Дискуссия вокруг мериторики

Заканчивая предыдущую тему, повторим главный для нас вывод: все продукты культурной деятельности абсолютно невозможно «втиснуть» в группу общественных товаров. Это относится и к театрам, и к циркам, услуги которых при их ограниченной доступности и очевидном соперничестве между потребителями никак нельзя отнести к «public goods». В предварительном порядке заметим также, что эти виды культурной деятельности наряду с услугами образования, социального обеспечения и рядом других представителей социальной сферы часто приводят в качестве примера еще одной специфической группы благ, нуждающихся в поддержке государства. Мы имеем в виду мериторные товары (merit goods), способные удовлетворять потребности отдельных индивидуумов и специфические потребности (merit wants) их совокупности в целом.

Этот особый вид товаров и услуг, собственно, и побудил нас расширить поиск обоснования поддержки культурной деятельности, добавив в число кандидатов на роль «мирового судьи» еще одну теоретическую концепцию. Речь идет о «мериторике» Ричарда Масгрейва, которая не вписывается ни в общую теорию благосостояния, ни в концепции общественных товаров и конституционной экономики. Находясь в стороне от мейнстрима и будучи предметом полувековой дискуссии, эта концепция сохранила свою актуальность и является весьма существенным теоретическим достижением, имеющим свои очевидные достоинства и не менее явные недостатки.

Представляя основные сюжеты и главных участников этой дискуссии, наряду с трудами самого Масгрейва мы будем пользоваться материалами, которые содержатся по преимуществу в немецких журналах — «Zeitschrift fur Wirtschafts - und Sozialwissenschaften» и «Finanzarchiv», -а также некоторыми специальными публикациями, появившимися в Тюбингене. Причем, отдавая должное старым и новым работам Масгрейва (1957-1994), Шмидта (1964, 1988), Хеда (1966, 1988), Маклюра (1968), Анделя (1984), Приддата (1992) и ряда других известных специалистов, мы обратим особое внимание на обширное критическое исследование мериторики, представленное в Берлине Манфредом Титцелем и Кристианом Мюллером (1998). Именно эта работа вместе с анализом мериторики Р. Гринберга и А. Рубинштейна (2000) послужила основой для написания настоящей главы.

Говоря о мериторике, выделим ключевую дефиницию. Мериторными называются блага, спрос на которые со стороны частных лиц отстает от «желаемого обществом» и стимулируется государством, а демериторными являются товары и услуги, потребление которых государство стремится сократить. Таким образом, само понятие мериторики связано с интересами сообщества людей в целом, которые не выявляются обычным рыночным путем и не проявляются в индивидуальных предпочтениях. Причем сам Масгрейв выделяет четыре базовых типа этих специфических потребностей общества.

Во-первых, патологический случай, когда общество «желает» защитить недостаточно информированных людей от их возможных негативных решений. Во-вторых, заинтересованность в разрешении известной коллизии «слабоволия Одиссея», когда государство вынуждено препятствовать некоторым неверным решениям индивидуумов. В-третьих, потребность в натуральном перераспределении благ, направленном на предоставление помощи нуждающимся членам общества. Наконец, в-четвертых, коллективные потребности, присущие обществу как таковому.

В данной главе мы собираемся подробно проанализировать каждый из видов мериторных потребностей общества и соответствующие им ситуации мериторного вмешательства государства. На основе этого анализа мы попытаемся понять также, в какой мере мериторная аргументация может оказаться полезной для обоснования государственной поддержки культурной деятельности. Собственно, это и есть тот угол зрения, который позволяет увидеть мериторику в нужном для нас свете.

5.1

«Патологический случай». Рассматривая его в качестве первого типа потребностей общества, для удовлетворения которых необходимо государственное вмешательство, большинство авторов, как и сам Масгрейв, выделяют две основные ситуации — нерациональность поведения индивидуума и его неосведомленность о фактических свойствах блага. Типичным примером здесь является преференциальный статус умственно неполноценных людей или детей, за «верность» выбора которых отвечает общество. Не вдаваясь в иные причины иррационального поведения, отметим, что легитимность государства-опекуна в данном случае признается лишь тогда, когда хозяйствующий субъект даже при повторных ситуациях не сумел научиться рациональным действиям, направленным на рост собственного благосостояния. В этой, как и во всех подобных ситуациях, мериторика должна обеспечить корректировку индивидуальных предпочтений.

