовящее кадры преподавателей), Школа изящных искусств, Политехническая школа (высшее техническое учебное заведение Франции, основано Конвентом в 1799 г.) (фр.).

 

3. «Молитва о тех, кто погиб» (фр.).

 

4. Пеги Шарль (1873—1914) — поэт и публицист; погиб 5 сентября 1914 г.

 

5. Литания — здесь: молитва.

 

6. Психарн Шарль Эрнест (1883—1914) — писатель.

 

7. Ренан Эрнест Жозеф (1823—1892) — писатель и философ.

 

8. Фурнье Ален (1886—1914) — писатель, пропал без вести в первые месяцы войны.

 

9. «Большой Мольн» (фр.).

 

10. Д'Робер Юньер (1868—1915) — поэт и прозаик.

 

11. Имеются в виду рассказы английского писателя Джозефа Редьярда Киплинга (1888—1955) «Книга джунглей» (1894) и «Вторая книга джунглей» (1895).

 

12. Мюллер Шарль (1877—1914) — поэт.

 

13. Бенуа Шарль (1888—1914) — прозаик.

 

14. Лафон Андре (1883—1915) — писатель.

 

15. Жильбер Огюстен Тьерри (1843—1915) — романист.

 

16. Дешлетт Жозе (1862—1914) — археолог, литератор.

 

17. «Пуговичная война» (фр.).

 

18. «Реванш ворона» (фр.).

 

19. Перго Луи (1882—1915), лауреат Гонкуровской премии (1910) за сборник новелл «От Лиса до Марго»; кроме сборника рассказов «Реванш вброна» (1911) особым успехом у читателей пользовался «Роман о Миро, охотничьей собаке» (1914); пропал без вести 4 апреля 1915 г.

 

20. Ошибка Волошина: И. Ф. Анненский высоко ценил отца Ги Шарля Кро — поэта-символиста Шарля Кро (1842—1880).

 

21. «Военные происшествия» (фр.).

 

 

“ВСЯ ВЛАСТЬ ПАТРИАРХУ!!!..”

 

Какова должна быть конструкция временной власти, общей для всей России? Вот вопрос, который стоит сейчас перед нами и перед союзниками.

Орудие этой власти не вызывает сомнений — это Добровольческая армия. Но она только орудие. Так она определила самое себя, утверждая свою беспартийность, смиренно признавая себя La grande Muette — великой политической молчальницей. По нынешнему времени это самая трудная задача, и еще неизвестно, как Добровольческой армии удастся справиться с нею. Но в то же время положительное разрешение ее глубоко необходимо, потому что сейчас все русские политические партии, последовательно берясь одна за другой за политическое водительство России, скомпрометировали себя окончательно и безнадежно. Каждая обнаружила свою непригодность по-своему и в своем круге, но одинаково наглядно и ярко.

Каждая — за исключением большевиков, но их цели и побуждения были иные. Поэтому все попытки образования единой Директории путем соглашения различных политических партий обречены на неудачу или на бессилие. Русские партии за время революции ничему не научились и ничего не поняли.

При таком положении вещей, естественно, напрашивается самое упрощенное разрешение вопроса — военная диктатура.

Но Наполеона у нас не предвидится. Да и где же наша Корсика1 — Грузия, Армения, Монголия? Для нашей диктатуры постулируется хороший боевой генерал — храбрый и решительный, и не политик.

Последнее существенно важно, потому что он должен быть послушным орудием союзников. Нужен честный Коллеони, но отнюдь не Гаттамелата2. Но такой диктатор только подставное лицо без инициативы. А между тем для союзников разобраться самим во внутренних русских делах и навести порядок — задача совершенно непосильная. Мы и сами-то в них ничего не можем понять разумом, а только интуицией да верой (по словам поэта)3, так куда же французам да англичанам разобраться, когда славянский душевный мир и в самых спокойных своих состояниях представлял для них неразрешимые психологические загадки.

Поэтому идея военной диктатуры как общерусской переходной власти отпадает, хотя, по всей вероятности, она частично и осуществится в виде того или иного фантома4 в типе Сулькевича или Скоропадского5.

Но какова же все-таки должна быть истинная представительствующая власть воскресающей России?

Ответ на это надо искать в прошлых веках русской истории.

