Механизм золотоденежных потоков

Если меркантилизм в своих наиболее разработанных версиях не смешивал денег и капитала, откуда тогда всеобщая озабоченность того времени активным торговым балансом? Какие блага сулил стране превышение экспорта над импортом? Опять же, отсутствие общепринятой терминологии и протоаналитический характер научных трудов делают затруднительным определение того, что подразумевал автор, говоря о желательности превышения экспорта над импортом. Имеется ли в виду нечто не менее нелепое, чем утверждение, будто активное сальдо торгового баланса есть единственный источник богатства нации, или что оно – единственная выгода, получаемая страной от внешней торговли, или это не более чем словесная формулировка для обоснования мероприятий, считающихся выгодным по другим причинам? Какова бы ни была точная интерпретация, мысль о том, что превышение экспорта над импортом есть показатель экономического благосостояния, может считаться основным заблуждением, проходящим через все труды меркантилистов. Это превосходно демонстрирует название книги Т. Мана: “Богатство Англии во внешней торговле, или баланс нашей внешней торговли как принцип нашего богатства” (1664). Но отвергалась даже эта констатация основного заблуждения меркантилистов. Один из исследователей английского меркантилизма Е.А.Дж. Джонсон заявил, что “основной предмет интереса меркантилистов состоял в создании эффективных факторов производства” и что “и десять процентов трудов английских меркантилистов не посвящены злополучной доктрине торгового баланса”. Это заявление Вайнер парировал так: “на основе прочтения трудов английских меркантилистов я пришел к выводу, что и десять процентов этих работ не свободны от явно выраженного или подразумеваемого отношения к состоянию торгового баланса и мерам, посредством которых он может быть улучшен”. Конечно, нет никакой ошибки в самой заботе о состоянии торгового баланса. Что отличает меркантилистские теории, так это фиксация на торговом балансе и стремление к поддержанию дисбаланса торговли в длительной перспективе.

Платежный баланс всегда должен быть сбалансирован, так как это не более чем бухгалтерское равенство дебета и кредита (здесь говорится о “дефиците” и “активном сальдо” в международных платежах, но только исключая определенные статьи дебета и кредита из набора счетов, которые, взятые в совокупности, всегда должны быть взаимно уравнены). Но торговый баланс не обязательно должен быть уравновешен. Страна получает доход от международного обмена посредством: (1) зримого экспорта товаров, (2) незримого экспорта услуг, (3) экспорта драгоценных металлов или (4) импорта капитала в форме либо иностранных инвестиций внутри страны, либо прибылей на свои инвестиции за рубежом, либо иностранных займов. Страна расходует на международный обмен: (1) зримый импорт, (2) незримый импорт, (3) импорт драгоценных металлов и (4) экспорт капитала в виде заграничных активов. Эти четыре статьи в совокупности всегда уравновешены. Если этого не происходит с первыми тремя статьями, разница проявляется в экспорте или импорте капитала. Когда меркантилисты говорят об активном сальдо торгового баланса, они все-таки имеют в виду превышение экспорта, зримого и незримого, над импортом, призывая либо к привлечению золота в страну, либо к предоставлению кредита зарубежным странам, т.е. экспорту капитала. Иными словами, они не проводили четкого различия между тем, что сегодня называется “счет текущих операций” и “счет движения капиталов” в платежном балансе.

Классики никогда не сомневались в том, что аргументы их предшественников в пользу постоянного превышения экспорта над импортом основывались на смысловой путанице: чего бы ни надеялись достичь меркантилисты активным торговым балансом, все это давало лишь мимолетный эффект. Еще в 1630 г. Томас Ман понял, что приток в страну драгоценных металлов поднимает внутренние цены, и доктрина “продать дороже, купить дешевле” оборачивалась против самой страны. Кантильон и Юм вновь сформулировали этот вывод в XVIII в. и примерно за столетие “механизм золотоденежных потоков” обеспечил окончательное опровержение меркантилистских принципов. Аргументы были такими: чисто автоматические механизмы способствуют “естественному распределению денежных металлов” между торгующими странами и установлению таких уровней внутренних цен в них, что экспорт каждой страны становится равным ее импорту. Любые дополнительные объемы добычи золота в отдельной стране повысят уровень внутренних цен относительно других стран. В результате превышение импорта над экспортом должно оплачиваться оттоком золота[1]. Процесс продолжается до тех пор, пока во всех торгующих странах не установится новое равновесие между экспортом и импортом, соответствующее более высокому предложению золота. Так как внешняя торговля и золото подобны воде в двух сообщающихся сосудах, которая стремится находится на одном уровне, политика погони за активным балансом сама себя отменяет.

Все элементы, составляющие эту теорию саморегулирующегося механизма распределения драгоценных металлов, были известны уже в XVII в. Томас Ман показал, что любое чистое пассивное или активное сальдо баланса по текущим операциям, зримым и незримым, должно финансироваться оттоком или притоком драгоценных металлов и, следовательно, объемы экспорта и импорта зависят от соотношения уровня цен в различных странах. В 1690 г. Джон Локк ясно показал, что цены изменяются в определенной пропорции к количеству денег в обращении. Требовалось только связать эти мысли воедино и прийти к выводу, что нет никакой необходимости заботится о долгосрочном состоянии торгового баланса. Хотя Адам Смит и не ссылался на механизм золотоденежных потоков в “Богатстве народов”, как отмечает Вайнер, это одна из великих загадок истории экономической мысли, так как Смит обсуждал этот вопрос в своих более ранних “Лекциях”, именно эти аргументы побудили классиков отвергнуть писания меркантилистов как путанные и внутренне противоречивые.

Классики могли бы добавить, что энергичный протекциониские дух того времени подвиг многих меркантилистов использовать доводы “баланса труда” в пользу ограничений на импорт вне всякой связи с торговым балансом или же взывать к последнему лишь для того, чтобы усилить первый. Считалось общепринятым, что импорт должен состоять из сырья и полуфабрикатов, произведенных с интенсивным применением капитала, тогда как экспорт –из конечного продукта, произведенного с интенсивным применением труда, на том основание, что чистый экспорт труда поддерживает занятость внутри страны и увеличивает “доход от зарубежных источников” (foreign-paid incomes). К тому знакомому протекционистскому аргументу добавлялись доводы военного и стратегического толка, а также о защите неокрепшей промышленности. Следующему поколению, наряду с автоматическим механизмом золотоденежных потоков открывшему закон сравнительных издержек, это представлялось ошибкой, помноженной на другую ошибку.

Защита меркантилизма

Суровый приговор, вынесенный ошибкам меркантилистов классической теорией, пребывал неоспоренным в течении столетия. Релятивистское токование меркантилизма вынуждено было выжидать вплоть до возрождения протекционизма в Европе и развития немецкой исторической школы. Сначала Рошер и Шмоллер, а затем их английские последователи Каннингем и Эшли поднялись на защиту меркантилистской политики как вполне рациональной, пригодной для достижения определенных желаемых результатов, в частности национальной автаркии и усиления государственной власти. Эти результаты даже сейчас считаются вполне разумными для своего времени. Такая интерпретация широко распространилась среди историков экономической мысли. Когда Адам Смит в одном месте осторожно заметил, что “оборона важнее благосостояния”, он высказывал точку зрения, согласно которой меркантилисты должны восприниматься всерьез. Эта позиция помогает пролить свет на одно из главных убеждений эпохи меркантилизма: цель государственного строительства может быть достигнута ослаблением экономической мощи соседних государств в той же степени, если не в большей, как и усилением собственной. Локк выразил это как: “богатство” означает не просто большое количество золота и серебра, а большее в сравнении с другими странами. Действительно, большинство меркантилистов придерживались той точки зрения, согласно которой экономические интересы нации взаимно антагонистичны, как будто бы в мире имеется фиксированное количество ресурсов, которые одна страна может заполучить только за счет другой. Это объясняет, почему они не стеснялись защищать политику “разори соседа” (beggar-my-neighbor) или выступать за сокращения внутреннего потребления как цель национальной политики.

Даже если допустить, что государственное могущество являлось единственной целью политики меркантилизма, при том что богатство обладает ценностью лишь в качестве подспорья этому, – интерпретация, которую Вайнер считал сомнительной, – этого мало для того, чтобы снять с знамен меркантилистской теории клеймо умственной ошибки. Для рассмотрения полного расцвета апологетики мы должны обратиться к вызывающим “Заметкам о меркантилизме” в “Общей теории” (1936) Кейнса. Как только нами осознано, что экономическая система не стремится автоматически к состоянию полной занятости, утверждал Кейнс, классическая доктрина, направленная против политики протекционизма и базирующаяся на преимуществах международного разделения труда, во многом утрачивает свою силу: “Но если говорить о вкладе в искусство государственного управления экономической системой в целом и обеспечения оптимального использования всех ресурсов этой системы, то ранние представители экономической мысли XVI и XVII вв. в некоторых вопросах достигали практической мудрости, которая в оторванных от жизни абстракциях Рикардо была сначала забыта, а потом и вовсе вычеркнута”. Кейнс заявил, что озабоченность меркантилистов приливом золота в страну являлась не навязчивой ребяческой идеей, а интуитивным ощущением связи между обилием денег и низким процентными ставками. Более того, на всем протяжении человеческой истории склонность сберегать преобладала над побуждением инвестировать, и меркантилисты достойны похвалы за понимание того, что слабость побуждения инвестировать есть ключ к решению экономических проблем. Когда прямые государственные капиталовложения или валютное регулирование невозможны, как это и было накануне Нового времени, лучшее, что может быть сделано, – это поощрение инфляции через поддержание активного торгового баланса: превышение экспорта над импортом поддерживает цены, а прилив золота, усиливая предложение денег, снижает процентные ставки и тем самым стимулирует инвестиции и занятость. Кейнс считал это “зерном научной истины в меркантилистской доктрине”.

Предтечи Кейнса?

Без сомнения, английские экономисты XVII и XVIII вв. часто кажутся как бы предшественниками Кейнса. Они осуждали “замораживание денежных средств” (locking up money), превращающих их в “мертвый груз” (dead stock); они упорно твердили о расходах на приобретение предметов роскоши и предлагали программы общественных работ для облегчения положения “лишних людей”; а множество высказываний, в которых стремление к золоту соединяется с верой в благотворные последствия его для отечественной промышленности, воистину поражает. Однако это не означает, что ученые того периода придерживались протокейнсианского понимания совокупного эффективного спроса. Представляется, что кейнсианская апология меркантилизма опирается отчасти на современный вывод о том, что устойчивый активный торговый баланс должен сопрягаться с экспортом капитала как компенсирующим фактором, поглощающим избыточные сбережения внутри страны. Но заграничные инвестиции не играют никакой роли в меркантилистском анализе, и до Джеймса Стюарта (1767) нет примеров аргументации в пользу устойчивого потока заграничных инвестиций. Однако главное слабое место в кейнсианской апологии, как указал Хекшер, критикуя “Замечания о меркантилизме”, это убежденность в том, что безработица в эпоху меркантилизма качественно аналогична технологической и циклической безработице, которой периодически подвержена экономика индустриальных держав. Безработица, вызванная снижением инвестиций в основной капитал, фактически не была известна до Промышленной Революции. В XVII в. в Англии, с ее преимущественно аграрной экономикой, безработица большей частью проистекала от сезонного характера сельскохозяйственного производства или случавшихся неурожайных лет. Даже в промышленности безработица в основном была сезонной, подобно тому как зимний ледостав или весеннее половодье приостанавливают работу водяных мельниц. Торговый кризис мог бы вызвать циклическую безработицу, которая требовала бы специальных мер для облегчения ситуации, но не тот вид безработицы, который привлекал внимание меркантилистов – добровольная безработица, абсолютное нежелание работать в мастерских и на фабриках и явное предпочтение досуга высоким заработкам; проблема была не в кейнсианской вынужденной безработице, а в том, что изящно именовалось “леностью и развращенностью населения”.

Здесь поднимается вопрос, который еще возникает в процессе нашего анализа: о различии между понятиями, названными безработицей по Марксу и по Кейнсу. Понятие “кейнсианская безработица” обозначает ситуацию, когда поток инвестиций недостаточен, чтобы поглотить сбережения, осуществляемые при уровнях дохода, соответствующих условиям полной занятости. По причине относительного избытка физического капитала норма прибыли слишком мала, чтобы стимулировать инвестиции, требуемые для обеспечения полной занятости. Безработица по Марксу, есть результат нехватки капитала относительно предложению труда; неадекватное соотношение факторов производства и ограниченные технологические возможности замещения капитала трудом не позволяют абсорбировать весь предлагаемый объем рабочей силы, даже когда производственные мощности используются полностью. Безработица, по Марксу, – результат либо избыточного роста населения, либо слишком низкого уровня доходов, да еще в сочетании с примитивным негибкими технологиями, чтобы вызывать адекватный поток инвестиций. Слишком низкий уровень бережливости, а не недостаточность эффективного спроса сдерживает рост выпуска продукции. Безработица, по Марксу, – проблема структурная, а не циклическая, и потому активная денежная политика государства, эффективная для борьбы с кейнсианской безработицей, просто вызовет инфляцию, не приведя к установлению полной занятости. В обоих случаях сходны лишь симптомы, но не лекарства, так как природа болезни совершенно разная. Из сказанного следует, что аналогия проблеме безработицы, как она описывается в меркантилистской литературе, – не неполная занятость в развитой капиталистической экономике, но явная или скрытая безработица современных перенаселенных и слаборазвитых стран Азии, Африки и Латинской Америки. Кейнсианское толкование меркантилизма – это не более чем еще один пример склонности Кейнса оценивать все предшествующие теории с точки зрения его собственной и распространять современные ему проблемы на всю человеческую историю.

Когда авторы XVII – XVIII вв. прославляли расходы богатых на предметы роскоши, они явно были твердо убеждены, что “роскошная жизнь” формирует потребности и порождает денежные стимулы. Недостаточно развитая экономика с примитивными рынками труда, как мы знаем из современного опыта, весьма располагает к мысли, что на высших классах общества лежит обязанность обеспечивать рабочие места, содержать пышную свиту “челяди”. Доктор Джонсон так выразил общее для XVIII в. мнение: “Нельзя тратить деньги на роскошества, не делая блага бедным. Более того, лучше тратить деньги на роскошества, чем раздавать их; ибо, тратя, вы стимулируете промышленность, тогда как раздача оставляет деньги в бездействии”. Что касается одобрения меркантилистами общественных работ, то оно часто основывалось не более чем на вере в магическую силу государственных мероприятий просто потому, что последние предпринимаются в общественных интересах. Порой торговые депрессии побуждали авторов выступать за общественные работы, и в безыскусной манере той эпохи рекомендации, направленные на смягчение сиюминутной проблемы, могли выражаться как постоянные предписания. Литературные источники не дают оснований предположить, что заинтересованность в увеличении занятости проистекала из понимания безработицы как недостаточности эффективного спроса. Хуже того, эти схемы рекомендовались без всякого внимания к необходимости стимулирования сбережений и перемещения их к потенциальным инвесторам.