Формирование русской интеллигенции

Из многосложных и противоречивых процессов, в конечном счете, тор­мозивших формирование человека как субъекта истории, проистекала эконо­мическая и политическая отсталость России по сравнению с развитыми европей­скими странами. Многие годы Россия приглядывалась к неизменно опережавше­му ее на пути социально-экономического прогресса Западу, совершившему спер­ва первую, а затем и вторую промышленные революции, завидовала полученным результатам, пыталась, почти ничего не меняя в социально-политической сфере, отдельные фрагменты западного опыта перенести на свою почву и — одновремен­но с этим ужасалась издержкам этого процесса: социальной несправедливости первоначального капиталистического накопления, "обмещаниванию" и "обуржуазиванию" западного общества, росту "бездуховности" и погоне за мирскими, материальными благами.

       Принцип комплектования российского интеллектуального элитного слоя соединял лучшие элементы европейской и восточной традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и вхождения в его состав по основаниям личных способностей и достоинств. Наряду с тем, что абсолютное большинство членов интеллектуального слоя России вошли в него путем собственных заслуг, их дети практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в составе этого слоя. К началу XX века 50 - 60 % его членов были выходцами из той же среды, но при этом, хотя, как уже говорилось, от двух третей до трех четвертей их самих относились к потомственному или личному дворянству, родители большинства из них дворянского статуса не имели. Среди гражданских служащих дворян по происхождению было 30,7 %, среди офицеров - 51,2 %, среди учащихся гимназий и реальных училищ - 25,6 %, среди студентов - 22,8 % (на 1897 год). Ко времени революции – еще меньше. Таким образом, интеллектуальный слой в значительной степени самовоспроизводился, сохраняя культурные традиции своей среды.   Прежде всего проводилась политика прямого регулирования социального состава учащихся с предоставлением   льгот "рабоче-крестьянскому молодняку" и ограничением права на образование выходцам из интеллектуального слоя. Уже в 1918 году был принят беспрецедентный закон о предоставлении права поступления в вузы лицам любого уровня образования или даже вовсе без образования, и под лозунгом "завоевания высшей школы" началось массовое зачисление туда "рабочих от станка". В 1921 году был установлен "классовый принцип" приема в вузы с целью резкого ограничения доли детей интеллигенции среди студентов.

    Стали использоваться различные методы "командировок", "направлений" и т. п. Выходцам из образованного слоя был законодательно закрыт доступ не только в высшие учебные заведения, но и в среднюю школу II ступени, чтобы они не могли пополнять ряды даже низших групп интеллигенции. Лишь в порядке исключения для детей особо доверенных специалистов выделялось несколько процентов плана приема как представителям "трудовой интеллигенции". Особенно усилился "классовый подход" в конце 20-х годов, в связи с известными политическими процессами над интеллигенцией -- именно тогда, когда численность студентов возросла особенно резко. 

Черты и особенности

    «Русская интеллигенция, — писал Струве, — воспитывалась на идее безответственного равенства. И поэтому она никогда не способна была понять самого существа экономического развития общества, ибо экономический прогресс общества основан на торжестве более производительной хозяйственной системы над менее производительной, а элементом более производительной системы является всегда человеческая личность, отмеченная более высокой ступенью годности. Так, русская интеллигенция в ее целом не понимала и до сих пор не понимает значения и смысла промышленного капитализма. Она видела в нем только «неравное распределение», «хищничество», «хапание» и не видела в его торжестве победы более производительной стороны, не понимала его роли в процессе хозяйственного воспитания и самовоспитания общества»

Наиболее характерными чертами «отщепенчества» русской интеллигенции веховцы считали ее «противогосударственностъ», «безрелигиозностъ» и «космополитизм». «Для интеллигентского отщепенства, — писал Струве, — характерны не только его противогосударственный характер, но и его безрелигиозностъ» («Вехи» с. 140). Именно «в безрелигиозном отщепенстве» русской интеллигенции от государства Струве видел «ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции» («Вехи» с. 143). В результате основная масса интеллигенции, по мнению веховцев, проявила в годы революции неспособность к позитивному государственному творчеству. «Надо иметь, наконец, смелость сознаться, — писал А. С. Изгоев, — что в наших государственных думах огромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков кадетов и октябристов, не обнаружили знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России» («Вехи» с. 207).