В жизни народов есть смутные эпохи, когда они погружаются в периоды государственного сна и хаоса и выходят из них, повторяя вкратце основные творческие моменты своей прошлой истории. Так было в эпоху Смутного времени6, таково же положение России и теперь.

Мы проходим сквозь все разрушительные стихии русской истории — разиновщину, пугачевщину, к которым мы сами присоединили, как новый знак, “азефовщину”7. А в ближайшем будущем нам предстоит еще пройти сквозь “самозванщину”, которой будет отдан 1919 год (лже-Николаи) и период после 1922 года (совершеннолетие всех лже-Алексеев8). И снова для нас должна повториться эпоха московского собирания русских земель. И нет сомнения, что при этом проявятся старые зиждительные силы русской истории. Сила, объединившая русскую землю вокруг Москвы, была не только в московском скопидомстве “Золотого мешка” — Калиты, но и в морально-духовной силе, которая шла от святого Сергия Радонежского, из Троицкой лавры, из деятельности московских митрополитов и патриархов.

Не случайно русская церковь в тот самый момент, когда довершался разгром русского государства, была возглавлена патриархом9. Не случайно большинство Собора, бывшее против патриархата, тем не менее установило его, интуитивно повинуясь скрытому гению русской истории. При развале русского государства патриарх, естественно, становится духовным главой России.

Как в то время, когда насущной исторической задачей момента было разрушение России, проводимое последовательно и неуклонно по гениальным планам германского генерального штаба, лозунг момента был прекрасно формулирован Лениным в его книге “Вся власть — Советам!”, так теперь, когда дело идет о воссоздании единой России, лозунгом должна стать формула: “Вся власть патриарху”.

Патриарх в настоящее время — естественный глава России. Ему надлежит направлять действие Добровольческой армии, ему <дано> право созвания Земского собора, он предлагает собору возможные формы постоянной власти, он благословляет власть, утвержденную собором.

Это все вполне согласуется с исторической ролью патриарха, который всегда принимал на себя временный распорядок светскими делами в эпохи смут и междуцарствий. Так же исторически неизбежно, что патриарх созывает не Учредительное собрание, которое не может быть не чем иным, как совокупностью тех же самых безнадежно скомпрометированных политических лидеров, только в новых числовых соотношениях, а Земский собор, избранный не по партийным спискам, а по индивидуальностям, базируясь на доверии народа к отдельным лицам, характерам и именам.

Такой путь образования центральной российской власти неизбежно постулируется из всех прецедентов русской истории, если только сейчас дело идет о действительном воссоздании единой России, а не об углублении ее развала.

 

<1918 г.>

 

 

                     Комментарии.

 

Впервые: Таврический голос (Симферополь). 1918. 22 дек. Печатается по тексту этого издания.

 

1. Наполеон Бонапарт был родом с острова Корсика, т.е. с окраины Французской империи.

2. Коллеони Бартоломео и Гаттамелата Эразмо да Нарни — венецианские кондотьеры (предводители наемных военных отрядов).

3. Имеется в виду мысль Ф. И. Тютчева: “Умом Россию не понять. / Аршином общим не измерить: / У ней особенная стать — /В Россию можно только верить”.

4. Фантом (итал.) — кукла, марионетка.

5. Сулькевич Сулейман (1865—1920) — генерал-лейтенант, литовский татарин-католик, глава крымского правительства при немцах (с 13 июня 1918 г.). Скоропадский Павел Петрович (1873—1945) — флигель-адъютант свиты Николая II, гетман Украины (с 29 марта по 14 декабря 1918 г.).

6 .Смутное время — название периода русской истории конца XVI — начала XVII в., от смерти Ивана Грозного (1584) до воцарения на русском престоле М. Ф. Романова (1613).

7. По имени Евно Азефа, провокатора, члена ЦК партии эсеров.

8. Наследник Алексей родился в 1904 г.

9. Патриархат в русской церкви был установлен в 1589 г., первым патриархом был Иов (1589—1605). Постепенное подчинение патриархата светской власти завершилось при Петре I, который в 1721 г. ликвидировал титул патриарха.

 

О цареубийстве.

(воображаемый диалог).

 

— Вы потрясены?

— Нет.

