Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1.

В XIX веке норманнский взгляд поддерживало большинство ученых, в том числе русских. Пожалуй наиболее основательно он выражен в трудах Н.М. Карамзина. Под варягами Н.М. Карамзин понимает скандинавов. В качестве аргументов выступают сообщения летописи, скандинавские имена варяжских князей. Н.М. Карамзин отождествляет варягов с Русью и помещает их в Королевство Шведское, «где одна приморская область издавна именуется Росскою, Ros-lagen».

Однако древнерусское государство Киевская Русь было основано, по мнению Н.М. Карамзина, иноземцами, но не путем завоевания как многие другие современные ему государства, а мирным путем, через призвание князей.

Борьбу с этой «теорией» вели В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский и др. Норманнскую теорию подвергали критике русские историки С.А. Геодонов, И.Е. Забелин, А.И. Костомаров и др.

Суть возражений та же, что и в XVIII в.: признается факт призвания варягов, то есть норманнов, при этом утверждается, что государственность славянская имеет истоки не на севере в Новгороде в его варягами, а на юге, в Киеве. В качестве основного источника так же используется Повесть временных лет.

Новшеством XIX века пожалуй следует признать представление о славянском происхождении первых киевских князей, а кроме того появляется новое представление о том, что процесс образования государства явление довольно сложение, а поэтому при ведущей роли варягов не могло состояться без соответствующего развития общественных отношений самих славян.

Перелом наступил в XX веке благодаря работам А.А. Шахматова ("Разыскание о древнейших русских летописных связях" (1908 г.) и "Повесть временных лет" (1916 г.)), который показал, что Сказание о призвании варягов это - поздняя вставка, скомбинированная способом искусственного соединения нескольких северорусских преданий, подвергнутых глубокой переработке летописцами. Исследователь увидел преобладание в нем домыслов над мотивами местных преданий о Рюрике в Ладоге, Труворе в Изборске, Синеусе на Белоозере и обнаружил литературное происхождение записи под 862 г., явившейся плодом творчества киевских летописцев второй половины XI - начала XII века.

Отношение самого А.А. Шахматова к норманской проблеме всегда было сложным. Объективно его труды по истории летописания сыграли важную роль в критике норманизма и подорвали одну из основ норманнской теории. Но вместе с тем он, как и подавляющее большинство русских ученых того времени, стоял на норманистских позициях! Он пытался в рамках своего построения согласовать противоречивые показания Начальной летописи и нерусских источников о древнейшем периоде истории Руси.

Кроме перемен, вызванных работами А.А. Шахматова в решении норманнского или варяжского вопроса нужно отметить еще одно изменение в источниковой базе этого вопроса.

В.И. Равдоникас на основании произведенных в конце 20-х годов раскопок курганных могильников Юго-Восточнго Приладожья подверг критике утверждения известного шведского ученого Арне о существовании в этой местности норманских колоний и установил, что могильники принадлежали местному прибалтийско-финскому племени.А.В. Арциховский подверг критике утверждение норманистов о существовании норманнских колоний в Суздальской и Смоленской землях, показав, что и здесь большинство скандинавских вещей найдено в погребальных памятниках, в которых захоронение произведено не по скандинавскому, а по местному обычаю.

Тем не менее, к началу двадцатых годов XX века, не смотря на изменение отношения к критике основного письменного источника как норманнистов, так и антинорманнистов, по-прежнему считалось, что "норманистическая теория происхождения Русского государства вошла прочно в инвентарь научной русской истории".

С середины 30-е годов XX века советские ученые начали наступление на «антинаучную» норманнскую теорию, объявив ее политически вредной и непатриотической. Советская историческая и историко-правовая наука в части разоблачения норманнской теории представлена работами Б.Д. Грекова, А.С. Лихачева, В.В.Мвродина, А.Н. Насонова, В.Т. Пашуто, Б.А. Рыбакова, М.Н. Тихомирова, Л,В. Черепнина, И.П. Шескольского, С.В. Юшкова и др. Они доказывали необъективность норманнской теории. Норманны никакого отношения не имеют к разложению первобытнообщинного строя и развитию феодальных отношений. Влияние на Русь норманнов ничтожно хотя бы потому, что уровень их общественного и культурного развития не был выше чем в Древней Руси.

В советской историографии существуют три подхода к известиям летописи о призвании варягов. Одни исследователи считают их в основе своей исторически достоверными. Другие — полностью отрицают возможность видеть в этих известиях отражение реальных фактов, полагая, что летописный рассказ есть легенда, сочиненная много позже описываемых в ней событий в пылу идеологических и политических страстей, волновавших древнерусское общество конца XI — начала XII века. Третьи, наконец, улавливают в «предании о Рюрике» отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, что поведаны летописцем. Кроме того, они говорят и об использовании этого предания в идейно-политической борьбе на грани XI и XII столетий. Последняя точка зрения представляется более конструктивной, чем остальные.

