Советско-латвийские отношения во второй половине 20-х гг.

- Подписание советско-латвийского договора о ненападении и нейтралитете (март 1927 г.)

     Участие советской дипломатии в борьбе за мир и разоружение во второй половине 20-х гг.

- Начало деятельности советской делегации в подготовительной комиссии Лиги Наций по разоружению (ноябрь 1927 г.). Использование советской делегацией трибуны Лиги Наций для пропаганды миролюбивой внешней политики рабоче-крестьянского государства. Оглашение советскими представителями декларации правительства СССР о всеобщем и полном разоружении.

- Присоединение СССР к «пакту Бриана-Келлога», провозглашающего отказ государств использовать войну в качестве национальной политики (сентябрь 1928 г.).

6 апреля 1927 г., в день 10-й годовщины вступления США в Первую мировую войну, министр иностранных дел Франции, лауреат Нобелевской премии мира, которую он получил за улучшение отношений между Германией и Францией и подписание Локарнского договора 1925 г. А. Бриан обратился с призывом к США заключить двусторонний договор «о вечной дружбе», запрещающий обращение к войне как к средству национальной политики». Идея договора была подсказана Бриану профессором Колумбийского университета, активистом антивоенного движения в США Дж. Шотвеллом. Шотвелл был убежден, что война между двумя промышленно развитыми странами будет в принципе всегда перерастать в многосторонний конфликт. Отсюда следовал вывод о невозможности ограниченных войн в индустриальную эпоху. Эти мысли были близки Бриану. 28 декабря 1927 г. госсекретарь США Ф. Келлог сообщил Бриану, что правительство США с удовлетворением принимает французское предложение, но не считает возможным заключить договор о «вечной дружбе» с одной лишь Францией. Келлог полагал, что необходимо было «достигнуть присоединения всех главных держав к пакту, посредством которого эти державы отказались бы от войны как орудия национальной политики». Франко-американские переговоры шли трудно. Французский посол в Вашингтоне сообщал, что в госдепартаменте США «абсолютно не верят» в практическую возможность безусловного отказа от войны ни для Соединенных Штатов, ни для Франции. Госдепартамент США настоял на том, чтобы ознакомить другие великие державы с американо-французской перепиской по этому вопросу. 13 апреля 1928 г. Келлог официально представил проект соответствующего документа. В тексте содержалось декларативное осуждение войны, но не оговаривались никакие репрессивные санкции против тех, кто может ее развязать. Проект договора был направлен министрам иностранных дел Великобритании, Германии, Италии и Японии, а также европейским союзникам Франции и британским доминионам с просьбой высказаться по данному вопросу. Был представлен также первоначальный проект Бриана, дипломатическая американо-французская переписка и американский проект договора о запрещении войны. Первой ответила Германия. В ноте от 27 апреля она высказалась в пользу американского проекта. Великобритания предложила поправку не распространять его действие на Британскую империю, а также оставляла за собой свободу действий в «некоторых областях, благополучие и целостность которых являются предметом особого и жизненного интереса для нашего мира и безопасности». Франция также внесла ряд своих поправок. В мае правительство Соединенных Штатов получило положительные ответы от Японии, Новой Зеландии, Австралии, Канады, Южно-Африканского Союза, Индии. Подписание пакта состоялось 27 августа 1928 г. в Париже. В состав первоначальных участников, кроме шести великих держав (США, Франция, Великобритания, Германия, Италия и Япония), были включены страны-участницы Локарнских соглашений и британские доминионы, которые дали согласие на его подписание. Официально этот документ назывался «Парижский договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики». В историю дипломатии он вошел как «пакт Бриана - Келлога». В день подписания пакта государственный департамент США направил ноту правительствам 48 государств с приглашением присоединиться к пакту. В этот же день французский посол в Москве довел до сведения НКИД текст пакта и попросил сообщить мнение правительства СССР в отношении возможного присоединения к договору. Посол при этом добавил, что в случае утвердительного ответа он «уполномочен принять акт о присоединении для передачи его в Вашингтон». По вопросу о пакте в советском руководстве имелись разногласия. Из высших партийных лидеров за присоединение к нему выступал член Политбюро Н. И. Бухарин. Из руководителей наркомата иностранных дел идею пакта поддержал замнаркома М. М. Литвинов. Г. В. Чичерин возражал. Нарком обращал внимание на то, что СССР не был приглашен к подготовке этого документа. «Присоединение к уже готовому пакту, созданному другими, — писал он, — для нас неприемлемо, потому что мы должны будем принять все, что сделано без нас, и притом на совершенно другой идейной почве». Однако в этот период Чичерин, который с середины 1927 года все чаще находился на лечении за границей, уже не мог реально влиять на формирование позиции НКИД. С 1928 года наркомат фактически возглавлял М. М. Литвинов, подходивший к внешнеполитическим вопросам более прагматично. Отстранение от активной политической жизни наркома давало его заместителю широкие возможности для постепенной