— Не понимаю вас. Мы ведь присутствуем при событии первостепенной важности. Казнь Николая II при таких обстоятельствах, по приговору какого-то провинциального комитета1...

— Прежде всего, я не очень доверяю самому факту. Нам уже раз 10, если не больше, сообщали о ней и на другой неделе опровергали. Опровергнут и еще раз.

— Но германское официальное сообщение, сообщение Совнаркома, панихида в Лондоне, газетные подробности...

— Видите ли, свойство официальных сообщений — это сообщать официальную правду. А она никогда ведь не совпадает с реальностью. Газеты же давно уже только бредят о действительности, утратив всякое чувство реального. Я предпочитаю те достоверные новости, что родятся во время солнечных ванн на пляже в коктебельском «мужикее»2. Там, по крайней мере, выявлена психология их создателей. В них есть приятная солнечность и безмятежность: англичане прорываются сквозь Дарданеллы и берут Петербург, завоевывая по дороге Кавказ, французы изобретают новые снаряды, от которых загорается земля и армии немцев «испаряются», Троцкий реквизирует карету Иверской Божьей Матери и разъезжает в ней по Москве, Ленин бежит вместе со всем своим правительством в Курск и т.д.

— Тогда чему же вы верите?

— Ничему. Но с разными оттенками скорее верю неожиданностям. Вроде убийства Мирбаха и Эйхгорна. И весьма критически отношусь к тому, что удовлетворяет общим желаниям.

— Что же вы думаете, что казнь... т. е. убийство Николая II, удовлетворяет общим желаниям?

— Желаниям – нет. Ожиданиям. С самого начала революции было ясно, что он будет стерт в поднявшемся человеческом хаосе3. Но в какой момент — это труднее всего сказать. И потому известия о его смерти возникали все это лето периодически. Теперь они участились, потому что монархическая идея стала за последнее время очень популярна, а для монархистов казнь Николая — насущная потребность...

— Я вас не понимаю...

— Я хочу сказать, что для социалистов казнь Николая вовсе не нужна, а только вредна, так как укрепляет монархическую идею.

— Вы забываете о том, что ни одна великая революция не обходилась без казни короля.

— Да – это чувство революционной комильфотности, желания быть вполне исторически корректным: оно-то и решило судьбу Николая.

— Но при чем же выгода монархистов?

— Очищение. Монархическая идея растет потому, что народные массы, пресловутый коллектив, убедившись в полной своей неспособности установить порядок, по которому уже слишком многие соскучились, своими силами стремится передать власть и ответственность в руки какому-нибудь одному лицу и на этом успокоиться. Николай же II никак не мог быть таким лицом. Слишком много неуменья, политической негибкости и бедствий связано с ним лично. Но это не единственная причина. Есть более глубокие, исторические, которые лежат в самих первоосновах царской власти. Царская власть основана на цареубийстве.

— Опять парадоксы!

— Нисколько. Алексей Орлов4 вовсе не был так не прав, когда на вопрос, заданный ему в Берлине: «Какой образ правления в России?» — ответил: «Самодержавие, ограниченное цареубийством». Человек, собственными руками придушивший одного императора, какой-то внутренней интуицией прозрел благодаря этому личному опыту сущность царской власти, скрытую для теоретиков права и монархии.

— Послушайте, может, это все и очень остроумно, но ни события, ни обстоятельства не располагают к таким шуткам.

— Я не шучу. Я говорю только о тех фактах, которые установлены наукой. Справьтесь с историей культуры и с историей религий: цареубийство — это тот корень, из которого вырастает царская власть. Оно предшествует институту самодержавия. И не мудрено, что то, что породило самодержавие, остается с ним и сопутствует ему во всей политической эволюции.

 

<Лето 1918 г.>

 

 

                   Комментарии...

       

О цареубийстве. Впервые: Урал. 1990. № 3. Печатается по тексту этого издания.

 

1. Николай II с семьей и приближенными был расстрелян в ночь на 17 июля 1918 г. по решению президиума Уральского облсовета в Екатеринбурге.

2. Шуточное название места купания мужчин в Коктебеле (по греческому слову «генекей» — названию женской половины дома).