Допуская возможность нерационального поведения субъектов рынка, но пытаясь оправдать вмешательство государства не мериторными интересами общества, а чисто с индивидуалистических позиций, некоторые экономисты сводят рассматриваемый случай к договорному обоснованию и к уже упоминавшейся процедуре реализации единодушных решений индивидуумов под «вуалью неведения» Ролса. Учитывая это, имеет смысл подробнее рассмотреть данный методологический прием. Процитируем самого Ролса: «...мы должны свести на нет специфические случайности, которые ставят людей в невыгодное положение и искушают их использовать социальные и естественные обстоятельства во имя получения для себя преимуществ. Для того чтобы сделать это, я предположу, что стороны находятся за занавесом неведения... Никто не знает своего места в обществе, своего классового положения или социального статуса. Никто не знает своей удачи в распределении естественных дарований... своих умственных способностей и силы, и т. п.».

Открытый Ролсом методологический прием оказался востребованным экономистами, особенно теми из них, для кого договорный процесс является главным элементом любой социальной организации. Показался удобным он и критикам Масгрейва, которые пытаются доказать, что «мериторная концепция не выходит за рамки индивидуалистической». В их интерпретации корректировку иррациональных предпочтений и выполнение государством соответствующих мериторных функций можно объяснить с индивидуалистических позиций. Если предположить, в частности, что индивидуумы находятся под «вуалью неведения» и ничего не знают о своем будущем положении, то, страхуя себя, они бы добровольно согласились на вмешательство государства. В этом смысле государство - меритор не стремится к реализации каких-то специфических интересов общества, а лишь действует по воле «страхующих себя» индивидуумов. Такова позиция экономистов, отвергающих мериторику и объясняющих «патологический случай» с позиций «конституционной экономики» Бьюкенена. Приведем здесь наиболее часто рассматриваемый пример.

Пример 5.1

Школьное образование. Исследуя мериторную реакцию общества на нерациональное поведение людей в «патологическом случае», рассмотрим логику и обычные аргументы Масгрейва применительно к школьному образованию. По его мнению, когда сами дети могут не проявлять должного интереса к занятиям в школе, т. е. в ситуации отсутствия индивидуального спроса на услуги просвещения или при его недостаточной величине, возникают мериторные потребности общества и соответствующие обязанности государства по образованию детей и их обеспечению бесплатными школами. Соглашаясь с тезисом Масгрейва по поводу обязательности школьного образования, критики мериторики находят иное обоснование для вмешательства государства. Прибегая к «вуали неведения», они полагают, что индивидуумы будут страховать себя от случая, когда «имеющие на то право могут решить, что их детям учиться не надо», и потому единогласно проголосуют под этой вуалью за обязательное школьное обучение. Именно так мериторная потребность растворяется под «вуалью неведения» в единогласном решении индивидуумов, а государство, не обнаруживая собственных интересов и отказываясь от принуждения, действует в этом утопическом мире исключительно со всеобщего согласия.

Главным же для критиков мериторики остается императив нежелательности любого государственного вмешательства. Неизменная приверженность данной установке заставляет мириться с государством лишь там, где нет никакой возможности избежать этого. И тогда для восстановления привычной картины мира остается только одно — найти индивидуалистическое обоснование легитимности деятельности государства, т. е. построить требуемое доказательство сводимости его специфического интереса к индивидуальным предпочтениям. Способ реализации таких устремлений мы, собственно, и продемонстрировали в приведенном выше примере со школьным образованием.