переориентации советской внешней политики. Главным для роста авторитета СССР Литвинов считал участие Москвы в различного рода международных пактах и конференциях, уделяя много внимания переговорам по вопросам разоружения, проводившимся при его активном участии в Женеве. К концу 20-х годов эта внешнеполитическая линия приобрела особое место в контексте все более глубокого вовлечения СССР в систему международных отношений. Противостояние «капиталистическому Западу» уходило в прошлое, во главу угла ставилась не логика классовой борьбы, а здравый смысл и соображения реальной политики. В этой связи Политбюро не прислушалось к мнению наркома. На заседании 26 июля 1928 г. было принято решение рекомендовать НКИДу «при переговорах по поводу пакта Келлога исходить из желательности СССР, как одной из великих держав, принять участие в переговорах держав по поводу этого пакта». В случае попытки американских представителей прозондировать советскую позицию, следовало им ответить, что для СССР «не исключена возможность подписания» пакта и что «критика в советской печати пакта Келлога вовсе не означает отказа со стороны СССР к нему присоединиться». Решением от 2 августа 1928 г. Политбюро поручило Г. В. Чичерину дать прессе интервью с учетом «директив», принятых 26 июля, а также ряда «дополнительных соображений». Однако Чичерин продолжал отстаивать свою точку зрения, несмотря на принятое решение. Он доказывал, что «непосредственной пользы в качестве какого-либо практического ограждения от военного нападения участие в пакте не дает, ибо достаточно будет нескольких выстрелов на Днестре, чтобы инсценировать мнимое начатие военных действий с нашей стороны, что развяжет руки всем участникам пакта против нас». И все же незадолго до подписания пакта Бриана — Келлога в Париже государствами-учредителями, 23 августа, Коллегия НКИД приняла решение о необходимости «теперь же заявить совершенно ясно и недвусмысленно, что мы готовы присоединиться к пакту. Уклониться от пакта совершенно невозможно, да и незачем. Как-никак, некоторое моральное обязательство в отношении войны этот пакт на все державы, в том числе и на Польшу, налагает. Заинтересованные в продолжении передышки, мы не должны пренебречь и самой ничтожной гарантией против войны. Нам выгоднее теперь же заявить о готовности к присоединению, чем после получения официального приглашения». В тот же день Литвинов подготовил проект интервью, в котором, отмечая многочисленные «неясности и недостатки пакта, его ограниченность и недостаточность», он выразил намерение советского правительства присоединиться к нему, «хотя бы с целью отнять всякий повод обвинить его в саботировании того, что некоторые круги все же считают шагом, хотя небольшим, к упрочению мира». Постановление Президиума ЦИК о присоединении СССР к пакту последовало 29 августа 1928 г. 31 августа М. М. Литвинов уведомил французского посла о согласии правительства СССР присоединиться к пакту, сопровождая согласие рядом критических замечаний по тексту пакта и позиций высказанных некоторыми государствами ( в частности Великобританией). Акт присоединения был вручен французскому послу в Москве 6 сентября 1928 г. Таким образом, СССР оказался первым участником пакта, ратифицировавшим его. Желая ускорить введение пакта в действие, 29 декабря 1928 г. правительство СССР направило правительству Польши ноту с предложением «подписать прилагаемый Протокол, согласно которому Парижский договор об отказе от войны вступил бы в силу между Советским Союзом и Польшей немедленно после ратификации его двумя этими государствами”¹². СССР выступил также за то, чтобы участниками пакта стали соседние Литва, Латвия, Эстония, Румыния и Финляндия. 9 февраля 1929 г., еще до официального вступления пакта в силу, в Москве был подписан так называемый протокол Литвинова — Московский протокол о досрочном введении в силу обязательств пакта Бриана — Келлога между СССР, Польшей, Румынией, Эстонией и Латвией. 1 апреля 1929 г. к нему присоединилась Турция и 5 апреля — Литва. К этому времени уже 44 государства примкнули к пакту Бриана — Келлога, а затем их число возросло до 65. Сенат США ратифицировал пакт при одном голосе против. Текст получил название «международного поцелуя». 24 июля 1929 г. договор вошел в силу. За вклад в подготовку Парижского пакта Ф. Келлог был удостоен Нобелевской премии мира 1929 г. Участники пакта, которыми в конце концов стали почти все государства мира, осудили практику обращения к войне для урегулирования международных споров и высказались против ее использования в качестве средства национальной политики (ст. 1). Кроме того, они декларировали необходимость разрешения споров и конфликтов мирным путем (ст. 2). Несмотря на ограниченный характер пакта Бриана — Келлога и ряд оговорок, сделанных при его подписании Великобританией, Францией, Германией и Японией, документ создавал международно-правовые основания для ограничения использования в международных отношениях военно-силовых методов агрессивной направленности. Хотя все 15 первоначальных участников пакта нарушали его в разное время, он так и не был никем денонсирован. Однако благие намерения, не подкрепленные политической волей, не смогли удержать мир на краю пропасти: через 11 лет после подписания пакта Бриана — Келлога началась Вторая мировая война.