3. Еще 4 июля 1905 г. Волошин писал М. В. Сабашниковой: «В слабости, безволии, чувствительности и слепоте Николая II есть что-то, что ясно указывает на его обреченность. <...> Публичная казнь царя — это апофеоз царской власти. Он действительно, как агнец, принимает на себя грехи своего народа». Узнав о казни лейтенанта П.П. Шмидта, Волошин писал: «... Этим царь подписал приговор себе» (письмо от 21 марта 1906 г.).

4. Орлов Алексей Григорьевич (1737—1807/08) — граф, генерал-аншеф, один из главных участников дворцового переворота 1762 г.

 

           СОЛОМОНОВ СУД.

 

Нет людей более героических и жестоких, чем штатские, когда они себе усваивают военную психологию. Это именно случилось с крымскими “буржуями”, бежавшими от большевиков.

Бежать от врага — не относится к высшему порядку военных доблестей, но, тем не менее, те добрые обыватели, которые при сдаче Крыма1 бежали на добровольческих пароходах, после этого почувствовали себя вполне военными людьми. Эта маленькая и на первый взгляд невинная причастность к делу объединения России их всех превратила в непреклонных Катонов и неподкупных Брутов.

Суровости их патриотизма нет предела. Они не могут говорить равнодушно о тех изменниках, предателях и негодяях, которые “не бежали” от большевиков.

А те из оставшихся, кто, для того чтобы спасти от разгрома культурные ценности и предотвратить массовые расстрелы, простерли свое малодушие и трусость до того, что, с опасностью для собственной жизни, остались на своих постах и работали с большевиками, те не заслуживают в их глазах ни малейшего снисхождения: “Тем хуже, что они предотвращали расстрелы и спасали ценности: они помешали большевикам скомпрометировать себя. Теперь благодаря им может показаться, что Добровольческая армия более жестоко расправляется с населением, чем сами большевики, которые из подлой политики, чтобы привлечь к себе интеллигенцию, никого на этот раз не расстреливали за политические убеждения. И очень жаль, что они не расстреляли всех оставшихся”.

Кто же прав? Бежавшие герои или оставшиеся Трусы? Думается, что этот вопрос был уже разрешен в свое время царем Соломоном по поводу известного казуса о двух матерях и одном ребенке: “... и сказал Царь: “Рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной, половину другой”. И ответила та женщина, чей был сын, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости: “О, господин, отдай ей этого ребенка живого и не умерщвляй его!” А другая говорит: “Пусть не будет ни тебе, ни мне: рубите”. И отвечал Царь и сказал: “Отдайте этой живое дитя и не умерщвляйте — она мать” (3-я Книга Царств, 3, 25).

Дитя — это Россия (или — в данном случае — Крым).

Одни говорят: пусть лучше все уничтожат и всех расстреляют, только бы не досталось большевикам. Другие же говорят: мы будем работать с вами, только не рассекайте нашего ребенка.

Кто из этих двух истинная мать?

Из судебных дел при ликвидации большевистского нашествия особо громкую огласку получило дело профессора Никандра Александровича Маркса2.

Н. А. Маркс — профессор Московского археологического института, известный русский ученый, палеограф, археолог, фольклорист, историк, исследователь школьного дела на Руси XVII века, издатель древних русских букварей, критического текста “Русской Правды”, договоров киевских князей с греками, автор обширной и еще не законченной истории Крыма, тонкий и художественный собиратель “Легенд Крыма”3, являющийся живым голосом татарско- греко- армянско- русской старины, ее преданий, быта и духа, связанный с Крымом каждой частицей своего духовного и физического существа, так как он вырос здесь на той земле, которою его предки владели еще до екатерининского покорения4, — он, конечно, не мог покинуть своего Крыма, своей Феодосии на произвол большевикам и остался его защищать, и благодаря его участию в Комитете народного просвещения5 Феодосии удалось пережить вторую волну большевизма без кровавых расправ, школа была спасена от разгрома, а учительский персонал от голодной смерти.

К несчастью для Н. А. Маркса, он в своей плодотворной и разносторонней деятельности был, между прочим, и генералом. Правда, давно в отставке и только поневоле возвращавшимся к военному делу во время войны; тем не менее, как генерал, он подлежал за свое доброе дело уголовной ответственности. Его судили военно-полевым судом в Екатеринодаре6.