К обсуждению этого важного в теоретическом плане сюжета мы вернемся позже, а пока, анализируя «патологический случай», обратим внимание еще на один аспект мериторики. Даже признавая легитимность мериторных действий государства, направленных на коррекцию иррациональных решений индивидуумов, ряд авторов, и прежде всего такие известные немецкие экономисты, как Манфред Титцель и Кристиан Мюллер, высказывают сомнение по поводу формы государственного вмешательства. Они категорически не приемлют субсидии (в нашем примере - школам) и отстаивают принципиальные позиции радикально настроенных экономистов, утверждающих, что бюджетные трансферты потребителям эффективнее финансовой поддержки производителей. Придерживаясь принципа минимального принуждения, Титцель и Мюллер считают допустимыми лишь такие действия государства, при которых «...родители, получая финансовую поддержку, могут свободно выбирать из различных имеющихся образовательных учреждений, включая частные, а не зависеть от квазимонопольного предложения в этой области».

Не останавливаясь на достаточно сложной проблеме сравнительной эффективности трансфертов и дотаций, отметим лишь, что здесь в принципе нет и не может быть никакого единственного решения. Причем выбор в пользу того или иного способа мериторного вмешательства не должен иметь никакого идеологического налета, будь то принцип минимального принуждения или доктрина патернализма. Наши исследования показали, что форма государственной поддержки существенным образом зависит от размеров опекаемых групп населения: «...небольшие маргинальные группы требуют использования прямых субсидий потребителям, в то время как для поддержки общественно значимых маргинальных групп нужна соответствующая ограничительная политика цен, проводимая на основе предоставления субвенций производителям».

Теперь о неосведомленности, которая имеет место тогда, когда индивидуум не знает или неверно оценивает свойства самого блага. В этой ситуации также возникает общественная заинтересованность в корректировке искаженных индивидуальных предпочтений. Причем граница, отделяющая знание от незнания, весьма условна, что в данной версии «патологического случая» делает возможность мериторного вмешательства слишком широкой. Но даже тогда, когда из-за информационного отказа рынка действия государства признаются легитимными, сторонники и критики мериторики пытаются обосновать их исключительно с индивидуалистических позиций. Иначе говоря, и здесь речь идет о поиске любых возможностей для сведения общественного интереса к предпочтениям отдельных индивидуумов. Одновременно с этим вмешательство государства допускается лишь в тех границах, которые удовлетворяют уже упомянутому принципу минимального принуждения. Отсюда и главное направление мериторного вмешательства в случае неосведомленности индивидуума - принудительное информирование населения.

Обратим особое внимание на одно весьма важное обстоятельство. Дело в том, что расходы государства на информирование населения или прямое принуждение производителей товаров и услуг информировать потребителей об истинных свойствах блага часто в принципе не могут устранить хронический дефицит информации. Рискнем повторить здесь слова Масгрейва о том, что «необразованные не могут оценить всех выгод образования». Поэтому любая информация, и даже регулярно воспроизводящая одну и ту же ситуацию, может не научить индивидуума поступать правильно. В этом смысле неосведомленность всегда чревата нерациональностью. И государству ничего не остается, как побуждать индивидуумов к рациональному поведению старым и проверенным способом - созданием условий для снижения цен на мериторное благо посредством субсидирования его производства. В некоторых случаях это обуславливает и установление «нулевого тарифа» - предоставление бесплатных услуг. Приведем и здесь соответствующий пример.

Пример 5.2

Услуги публичных библиотек. Изучая поведение индивидуумов и государства, следует иметь в виду, что любовь к чтению и желание читать не являются столь же естественными, как потребности людей в еде или одежде. В этом смысле, как бы ни рекламировалось само чтение, приносящее очевидную пользу каждому человеку, какая бы информационная работа ни проводилась в данном направлении, все равно останутся люди, не желающие читать вообще или читающие слишком мало. Всегда сохраняющиесянеосведомленность или недооценка того, что затраты времени и средств на чтение могут обеспечить индивидууму прирост благосостояния, вызванный повышением его образовательного и интеллектуального уровня, обуславливают возможность нерационального поведения людей, проявляющегося в ограниченном потреблении данного блага. При этом цены на книги, журналы и газеты, как и «бюджетные ограничения» индивидуумов, уменьшают число читателей и объем прочитанного. В складывающихся обстоятельствах государство - меритор стимулирует увеличение объема чтения традиционным путем — финансируя публичные библиотеки и предоставляя населению бесплатные услуги. Завершая данный пример, следует подчеркнуть, что другие стимулирующие чтение механизмы — информирование населения об истинной полезности данного блага или предоставление целевых трансфертов его потенциальным потребителям - оказываются, как показала практика, недостаточно эффективными.

