Анастасии Платоновне Зуевой
Прошу простить. Я сожалею. Я не смогу. Я не приду. Но мысленно – на юбилее, В оставленном седьмом ряду.
Стою и радуюсь, и плачу, И подходящих слов ищу, Кричу любые наудачу, И без конца рукоплещу.
Смягчается времен суровость, Теряют новизну слова. Талант – единственная новость, Которая всегда нова.
Меняются репертуары, Стареет жизни ералаш. Нельзя привыкнуть только к дару, Когда он так велик, как Ваш.
Он опрокинул все расчеты И молодеет с каждым днем, Есть сверхъестественное что-то И что-то колдовское в нем.
Для Вас в мечтах писал Островский И Вас предвосхищал в ролях, Для Вас воздвиг свой мир московский Доносчиц, приживалок, свах.
Движеньем кисти и предплечья, Ужимкой, речью нараспев Воскрешено Замоскворечье Святых и грешниц, старых дев.
Вы – подлинность, Вы – обаянье, Вы вдохновение само. Об этом всём на расстояньи Пусть скажет Вам мое письмо.
22 февраля 1957
478
Деревья, только ради вас И ваших глаз прекрасных ради. Живу я в мире в первый раз, На вас и вашу прелесть глядя.
Мне часто думается – Бог Свою живую краску кистью Из сердца моего извлек И перенес на ваши листья.
И если мне близка, как вы, Какая-то на свете личность, В ней тоже простота травы, Листвы и выси непривычность.
1957
Чувство жизни
Существовать не тяжело. Жить – самое простое дело. Зарделось солнце и взошло И теплотой пошло по телу.
Со мной сегодня вечность вся. Вся даль веков без покрывала. Мир божий только начался. Его в помине не бывало.
Жизнь и бессмертие – одно. Будь благодарен высшим силам За приворотное вино, Бегущее огнем по жилам.
1957
480
В разгаре хлебная уборка, А урожай – как никогда. Гласит недаром поговорка: Берут навалом города.
Как в океане небывалом, В загаре и пыли до лба, Штурвалыцица крутым увалом Уходит на версты в хлеба.
Людей и при царе Горохе, Когда владычествовал цеп, Везде, всегда, во все эпохи К авралу звал поспевший хлеб.
Толпились в поле и соломе, Тонули в гаме голоса. Локомобили экономии Плевались дымом в небеса.
Без слов, без шуток, без ухмылок, Батрачкам наперегонки, Снопы к отверстьям молотилок Подбрасывали батраки.
Всех вместе сталкивала спешка, Но и в разгаре молотьбы Мужчина оставался пешкой, А женщина – рабой судьбы.
Теперь такая же горячка – Цена ее не такова, И та, что встарь была батрачкой, Себе и делу голова.
Не может скрыть сердечной тайны Душа штурвальщицы такой. Ее мечтанья стук комбайна Выбалтывает за рекой.
И суть не в красноречьи чисел, А в том, что человек окреп. Тот, кто от хлеба так зависел, Стал сам царем своих судеб.
Везде, повсюду, в Брянске, в Канске, В степях, в копях, в домах, в умах,– Какой во всем простор гигантский! Какая ширь! Какой размах!
1957
481
Когда я с честью пронесу Несчастий бремя, Означится, как свет в лесу, Иное время.
Я вспомню, как когда-то встарь Здесь путь был начат К той цели, где теперь фонарь Вдали маячит.
И я по множеству примет Свой дом узнаю. Вот верх и дверь в мой кабинет, Вторая с краю.
Вот спуск, вот лестничный настил, Подъем, перила, Где я так много мыслей скрыл В тот век бескрылый.
Март 1958
482
Перед красой земли в апреле Опять как вкопанный стою. Но север держит в черном теле Тебя, родимую мою.
Зачем отмерены так куцо Дерзанья наши и мечты И мы не смеем развернуться От сил и сердца полноты.
Мне мир открыт, я миру ведом. Зачем мне даром пропадать И за общественным обедом Из хлеба шарики катать.
Зачем отмалчиваться робко, Свое заветное тая, Зачем расхлебывать похлебку, Которую варил не я.
Столом с посудой громко грохну, Пускай и отобью кулак, Но с общим стадом не заглохну В толпе ничтожеств и кривляк.
