Е) Пассионарная концепция Л.Н. Гумилева 7 страница

В ходе беспорядочных реформ 1990-х годов политическая элита России потеряла всякое уважение и всякий авторитет как во внешнем мире, так и внутри самой России. И именно это и является одной из важнейших причин бунта против нее региональных исламских политических элит, выступивших под религиозно-политическими исламскими лозунгами.

В. Панфилова и З. Тодуа[348] удачно раскрывают и социально-психо­логические причины и механизмы, приводящие определенную часть исламской молодежи в религиозно-экстремистские группировки. «Предста­вим себе, — пишут они, — молодого человека лет 17-20, который живет в глухом селении, в многодетной семье. Работать ему негде, потому что большинство ранее действовавших предприятий закрыто, а все хорошие места давно уже заняты. О том, чтобы учиться, не стоит и мечтать, так как у родителей нет денег на внесение официальной платы и неофициальной взятки. У него нет перспектив создать семью, потому что некуда привести жить молодую жену и не на что будет содержать детей.

И вот однажды такому парню попадает на глаза плохо изданная книжка, например, «Система ислама», напечатанная на серой, скверного качества бумаге. Он начинает листать ее, и глаза невольно цепляются за слова и фразы, которые задевают самые глубинные струны его души.

В этой книжке пишут о том, как тяжело живется мусульманам всего мира, что правители мусульманских стран несправедливы и продались Западу. Они поддерживают существующий порядок, угнетают и грабят народы своих стран. Далее говорится о том, что Запад на протяжении многих лет ведет войну против ислама: контролирует руководство большинства государств с мусульманским населением, поддерживает Израиль и его политику в отношении Палестины, начал войну в Ираке и Афганистане. Мусульманские братья ведут борьбу против оккупантов, однако, они плохо вооружены и разобщены.

Почему же мусульманский мир находится в таком угнетенном и подчиненном положении и терпит поражение за поражением, — вопрошает автор? Потому, отвечает он, что мусульмане отвернулись от Аллаха и отошли от истинной веры. Далее следует ударный фрагмент текста: «Когда мусульмане придерживались правильной веры, неукоснительно соблюдали все предписания шариата, основанного на священных текстах Корана и положениях Сунны, они правили всем миром, как во времена халифата».

Затем в книге излагается критика традиционного ислама, последователи которого якобы привели мусульманский мир в упадок, и следует изложение содержания «правильного» учения, суть которого сводится к возврату к истокам и «чистому исламу». Как правило, ключевым пунктом всех этих произведений являются рассуждения о необходимости джихада, который экстремистскими идеологами подается исключительно как ведение войны с неверными.

По такой или примерно такой схеме построены все пропагандистские издания экстремистов. Помимо тезисов об «угнетенном» положении ислама и необходимости возврата к истокам авторы текстов концентрируют внимание на проблемах, которые в настоящее время действительно являются серьезными. А именно:

— несовершенство существующего порядка в мире, в том числев СШАи Европе, построенного на принципах демократии:

— неравенство между регионами мира — Севером и Югом, Западом и Востоком;

— снижение значения морали, нравственности, семейных ценностей в любом обществе, но особенно в восточном, куда проникает западный образ жизни с его индивидуализмом, корыстью, погоней за деньгами и развлечениями.

Религиозно-экстремистские издания кратко, ясно и довольно убедительно отвечают на вопросы: кто виноват и что делать, чтобы изменить жизнь мусульман к лучшему. Как справедливо пишут В. Панфилова и 3. Тодуа, «на необразованных, забитых, обездоленных людей, каковых после распада СССР на Кавказе и в Центральной Азии появилось множество, эти идеи действуют вполне эффективно»[349].