 

2. Гипотезы и теории происхождение названия «Русь»

 

Выяснение вопроса этимологии и эволюции значения названия "русь" - осложняется отсутствием письменных источников VIII-Х вв. на Руси и крайней скудностью сведений, подчас не поддающихся однозначной интерпретации, в связи с чем все существующие этимологии являются реконструкциями, основанными на более или менее полном привлечении сведений позднейших источников, а также - косвенно - материалов археологических исследований. Степень убедительности таких реконструкций различна, наиболее аргументированной - с языковой, археологической и исторической точек зрения - представляется скандинавская.

Скандинавская этимология названия широко принята зарубежными и рядом советских исследователей, в первую очередь лингвистов, а также историков и археологов. Слово "русь" рассматривается обычно как этноним и связывается с древнескандинавским корнем rotp- через финское Ruotsi. Эта теория в любой ее модификации предполагает несколько этапов развития слова: а) формирование древнескандинавского исходного наименования; б) его распространение в финноязычной среде; в) его последующее заимствование восточными славянами.

Ее гипотезы апеллируют к древнешведским формам. На более ранее возникновение фин. Ruotsi по историческим причинам указывали В. Томсен и А. Погодин. Подробное фонетическое обоснование заимствования фин. ruotsi в V1-VII вв. дал С. Экбу.  Поиски конкретной словоформы, исходной для фин. Ruotsi малоперспективны из-за скудости сохранившегося древнегерманского лексикона и не имеют научной ценности, поскольку существование самого корня и его производных во всех германских языках середины I тысячелетия н.э. несомненно.

Контакты скандинавов и населения Финляндии и Юго-Восточной Прибалтики по археологическим данным ощутимы уже с бронзового и раннего железного века и усиливаются в середине I тысячелетия н.э. Судя по погребальным памятникам, скандинавы с середины I тысячелетия проникают в Западную Финляндию и на Аландские острова, где в конце I тысячелетия формируется метисная фенно-скандинавская культура, а также на побережье современной Эстонии, где встречены погребальные комплексы второй половины I тысячелетия, близкие скандинавским. Эти контакты создавали почву для заимствования и распространения в финноязычной среде самоназвания военных групп скандинавов в форме фин. Ruotsi / эст. Roots.

Существование слова Ruotsi / Roots во всех западнофинских языках с единым значением свидетельствует или о его исконности, или о заимствовании его в период западнофинской языковой общности, которая относится к VI-VIII вв. н.э. Предполагаемое время заимствования слова rotps- в финские языки - VI-VII вв. - соответствует именно периоду западнофинской языковой общности.

Представлению же об исконности слова Ruotsi / Roots противоречит узость его семантики и отсутствие производных. Мягисте указал всего три слова сходного звучания и крайне узкого специализированного значения: фин. ruota - "рыбья кость, планка", откуда ruotia, ruotsia - "чистить рыбу от костей"; эст. rood, roots - "твердое, защищающее изнутри более слабые внешние части". Таким образом, середина - начало второй половины I тысячелетия н.э. с точки зрения развития германских и финских языков, а также северогерманско-финских контактов представляется наиболее вероятным временем проникновения в прибалтийско-финские языки слова rotps- в форме Ruotsi / Rootsi.

Появление скандинавов среди финских племен Восточной Европы к концу I тысячелетия н.э. совпало со славянской колонизацией этого региона. Вероятны ранние контакты всех трех этнических компонентов в Ладоге. Показателен смешанный характер расселения скандинавов, финно-угров, балтов и славян, не образующих в Ладоге компактных этнических массивов, фенно-славяно-скандинавские контакты отмечены также в Новгороде, в конце VIII - начале IX в. на мерянском Сарском городище под Ростовом и, по-видимому, в Ярославском Поволжье. Причем культура курганов Ярославского Поволжья по некоторым характерным чертам близка метисной культуре Аландских островов, где эти амулеты датируются более ранним; вероятно, таким образом, проникновение в Верхнее Поволжье уже метисного фенноскандинавского населения, встретившегося с местными поволжско-финскими племенами (меря) и пришлыми славянами.

Тесные фенно-славянские этнокультурные связи засвидетельствованы и значительным числом лексических заимствований в обоих языках в эту эпоху, Ю. Миккола датирует древнейшие славяно-финские лексические связи VIII в.; Я. Калима указывает на VII в. как наиболее раннюю возможность; В. Кипарский также относит их к VII-IX вв.

Именно в этой зоне контактов встречаются хотя и немногочисленные, как показала Е.А. Рыдзевская, топонимы - производные от корня "рус-", а также гидроним - Руса с производным Порусье, упомянутый в Воскресенской летописи в сказании о Гостомысле, которое Д.С. Лихачев считает "возможно, весьма древним".

Таким образом, скандинавская этимология названия "русь", предполагающая следующие ступени: др.-герм. rotps- >зап.-фин. Ruotsi / Roots >др.-рус. русь, на всех этапах фонетически закономерна и поддерживается историческими условиями скандинаво-финно-славянских контактов VI-IX вв.

"Южнорусская", или "среднеднепровская" этимология слова "русь" распространена среди отечественных  и некоторых зарубежных историков и археологов. Понимаемое как этноним, слово "русь" сопоставляется с рядом топонимов и этнонимов, частью засвидетельствованных начиная с I тысячелетия до н.э. античными византийскими авторами в Северном Причерноморье, частью сохранившимися в топонимике до настоящего времени в Среднем Поднепровье.

Исконно славянская этимология корня "рус" предлагается С. Роспондом. Его гипотеза требует дополнительных лингвистических обоснований, объяснения возможности образования гидронима от указанных основ, взаимоотношения с южнорусским гидронимом Ръсь и хронологии формирования этнонима.

Мнение о "готской" этимологии не получило распространения, хотя временами делаются попытки его возрождения с целью обоснования готской теории образования Древнерусского государства. Как показал Ф.А. Браун, фонетическое обоснование перехода *hrotps>"pycъ" затруднительно. Маловероятно это заимствование и с исторической точки зрения.

"Прибалтийско-славянская" этимология опирается в основном на поздние и вторичные источники и исторические заключения общего характера. Наиболее обстоятельно она была изложена С. А. Гедеоновым, а затем кратко повторена А.Г. Кузьминым без существенной дополнительной аргументации.

К "прибалтийско-славянскому" направлению примыкает гипотеза Я. Отрембского, который связал название "русь" с гидронимом Русса, который имеет, по его неаргументированному предположению, "балтийско-славянское" происхождение.

"Кельтская" этимология названия опирается на кельтский субстратный этноним Rut(h)eni. Первая серьезная попытка дать лингвистическое и историческое объяснение этой этимологии содержится в статье Прицака.

Гипотеза об "индоарийской" этимологии выдвинута О.Н. Трубачевым в результат исследований индоевропейских языков периода, непосредственно последовавшего за распадом индоиранской языковой общности. Трубачев полагает, что слово "русь" - отражение региональной традиции называния Северного Причерноморья "Белой, Светлой стороной". Эта традиция, по мнению автора, еще дославянская и дотюркская, и потому он возводит слово "русь" к местному бессуффиксному варианту др.-инд. ruksa-, допуская в качестве гипотезы специфическую индоарийскую ассимиляцию *russ-.

В употреблении Константином терминов Pо~с и Росиа отразились три этапа эволюции названия "русь" на восточнославянской почве. Во-первых, он связывает росов со скандинавами, интегрированными в восточнославянское общество; во-вторых, именует тем же термином полиэтничные великокняжеские дружины; в-третьих, вводя хороним Росла, распространяет название на все территории, подвластные великому князю, сидящему в Киеве. Эти, казалось бы противоречащие друг другу интерпретации объяснимы в условиях относительно быстрой эволюции семантики слова "русь" у восточных славян при интенсивных процессах социальной, культурной и этнической консолидации, когда еще не было забыто древнейшее значение слова, но оно начало функционировать уже и в расширительном, полиэтническом значении, постепенно превращаясь в территориальное название. Кроме того, полисемия названия Pо~с у Константина, очевидно, отражает в целом "особенность византийской этнонимии, где этнические термины не являются этниконами в узком и строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик"

 

III. Заключение

Итак, обзор основных групп источников, содержащих в той или иной форме названия «русь» и «рос», довольно отчетливо указывает на его происхождение и основные тенденции развития на протяжении VIII — первой половины Х века. Спорадические набеги скандинавских отрядов сначала на прибрежные области Восточной Балтики, позднее — вверх по рекам Балтийского бассейна еще в довикингскую эпоху, дополнявшиеся со временем оседанием части скандинавов в таких центрах, как Старая Ладога, «Рюриково» городище и др., создали устойчивую основу для этноязыковых контактов.

На первом этапе взаимодействия скандинавского и восточно-славянского миров в обстановке формирования классового общества и зарождения государственности в форме надплеменных территориально-политических структур происходит заимствование названия «русь» как этносоциального термина с доминирующим этническим значением.

