Ирония на примере некоторых ситуаций.

Прежде всего, стоит отметить, что в произведении «Крошка Цахес по прозванию Циннобер»  Гофман изображает два мира - реальный и фантастический, как пишет Гуляев, «сталкивает реальную действительность, лишенную красоты, с миром своей романтической мечты». [26]Герои новеллы, с одной стороны, обычные люди - студенты, чиновники, профессоры, придворные вельможи. И если с ними порой случается нечто странное, они готовы найти этому правдоподобное объяснение. Сказочная же сторона произведения связана с образами феи Разабельверде и мага Проспера Альпануса. Однако волшебным героям приходится приспосабливаться к реальным условиям и скрываться под масками канониссы приюта для благородных девиц и доктора. Уже эта ситуация пропитана нескрываемой и вездесущей гофмановской иронией. Именно этот приём стал «визитной карточкой» писателя. После выхода в свет его повести «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер» писатель-романтик Шамиссо назвал его «нашим бесспорно первым юмористом»[27].

Студент Бальтазар - «энтузиаст», романтический герой-мечтатель, недовольный окружающим его обществом филистеров, схоластикой университетских лекций, и находит забвение и отдых лишь в уединении на лоне природы. Он по натуре своей поэт, сочиняет стихи о соловье, вкладывая в устойчивые поэтические образы страсть к красавице Кандиде. Не столь уж важно, талантливы творения Бальтазара или нет, а важно, что ему присуще поэтическое мироощущение.[28] Бальтазар – поэт, он видит окружающих людей такими, каковы они на самом деле, колдовство не может заставить его обмануться и увидеть в Цахесе достойного человека. Потому он и есть истинный романтический герой, что вступает в поединок с негодяем, который похищает все, что попадает в поле его зрения.

 

В связи с таким образом героя Гофман, пользуясь характерной для романтиков иронией, умело обыгрывает такую ситуацию: разочарованный во всём его окружающем Бальтазар ушёл в лес и отчаялся.

«В совершенном отчаянии от всего, о чем писал ему друг, Бальтазар убежал

в самую чащу леса и принялся громко сетовать.

- Надеяться! - воскликнул он. - И я еще должен надеяться, когда всякая

надежда исчезла, когда все звезды померкли и темная-претемная ночь

объемлет меня, безутешного? Злосчастный рок! Я побежден темными силами,

губительно вторгшимися в мою жизнь! Безумец, я возлагал надежды на

Проспера Альпануса, что своим адским искусством завлек меня и удалил из

Керепеса, сделав так, что удары, которые я наносил изображению в зеркало,

посыпались в действительности на спину Циннобера. Ах, Кандида! Когда б

только мог я позабыть это небесное дитя! Но искра любви пламенеет во мне

все сильнее и жарче прежнего. Повсюду вижу я прелестный образ

возлюбленной, которая с нежной улыбкой, в томлении простирает ко мне руки.

Я ведь знаю! Ты любишь меня, прекрасная, сладчайшая Кандида, и в том моя

безутешная, смертельная мука, что я не в силах спасти тебя от бесчестных

чар, опутавших тебя! Предательский Проспер!  Что сделал я тебе, что ты

столь жестоко дурачишь меня?

Смерклось: все краски леса смешались в густой серой мгле».[29]

Такая ситуация передаёт иронию Гофмана над его героем. Ослеплённый Бальтазар ни капли не ценил того, что для него сделал маг. Он наконец вспомнил о своей безмерной любви к Кандиде – «образованной» девушке, прочитавшей всего пару книг, отличавшейся особой красотой, хотя никто не мог даже вспомнить цвета её волос. Итак, Бальтазар – истинно романтический герой: попав впервые в сложное положение и возомнив себя отшельником, он ушёл в лес.

Здесь вспоминается более ранний писатель-романтик – Людвиг Тик, который часто использует мотив отшельничества и уединения. Например, в новелле «Белокурый Экберт» главный герой уходит в незапланированное путешествие после смерти жены и убийства друга, им самим совершённого. Причём на такое уединение его толкает постепенно приходящее сумасшествие: в каждом мужчине Экберт видел своего убитого друга Вальтера. Непосредственно во время отшельничества Экберт встречает старуху, которую ещё в молодости обманула его жена, также став своего рода отшельницей. Старуха открывает герою глаза на многие вещи: оказывается, именно она была и Вальтером и встретившимся Экберту во время путешествия рыцарем, и была связана с его отцом, а погибшая жена Экберта являлась ему сестрой. Как видно, Тик преподносит идею уединения уж точно без иронии. Обстоятельства, вынудившие Экберта стать отшельником, гораздо серьёзнее, чем те, из-за которых ушёл в лес Бальтазар.

Также, мотив уединения прослеживается, например, на протяжении всего романа Людвига Тика «Странствования Франца Штернбальда». Главный герой странствует в поисках кровных родителей. Никакие потребности, сокровища или соблазны не могут остановить молодого человека, он ведёт уединённый образ жизни и не остаётся нигде надолго. На протяжении своего пути Франц сталкивается с сугубо серьёзными проблемами и обстоятельствами, то есть ирония у Тика отсутствует.

«В "Крошке Цахесе" тоже смешна история мерзкого уродца, с помощью полученных от феи волшебных чар околдовавшего целое государство и ставшего в нем первым министром, - но идея, легшая в её основу, скорее страшна: ничтожество захватывает власть путем присвоения заслуг, ему не принадлежащих, а ослепленное, оглупленное общество, утратившее все ценностные критерии, уже не просто принимает "сосульку, тряпку за важного человека", но еще и в каком-то извращенном самоизбиении из недоумка творит кумира».[30]

Цахес пользуется волшебными чарами, которые хоть и не были им самим изобретены и претворены в жизнь, как чем-то, само собой разумеющимся – использует их, как только можно. Он задирает нос, считая, что к нему на самом деле есть повод хорошо относиться. А ведь и его самого, и жителей маленького государства обманул не кто иной, как фея Розабельверде. Конечно, ею двигал не злой умысел, а желание помочь маленькому уродцу и его матери – крестьянке Лизе. Кто же дал ей право вводить в заблуждение общество и самого карлика? Естественно, на это у неё никакого права не было, то есть фея воспользовалась своими умениями во вред княжеству и его жителей. Ведь, кто знает, что могло бы стать с государством, у которого был бы такой глупый, заносчивый, необразованный министр.

Итак, Розабельверде двигали только добрые побуждения и жалость к карлику. Эта ситуация – также пример иронии Гофмана. Наглая фея, которую вообще с трудом оставили жить в княжестве, злоупотребляет способностями, данными ей свыше. А права управлять чужими судьбами никто ей не давал ни свыше, ни откуда-либо ещё. Но, опять же, к уродцу Цахесу она относится с материнским трепетом и заботой, а Цахес сам этого не ценит. Так, женщина, наделённая волшебным даром, сумела поставить под угрозу благополучие целого государства ради того, чтобы помочь своему «малышу». Только ирония автора на этом не заканчивается: Розабельверде поддерживает свои чары и каждый девятый день расчёсывает Цахеса волшебным гребнем, то есть никак не может одуматься и помогает «малышу» дальше дурить чиновников и всех окружающих.

Действительно, вообще та ситуация, что общество приняло ранее не знакомого ничтожного уродца, увидев в нём прелестного юношу, да ещё возвысило, показательна. Здесь автор иронизирует по поводу любого общества в целом. Порой мы сами создаём кумиров, а потом следуем за ними, как безмозглое стадо. В политике достаточно примеров подобного вознесения не совсем достойных людей – так произошло и в сказке Гофмана. Точнее, ситуация, показанная в сказке, является проекцией на обыденную жизнь, а ведь именно в повседневной жизни мы частенько не задумываемся о подобных вещах. И именно ирония помогает людям понять, в каком положении они находятся, посмотреть на себя со стороны, всё осознать, исправиться.

 

Подобное поклонение ложному кумиру присутствует в пьесе Н. В. Гоголя «Ревизор».[31] В комедии приняли «сосульку, тряпку за важного человека». За важного человека принимают и уродливого ничтожного Цахеса: «… все приняли его за красивого, статного мужчину и превосходного наездника»[32], превозносят его как «умнейшего, учёнейшего, наикрасивейшего господина студента среди всех присутствующих»[33]; ему расточали непомерные похвалы, как превосходнейшему поэту. Он – умнейший и искуснейший чиновник в канцелярии, «… тот самый, что столь прекрасным слогом составляет и столь изящным почерком переписывает доклады…»[34]. Со всех сторон слышится: «Какой талант! Какое усердие!»; «Какое достоинство, какое величие в поступках!»; «Какое творение! Сколько мысли! Сколько фантазии!». «Божественный» Циннобер принимается за «вдохновенного композитора», он – министр! А профессор Мош Терпин заявляет: «Он женится на моей дочери, он станет моим зятем, через него я войду в милость к нашему славному князю…».[35] Здесь вспоминается гоголевский городничий с его отношением к Хлестакову.

Как отметил Н. Я. Берковский, «по своему сверхничтожеству Цахес является как бы предчувствием нашего Ивана Александровича Хлестакова: когда в послеобеденный час тот начинает похваляться перед уездным обществом, то эта сцена некоего цахизма; если угодно, подобно Цахесу, Иван Александрович замещает в своих рассказах все высокие должности и авторствует при всех прославленных сочинениях».[36]

Далее, Гофман обыгрывает обряд назначения я Циннобера министром. Крохотное княжество не может проводить какую-либо самостоятельную политику. Гофман пользуется любым случаем, чтобы высмеять мизерный характер деятельности в карликовых немецких государствах;  так, семь дней напролёт заседал Государственный совет при Барсануфе, чтобы приладить орденскую ленту к уродливой фигуре Цахеса. Членам капитула орденов, чтобы не перегружать их мозги, за неделю до исторического заседания запретили думать, а в ходе его во дворце «все ходили в толстых войлочных туфлях и объяснялись знаками». Даже если взглянуть на саму ту ситуацию, когда Циннобера сделали министром, то можно увидеть, что главный прём в ней – это ирония. В ней иронии подвержены и система назначения чиновников, их инициация, сам князь, Циннобер, а также все присутствующие поддакивающие чиновнички. Также примечательно то, как после долгих раздумий комиссия выносит всего лишь решение пригласить портного, на которого далее надевают практически такую же ленту как у Циннобера. Сам Циннобер, опять же, не умеет даже читать, что лишний раз свидетельствует о необразованности и неприспособленности чиновников к жизни.

Романтической иронии в «Крошке Цахесе» подвергнута вся система феодальной государственности: ее духовная и материальная жизнь, жалкие потуги на реформы с большими претензиями, система чинов, капитул орденов. Такая ирония направлена на осмеяние филистерского мира и героя-филистера, а также на осмеяние романтического энтузиазма и самого героя-романтика.

Могучим средством критики смехом является романтический гротеск, который в известной мере был «…реакцией на те элементы классицизма и Просвещения, которые порождали ограниченность и одностороннюю серьезность этих течений: на узкий рассудочный рационализм, на государственную и формально-логическую авторитарность, на стремление к готовности, завершенности и однозначности, на дидактизм и утилитаризм просветителей, на наивный или казенный оптимизм и т.п.».[37]

Само введение просвещения в страну имеет ярко выраженную ироническую подоплёку: князь просто в один прекрасный день объявляет жителям о том, что просвещение введено. Он приказывает развесить об этом объявления (причём отпечатанные большими буквами), вырубить леса, сделать реку судоходной, развести картофель, улучшить сельские школы, насадить акации и тополя, научить юношество распевать на два голоса утренние и вечерние молитвы, проложить шоссейные дороги и привить оспу.[38] Также князь считает, что из государства надлежит изгнать всех людей опасного образа мыслей, кои глухи к голосу разума и совращают народ на различные дурачества. Как все эти меры могли поспособствовать реальному просвещению, непонятно.

Ирония преследует героев Гофмана до самого конца, даже до счастливой развязки. Альпанус, устроив благополучное воссоединение Бальтазара с его возлюбленной, делает им свадебный подарок - «сельский дом», на приусадебном участке которого произрастает отменная капуста, в волшебной кухне никогда не перекипают горшки, в столовой не бьётся фарфор, в гостиной не пачкаются ковры. «Идеал, который, воплотившись в жизнь, по лукавой воле Гофмана оборачивается вполне филистрическим уютом, тем самым которого чурался и бежал герой; это после соловьёв, после алой розы - идеальная кухня и отменная капуста!»[39] Тут, пожалуйста, в повести кухонная атрибутика.

«Оставаясь верным принципам романтического жанра, писатель, может быть незаметно для себя, вносит в него существенные коррективы».[40]  И действительно, мы можем видеть, что в повествование входят элементы реальной жизни - автор помещает действие сказки в узнаваемые житейские обстоятельства (немецкие имена большинства героев; съестные припасы типичны для Германии: пумперникель, рейнвейн, лейпцигские жаворонки). Изображая сказочное карликовое государство,  Гофман воспроизводит порядки многих немецких государств. Так, например, перечисляя важнейшие просветительские акции, включает в этот перечень то, что действительно делалось в Пруссии по приказанию короля Фридриха II.

Основной для каждого романтика конфликт – разлад между мечтой и действительностью, поэзией и правдой – принимает у Гофмана безысходно трагический характер, но писатель-романтик, с одной стороны, маскирует, а с другой, - подчёркивает всю трагичность ситуаций, описанных в его новелле, при помощи иронии.

Итоги

Ирония Гофмана, по поводу которой многое уже было сказано и написано, существует в его новелле «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» на границе волшебного и филистерского миров, то есть в зоне их контакта. Двоемирие, характерное для романтиков, присутствует у многих писателей, у Гофмана умело обыгрывается при помощи иронии. С одной стороны, автор иронизирует по поводу случаев, произошедших с Цахесом, подверженным влиянию волшебных чар, а с другой, - по поводу того, что происходит с Бальтазаром и остальными героями, которые не находятся под действием волшебства  Розабельверде.

Заключение.

Романтическая ирония – универсальный способ взглянуть на самих себя и на различные ситуации со стороны. При помощи своей сказки «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» Гофман иронизирует по поводу мелких немецких государств, в которых творились беспорядки, подобные изображённым в сказочном мире и в княжестве Барсануфа.

В героях, подверженных иронии автора, каждый из нас может увидеть самого себя или окружающих людей со стороны и исправить некоторые свои ошибки.

Проанализировав сказку, мы видим, что Гофман иронизирует по поводу различных ситуаций неспроста: он обращает внимание читателя на то, что происходит с ним в реальной жизни. Осмеяв подобные вещи, читатель может задуматься, не происходит ли с ним точно так же, а может начать легче относиться к подобным ситуациям в его реальной жизни.

Таким образом, видно, что романтическая ирония весьма полезна для каждого читателя. Представив общественные проблемы в форме сказки, Гофман ни о чём не говорит открыто, но мы догадываемся, что его сказочная ирония на самом деле – ирония над реальной жизнью.

Список литературы.

 

1. Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956. – 158 с.

2. Осиновская И. А. Ироническое странничество. Ироник как сатир и бог / И. А. Осиновская. - М. : Современник, 2007. – 563 с.

3. Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – М. : Наука, 1982. – 295 с.

4. Solger K. W. F. Vorlesungen über Asthetik. Berlin, 1829.

5. Миримский И. В. Гофман. – В кн.: История немецкой литературы. М. : Просвещение, 1966. – 420 с.

6. Берковский Н. Немецкая романтическая повесть. – М, Л. , 1935.

7. Ботникова А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература – Воронеж, 1982. – 246 с.

8. Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки. – Москва, 1958.

