История о демоне кармы

Юсукэ Киши «Из нового мира»

Перевод: Kuromiya Ren

Часть 1: Время новых листьев

 

1

 

Поздно ночью, когда все вокруг меня затихло, я опустилась на стул и закрыла глаза.

Из глубин разума, как всегда, возникла сцена, выжженная в голове.

Во тьме в задней части храма над алтарем горел огонь. Искры вырывались из огня, как оранжевые снежинки, перебивая гул голосов из-под земли.

Я не знала, почему каждый раз была эта сцена.

С той ночи, когда мне было двенадцать, прошло двадцать три года. Многое произошло. Были и печальные, и пугающие события. Они изменили все, во что я верила.

Но почему ночью первым всегда в голову приходило это?

Гипноз был так силен?

Порой мне все еще казалось, что я не проснулась толком после промывки мозгов.

Объясню, зачем решила записывать события и обстоятельства вокруг них.

Многое стало пылью, и с того дня прошло десять лет.

Десять лет – не так и много в общем плане вещей. Но проблемы накапливались, и, когда установили новый порядок, появились сомнения насчет будущего. В этот период я изучала историю и поняла, что люди, сколько бы слез ни проливали, чтобы выучить урок, забывали о нем, как только слезы высыхали. Такими мы были существами.

Конечно, никто не должен забывать обещание, что та неописуемая трагедия никогда не повторится. Я хочу в это верить.

Но, может, когда-то в будущем люди забудут, и наша глупость заставит нас пойти по тому же пути? Я не могла избавиться от этого страха.

Из-за этого я решила все записать, но порой сталкивалась с тем, что мои воспоминания словно съела в некоторых местах моль, и я не могла вспомнить важные детали.

Хоть я сверялась с людьми, которые были там тогда, чтобы уточнить, я с удивлением обнаружила, что даже наши общие воспоминания не совпадали.

Например, до встречи с ложным миноширо на горе Цукуба я была в красных очках. Я помнила это ясно, но почему-то Сатору был уверен, что очков на мне не было. А еще Сатору намекнул, что это он нашел ложного миноширо. Конечно, это было глупостью, явно было ложью.

Я оставила гордость, опросила как можно больше людей, но получила еще больше разных точек зрения. При этом я поняла кое-что. Не было ни одного человека, который не искажал свою память, чтобы скрыть свою вину.

Хоть я смеялась над глупостью людей, записывая свое открытие, я вдруг поняла, что не могу исключить из этого правила себя. Для кого-то еще моя записанная точка зрения будет выглядеть так, словно я старалась показать только свою хорошую сторону.

Так что, раз история от моего лица, она может пострадать от искажений, ради моего оправдания. Количество смертей из-за наших действий были мотивацией для таких искажений, хоть они делались неосознанно.

Я попробую добыть правду из своих воспоминаний, потому что я хочу записать факты, реалистично передать произошедшие события. И я хочу подражать стилю старых историй, надеясь воссоздать мысли и чувства того времени.

Я напишу все чернилами, что не выцветут, на бумаге, что продержится тысячу лет. Когда я доделаю это, я не покажу никому (кроме, может, Сатору, чтобы спросить его мнение), уберу во временную капсулу и зарою в землю.

Но я сделаю еще и две копии этой работы. Если когда-то в будущем старый порядок или нечто похожее вернется, и все записи подвергнутся цензуре, эту работу нужно будет хранить в секрете как можно дольше. Думаю, трех экземпляров для этого хватит.

Другими словами, эта работа – длинное письмо жителям, что будут тут через тысячу лет. Когда ее прочтут, должно быть видно то, что мы изменили.

Я так и не представилась.

Меня зовут Саки Ватанабэ. Я родилась в районе Камису-66 10-го декабря 210 года.

До моего рождения вдруг расцвел бамбук, который цветет раз в сто лет. Снег выпал посреди лета, хотя никто не надеялся даже на каплю воды за три месяца. Произошли всевозможные аномалии с погодой. А потом, ночью 10-го декабря, молния озарила небо, и многие говорили потом, что дракон с золотой чешуей летел среди облаков.

Но этого не было.

210 был нормальным голом, и, как и все дети, рожденные в тот год в районе Камису-66, я была нормальным ребенком.