На втором этапе, во второй половине IX — первой половине Х в. когда формируется Древнерусское раннефеодальное государство, главной его консолидирующей силой становится великокняжеская дружина, куда входили и скандинавы. Успешность их деятельности всецело зависела от соответствия внутренним социально-экономическим процессам государствообразования в славянском обществе. Находники-варяги, собиравшие дань с племен новгородской конфедерации, были изгнаны, скандинавский «князь» был призван «со всей русью», т. е. дружиной, по «ряду», что стало традиционным обычаем новгородцев. Очевидно, что «славяно-варяжский синтез» основывался на общности интересов князя, его норманской дружины и местной новгородской знати: варяжские дружины на севере Восточной Европы были не только конкурентами местной знати в эксплуатации местного населения, но и ее естественными союзниками, представлявшими готовую и не связанную с местными племенами вооруженную силу. Именно такую надплеменную нейтральную силу в противоречивых социальных, политических и этнических условиях и представляли призванные князь и дружина.

Нейтральным, не связанным с племенными традициями, было и самоназвание скандинавов, отраженное словом «русь». Видимо, внутреннее тяготение к сплочению, равно как и стремление к внешним захватам, способствовали успеху политики Олега, объединившего Новгородскую и Киевскую земли. Дружина и войско Олега были уже разноплеменными, а в том факте, что Олег легко овладел Киевом, X. Ловмяньский усматривал заинтересованность местной знати в сильной княжеской власти. Дружина Олега прозвалась русью уже будучи полиэтничной. Видимо, этот этап в развитии названия «русь» засвидетельствован и дружин Рюрика, Аскольда и Дира - со славянами делались еще М. П. Погодиным и А. Куником. Константин Багрянородный называет славян «пактиотами» росов; термин «пактиот» имеет ряд значений: от «данника» до «союзника», чему соответствует и характер взаимоотношений росов и славян в середине Х в.

Распространение названия «русь» на полиэтничные дружины вело к быстрому размыванию первоначальной этнической приуроченности его к скандинавам. К середине Х в. по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги распространяются дружинные древности, складывается «дружинная культура», впитывающая и сплавляющая в единое целое элементы разноэтничного происхождения.

Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного «русский» в договорах подчеркивается тем, что имена доверителей, заключавших договор «от рода русского», имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское, финское происхождение; при этом славянскими оказываются и имена некоторых представителей собственно княжеского «русского рода». Таким образом, названия «русь», «русский» здесь не связываются со скандинавами, а все территории, подчиненные великому князю, хотя и заселенные разноэтничными народами, называются «Русской землей». Так в процессе консолидации разноэтничных территорий под эгидой великокняжеской власти возникает расширительное географо-политическое понятие «Русь» и «Русская земля».

Наконец, с середины Х в., когда в ходе укрепления древнерусской государственности складывается древнерусская раннесредневековая народность, «дружинные» некрополи Х в. не столько являют собой картину значительного этнического смешения, сколько обнаруживают тенденцию к унификации культуры в отношении как социальной стратификации, так и обрядности. Формирующийся общий древнерусский погребальный обряд отражал процесс этнической консолидации древнерусской народности. Условия такого этнического смешения в главных центрах Руси, где ведущую роль играла дружина, были благоприятны для распространения названия «русь» и в этническом, и в территориальном плане на огромную подвластную Киеву территорию от Среднего Поднепровья до Верхнего Поволжья, Бе- лозерья и Приладожья, по мере интеграции первоначальных носителей этого названия в состав восточнославянского общества. Этнически нейтральное, не связанное ни с одним из племенных этнонимов, что было особенно важно в эпоху борьбы с племенным сепаратизмом, название «Русь» оказалось наиболее приемлемым для повой восточнославянской этнокультурной общности.

Итак, как это ни парадоксально, на всем протяжении своей истории скандинавское по происхождению слово имеет сколько-нибудь прямое отношение к скандинавам лишь в догосударственный период развития восточнославянского общества, а его эволюция отражает этнокультурные и социально-политические процессы становления восточнославянской государственности.

 

Литература

1. Анохин А.И. Новая гипотеза происхождения государства на Руси // Вопросы истории. 2000. № 3.

2. Воронин А.В.История Российской Государственности .Учебное пособие . – М.: Проспект, 2002

Карамзин Н.М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1.

4. Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги // Славяне и скандинавы. М., 1986.

5. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987. Часть 1.

6. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Названое «Русь» в этнокультурной истории древнерусского государства (IX-X вв.)// Вопросы истории - № 8 - 1989

7. Мельникова М. Петрухин В.Обзор гипотез о происхождении термина «русь» (комментарии к книге Константина Порфирогенита «Об управлении Империей») //http://ukrhistory.narod.ru/texts/konstantin-1.htm

8. Пузанов В.В. Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты. – Ижевск: Издательский дом “Удмуртский университет”, 2007.