Подобного рода обвинения русской интеллигенции о «противогосударственности» не могли не задеть лидера кадетской партии П. Н. Милюкова. В статье «Интеллигенция и историческая традиция», опубликованной в сборнике «Интеллигенция в России», Милюков не только обратил внимание на историческую преемственность между различными поколениями русской интеллигенции, но и с особой силой подчеркнул, что она проявила себя в годы революции чуть ли не единственной и наиболее последовательной носительницей идеи государственности. «Интеллигенция (в широком смысле слова, конечно), — писал Милюков, — только одна и была государственна в России. Она была государственна против старого вотчинного режима, против полного почти отсутствия сознания права в неродной массе, против нарушений закона бюрократией и злоупотреблений законом привилегированных классов, против «темных стихий» народного инстинкта и против известной части революционных доктрин» («Вехи» с. 344).

Упрекая интеллигенцию в космополитизме, в потере «национального лица», веховцы предлагали положить в основу нового мировоззрения «идею нации взамен интеллигенции и классов». Они выступали в роли апологетов так называемого «здорового» великорусского национализма, поднимали на щит лозунги «государственности», создания «Великой России». Подобная позиция свидетельствовала о начавшемся сползании праволиберальной части интеллигенции на позиции национал-либерализма. Вместе с тем эта откровенно великодержавная позиция веховцев не была поддержана кадетским руководством, предпочитавшим более тонкую политику в национальном вопросе. Кадетских лидеров не могла удовлетворить категоричность высказываний веховцев, столь откровенно раскрывавшая истинное лицо российского буржуа, заботящегося о сохранении во что бы то ни стало «единой и неделимой» России как исходного государственного плацдарма осуществления своих империалистических притязаний. Отстаивая программный лозунг культурно-национального равноправия народов, населявших Российскую империю, кадетское руководство рассчитывало на его поддержку и со стороны национальных партий и организаций. (см. п. № 12)

Для мирового развития особенности русской интеллигенции важны как пример создания особого типа не просто интеллектуала, но интеллигента со своей карти­ной культуры мира. Конечно, когда это классическая интеллигенция, а не «образованщина», как говорит Солженицын, или «недообразованщина». Под особенностями прежде всего подразумевается тяга к универсальности, едва ли не при любой специализации русского интеллигента, которая до сих пор неред­ко поражает заграничных коллег.

И "двуполушарность": живое, возобновляемое традицией стремление к сочетанию точных знаний, многосистемного интереса к рассудочному мышле­нию и технической практике с гуманным эмоционально-художественным подхо­дом. Тесное переплетение художественно-литературного с философ­ским, с особой силой проявившееся в конце XIX - начале XX столетия, стало доступным нашему современному исследовательскому анализу только со второй половины 1980-х годов.

Отрицательным у части русской дворянской интеллигенции XIX в. бы­ла причастность к придворной черни. Это было, если и не редким, но все же маргинальным явлением, а чаще - просто пропагандистской выдумкой против ин­теллигенции, первой из тех, которые докатились до определений вроде "гнилая ин­теллигенция".

Имманентно присущей чертой русской демократической интеллигенции было отстаивание интересов народа. Вместе с тем было бы неверно не видеть того обстоятельства, что в конкретных условиях России, где огромные массы населения жили на «границе» или даже за чертой бедности, широкие круги интеллигенции не могли оставаться равнодушными к судьбам своего народа и, вполне естественно, отдавали приоритет распределительным и уравнительным идеям

По мнению авторов «Вех», духовные вожди русской интеллигенции «никогда не уважали права», игнорировали «правовые интересы личности, или выказывали к ним даже прямую враждебность» («Вехи» с. 116). Действительно, в этих обвинениях присутствовала определенная доля истины. Отсутствие в России открытой политической жизни, вековых демократических традиций, законов, закрепляющих права личности, неизбежно отражалось на взаимоотношениях между классами, политическими партиями и организациями. И все же эти обвинения веховцев в адрес русской интеллигенции во многом были гиперболизированы.