Анализ существующих точек зрения свидетельствует о том, что ряд экономистов вообще не признает мериторного вмешательства. Учитывая смутные представления государства об истинных предпочтениях индивидуумов, а также ввиду отсутствия у мериторики каких-либо решений по поводу формы интервенционизма, другие специалисты настаивают на неприменимости данной концепции конкретно в «патологическом случае». Их вердикт весьма категоричен: «Концепция мериторных товаров в случае нерациональности индивидуумов однозначно не годится: она не применима для вывода о необходимости государственного вмешательства, поскольку приводит к тем же результатам, что и индивидуалистический подход; в вопросе носителя вмешательства она, напротив, является менее четкой, чем этот подход, и в отдельных случаях не исключает даже такого вмешательства, которое могло бы быть воспринято как тоталитарное».

Хронический нигилизм в отношении государства и генетический страх перед тоталитаризмом затруднили восприятие мериторики и не дали возможности большинству ее критиков увидеть в ней свидетельство существования интересов общества, принципиально не выявляемых в индивидуальных предпочтениях. В этом отношении школьное образование и услуги публичных библиотек являются прекрасными примерами существования именно таких интересов — специфических потребностей общества как такового. Рассмотрим теперь другие случаи мериторики, которые, по мнению Масгрейва, более всего подходят для раскрытия данной концепции.

5.2

«Слабоволие Одиссея». Когда-то давно, проплывая мимо одного их островов Эгейского моря, велел Одиссей залить уши воском матросам, а себя привязать к мачте, чтобы услышать пение сладкоголосых сирен, но не иметь возможности свершить ошибку. Знаменитый сюжет Гомера стал, по-видимому, первым описанием ситуации, когда у человека не хватает воли принять правильное решение, и поэтому он сознательно соглашается на вмешательство третьих лиц. Этот же тип мериторики демонстрирует известная коллизия с наркотиками, когда принимающие их люди на себя не надеются и хотят, чтобы им помогли избавиться от зловредной зависимости. Рассмотрим и наиболее часто встречающийся мериторный пример с пенсионным обеспечением.

Пример 5.3

Обеспечение по старости. Анализируя ситуацию с обеспечением по старости, многие специалисты традиционно трактуют ее как мериторную. Речь действительно идет о специфических потребностях общества, которые возникают в связи с необходимостью корректировки проявлений нерационального поведения молодых людей, предпочитающих часто тратить средства на иные текущие нужды. В этом смысле существующая во многих странах мира практика обязательного страхования и пенсионного обеспечения, собственно, и демонстрирует типичный пример мериторного вмешательства государства, соответствующего случаю «слабоволия Одиссея».

В рассмотренном примере все кажется предельно ясным и даже банальным. Вместе с тем и в этом случае критики мериторики не могут смириться с нарушением принципа минимального принуждения, и многие из них настаивают на соблюдении суверенитета индивидуума, на сохранении его права самому решать проблемы своего обеспечения по старости. Но даже в тех случаях, когда государственное вмешательство признается необходимым, ему, как обычно, пытаются найти иное оправдание. И здесь больше других преуспели Титцель и Мюллер, искусство интерпретации которых можно сравнить лишь с искусственностью предложенной ими конструкции и с нежеланием признавать иной мотив вмешательства, кроме реализации некоего гипотетического консенсуса.