Но не для моей мамы. Ей было под сорок, и она верила, что не родит ребенка. В наше время рождение ребенка, когда тебе за тридцать, считалось поздней беременностью.

Мама, Мизухо Ватанабэ, была на важном посту библиотекаря. Ее решения не только влияли на будущее нашего города, но и приводили к смертям. С таким давлением каждый день и осторожным поведением из-за поздней беременности ей было сложно.

В то время мой отец, Такаши Сугиура, был мэром города. Эта работа занимала много времени. Но во время моего рождения работа библиотекаря была большей ответственностью, чем работа мэра. Конечно, так и сейчас, но, может, тогда это было заметнее.

Моя мама была на встрече насчет классификации найденной коллекции книг, когда у нее начались схватки. Это случилось на неделю раньше срока, но воды отошли без предупреждения, и ее тут же доставили в больницу на краю города. Мой первый крик прозвучал не раньше, чем через десять минут. К сожалению, пуповина обвила мою шею. Мое лицо было багровым, я не могла закричать. Врач была неопытной и чуть не упала в обморок в панике. К счастью, пуповину перерезали, и я вдохнула воздух этого мира и издала здоровый вопль.

Две недели спустя в той же больнице родилась Мария Акизуки, ставшая потом моей подругой. Она тоже родилась раньше срока, как я, и тоже с пуповиной вокруг шеи. Но ее ситуация была хуже – когда ее вытащили, она была почти мертвой.

Врач была опытной после моего случая и справилась спокойно. Если бы они хоть немного опоздали, Мария точно умерла бы.

Впервые услышав об этом, я обрадовалась, что смогла так спасти жизнь подруги. Но теперь, вспоминая это, я в замешательстве. Потому что, если бы она не родилась, не было бы столько людских смертей…

Вернемся к истории. Я провела счастливое детство среди природы родного города.

Камису-66 состоит из семи городов, раскинувшихся вдоль пятидесяти километров. Район отделен от остального мира Священным барьером. Через тысячу лет барьера может и не быть, так что я объясню вкратце. Это толстый канат с зигзагообразными лентами из бумаги, который служит щитом и не дает нечисти войти в город.

Детям говорили не ходить за барьер. Злые духи и чудища обитали за ним, и любой ребенок, попавший туда в одиночку, ужасно пострадает.

- Но что за чудища там живут? – спросила я у отца, когда мне было шесть или семь лет.

- Разные, - он оторвал взгляд от документов. Подперев голову рукой, он тепло посмотрел на меня. Те карие глаза остались в моей памяти по сей день. Отец ни разу не смотрел на меня строго, лишь раз повысил голос, но лишь потому, что я не смотрела, куда иду, и упала бы в яму, если бы он не крикнул. – Саки, ты ведь уже знаешь? О бакэ-недзуми, нечистых котах и взрывопсах?

- Но мама говорит, что это выдумка.

- Другие – возможно, но бакэ-недзуми существуют, - сказал он так спокойно, что это потрясло меня.

- Это ложь.

- Не ложь. Бакэ-недзуми не так давно нанимали, чтобы построить город.

- Я их никогда не видела.

- Мы не даем детям видеть их, - отец не назвал причину, но я представила, что существа просто были жуткими.

- Но если они слушаются людей, то они не страшные?

Отец отложил документы и поднял правую ладонь. Он тихо произнес заклинание, и полоска бумаги изменялась, на ней словно проявились невидимые чернила, на бумаге проступил сложный узор. Печать одобрения мэра.

- Саки, ты знаешь, что такое «ложное послушание»?

Я безмолвно покачала головой.

- Это значит делать вид, что слушаешься, а думать наоборот.

- Как это «наоборот»?

- Обманывать другого, втайне планируя предать.

Мой рот раскрылся.

- Таких людей не бывает.

- Ты права. Люди не могут нарушить доверие друг друга. Но бакэ-недзуми – не люди.

И я впервые ощутила страх.

- Бакэ-недзуми поклоняются и слушаются нас, потому что у нас есть проклятая сила. Но мы не знаем, как они будут вести себя с детьми, которые еще не пробудили проклятую силу. Потому мы не даем детям пересекаться с бакэ-недзуми.

- Но когда вы даете им работу, разве они не приходят в город?