- Подписание по инициативе СССР в Москве представителями СССР, Польши, Румынии, Латвии, Эстонии протокола о досрочном введении в действие «пакта Бриана-Келлога» (февраль 1929 г.).

Несколько позже  к пакту присоединились Турция, Иран и Литва.

      Стратегия Коминтерна в конце 20-х гг.

    - Влияние «военной тревоги» 1927 г. на стратегию Коминтерна. Выдвижение сталинским руководством ВКП (б) концепции обострения межимпериалистических противоречий и противоречий между СССР и странами капитала и необходимости сплочения коммунистических сил.

Незадолго до проведения VI конгресса Коминтерна (июль 1928 г.) в докладе на собрании актива ленинградской организации ВКП (б) по итогам Июльского Пленума ЦК ВКП (б) И. В. Сталин говорил: «Если к V конгрессу Коминтерна можно было говорить, что установилось некоторое, правда, неустойчивое, но более или менее длительное равновесие между двумя мирами, между двумя антиподами, между миром Советов и миром капитализма, то теперь мы имеем все основания утверждать, что сроки этого равновесия приходят к концу. Нечего и говорить, что нарастание этого противоречия не может не быть чревато опасностью военной интервенции. Надо полагать, что VI конгресс учтет и это обстоятельство. Таким образом, все эти противоречия неминуемо ведут к одной основной опасности, – к опасности новых империалистических войн и интервенций. Поэтому опасность новых империалистических войн и интервенций является основным вопросом современности. Самой распространенной формой убаюкивания рабочего класса и отвлечения его от борьбы с опасностью войны является нынешний буржуазный пацифизм с его Лигой наций, проповедью «мира», «запрещением» войны, болтовней о «разоружении» и т.д. Многие думают, что империалистический пацифизм есть инструмент мира. Это в корне неверно. Империалистический пацифизм есть инструмент подготовки войны и прикрытия этой подготовки фарисейскими фразами о мире. Без такого пацифизма и его инструмента, Лиги наций, подготовка войн в нынешних условиях невозможна. Есть наивные люди, которые думают, что ежели есть империалистический пацифизм, то значит не будет войны. Это совершенно неверно. Наоборот, кто хочет добиться правды, тот должен перевернуть это положение и сказать: так как процветает империалистический пацифизм с его Лигой наций, то наверняка будут новые империалистические войны и интервенции. И самое важное во всем этом состоит в том, что социал-демократия является главным проводником империалистического пацифизма в рабочем классе, – стало быть, она является основной опорой капитализма в рабочем классе в деле подготовки новых войн и интервенций».

     - Закрепление победы И. В. Сталина в осуществлении «левого поворота» в Коминтерне в решениях VI Конгресса Коминтерна (июль 1928 г.)