Вот что пишут они поданному поводу: «Возможным основанием для государственного вмешательства в сфере обеспечения по старости могло бы, например, быть то, что каждый гражданин, естественно, может ожидать, что его сограждане не оставят его умирать с голоду, если он сам упустил возможность принять достаточные меры по обеспечению своей старости. Здесь государственное вмешательство (например, в форме общей обязанности страхования), поскольку у каждого есть одинаковый стимул стать "социально-политическим безбилетником" за счет остальных членов общества, обосновывалось бы аргументом экстерналий, а не проблемой слабоволия». Иначе говоря, мериторные действия государства здесь трактуются как решение уже знакомой «проблемы безбилетника». Причем само это решение связывается исключительно с поисками добровольного согласия индивидуумов под привычной уже «вуалью неведения».

Но вернемся к автору мериторики и его собственному пониманию коллизии «слабоволия Одиссея». Описывая данный тип мериторных потребностей, Масгрейв изначально исходил из слишком сильного предположения о том, что действия государства совпадают с некими истинными интересами индивидуумов. Нам кажется, что именно поэтому он и не смог обнаружить общую ситуацию, при которой государство, ориентируясь на потребности общества как такового, заинтересовано в ограничениях или запрете потребления некоторых товаров и услуг, вне зависимости от желания индивидуумов или даже вопреки им. Отправной точкой для Масгрейва осталась его внутренняя установка на сводимость общественных интересов к индивидуальным предпочтениям. Этой же гипотезы придерживаются и большинство критиков мериторики.

Пытаясь устранить всякую возможность выхода за пределы нормативного индивидуализма, Титцель и Мюллер пошли еще дальше. Описанную ситуацию «слабоволия Одиссея» они трактуют с позиций более радикальной гипотезы о том, что «у человека одновременно может быть несколько систем предпочтений, т. е. стандартов оценки, и то эти системы при определенных обстоятельствах могут исключать друг друга так, что совсем другие, даже противоположные действия, оцениваются как оптимальные». В контексте этой интерпретации обычно допускается существование стратегически верных преференций и искаженных предпочтений индивидуума, возникающих под давлением условий и факторов текущего момента, которые мешают «слабовольному» человеку принимать правильные решения. Поэтому и мериторная помощь государства должна быть направлена лишь на преодоление слабости индивидуумов, т.е. не на достижение какого-то общественного интереса, а на реализацию неких истинных предпочтений людей.

Ничего не добавляет в этом отношении и модель Талера и Шефрина, постулирующая «раздвоение личности» человека - одновременное исполнение им ролей безвольной жертвы искусителя (я - исполнитель) и ее рационального антипода и «гордости создателя» (я - программатор). Если «исполнитель» ориентируется на эгоистические и близорукие действия, то «программатор» стремится к реализации долгосрочных и просвещенных интересов. Названные авторы предполагают, что «я-программатор» может согласиться на мериторные действия государства, ограничивающие «я-исполнителя». Общая же позиция сформулирована в виде «самопатернализма» индивидуума — как его желание создавать институты, которые нужным образом, в соответствии с предпочтениями «программатора», корректируют поведение «исполнителя».

Отсюда и множество растиражированных в литературе заживших самостоятельной жизнью примеров: это мотоциклист, который не хочет надевать шлем, но согласный на установление правил, предписывающих обязательное ношение шлема; это и все тот же молодой человек, которому кажутся более эффективными сиюминутные расходы, но соглашающийся, чтобы государство за счет его средств инвестировало в его же обеспечение по старости; наконец, это уже упоминавшийся случай с наркоманом, который поддается своей пагубной страсти, но мечтает освободиться от нее. Все примеры направлены на одно — на обоснование того, что мериторное вмешательство и в случае «слабоволия Одиссея» можно оправдать исключительно индивидуальными мотивами.

Несколько с иных позиций случай «слабоволия» и возникающую в связи с ним проблему самоуправления рассматривает Хед. Этот тип мериторного вмешательства он сводит к уже проанализированному «патологическому случаю», когда дефицит информации порождает нерациональность поведения индивидуума. Поэтому и вмешательство государства Хед обосновывает необходимостью повышения информированности индивидуума. Оправдание мериторных потребностей по Хеду следует искать в «стимулировании информационного выбора и пресечении потока ложной или вводящей в заблуждение информации». Тактические предпочтения слабовольного «исполнителя» Хед рассматривает лишь в контексте его незнания или непонимания истинных последствий потребительского выбора. Ясно, что трактовка Хеда тоже связана с индивидуалистической схемой. Всякий человек в ней может иметь ложные и истинные предпочтения, а роль государства сводится исключительно к созданию условий, при которых индивидуум пожелает или вынужден будет отказаться от ошибочных решений и выбрать верные.

И даже в этом случае, когда речь идет об ограничениях и запретах (так представляет коррекцию проявлений «слабоволия» Масгрейв), особое внимание Титцеля и Мюллера занимает сам характер мериторного вмешательства. Причем отстаивание принципа минимального принуждения заставляет этих авторов вновь подвергать сомнению фактически любые действия государства. Они пишут, в частности, что «и в этом случае, чтобы излечить слабоволие, видимо, следовало бы предпочесть информационное или даже негосударственное решение, а не мериторное принуждение к использованию ремней безопасности или мотоциклетных шлемов. Если какой-либо мотоциклист не поддается уговорам своих друзей и родственников и не надевает защитный шлем, то, видимо, у него для этого есть свои причины, которые следует уважать с индивидуалистической точки зрения».

Таким образом, даже признавая обоснованность мериторного вмешательства государства, эти авторы стремятся сделать его таким «незаметным», что согласны и на утрату исходной мотивации интервенций. Никак не оспаривая требования «уважать» личные предпочтения, следует все же заметить, что если вмешательство признано необходимым, то оно должно быть и эффективным. В этом смысле принцип минимального принуждения следует трактовать и как принцип разумной достаточности. Иначе говоря, если действия государства не являются достаточными Для реализации целей, ради которых они осуществляются, тo даже самое безупречное с позиций индивидуализма вмешательство должно быть отвергнуто как неадекватное. Рассмотрим в этой связи пример, который приводят критики мериторики.

Пример 5.4

Акцизный налог против наркотиков. Хотя в своей верности принципу минимального принуждения ряд экономистов заходят так далеко, что вмешательство теряет необходимую достаточность (денежные трансферты неимущим с целью роста потребления одних товаров могут приводить к увеличению спроса на совершенно иные блага), они и сами приводят пример неадекватности либеральной схемы. Речь идет о борьбе с наркоманией с помощью акцизного налога. Вот что пишут Титцель и Мюллер: «такое вмешательство неизбежно не достигнет цели. Напротив, заядлые наркоманы в результате государственного вмешательства вряд ли откажутся от наркотиков. Для этой группы потребителей налоги или ожидаемые издержки, связанные со штрафом, всегда являются низкими... В качестве нежелательного побочного эффекта в результате может развиваться преступность, которая дорого обойдется обществу. Яркие примеры тому — наркопреступность и контрабанда алкоголя во время сухого закона в США». Комментируя это высказывание, заметим, что акцизный налог на демериторные товары, в сущности, ничем не отличается от трансфертов потребителям мериторных благ. И та и другая формы государственных интервенций оказываются часто абсолютно неэффективными.

Завершая описание случая «слабоволия Одиссея», подчеркнем, что немериторное обоснование вмешательства государства зависит исключительно от таланта интерпретатора. Владение же такими универсальными методологическими средствами, как «феномен безбилетника» или «вуаль неведения», позволяет строить безупречно изящные, но абсолютно нереальные конструкции возможного достижения единогласия. А главное, в пылу борьбы за свободу и суверенитет индивидуума можно легко оправдать даже диктатора, ибо для всякого его решения всегда найдется подходящая схема достижения гипотетического консенсуса. Под «вуалью неведения» все одинаковы. Тогда гипотетическое единогласие превращается в фактическое единомыслие и становится возможным то, что Эрроу посчитал абсолютно невозможным*.

5.3

Преодоление иррациональности неимущих.В качестве типичного примера мериторики Масгрейв приводит и третий случай, когда государство предоставляет материальную помощь неимущим гражданам. Однако и здесь он оправдывает подобные действия государства чисто с индивидуалистических позиций, связывая их с особыми интересами налогоплательщиков. По мнению самого Масгрейва и его соавторов, возможна ситуация, когда «отдельный жертвователь вместо денег дает материальную помощь, т. к. считает, что она нужна ее получателю. Возможно также, что налогоплательщики предпочтут социальные программы, по которым даются такие материальные пожертвования, как продовольствие, талоны на одежду или ордера на квартиры, и не захотят оказывать денежную помощь». Как известно, первичное распределение может быть модифицировано не только с помощью денежных налогов и трансфертов. Мировой опыт свидетельствует о практике предоставления жизненно необходимого минимума и в форме чисто материальной помощи. В этой связи нельзя не согласиться с Масгрейвом, который подчеркивает, что «товары, выделяемые для нерыночного распределения, можно рассматривать как мериторные». В подобной ситуации государство действительно предъявляет дополнительный спрос на указанные блага, отличный от «искаженных» индивидуальных предпочтений, для их последующего (бесплатного или льготного) распределения между неимущими гражданами. С позиций же критиков данной концепции мериторное вмешательство, корректируя предпочтения неимущих, реализует «страховые интересы» налогоплательщиков и поэтому не противоречит конституционной теории.

Обсуждая помощь нуждающимся и соглашаясь с возможностью вмешательства (почему нет, если оно может быть объяснено с позиций конституционной теории), некоторые экономисты оспаривают саму форму государственного участия в решении этого вопроса. Как и в «патологическом случае», когда речь шла о нерациональности или незнании индивидуумов, они ультимативно настаивают лишь на одной возможности, связанной с денежными трансфертами. Процитируем и здесь Титцеля и Мюллера: «Материальная помощь и денежная помощь не являются равнозначными альтернативами; лучшим «страхованием» от риска бедности при одинаковых издержках жертвователя была бы выплата денег.

Поэтому "мериторный" переход от социального страхования к материальной помощи вместо денежной помощи легитимировать нельзя». Таким образом, аргументом против служит все тот же принцип минимального вмешательства, допускающий помощь лишь в форме налогов и трансфертов. Приведем иллюстрирующий пример, который достаточно часто обсуждается в литературе.

Пример 5.5

Дотирование оперы. Рассмотрим известную ситуацию с государственным дотированием оперы и воспроизведем по этому поводу традиционную критику Титцеля и Мюллера. «Здесь несостоятельность оправдания государственного вмешательства, - пишут они, - еще очевиднее, поскольку это мериторное благо не отвечает даже договорно-теоретическому аспекту...». И далее: «Никто не захочет посещение оперы отнести к жизненно необходимым минимальным потребностям, которые могут быть легитимными лишь под "вуалью неведения". Но если бы мы захотели зайти так далеко, что предположили бы наличие у всех граждан конституционного интереса к операм, то дотирование музыкальных театров разбилось бы о принцип недопущения принуждения, поскольку есть альтернатива с большей степенью свободы: прямой перевод денег потенциальным посетителям оперы». Вердикт этих экономистов в отношении оперы прост и строг. Дотировать оперу не следует, но если уж тратить на это общественные средства, то надо давать их не производителям, а потребителям, выделяя денежные трансферты неимущим гражданам.

Что тут добавить? Только за каким-то особым «занавесом неведения» можно не знать или просто не желать знать того, что четыре пятых всех расходов родных для Титцеля и Мюллера музыкальных театров Германии покрывают бюджетные дотации. То же самое происходит во всем остальном мире. Лишь индивидуалистическая ортодоксия, генерирующая нигилизм в отношении всякого государственного вмешательства, не позволяет видеть истинного положения дел. Ничем другим сомнения в «состоятельности оправдания» финансовой поддержки оперы объяснить невозможно. Строго говоря, без бюджетных дотаций репертуарные театры, а тем более опера, выжить не могут*. Если теория данного факта не признает, то не может она рассчитывать и на достаточную адекватность реальному миру.

