Когда установлен этот памятник?

Мало того, почему отправной точкой т.н. «единого дня памяти» должна стать трагедия села Улу-Сала, а не, допустим, села Коуш, которое было разрушено на день раньше улу-салынских событий?

При этом упоминаемые татарские сёла находились в нескольких километрах друг от друга. Надо сказать честно: население одного и другого села активно участвовали в карательных антипартизанских акциях в начальный период войны, весь 1942 год, бóльшую половину 1943 года. В конце 1943 года это же население, не менее активно стало переходить на сторону партизан.

Далее, Коуш более колоритен, чем предлагаемая Улу-Сала. Достаточно вспомнить дневник партизанского командира Леонида Вихмана. Например, запись, сделанную незадолго до декабрьской развязки 1943 года: «Кто из партизан не знал Коуш? Пожалуй, таких нет. Сколько здесь сидело сволочей и предателей, сколько боёв они вели в этой деревне, сколько прочёсов партизан лежит на счету коушан? А сейчас я спокойно могу въехать в эту деревню… Здесь стоит 9 партизанский отряд… Состав этого отряда, в основном, «добровольцы», ранее активно боровшиеся с нами, но время всё меняет. Фронт приблизился к Крыму, и они поспешно перешли на нашу сторону. Воюют они против немцев неважно, но самое главное, что они уже не воюют против нас… Среди них есть самый заядлый каратель – руководитель карательного добровольческого отряда Раимов».

И, казалось, мелочь, но… Почему трагедия села Улу-Сала бахчисарайскими скорбящими патриотами была перенесена с 22 декабря на 21-е число?

Так журнал боевых действий немецкой военно-экономической инспекции 105 (Крым) в октябре-декабре 1943 года свидетельствует: «Улу-Сала уничтожена 22-го декабря 1943 г.» (Историческое наследие Крыма, №6-7, 2004, с. 159.).

Впрочем, вопрос снимается. Догадался сам. Вспомнил, что 22 декабря – день уничтожения деревни Улу-Сала – совпадает с Йыл геджеси – мусульманским Новым годом. Поэтому бахчисарайские ревнители скорби «единый день памяти» определили днём раньше радостного праздника. Ох, лукавые ныне внуки!

Но вернёмся к статье. Досадно, что ни анонимные инициаторы поминальной затеи, ни Наталья Пупкова даже намёком не объяснили, по каким критериям была выбрана дата памятного дня. Почему первым в святой список уничтоженных населённых пунктов попало село Улу-Сала, в котором в 1941-43 годах было сформировано профашистское добровольческое охранное подразделение из местного населения?

Четверть века назад мне в руки попала книга «Годы партизанские, 1941-1945» Фёдора Ивановича Федоренко, бывшего крымского партизана, командира бригады. После войны Ф.И. Федоренко служил в Советской Армии. Дослужился до звания генерал-майора. Ветеран вспоминал: «В целях добычи продовольствия мы с Вихманом предприняли налёт двумя боевыми группами на гарнизон Улу-Сала. Но вернулись ни с чем. В свете десятков ракет в нас стреляли из каждого дома».

 Так и написано о событиях в деревне Улу-Сала: «…в нас стреляли из каждого дома». Одним словом, без комментариев: всё ясно!

А на днях ознакомился еще с одним уникальным свидетельством. Кандидат политических наук, учредитель и редактор интернет-ресурса «Крым и крымские татары», историк Гульнара Бекирова в электронной публикации «Крымские татары. 1941-1991 гг.» делает ссылку на весьма красноречивый документ из Российского государственного архива социально-политической истории (ф. 69, оп.1, д.621, л. 42). Представитель Центрального штаба партизанского движения Попов сообщает о боевой активности населения Улу-Салы и ряда других крымских деревень, где «всё татарское население с 14-летнего возраста вооружилось и при некотором приближении партизан к вышеупомянутым пунктам последние встречали огнём и мечом».

Кстати, из газетной публикации явствует, что сожжение села Улу-Сала и казнь местных жителей – в массе своей татар – было осуществлено «своими соплеменниками, ушедшими на службу к фашистам». Это, подчёркиваю, слова автора статьи «Сожженные заживо».

Почему же ни бахчисарайские инициаторы, ни автор газетной статьи в «Крымской правде» вообще ни слова не сказали о критериях научности, объективности и настоящей гражданственности, которые предельно необходимы при определении даты истинного и сакрального общекрымского Дня памяти и скорби?

Часть II

Памятник на братской могиле, которой нет…

На днях получил ксерокопию 4-й страницы газеты бахчисарайской газеты «Слава труду» (номер от 1 апреля 2016 года). Редакция один к одному републиковала статью статье Натальи Пупковой «Сожжённые заживо» («Крымская правда», номер от 26 марта 2016 года). Как иллюстративный материал в бахчисарайской газете приложены две фотографии. Они без каких-либо аннотаций: ни слова о том, что изображено, кто и когда сделал фотографии и т.д. Тем не менее, убеждён, что на фотографии полуразрушенного православного храма многие крымчане узнают церковь Св. Луки, которая находится на территории ныне не существующего села Лаки Бахчисарайского района.

В то же время уверен, что мало кто из крымчан поймёт, что изображено на второй фотографии и какое отношение она имеет к статье Н. Пупковой. Подчеркну ещё раз: фото не аннотировано. Мне пришлось видеть этот монументальный объект. Объясняю: это диоритовая глыба на квадратном в плане основании. Лицевая плоскость камня шлифована. На ней в графике изображены языки пламени и высечен текст – сначала на крымскотатарском языке (латинизированным шрифтом), ниже – на русском:

«На этом месте захоронены/

свыше 100 жителей сёл:/

Улу-Сала, Авджи-Кой, Стиля,/

сожжённые в декабре 1943 г.».

Как явствует из смысла текста, это – братская могила. Она ограждена металлической сварной оградой (приблизительно 4 х 6 м). Мне удалось впервые увидеть этот памятник в 2002 году, когда я сопровождал Райнера Фрёбе и Аллу Эрлих из ФРГ, исследователей истории немецкой оккупации Крыма в годы Второй мировой войны.

В тот период я работал старшим научным сотрудником Республиканского комитета по охране культурного наследия Совета министров АРК. К сожалению, несмотря на все мои усилия, я не смог документально (!) ответить на те вопросы, которые задавали мне немецкие исследователи:

Когда установлен этот памятник?

Кем он установлен?