VI Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 17 июля 1928 года, принял Программу и Устав Коминтерна. В Программе говорилось, что Коминтерн представляет собой «единую мировую коммунистическую партию». В Уставе говорилось, что в любой стране может существовать только одна компартия, являвшаяся секцией Коминтерна и ему подчиняющаяся. В Программе закреплялись жёсткая централизация руководства коммунистическими партиями. Оговаривалось требование «международной коммунистической дисциплины», выражающееся «в безусловном выполнении всеми коммунистами решений руководящих органов Коммунистического Интернационала». VI конгресс развил принятую ещё предыдущим, V конгрессом Коминтерна (1924 год) стратегическую установку, согласно которой в капиталистических странах коммунистам противостоят две в одинаковой степени враждебные политические силы: открыто реакционная (фашизм) и демократически-реформистская (социал-демократия). В соответствии с этой линией отвергалась возможность союза коммунистов с социал-демократическими партиями и таким образом закреплялся раскол в мировом рабочем движении. Эта линия была подтверждена на IX Пленуме ИККИ (февраль 1928 года), который руководствовался сформулированным Сталиным в конце 1927 года тезисом о том, что «Европа явным образом вступает в полосу нового революционного подъема». В соответствии с представлениями о резком полевении масс в капиталистических странах была определена линия на «левый поворот» Коминтерна. В решениях Пленума указывалось, что предстоящая полоса развития рабочего движения «будет ознаменована ожесточённой борьбой между социал-демократией и коммунистами за влияние на рабочие массы». При этом подчеркивалась особо опасная роль вождей «левого крыла» социал-демократии, которые якобы прикрывают свою борьбу против Советского Союза «лицемерными фразами сочувствия ему». Коммунистам запрещалось участвовать в совместных политических выступлениях с социал-демократами, вступать в предвыборные блоки с социал-демократическими партиями, объявленными «буржуазными рабочими партиями», и голосовать на выборах за кандидатов этих партий. Задачи коммунистов в профсоюзах, находившихся под влиянием социал-демократов, сводились к откалыванию от них отдельных групп рабочих. В качестве условия сотрудничества рядовых коммунистов и социал-демократов ставился разрыв последних с организациями, к которым они принадлежали, принятие ими чисто коммунистической платформы. Тем самым была окончательно отвергнута тактика «единого рабочего фронта». Перед конгрессом Сталин внёс существенные изменения в подготовленный Бухариным проект программы Коминтерна, в результате чего представленный делегатам проект появился за подписями Бухарина и Сталина. Из текста бухаринского проекта были изъяты положения о разнообразии путей строительства социализма в разных странах и о необходимости учета секциями Коминтерна особенностей положения в своих странах. Вместе с тем полностью были сохранены традиционные коммунистические утверждения о «гниении» капитализма и опасности для мира в целом обострения противоречий капитализма, которые могут привести «к великому краху, к великой катастрофе». Заявляя, что противоречия между коммунистами и социал-демократией носят антагонистический характер, Бухарин утверждал: «Тактику единого фронта мы теперь в большинстве случаев должны вести только снизу. Никаких апелляций к центрам социал-демократических партий». В прениях по основному докладу Н. И. Бухарина выступающими был усилен тезис о социал-демократии как о «социал-фашизме», как о «своеобразной фашизации рабочего движения». Подобная позиция не вызвала единодушного одобрения делегатов. По поводу тезиса о превращении социал-демократии в «фашистскую рабочую партию», руководитель итальянских коммунистов П. Тольятти заявил: «Наша делегация решительно против этого смещения реальности». Хотя тезис о «социал-фашизме» не вошёл в Программу Коминтерна, в неё и в другие документы, принятые конгрессом, были включены положения о том, что социал-демократия в наиболее критические для капитализма моменты играет нередко фашистскую роль, её идеология во многих пунктах соприкасается с фашистской. Более того, по настоянию Сталина делегация ВКП(б) на заседаниях Конгресса внесла поправку к тезисам Бухарина, дополнявшую их указанием на «особую опасность» левых социал-демократов, т. е. той их части, которая наиболее благожелательно относилась к Советскому Союзу и к коммунистическому движению в целом. Принятие этой поправки привело к внесению в документы Коминтерна следующих положений: «Систематически проводя ... контрреволюционную политику, социал-демократия оперирует двумя своими крылами: правое крыло социал-демократии, открыто контрреволюционное, необходимо для переговоров и непосредственной связи с буржуазией, левое для особо тонкого обмана рабочих. «Левая» социал-демократия, играющая пацифистской, а иногда даже революционной фразой ... является поэтому наиболее опасной фракцией социал-демократических партий». Таким образом,  коммунистам предписывалось «самым решительным образом разоблачать «левых» социал-демократических вождей как наиболее опасных проводников буржуазной политики в рабочем классе», что означало принятие установки на заострение борьбы против наиболее близкой им политической силы, сотрудничество с которой могло бы создать фундамент единого рабочего фронта и широкой антифашистской коалиции. Не менее важным положением, принятым на VI Конгрессе была сталинская трактовка «железной дисциплины» в рядах коммунистов. Её проводником в руководстве Коминтерна стал введённый туда верный сталинец В. М. Молотов для бескомпромиссной борьбы с «правыми» и «примиренцами». После конгресса аппарат Коминтерна оказался под полным контролем Сталина. Во всех коммунистических партиях утвердился режим по типу и подобию советского внутрипартийного режима. Любой зарубежный коммунист, высказывавший сомнение в правильности сталинского руководства, его политики в СССР и в международном коммунистическом движении, был обречён на изгнание из рядов своей партии.