- Тогда за ними следят взрослые, - отец убрал документы в ящик, поднял ладонь. Крышка опустилась и слилась с коробкой, формируя лакированный блок. Никто не знал, что он представлял, пока использовал проклятую силу, так что открыть коробку будет сложно, не разбив. – Но никогда не ходи за Священный барьер. Внутри сила барьера защищает, но если сделаешь шаг наружу, тебя не защитит ничья проклятая сила.

- Но бакэ-недзуми…

- Дело не только в них. Ты ведь учила в школе истории о бесах и демонах кармы?

Я затаила дыхание.

Истории о бесах и демонах кармы мы узнавали в ранние годы. Они откладывались в подсознании. Хоть мы учили версии для детей, от них все равно снились кошмары.

- За Священным барьером правда есть… бесы и демоны кармы?

- Угу, - отец слабо улыбнулся, чтобы утешить меня.

- Но это старые легенды, сейчас их нет…

- Их не видели сто пятьдесят лет, но лучше быть готовыми ко всему. Саки, ты же не хочешь встретить беса, как мальчик, собиравший траву?

Я кивнула.

Тут я приведу истории о бесе и демоне кармы. Но это не детская версия, а взрослая, которую узнают в академии.

История беса

Это произошло сто пятьдесят лет назад. Мальчик собирал траву на горе. Он увлекся и дошел до Священного барьера. Он собрал все травы в пределах барьера, поднял голову и увидел, что за барьером их еще много.

Ему говорили не ходить за барьер. Если ему нужно было, он должен был сделать это с взрослым.

Но взрослых рядом не было. Мальчик думал, что отойти на пару шагов от барьера можно. Он просунул голову. Ему нужно было лишь пробежать под барьером, сорвать немного травы и вернуться. Все будет хорошо.

Мальчик тихо пролез под канатом. Бумага покачивалась и шуршала.

И вдруг у него возникло неприятное ощущение. Его терзала вина за непослушание, но и тревога, которую он не ощущал раньше.

Убедив себя, что все в порядке, он подошел к травам.

А потом к нему приблизился бес.

Хоть он был ростом с мальчика, он выглядел страшно. Гнев окружал его огненным маревом, сжигая все вокруг него. Бес приближался, срубая все на пути, и трава горела.

Мальчик побелел, но заставил себя не кричать, отпрянул на шаг. Если он юркнет под канат, бес пропадет.

Но ветка хрустнула под ногой.

Бес повернул голову, на лице не было эмоций. Он смотрел на мишень его гнева.

Мальчик бросился под канат, бежал изо всех сил. Все будет хорошо под защитой барьера.

Но он оглянулся, и бес тоже нырнул под канат!

И мальчик понял, что сделал что-то непоправимое. Он пригласил беса в барьер.

Мальчик кричал, пока бежал по горной тропе. Бес неустанно преследовал его.

Мальчик бежал вдоль барьера к ручью на другой стороне деревни.

Он оглянулся, лица беса не было видно за кустами.

Но глаза сияли, и он скалился.

Бес искал путь в деревню.

Мальчик не мог этого допустить. Если бес придет за ним, вся деревня будет уничтожена.

Он выбрался из кустов, впереди появился утес. Рев реки внизу отражался от склона. От утеса дальше вел новый веревочный мост.

Мальчик не пошел по мосту. Он зашагал вдоль края утеса.

Он оглянулся, бес искал его у моста.

Мальчик решительно побежал.

Вскоре вдали появился еще один мост.

Он приблизился к мосту, что зловеще покачивался, потрепанный годами и стихиями, и словно манил его.

Мост мог оборваться в любой момент. Никто не использовал его больше десяти лет, и его предупреждали не делать это.

Мальчик медленно пошел по мосту.

Веревки опасно трещали. Доски были из дуба, но, казалось, могли в любой момент разломиться.

Он миновал почти половину, мост дернулся. Он оглянулся, бес тоже ступил на мост.

Мост раскачивался все сильнее, бес приближался.

Мальчик посмотрел вниз. Голова кружилась от высоты.

Он поднял голову. Бес уже был рядом.

Он увидел неприятное лицо беса снова, сжал свой серп и перерезал веревки моста.

Мост полетел вниз, и мальчик чуть не слетел, но как-то удержался за веревку.