В компании личин и кукол Комедии я не ломал И в тон начальству не сюсюкал В толпе льстецов и прихлебал.
1958
Экспромты
1912–1957
483
Гляди – он доктор философии, А быть ему – ее ветеринаром. Растет от Гегеля и кофея Титан пред каждым новым семинаром.
Мне милы все, кто духом нищие, А с чем сравнится жеваный картофель? Но отчего б хотелось этой пищею Немецкий перемазать профиль?
1912
С. П. Боброву
(Надпись на книге «Близнец в тучах»)
Когда в руке твоей, фантаст, Бледнеет солнце вспышкой трута, Само предназначенье сдаст Тебе тогда свои редуты...
20 декабря 1913
Качка в доме (Буриме)
Последствий шаткости не чая, Шалить ударилось стекло. Плеща с клеенки и качая, Приличье с блюдечек стекло. Плывет газета. Мокнет Роста. Крещенный кипятком Талмуд Глядит на это дело просто. Он знал, что буриме доймут. Талмуд в догадках, пол ли в доме Вскочил в пролетку к лихачу, Иной ли пол какой, а кроме Кому еще – и хохочу. А июнь грустит, что ветер – случай. Что высь садов водораздел, Где тополь ночь рукой колючей Разденет, если не раздел.
1919
Л. Ю. Брик (Надпись на рукописи книги «Сестра моя – жизнь»)
Пусть ритм безделицы октябрьской Послужит ритмом Полета из головотяпской В страну, где Уитман.
И в час, как здесь заблещут каски Цветногвардейцев, Желаю Вам зарей чикагской Зардеться.
1919
487
В расчете на благородство Итога Вольготничай и юродствуй – И только.
Мы сдержанны, мы одержимы: Вкусили Тягот неземного зажима По силе.
Пришли и уйдем с переклички Столетий: «Такое-то сердце».– «В начале». – «Отметим».
1919
С. С. Адельсон
Есть странности, и смысл одних Жесток, других неясен; Есть странность в том, что этот стих Без повода прекрасен;
Что, взявшийся невесть когда, Неведомо откуда, Он отгорает без вреда, Зажженный не без чуда;
Что под карандашом отца, Ночами на портрете, Вы той же странностью лица Горите на две трети.
Ноябрь 1921 Москва
А. Е. Крученых
Пока мне рифмы были в первоучину, Я бил крюшон из них и пек драчёны. Былой мучитель их и ныне мученик, Скорблю о них: спина к спине прикрученных, И не затем тащу их из рекрутчины, Чтоб в рекруты сдавать тебе, Крученых!
Да и к чему? Негибкое и ломкое Всему сибирское прозванье помхою. [19] Допустим, я с десяток «чёнков» скомкаю, Пущу «барчёнка», приплету «девчёнок»...
Нет, тут (а каковы-то были бронхии!) Задохся б сам бессмертный «арапчёнок». Притом не хитрость, мир зверей затронувши Ручных, равно как и неприрученных, Пройтись с тобой по линии детенышей. Тогда, исчерпав скотники до донышек, На «конюхе» ль сошлись бы мы, Крученых?
5 января 1928
Б. И. Корнееву
Пока Вы бились с Эриванью, Мне изменяло дарованье. И я, попав при всех впросак, Потел над этим, как дурак.
20 августа 1931
В Чукоккалу
Юлил вокруг да около, Теперь не отвертеться, И вот мой вклад в Чукоккалу, Родительский и детский.
Их, верно, надо б выделить, А впрочем, всё едино, Отца ли восхитителю Или любимцу сына.
Питомице невянущей Финляндских побережий, Звезде Корней Иваныча От встречного невежи.
Задору речи, ритменной, Невыдуманно-свежей, За Колю и за Whitman'a [20] Мой комплимент медвежий.
25 февраля 1932, 12 ч. ночи
492. <В альбом Ниты Табидзе)
Пускай мне служат красной нитью Среди закрытых мглою дней Живые пожеланья Ните: Ее родителям и ей.
24 ноября 1933 Тбилиси
Популярное: Модели организации как закрытой, открытой, частично открытой системы: Закрытая система имеет жесткие фиксированные границы, ее действия относительно независимы... Почему двоичная система счисления так распространена?: Каждая цифра должна быть как-то представлена на физическом носителе... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (199)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |