Возникновение Древнерусского государства и права.

Характерной чертой возникновения известных по летописи городов является слияние нескольких (от 3 до 7) неболь­ших близко расположенных поселков (Искоростень, Киев и др.). Сопоставляя полученные археологические данные с имеющимися в арабских, византийских и западно-европейских источниках указа­ниями, современные историки пришли к выводу о том, что уже в VII в. в восточной Европе появились первые города. Это указывает на обнаружившуюся противоположность города и деревни, характерную для переходного времени от пле­менного строя к государству. Приблизительно к VI—VII вв. можно отнести наличие пер­вых признаков частной собственности на землю и зарождение землевладельческой знати, то есть привилегированных землевла­дельцев, использовавших труд крестьян-смердов.

Начиная с IX в„ во всяком случае, можно говорить о на­личии на Руси феодального способа производства, об оформлении государственного базиса. В этих условиях было вполне закономерно появление сравнительно небольших государственных образований — Куявии, Славии и Артании (вторая половина VIII—IX вв.), а затем и образование обширного древнерусского раннефеодального госу­дарства. Оформившийся к этому времени господствующий класс был заинтересован в создании сильного государства — орудия классового господства землевладельцев. При таком понимании вопроса о возникновении и типе госу­дарства Киевской Руси надо признать, что первые, известные нам памятники законодательства Х—XI вв. (договоры Руси с Византией и Русская Правда) представляют собой выражение воли господствующего класса — феодалов с некоторыми пережит­ками более ранних правовых обычаев.

Договоры Руси с Византией (911 и 944 гг.) в большей своей части посвящены вопросам уголовного права, а также отноше­ниям международным, торговым, а не вопросам судопроизводства. Кроме того, надо иметь в виду, что нормы договоров должны были иметь характер определенного компромисса между договаривающимися сторонами. Однако можно все же сделать вывод о наличии ко времени заключения договоров развитой системы права Киевской Руси, так как договоры ссылаются на «закон русский» '. Решение некоторых вопросов в договорах близко к решению их в «Русской Правде. Так, ст. 4 договора 911 года (соответствующая ст. 13 дого­вора 944 г.) говорит об убийстве грека русским или русского греком. Греческий закон устанавливал в таком случае смертную казнь по приговору суда; «закон русский» знал кровную месть, Текст договора говорит о предании убийцы смерти, но не устана­вливает какого-либо порядка исполнения нормы. Слова «да держим будет створивый убийство от ближних убьенаго, да убьють и» вызвали большие разногласия, и вряд ли возможно их раз­решить. В случае бегства убийцы вопрос о наказании разрешался двояко. При наличии у него имущества оно обращалось в пользу родственников убитого; в случае отсутствия имущества надле­жало производить поиски убийцы и при обнаружении его преда­вать смерти. И эта норма является компромиссной, учитывая, очевидно, необходимость скорейщего разрешения конфликта, могущего последовать в случае безнаказанности бежавшего убийцы.

Владимирский-Буданов указывает, что «право, выраженное в до­говорах, не есть ни право византийское, ни чисто русское: оно составлено искусственно договаривающимися сторонами для соглашения русского обыч­ного права со столь отличным от него византийским правом. Однако в догово­рах гораздо больше следов русского права, чем византийского».

В. И. Сергеевич, выражавший мысль о влиянии византийского права на нормы договоров, полагал, что тут идет речь о смертной казни согласно грече­скому праву («Лекции и исследования по древней истории русского права», изд. IV, СПб., 1903, стр. 633 и ел.). М. Ф. Владимирский-Буданов думал, что договор говорит о дозволенной послесудебной мести родственников («Хресто­матия по истории русского права», вып. 1. изд. 4-е. Киев, 1889. стр. 17). В «Обзоре» автор указывает, что такой порядок, установленный по договору 944 года, заменил собою правило договора Олега 911 года о мести досудебной.Проф. С. В. Юшков высказывался в пользу наличия здесь после-судебной мести (как и в «Правде» Ярослава) со стороны родственников («Об­щественно-политический строй и право Киевского государства», стр. 130). Од­нако против этих толкований говорит то соображение, что при торговых поезд­ках русских купцов в Византию далеко не всегда среди русских могли нахо­диться родственники убитого.

Статья 6 договора 911 года устанавливает денежное взыска­ние за кражу. Однако в ней имеется характерная оговорка о возможности для потерпевшего убить на месте преступления вора («да не взыщется смерть его ни от Христьян, ни от Руси...») 1.

Единственная статья—3—договора 911 года, имеющая от­ношение к судопроизводству, недостаточно ясна и вызвала ряд толкований. Прежде всего спорным оказался начальный термин статьи: «А о главах...» Обозначает ли он преступление убийства, подобно Русской Правде («за голову»), или ему надо придать более широкий смысл, то есть преступления вообще (так вслед за Д. М. Мейчиком ' толковал эту статью С. В. Юшков)? Если принять второе мнение, то можно истолковать всю статью, как правило о делении всех доказательств по делам о престу­плениях. К первой группе — «показания явленные» — относятся материальные следы события и показания посторонних лиц. Статья предлагает верить им. Ко второй группе относится присяга сторон, к которой надо прибегать, если доказательствам первой группы нельзя будет верить.

В летописном рассказе о заключении Олегом договора с Византией говорится, что русские, присягая, снимали с себя щиты и клялись богом Перуном. Очевидно, эта форма присяги имелась в виду и процессуальной нормой договора 911 года. В отношении суда в Киевской Руси периода договора с Византией и позже, вплоть до начала XI в., у нас имеются лишь скудные указания. Так, летописец сообщает, что при Владимире за убийство взыскивалась денежная вира, шедшая в княжескую казну. Здесь отчетливо выступает значение наказания в качестве источника княжеских доходов. Этот летописный рассказ раскрывает два очень важных момента. Во-первых, тут проявилось активное вмешательство государственной власти в ранее регулировавшиеся родовыми обычаями отношения. Во-вторых, как это видно из всего повество­вания летописца, в вопросе о применении наказания столкнулись две тенденции. Принятие христианства, сопровождавшееся появлением на Руси греческого духовенства со своими порядками, соответствовавшими всему строю государственных отношений Византийской империи, не могло не оказать влияния на законо­дательство Киевской Руси. Летописец говорит об отдельных «уставах», то есть законах, созданных Владимиром.

Именно по совету епископов Владимир ввел замену вир смертной казнью за убийства, число которых значительно выросло. Однако, как говорит летописец, бояре вскоре настояли на возвращении к прежнему порядку взимания вир, мотивируя это мероприятие чисто финансовыми соображениями.

Сопоставление вышеприведенных норм договоров Руси с Византией и летописных рассказов позволяет сделать вывод о том, что в Х (а может быть и в IX) веке уже существовал суд как орган государственной власти. Он не был, конечно, отдлен от административных органов. Это был суд либо самого князя, о чем постоянно указывают светские и церковные источники, либо суд поставленных князем судей — его тиунов, заме­нявших его, или посадников. «Княж двор», как место суда — обычное наименование источников.