9. Степанова Н.Н. Романтизм как культурно-исторический тип: опыт междисциплинарного исследования. СпБ. , 2001. – 389 с.

10. Миримский И. В. Крошка Цахес по прозванию Циннобер/ Предисловие. – М. , 1956.

11. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. – Л. , 1973.

12. Shneck E. Ein Kampf um das Bild des Menschen. - Berlin, 1939.

13. Thalmann M. Das Marschen und die Moderne. – Stuttgart, 1961.

14. Harich W. E. T. A. Hoffmann. Das Leben eines Kunstlers. – Berlin, [s. a.].

15. Гуляев Н.А. и др. История немецкой литературы: учебное пособие для студентов фак. и институтов иностранных языков – М. , 1975.

16. Гофман Э.Т.А. Собрание сочинений. В 6 т. Т.1./ А. Карельский. - М.: Худож.лит., 1991.

17. Пронин В.А. История немецкой литературы: учеб. пособие – М. , 2007.

18. Гоголь Н. В. Ревизор. – М. , 1984.

19. Ботникова А. Б. О жанровой специфике немецкой романтической сказки / А. Б. Ботникова // Взаимодействие жанра и метода в заруб. лит. 18-20 вв. – Воронеж, 1982.

 

 

[1] Осиновская И. А. Ироническое странничество. Ироник как сатир и бог — Москва, 2007. - с. 84—104

[2] Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – Москва, 1982. – с. 219.

[3] Solger K. W. F. Vorlesungen über Asthetik. Berlin, 1829, S.245.

[4] Там же. – с.217.

[5] Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – Москва, 1982. – с. 225.

[6] Там же. – с. 247.

[7] Миримский И. В. Гофман. – В кн.: История немецкой литературы. Москва, 1966. – с. 209.

[8] Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – Москва, 1982. – с. 249.

[9] Там же. – с.260.

[10] Берковский Н. Немецкая романтическая повесть. – Москва, Ленинград, 1935. – с. ХХХ.

[11] Ботникова А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература. – с. 147.

[12] Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки. – Москва, 1958. – с.8.

[13] Степанова Н.Н. Романтизм как культурно-исторический тип: опыт междисциплинарного исследования. Санкт-Петербург, 2001. – с. 238 - 239.

[14] Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – Москва, 1982. – с. 262.

[15] Миримский И. В. Крошка Цахес по прозванию Циннобер/ Предисловие. - Москва, 1956. – с. 6.

[16] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[17] Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. – Ленинград, 1973. – с. 506.

[18] Shneck E. Ein Kampf um das Bild des Menschen. - Berlin, 1939. – S. 109.

[19] Thalmann M. Das Marschen und die Moderne. – Stuttgart, 1961. – S. 100.

[20] Harich W. E. T. A. Hoffmann. Das Leben eines Kunstlers. – Berlin, [s. a.]. S. 164.

[21] Там же.

[22] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[23] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[24] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[25] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[26] Гуляев Н.А. и др. История немецкой литературы: учебное пособие для студентов фак. и институтов иностранных языков - Москва, 1975. - с. 235.

[27] См.: А.Карельский. Эрнст Теодор Амадей Гофман – Москва, 1991.

[28] См.: Пронин В.А. История немецкой литературы: учеб. пособие – Москва, 2007 - с. 194.

[29] Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956. – с. 93.

[30] См.: А.Карельский. Эрнст Теодор Амадей Гофман – Москва, 1991.

[31] См.: Гоголь Н. В. Ревизор. – Москва, 1984.

[32] Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956. – с. 370.

[33] Там же – с. 383.

[34] Там же – с. 390.

[35] Там же – с. 401.

[36] Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. – Ленинград, 1973. – с. 507.

[37] Художественный мир Э. Т. А. Гофмана. – Москва, 1982. – с.249.

[38] См.: Гофман Э. Т. А. Крошка Цахес по прозванию Циннобер. – Москва, 1956.

[39] См.: Ботникова А.Б. О жанровой специфике немецкой романтической сказки. – Воронеж, 1982.

[40] Там же.