Вся его военная деятельность во время революции прошла перед судом, начиная с Одессы. Там он тоже был виновен в том, что, благодаря умной и тактичной политике с лидерами тогдашних политических партий, не допустил Одессу до кровопролития до самого прихода большевиков в декабре 1917 г., когда ему пришлось бежать от них самому.

На суде выяснилось, что по поводу всей его деятельности в Одессе в свое время было произведено дознание следственной комиссией под председательством генерала Щербачева7, которым Н. А. Маркс был не только реабилитирован, но получил благодарность за прекрасное состояние, в котором был найден его военный округ.

Военно-полевой суд постановил: “Виновен в работе с большевиками, без нанесения вреда и ущерба Добровольческой армии. Приговаривается к 4-м годам каторжных работ, с ходатайством суда о смягчении наказания”. Приговор был послан на конфирмацию генералу Деникину.

Предстояло решить шейлоковский вопрос: “Как вырезать из живого человека фунт мяса без пролития крови?”8 Как выделить из почтенного ученого, поступавшего именно так, как должен поступать каждый честный человек, — преступного генерала, не нанося ущерба человеку и ученому. Генерал Деникин разрешил этот вопрос с подлинно библейской мудростью: он утвердил приговор суда без всякого смягчения, но приказал немедленно освободить подсудимого и отпустить на все 4 стороны.

Таким образом, Н. А. Маркс — ученый человек — получил возможность вернуться к своим трудам, а виноватый генерал, незримо из него выделенный лишением чинов, был символически послан отбывать символические каторжные работы.

Решение это проникнуто подлинной государственной мудростью не наших времен и перед ним да смолкнут все нарекания, сплетни и легенды, созданные вокруг имени Н.А.

Тем не менее случилось не так: сплетня, устная и печатная, не оставила в покое имени Маркса. Несмотря на решение Верховного главнокомандующего, несмотря на приговор суда, вокруг него продолжали плести небылицы и разжигать страсти настолько, что военная администрация сочла лучшим выслать его из его имения и из пределов Таврической губернии9.

Таким образом, внутренний смысл решений Верховного главнокомандующего был нарушен: ученому не дали вернуться к своим историческим трудам, того, кто был живым средоточьем исторически-бытового сознания края, удалили из его пределов.

Дело профессора Маркса — частный случай. Но случай показательный, типический и пророческий. Таких случаев в ближайшее время будет много.

С каждым днем область завоеваний Добровольческой армии расширяется. Парализованное тело России оживает. Вся область кишечника и желудка уже освобождена. Скоро оживут грудь и сердце — и она вздохнет полными легкими.

Но когда большевизм будет побежден силой оружия — это будет только первая ступень. Нам еще останется победить его духовно: внутри самих себя.

Самый большой соблазн и опасность в борьбе — это психологическое уподобление своему противнику.

Сколько раз мне приходилось слышать в разговорах от “буржуев с военной психологией”, что необходимо после занятия Севера “повесить Горького” и “расстрелять Брюсова и Блока”. А те травли, которым подвергались здесь, на юге, Мейерхольд и Глаголин10!

Эти проявления классовой психологии очень страшны и представляют из себя явление чисто большевистского характера. “Большевизм” — это ведь вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществлять свою веру.

Только глубокое уважение к человеку и широкое понимание государственности не как партийной победы, а как равновесия всех противоустремленных сил может нам помочь победить большевизм внутри себя.

Добровольческая армия мужественно делает свое военное дело. Гражданский распорядок, который она дает, носит характер походный и временный. Гражданское строительство – это не ее область.

Поэтому она так охотно готовится передать эти свои функции Учредительному собранию.

Единственная здравая политика при ликвидации гражданской войны – это политика Юлия Цезаря. Политика, которая борется с врагом, пока у того оружие в руках, пока он опасен. Но когда враг сломлен — все силы, которыми он располагает, немедленно призываются и используются для нового строительства.

Сейчас на Севере вся русская интеллигенция, которая не бежала на Юг, находится на службе у большевиков. Неужели она будет вся устранена от государственного строительства и вся пройдет через военные суды и газетный “сквозь строй”?

На Севере большевизм не только партия социалистов-коммунистов, но и государство: т.е. нечто, ей совершенно чуждое, ее неуклонно деформирующее, искажающее ее сущность, толкающее на путь милитаризма, незаметно приводящее к формам и духу старого режима.