Что же касается альтернативных бюджетным ассигнованиям трансфертов для потенциальных посетителей театра, то еще со времен Древней Греции и Рима их применяют лишь в форме особых денег, и даже не денег, а лишь заменителей денег. Напомним, что в античные времена казна выдавала свободным гражданам специальные денежные знаки — «таболы», которые они могли потратить исключительно на приобретение билета в театр. Потом уже театры обменивали таболы на настоящие деньги. Этот явно мериторный метод применяется и сегодня, например, в виде продуктовых талонов. В сущности, и таболы, и продуктовые талоны представляют собой особый вид натуральной помощи неимущим.

При этом повторим еще раз, что данная форма поддержки бедных эффективна лишь в том случае, когда указанная маргинальная группа составляет незначительную часть населения. Выдавая же реальные денежные средства нуждающимся (трансферты), надо считаться с тем, как пишут Титцель и Мюллер - и с этим нельзя не согласиться, — что «свободный выбор, пойти в оперу или истратить деньги на другие развлечения, может не отвечать стремлениям патерналистского политика; между тем договорно-теоретический принцип минимального принуждения не допускает иного решения». Именно поэтому данная форма интервенционизма (трансферты) и вызывает у нас сомнение.

Отстаивая ту или иную форму государственного вмешательства, а мы не думаем, что можно всерьез говорить о каком-то одном единственном решении, следует сопоставить исходные цели и ожидаемые результаты. Идеологизированное стремление во что бы то ни стало сохранить свободу индивидуального выбора, даже в случае сознательного принятия решения о его ограничении, порождает лишь хорошо известные «сапоги всмятку». Вроде бы будем вмешиваться, но лучше так, будто бы и не вмешиваемся, будто бы индивидуумы сами все решили. Имея все отрицательные последствия такого вмешательства (альтернативные издержки индивидуумов), общество рискует взамен вообще ничего не получить.

Среди аргументов против легитимации дотирования оперы Титцель и Мюллер приводят и совсем простой тезис: «Однако, что будет, если любители изобразительного искусства посчитают дотирование музеев таким же жизненно необходимым, как любители оперы свои более дешевые билеты в театр? И что будет, если спортсмены подумают, что Дотирование оперы и искусства является несправедливым предпочтением и будут удовлетворены лишь тогда, когда их спортивные сооружения и клубы получат такие же дотации? А как быть с другими занятиями в свободное время — коллекционированием марок или разведением птиц?»^.

Этот перечень можно продолжить. Более того, мы хотели бы продлить его на те сферы деятельности, где такие вопросы действительно надо задавать, причем обязательно. Например, как быть с венчающими XX в. «забавами военных» на Балканах, с финансированием бактериологического оружия, ведь на эти государственные решения тратятся немалые деньги налогоплательщиков? Неужели кто-то действительно думает, что здесь властвует доктрина индивидуализма, пусть в ее виртуальной конституционно-договорной форме? Лишь только под «вуалью страшного сна» можно представить себе единогласие индивидуумов по поводу этих совсем уж «неправедных интересов».

Мы не о несовершенстве мира - это другая тема. Мы и не о политике - это тоже требует специального разговора. Мы о теории и своих сомнениях. О том, насколько она может не соответствовать реальному миру и что в этом случае делать. Но вернемся к мериторике. Соглашаясь с Бонусом³³ по поводу причин расширения государственного участия, Титцель и Мюллер приводят удивительные слова: «Есть веские основания предполагать, что постоянно растущая доля государства является следствием "мериторизации" технически частных благ. Между тем эта тенденция в корне противоречит индивидуалистическому принципу минимального принуждения». Ну и что с этим делать: требовать другой глобус или пересматривать ставшие предметом религиозных поклонений догматы индивидуализма?

Следует ответить и на ранее поставленный вопрос, связанный с расширением зоны мериторного вмешательства государства и конкуренцией за общественные ресурсы между различными сферами деятельности людей. Здесь нет ничего драматичного. Прекрасно, если музеи и другие виды искусства будут пользоваться общественной поддержкой. Собственно, так и происходит во многих странах мира, включая ту же Германию, где бюджетные средства, выделяемые художественным музеям и галереям, весьма значительны. Нет ничего худого и в том, что поддержкой пользуются коллекционеры, сохраняющие культурное наследие, будь это полотна «малых голландцев», старинные манускрипты или редкие