Бес упал на дно? Мальчик посмотрел. Бес тоже как-то держался за веревку. Он медленно посмотрел на него, не скрывая желания убить.

Серп упал на дно. Он не мог больше перерезать веревки.

Что ему делать? Он молился небесам: «Даже если я умру, пусть он не попадет в деревню».

Услышали ли небеса мальчика? Или веревка не выдержала их вес?

Веревка порвалась, и они полетели к долине. Мальчик и бес пропали из виду.

Бесы больше не появлялись.

Из этой истории делали два вывода.

Дети легко могли понять, что нельзя заходить за Священный барьер. Дети чуть старше учились думать о городе, а не о себе, быть готовыми пожертвовать собой ради него.

Но, чем умнее становились люди, тем сложнее было понимать истинный урок.

Кто мог подумать, что история учила нас тому, что бесы существовали?

История о демоне кармы

Этой истории восемьдесят лет. В деревне жил мальчик. Он был очень умным, но у него был один изъян. Чем старше он становился, тем заметнее это было.

Он сильно гордился своим умом и на всех смотрел с презрением.

Он делал вид, что принимал уроки в школе и от взрослых, но важные знания не достигали его сердца.

Он стал скалиться от глупости взрослых и смеяться над законами мира.

Наглость стала семенами кармы.

Мальчик постепенно удалился от круга друзей. Он остался один.

Одиночество было землей кармы.

В одиночество мальчик много думал. Думал о запрещенных вещах, о том, что лучше было не обдумывать.

Нечистые мысли помогали карме бесконтрольно расти.

Мальчик сознательно растил карму, и он стал чем-то нечеловеческим – демоном кармы.

А деревня опустела. Все убежали в страхе из-за демона кармы. Он поселился в лесу, но оттуда пропали все звери.

Демон кармы шел, и растения вокруг него извивались и гнили.

Вся еда, которой он касался, становилась убийственным ядом.

Демон кармы бесцельно брел среди мертвого искаженного леса.

И он понял, что не должен жить в этом мире.

Демон кармы покинул тьму леса. Он увидел сияющее озеро. Он добрался до озера в горах.

Он прошел в озеро, думая, что чистая вода точно смоет его карму.

Но вода вокруг него потемнела, стала мутной, превращалась в ядовитую.

Демоны кармы не должны были существовать в этом мире.

Он это понимал и тихо пропал на дне озера.

Этот урок был прямолинейнее истории о бесе.

Но это не значило, что мы понимали истинный смысл. Не до того дня, когда из-за бесконечного отчаяния и печали увидели настоящего демона кармы своими глазами…

Простите, порой, когда я пишу, поток воспоминаний грозит удушить меня, и я не могу им управлять. Вернемся к моему детству.

Как я писала раньше, Камису-66 состоял из семи городов. В центре было управление. На восточном берегу реки Тоно был город Хейринг. На севере посреди леса с большими домами был Пайнвинд. На востоке лес сменялся прибрежьем, там был Белый песок. Рядом с Хейрингом на юге был Вотервил. На другом берегу реки, на северо-западе, был Аутлук. На юге рисовые поля окружали Голд, а на западе была Дубовая роща.

Моей родиной был Вотервил. Тут нужно немного пояснить. Десятки ручьев отходили от реки Тоно, пересекали Камису-66, и народ плавал на лодках. Вода двигалась постоянно, и в ней можно было мыться, хотя пить не стоило. Перед моим домом плавали красно-белые кои, а еще в городе было много водных мельниц, в честь которых его и назвали. Водные мельницы были в каждом городе, но в нашем их было больше, и они впечатляли. Они облегчали обычные задачи, типа перемалывания пшеницы.

Среди них было водяное колесо, которое было не во всех городах. Там были металлические лопасти, которые генерировали электричество. Ценная энергия питала громкоговорители на крышах. Помимо этого использование электричества было строго запрещено Кодом этики.

Каждый день до заката в громкоговорителях играла одна и та же мелодия. Она называлась «Путь домой», была частью симфонии, давно написанной композитором со странным именем Дворжак. Слова мы учили в школе:

Солнце садится за горами вдали,

Звезды усеяли небо.

Сегодня все сделано,

И сердце поет.

Прохладным вечером

Давайте соберемся,

Соберемся.

Костер ярко горит во тьме,

А теперь угасает.