Десятки тысяч ценных и честных деятелей работают в большевистском государстве с большевиками, но отнюдь не за большевиков. Эта государственная работа свидетельствует только о том, что сердце государства еще бьется, а легкие еще дышат. Если бы и эти слабые состояния жизни прекратились, то оно было бы трупом, которого нельзя оживить.

Бойкот большевизма интеллигенцией, неудачный по замыслу и плачевный по выполнению, был серьезный политической ошибкой, которую можно извинить психологически, но отнюдь не следует оправдывать и возводить в правило.

Если военному деятелю долг чести повелевает быть там, где опаснее всего, тот же долг приказывает гражданскому деятелю быть там, где хуже всего.

Заражены большевизмом вовсе не те, которые вопреки всему оставались на своих постах и вопреки всему поддерживали теплоту в коченеющем теле государства, а те, которые пылают гневом классового мщения и валят своих врагов в одну кучу без разбора, как это делали сами большевики по отношению к так называемым буржуям.

 

[Сентябрь — октябрь 1919 г.]

 

 

                   Комментарии.

 

Соломонов суд. Впервые: Урал. 1990. № 3.

Печатается по тексту этого издания.

 

1. Имеется в виду вторичное установление советской власти в Крыму в апреле 1919 г.

 

2. Н. А. Маркс— генерал-лейтенант, профессор Московского археологического института. См. о нем: Писаренко Э. “Красный генерал” Маркс // Вопросы истории. 1974. № 12.

 

3. “Легенды Крыма”, собранные Марксом, составили три выпуска (Москва; Одесса, 1913—1927); печатались также в периодике.

 

4. Крым был присоединен к России в 1783 г.

 

5. Маркс был назначен комиссаром народного просвещения Феодосии 28 марта 1919 г., но уже 7 мая его сменил на этом посту Б. Т. Горянов, большевик. Маркс остался членом коллегии Отнарпроса.

 

6. Маркс был арестован белыми в конце июня, суд состоялся 15 июля 1919 г. Волошин по собственной инициативе сопровождал подконвойного генерала от Феодосии до Керчи, а затем до Екатеринодара, защищая его от офицерского самосуда. Его воспоминания об этом “Дело Н. А. Маркса” см.: Отчизна. 1977. № 3.

 

7. Щербачев Дмитрий Григорьевич — генерал от инфантерии, главнокомандующий Румынским фронтом (с апреля 1917 г.). Маркс был с июня 1915 г. начальником штаба Одесского военного округа, а с 28 сентября по 4 декабря 1917 г. — его командующим.

 

8. Имеется в виду эпизод из пьесы У. Шекспира “Венецианский купец”.

 

9. Маркс был выслан за пределы Таврической губернии 14 сентября 1919 г. и выехал с женой в Тамань. В 1921 г. стал первым ректором советского Кубанского университета (в Краснодаре).

 

10. Режиссер Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874—1940) был арестован белыми в Новороссийске осенью 1919 г. Глаголин Борис Сергеевич (1879—1948) — драматург и критик.

 

           РОССИЯ РАСПЯТАЯ...

 

Вам предстоит сегодня выслушать цикл моих стихов о России. Это стихи, написанные во время революции и отвечающие на текущие политические события. Но остерегусь называть мои стихи политическими. В наше время это понятие несет в себе нежелательный смысл.

Прилагательное “политический” подразумевает причастность к партии, исповедание тех или иных политических убеждений. Нас воспитывали на том, что долг каждого — принадлежать к определенной политической партии, что сознательный гражданин обязан иметь твердые политические убеждения.

Для правильных отправлений парламентарного строя и для политических выборов это действительно необходимо. На дне каждого политического убеждения заложен элемент личного желания или интереса, который разработан в программу, а ей придан характер обязательной всеобщности.

Один убежден в том, что он должен каждый день обедать, и настаивает на одинаковых правах всех в этой области, другой убежден в своем праве иметь дом, капитал и много земли, но распространяет подобное право лишь на немногих ему подобных, третий хочет, чтобы все были чернорабочими, но имели бы время заниматься умственным трудом и искусствами в свободное время. Может быть, все эти разно<