Чтобы противодействовать этому направлению умов, нужно прежде всего противопоставить ему столь же убедительное и доступное для широких масс идеологическое обоснование верности избранного Россией пути развития страны. Но для этого необходимо выработать саму новую идеологию России, отвечающую ее интересам и традициям, а не заимствуемую слепо у западных народов. Примером здесь опять-таки может служить реформистская идеология Ататюрка, выработанная в Турции в начале ХХ века. Но такая задача в нашем обществе еще до сих пор не выполнена. «Согласимся, — констатирует Г.И. Юсупова, — что по сей день еще не создано достойной альтернативы идеологического влияния на массы, которым наша страна располагала на протяжении многих десятилетий. Различные по времени и интенсивности попытки политической мобилизации электората в новые партийные организации и движения, активно поддерживаемые властными структурами, до сих пор не увенчались успехом. Не превратилась пока в активную политическую и идеологическую силу ни одна из распространенных на территории России на сегодняшний день идеологических доктрин. Именно отсутствием достойного соперника, на наш взгляд, можно объяснить рост политизации исламских организаций на Северном Кавказе в начале 1990-х годов прошлого века»[350].

Неудовлетворительными, по-видимому, следует признать и идеологические усилия самой официальной российской исламской духовной элиты. «Распространение ваххабизма, — отмечает в этой связи Д.В. Сочнев, — облегчается благодаря деятельности представителей «официального ислама». Лидеры Духовных управлений мусульман так же нетранспарентны, как и региональные власти. Они не готовы к серьезным теологическим диспутам, ежедневной работе с паствой. Их помыслы направлены на удержание власти при поддержке государственных институтов РФ. ... Ни для кого не секрет, что зачастую под маркой «борьбы с ваххабизмом» руководители ДУМ дискредитируют любые попытки обновленчества, сам процесс модернизации ислама, а строптивых проповедников записывают одним росчерком пера в «ваххабиты» и «террористы». Мягко говоря, не совсем однозначны и призывы многих «традиционалистов» к неправовым формам противодействия ваххабизму. ... Было бы хорошо, если бы поддержка государством «нашего ислама» сопровождалась выдвижением определенных условий к его лидерам, таких, как религиозная модернизация и организация диалога с умеренными «обновленцами». Однако признаков такой условной поддержки со стороны официальной власти не видно. Абсолютное потакание «исламской элите» — если угодно, своеобразной «ре­лигиозной партии власти» — чревато реальной массовой «ваххабизацией» всего Кавказа, а затем и Поволжья. Политика господдержки «нашего ислама» приведет к еще большей теологической и социальной замкнутости «традициона­листов», еще большей их «аристократизации» и отрыву от массы верующих. ... При реализации сценария по дальнейшему «огосу­дарствлению» «традиционного ислама» его оппоненты получают в руки такой мощный ресурс, как эгалитаризм (борьба с привилегиями). В итоге — делегитимация «традиционного ислама», превращение его в конфессию господ. ... Без эффективного диалога с умеренными сторонниками «обнов­ленческого ислама», а также без внутриисламского диалога на Кавказе, проблема религиозного экстремизма не скоро исчезнет с повестки дня»[351].

Вместе с тем одних только идеологических усилий недостаточно. Новая российская элита должна продемонстрировать своему населению и реальные достижения во всех сферах, чтобы вернуть себе его уважение и доверие. Идя от поражения к поражению, такого уважения не приобретешь. Победами в одних только избирательных кампаниях реального авторитета не завоюешь, а только озлобишь своих противников и подтолкнешь их к нелегитимным, экстремистским формам борьбы. Что мы и наблюдаем в нынешних условиях. «Борьба с экстремизмом и терроризмом, — отмечает Л.В. Батиев, — не может вестись только лишь силами правоохранительных органов и спецслужб. ... Главная, на наш взгляд, задача — «приблизить» власть к народу, завоевать доверие населения, обеспечить ее законность и эффективность деятельности всех органов снизу доверху»[352].

Наконец, главным политическим достижением новой политической элиты может быть только реальное улучшение социально-экономического положения широких масс населения России (особенно в депрессивных районах Северного Кавказа), создание у них хотя бы минимальной уверенности в завтрашнем дне и сознания перспектив в дальнейшем улучшении их положения. Без утверждения в обществе такой социальной атмосферы бороться с религиозно-политическим экстремизмом одними только силовыми методами и морально-пропагандистскими лозунгами бесперспективно. «Пожалуй, самое важное в том, — отмечает Д.В. Сочнев, — что сегодняшняя борьба с ваххабизом — это противостояние не причинам, а следствиям болезни. Идеи «чистого ислама» как «третьего пути», альтернативного коммунизму и либеральной демократии, находят поддержку у определенной части жителей Кавказа. В этом смысле они самые что ни на есть внутренние, а не занесенные извне. Безработица при высоких темпах рождаемости и плотности населения, социальная необустроенность, нетранспарентность власти подпитывают исламских радикалов. Их сила возрастает и из-за слабой инкорпорированности жителей региона в общероссийские социальные процессы»[353].

5.5. Социально-историческая специфика современного политического
экстремизма на Северном Кавказе

Наиболее остро проблемы экстремизма и терроризма в России, как известно, проявились на Северном Кавказе, самом сложном в этническом и конфессиональном отношении регионе. Связь между происходящими на его территории этническими конфликтами и экстремизмом очевидна: отстаивание национальной, религиозной идентичности порождает невиданное насилие, которое зачастую носит террористический характер. Однако приходится констатировать, что правоохранительным органам ЮФО не удается адекватно противодействовать этнической и экстремистской преступности: в 2006 г. выявлено только 29 преступлений экстремистской направленности. Вряд ли эти цифры отражают реальную картину. Причины как объективные (латентность преступлений), так и субъективные (мотив совершения преступления — национальная, религиозная ненависть или вражда — правоохранительные органы игнорируют даже при его явном наличии; распространена практика квалификации подобных деяний как обычного хулиганства). На территории округа действует целая сеть этнических преступных группировок, представленных народами Северного Кавказа, специализирующихся как на совершении традиционных преступлений (вымогательства, разбоев, грабежей), так и на совершении актов терроризма, по числу которых ЮФО лидирует среди других федеральных округов: из 112 актов терроризма, зарегистрированных в 2006 г. на территории России, 101 совершен на территории округа.

Таким образом, этнические, религиозные противоречия в округе все больше начинают принимать оттенок криминальной, и в особенности, экстремистской направленности.

Развитие политического экстремизма на Северном Кавказе происходит в сложной, многофакторной его форме. При этом специалисты отмечают следующий характер его исторической эволюции. «По временным рамкам реисламизация и этнический Ренессанс на Юге России, — указывает Г.И. Юсупова, — совпадают. Начало этих процессов приходится на конец 80-х — начало 90-х годов двадцатого века. Однако по степени политической активности они не совпадают. Этническое Возрождение 1990-х годов условно можно разделить на три этапа: 1) начало 1990-х гг. — стремительный рост этнического самосознания народов Северного Кавказа, созревание и начало наиболее крупных межэтнических конфликтов в регионе; 2) середина 1990-х гг. — пик или наивысший подъем этнического Возрождения, эскалация конфликтов; 3) конец 1990-х гг. — начало XXI в. — стагнация межэтнических противоречий в регионе[354]. Основные этапы реисламизации: 1) рост религиозного сознания населения и количества религиозных организаций и культовых зданий; 2) начало политизации Ислама и усиление влияния религиозных организаций и их лидеров на общественно-политическую жизнь в регионе; 3) активная радикализация Ислама, рост религиозно-политического экстремизма и терроризма. Хронологически эти этапы соответствуют предыдущим. Таким образом, — заключает Г.И. Юсупова, — можно сделать вывод, что политизация и радикализация Ислама особенно усилились в связи с определенным спадом деятельности национальных движений, пик активности которых приходится на середину 1990-х годов»[355].

Что же касается содержания экстремистской деятельности в рассматриваемом регионе, то оно отличается значительной вариабельностью в зависимости от местных условий. «Вопреки распространенному общему подходу, — отмечает в этой связи Л.В. Батиев, — следует учитывать неоднозначность экстремизма и терроризма на Северном Кавказе, которые произрастают на неодинаковой (хотя и сходной во многих отношениях) социально-экономической и этнополитической основе. Экстремизм и терроризм в Чечне были изначально замешаны на сепаратизме. В Ингушетии идеи отделения от России никогда не были популярны. Криминально-терро­ристическая война в Дагестане представляет собой борьбу кланов за передел власти и собственности, на которую наслаивается так называемый ваххабитский экстремизм и терроризм, произрастающий на почве недовольства населения и подпитываемый зарубежными спонсорами. В Северной Осетии-Алании террористические действия осуществляются внешними по отношению к республике силами: здесь особую значимость сохраняет территориальный спор с Ингушетией и неутихающие обиды после конфликта 1992 г. Кабардино-Балкарский вариант экстремизма в целом, несмотря на наличие недовольства среди балкарского населения не приобрел национальной окраски. Это подтверждает знакомство с этническим составом 200 боевиков, напавших на Нальчик в октябре 2005 г.: он пропорционально (кроме русских — один человек) представляет национальную структуру республики (кабардинцы, балкарцы, ингуши). Поэтому и противодействие экстремизму и терроризму, — делает вывод Л.В. Батиев, — должно осуществляться исходя из их специфики в каждом регионе»[356].

При всей справедливости указанных местных различий в проявлении экстремизма на Северном Кавказе, не следует, на наш взгляд, недооценивать и общих для всего региона его причин и факторов. Основной формой экстремизма на Северном Кавказе является, как уже отмечено выше, экстремизм религиозно-политический. Однако во многих северокавказских республиках (за исключением Дагестана) этот экстремизм осложняется еще и его этнической (этнополити­ческой и межэтнической) формой.

Причина существования этой, общей для всего региона формы этнического экстремизма заключается главным образом в том, что историческая память этих народов несет в себе глубокие социально-психологические травмы, полученные ими в результате исторического развития в рамках российской государственности. С одной стороны, — это память о том, что их включение в состав Российского государства произошло не вполне добровольным и мирным путем, и было достигнуто в результате военного покорения Кавказа царской Россией. Но, с другой стороны, еще более травмирующим фактором для исторической памяти этих народов является факт их насильственной депортации из исконных мест их проживания (с их исторической территории) в другие области СССР, осуществленной в 1940-х годах. При этом речь идет не столько о материальных и социальных потерях, отчасти компенсированных впоследствии советским правительством, сколько о национальном унижении и оскорблении этих народов перед лицом всех остальных народов России.

Народы (этносы) так же, как и люди, имеют чувство собственного достоинства, национальную гордость и самоуважение, необходимые им для нормального существования и развития так же, как и отдельным людям. Они гордятся своими предками, своими национальными героями и выдающимися людьми, своим вкладом в общую историю российского государства и т.д. И если государство хочет иметь преданных и ревностных защитников своих интересов, иметь патриотически, а не враждебно настроенных граждан, оно должно воздавать должное любым проявлениям такого настроя среди своих граждан и народов и не унижать их достоинства. Но именно этот принцип был грубо нарушен в истории с депортацией некоторых северокавказских народов в 1940-х годах. Оскорбив эти народы в целом, государство оскорбило тем самым и каждого их представителя в отдельности, причем на долгие годы.

Формальная реабилитация, осуществленная в конце 1950-х — начале 1960-х годов, была, конечно, необходимым условием восстановления доброго имени пострадавших народов, но само оскорбление от этого еще не забылось и продолжает оказывать свое негативное влияние, особенно, если постоянно напоминать о нем и искусно разжигать память об этих событиях, чем и пользуются в нынешних условиях многие экстремистски настроенные представители национальных элит в Северокавказских республиках.

Депортация некоторых северокавказских народов, помимо нанесения им социально-психологической травмы, привела также и к обострению межэтнических отношений среди этих народов (например, осетино-ингушс­кий конфликт из-за Пригородного района, а также конфликты русского казачьего населения с депортированными народами), что еще более осложнило конфликтную ситуацию в этом регионе.

Поэтому правительству, наряду с другими мерами, целесообразно разработать специальную программу социально-психологической реабилитации исторического сознания этих народов, рассчитанную на длительный период. К выработке такой программы должны быть привлечены серьезные научные силы как федерального уровня, так и представители национальной элиты северокавказских народов.

5.6. Причины и особенности русского этнополитического экстремизма в
современной России

Наиболее острые формы экстремизм в России принял на Северном Кавказе, где происходит непосредственное взаимодействие совместно проживающих разных народов, принадлежащих традиционно к разным конфессиям, иначе говоря, — в том регионе, где среди российского населения отмечается наибольшее этноконфессиональное многообразие.Однако второй такой зоной — с повышенным этноконфессиональным и даже расовым многообразием — являются в современной России ее крупные города и, особенно, ее мегаполисы — Москва и Санкт-Петербург.

Основными особенностями городского и мегаполисного российского экстремизма являются, во-первых, то, что наиболее активную роль здесь играют представители русского — государствообразующего — народа; во-вторых, то, что этот экстремизм носит не только этнополитический, но и расовополитический характер; в-третьих, то, что он опирается не на религиозную (православно-христианскую) идеологию, а на некоторую смесь архаических языческих (древнерусских) верований и обычаев и ультрасовременных фашистских (национал-социалистских) идеологических доктрин, заимствуемых в основном на Западе; наконец, в-четвертых, этот экстремизм носит по преимуществу молодежный характер, выражаясь в основном в деятельности так называемых скинхедови,отчасти,— фанатов(организаций спортивных болельщиков, в основном, футбольных).

Националистические настроения в русской этнической среде вызваны сегодня размыванием общероссийской идентичности, отсутствием самоопределения русского народа в своих национальных целях. Оборотной стороной такого положения дел и стал одновременный рост в среде русского населения доли лиц с ярко выраженным этническим самосознанием, по сути, идет его бурный рост. В целом ряде регионов доля таких лиц, по различным данным, приближается к 50%[357]. По данным МВД РФ, наблюдается резкий рост членов русских националистических организаций, прежде всего молодежных[358] .

Социологические опросы показывают, что если в начале 1990-х гг. молодежь (18-24 года) в меньшей степени, чем представители старших поколений, была подвержена ксенофобии, то начиная с середины 1990-х гг. она оказалась весьма восприимчивой к такого рода радикальным настроениям. А к началу 2000-х гг. по уровню ксенофобии молодежь превзошла практически все остальные возрастные категории, включая пожилых людей, традиционно отличавшихся высоким уровнем ксенофобии. Согласно социологическим исследованиям Центра Ю. Левады, ксенофобия особенно характерна для тех социальных слоев, положение которых ухудшилось в последние годы или неустойчиво. Она сильно выражена у учащихся ПТУ, рабочей молодежи и школьников, проживающих в малых, кризисных городах, а также в мегаполисах, где все социальные конфликты наиболее обнажены. Ее культивируют экстремистские ультранационалистические группы, организации скинхедов и т.п., причем за спонтанным молодежным экстремизмом часто стоят определенные политические силы. Однако с 1991 по 1997 гг. почти удвоилась доля ксенофобских настроений среди респондентов с высшим образованием[359].

Движение скинхедов зародилось в Англии в 1960-х гг. как одна из молодежных субкультур. В 1970-х гг. некоторые группы скинхедов превратились в фанатов «арийской» рок-музыки «Ой» и стали исповедовать свойственную ей расовую идеологию. В конце 1970-х гг. британские скинхеды объединились в организацию, названную «Кровь и честь», что возрождало известный лозунг эсэсовцев. Вскоре эта группа стала крупнейшим объединением западных скинхедов. По примеру англичан подобные расистские «арийские» рок-группы возникли в начале 1980-х гг. и в Германии, где они выступали за чистоту крови и активно вели антииммигрантскую пропаганду. Это движение достигло своего пика в 1992-1993 гг., когда со словами популярной рок-песни на устах немецкие скинхеды принялись убивать африканцев и турков. Таким образом, стимулирующим фактором возрождения неонацистских движений в западных странах явился массовый приток инокультурных и инорасовых трудовых мигрантов («гастар­байте­ров») в урбанизированную Западную Европу. Аналогичные процессы переживает в настоящее время, как известно, и Россия.

Сегодня наибольшей жестокостью и бескомпромиссностью отличается скин-движение Восточной Европы. Его жертвами чаще всего становятся цыгане.

В СССР первые скинхеды появились в конце 1980-х гг. в Прибалтике, где они считали своей целью борьбу с «оккупационным режимом». Многие из них гордились родственниками, воевавшими против СССР в рядах Ваффен-СС, и, как бы подчеркивая связь поколений, носили особые кепки из джинсовой ткани, напоминавшие фуражки эсэсовцев. В связи с ростом влияния в прибалтийских странах радикальных политиков сегодня там наблюдается оживление скиндвижения. Так, в Литве в самые последние годы отмечается быстрый рост его рядов.

В России расистская идеология тоже не остается бесхозной, и начиная с 1990-х гг. ею открыто руководствуются некоторые, пусть и карликовые, но весьма шумные политические партии и движения. Здесь первые скинхеды появились в самом начале 1990-х гг., однако переломным в их истории стал 1994 г., когда само государство начало открыто прибегать к насильственным действиям. Первое поколение скинхедов состояло из молодежи из депрессивных районов и с городских окраин с неразвитой инфраструктурой. Но со временем среди скинхедов стали встречаться не только дети из бедных неблагополучных семей и учащиеся ПТУ, но и студенты вузов, имевшие состоятельных и даже высокопоставленных родителей. Поэтому неверно думать, — подчеркивает В.А. Шнирельман, — что скинхеды — это исключительно примитивные, малообразованные подростки. В Москве основную массу скинхедов составляют дети, во-первых, бывшего советского среднего класса (квалифицированных рабочих, инженеров, работников НИИ), чье благосостояние в 1990-е гг. резко ухудшилось, а во-вторых, представителей мелкого и среднего бизнеса[360].

Скинхеды начали прибегать к насильственным действиям во второй половине 1990-х гг. Тогда их деятельность ограничивалась наиболее крупными городами. Например, главной ареной деятельности московских скинхедов стал район известного Российского университета дружбы народов (РУДН), где еще с советского времени традиционно учились студенты из Африки, Азии и Латинской Америки. Именно там скинхеды оттачивали свое ремесло, нападая прежде всего на африканских студентов. Тогда же они провели демонстративные марши перед общежитиями студентов РУДН: один — в декабре 1997 г., а второй — в день рождения Гитлера 21 апреля 1998 г. В те же годы скинхеды начали нападать на африканских студентов, получавших образование в Воронеже. В связи с этим иностранных студентов там даже стали снабжать инструкцией о том, где и как ходить, как одеваться и как себя вести, чтобы не стать жертвами скинхедов. В начале 2000-х гг. одной из главных мишеней скинхедов Петербурга стали учащиеся Первого медицинского института, приехавшие на учебу из стран Азии и Африки. В итоге к середине 2000-х гг. иностранные студенты начали массово покидать Россию.

Вначале скинхеды являлись сетевым слабо оформленным движением, члены которого столь же быстро собирались в стаи для одномоментного действия, как и распадались. Скинхеды подчеркивали, что в отличие от германских нацистов, которые были партией, сами они представляют собой «субкультуру». Во второй половине 1990-х гг. скин-культура начала быстро распространяться за пределы мегаполисов, и отдельные группы скинхедов действовали уже в десятках городов.

К середине 2000-х гг. скин-культура расслоилась и стала гораздо более многообразной. Во-первых, произошла смена поколений; во-вторых, эволюции скин-движения в крупных городах способствовало его расползание по провинции, причем, если в крупных центрах среди скинхедов сегодня преобладают представители среднего класса, то в провинциальных городах, куда эта мода пришла позднее, скины по-прежнему рекрутируются из беднейших слоев населения; в-третьих, движение скинов в крупных городах политизировалось, и на смену аморфным сетевым организациям пришли более структурированные и дисциплинированные группы (типа «Русской цели» в Москве и «Шульц-88» в Петербурге), объединенные расовой идеологией; в-четвертых, часть скинхедов пополнили неполитизированные криминальные молодежные группы, чего нет на Западе и что составляет специфику России. Немалую роль в популяризации скин-движения сыграли СМИ, помещавшие интервью с лидерами ультрарадикалов и репортажи о насильственных действиях скинхедов. Мало того, создавая негативный образ «мигрантов-чужаков», многие журналисты фактически подталкивают подростков к насильственным действиям, в которых те видят своеобразное исполнение «патриотического долга» по защите местной культуры и ее ценностей.

Если во второй половине 1990-х гг. главными объектами нападений скинхедов служили выходцы из Африки и Азии, то с начала 2000-х гг. они перенесли свою агрессию на уроженцев Кавказа. Этому способствовал резкий рост трудовой миграции, среди которой доля славян несколько уменьшилась, а доля выходцев с Кавказа и из Центральной Азии постоянно росла. Начиная с середины 2000-х гг. значительную массу трудовых мигрантов стали составлять таджики, узбеки и киргизы, что немедленно было замечено скинхедами, и в последние два года именно эта категория мигрантов в наибольшей мере страдает от их агрессивных действий.

В эскалации насильственных действий можно выделить несколько этапов. Поначалу скинхеды ограничивались оскорблениями и избиениями своих жертв. Но с конца 1990-х гг. они стали все чаще пускать в ход оружие, в том числе огнестрельное. Если раньше в своем вандализме молодые антисемиты ограничивались синагогами и еврейскими кладбищами, то с 1999 г. начались вооруженные нападения на религиозных евреев. В начале 2000-х гг. агрессивные действия воплотились в погромы, направленные на общежития, где жили иммигранты, и на продовольственные рынки. Наибольший отзвук имели два погрома, устроенные скинхедами на московских рынках в 2001 г., — в Ясенево (21 апреля в ознаменование очередного дня рождения Гитлера) и в Царицыно (30 октября). Каждый раз в этих акциях участвовали до 200-300 подростков. После этого погромы стали проходить с завидной регулярностью на рынках в самых разных городах России.

В 2006-2007 гг. репертуар молодых экстремистов обогатился организацией взрывов в местах большого скопления народа, но еще до этого в различных городах России фиксировалось несколько попыток взрывов у зданий синагог и в еврейских культурных центрах. Иными словами, в середине 2000-х гг. молодые радикалы перешли к тактике терактов, причем среди их устроителей были студенты престижных вузов. Летом 2006 г. были устроены взрывы у зала игровых автоматов рядом со станцией метро «Братиславская» и в торговом павильоне на Сиреневом бульваре в Москве, но по счастливой случайности тогда обошлось без жертв. Затем прогремел взрыв самодельной бомбы на Черкизовском вещевом рынке в Москве 21 августа 2006 г., унесший жизни четырнадцати человек.

В начале 2007 г. эстафету у москвичей приняли петербуржцы: 4 февраля был взорван цветочный ларек у м. «Владимирская», в результате чего пострадали продавщица и двое бездомных, а 18 февраля раздался взрыв в ресторане «Макдональдс», расположенном в самом центре Петербурга, где ранения получили десять человек, включая двоих детей.

Наконец, в самые последние годы агрессия скинхедов против «чужаков» становится все более организованной. Их рейды тщательно планируются, и в один и тот же день нападения могут совершаться в нескольких районах города. Осенью 2007 г. эта новая тенденция дала о себе знать почти одновременно в Москве и Петербурге. Москвичи были шокированы рейдом, проведенным вечером 20 октября организованной группой подростков, вооруженных ножами и бейсбольными битами. Тогда, разбившись на несколько ватаг, они устроили подлинную охоту на людей «неславянской внешности». От их действий пострадали около 30 человек, причем четверо погибли. Расследование показало, что в нападениях участвовали около 20 молодых людей, познакомившихся через Интернет и разработавших с его помощью детальный план «похода на азиатов». Как выяснилось, одним из руководителей нападений был сын директора крупного московского предприятия, а свои действия молодчики снимали на сотовые телефоны. Банда была организована еще летом, и с тех пор подростки провели несколько подобных рейдов. Несколько позже, 1 декабря 2007 г., аналогичный рейд был осуществлен в Петербурге, где в результате один человек был убит, а несколько других получили ранения разной степени тяжести. По данным МВД, с декабря 2007 г. по апрель 2008 г. в крупных российских городах была проведена целая серия таких рейдов, повлекших убийства 40 человек.