Спать так просто,

Во сне можно пропасть,

Так давайте поспим,

Поспим.

Когда играет песня, все дети, играющие в поле, должны вернуться домой. Потому, когда я думаю о песне, в голове появляется закат и пейзаж. Город в сумерках. Длинные тени на земле в сосновом лесу. Серое небо отражалось в лужах на полях. Стайки красных стрекоз. Но ярче всего были воспоминания о закате, на который я смотрела с вершины холма.

Когда я закрываю глаза, вижу одну сцену. Это было где-то между концом лета и началом осени, когда погода стала остывать.

- Нужно домой, - сказал кто-то.

Я прислушалась, уловила тихую мелодию, которую приносил ветер.

- Тогда заканчиваем, - сказал Сатору, и дети выбрались из укрытий по двое-трое.

Все от восьми до одиннадцати лет проводили весь день в игре, в которой искали флаг. Игра была как зимний бой снежками, где две команды боролись за территорию, и тот, кто забирал флаг другой команды, побеждал. В тот день наша команда ошиблась и была близка к поражению.

- Так не честно. Мы как раз побеждали, - надулась Мария. Ее кожа была светлее, чем у всех, и у нее были большие светлые глаза. Но ее сильнее выделяли ярко-рыжие волосы. - Сдавайтесь уже.

- Да, потому что мы лучше, - пропел Рё. Даже в этом возрасте Мария вела себя как королева.

- С чего нам сдаваться? – возмутилась я.

- Потому что мы лучше, – повторил Рё.

- Но вы еще не забрали наш флаг, - я посмотрела на Сатору.

- Ничья, - заявил он.

- Сатору, ты же в этой команде? Почему ты на их стороне? – рявкнула Мария.

- Не могу ничем помочь. Правило гласит – на закате нужно домой.

- Но солнце еще не село.

- Это все из-за того, что мы на вершине холма? – я боролась со своим раздражением. Хоть мы были хорошими подругами, в такие моменты Мария раздражала меня.

- Эй. Нам нужно идти, - в тревоге сказала Рейко.

- Когда слышно «Путь домой», нужно сразу возвращаться.

- Если они сдадутся, мы можем пойти домой, - повторил Рё за Марией.

- Хватит уже. Эй, судья! – Сатору крикнул Шуну. Шун стоял в стороне на вершине холма, смотрел на пейзаж. Его бульдог Субару тихо сидел рядом с ним.

- Что? – ответил он через миг.

- Не чтокай. Скажи, что ничья.

- Да, поровну, - сказал Шун и повернулся к пейзажу.

- Тогда домой, - сказала Рейко, и группа направилась вниз по холму вместе, потому что они добирались до своих городов в общих лодках.

- Погодите, мы еще не закончили.

- Я иду, или нас съедят нечистые коты.

Мария и ее компания были недовольны, но игра закончилась.

- Саки, нужно возвращаться, - сказал Сатору, пока я шла к Шуну.

- Ты не уходишь?

- Ухожу, - Шун все еще смотрел на пейзаж.

- Так идемте уже, - нетерпеливо сказал Сатору.

Шун безмолвно указал.

- Видите? Там.

- Что?

Он указывал в сторону Голда, возле границы рисовых полей и леса.

- Там миноширо.

Нас с детства учили, что глаза важнее всего, и у нас было хорошее зрение. В этот раз я различила белый силуэт в сотне метров от себя в поле, где сгущались тени.

- Ты прав.

- И что? Они не редкие, - спокойный голос Сатору почему-то звучал недовольно.

Но я не двигалась. Не хотела.

Миноширо медленно двигался по тропе, по лугу, пропал в лесу. Я повернулась у Шуну.

Я не знала, как называлась моя эмоция. Я стояла рядом с ним, глядящим на город, залитый светом заката, и грудь наполняло сладкое, но болезненное чувство.

Может, эта сцена тоже была фальшивой. Может, схожие сцены смешались, и эмоции приправили их…

Но те сцены все еще имели для меня особое значение. Последние воспоминания о жизни в мире без изъянов. Тогда все было на местах, не было сомнений насчет будущего.

Даже теперь, когда я думаю о первой любви, я ощущаю тепло, как от уходящего солнца. Хотя это и все остальное скоро поглотит бездна печали и пустоты.