 |
Главная |
Политическая сатира в 1905–1906 гг.
 2019-05-24 |
 258 |
 Обсуждений (0) |
из
5.00
|
Дела давно минувших дней…
Затихли они в тяжелом томе сатирических журналов 1905–1906 годов. Бережная рука складывала их один за другим в укромном уголке, прятала потом от обысков «слуг распоясавшейся реакции», сберегла до наших дней, до наших дел — диаметрально противоположных прежним. Но, может быть, также пахнущих кровью…
С моим архивом, с пестрой семьей усердно собираемых мною документов второй русской революции, эти свидетели революции первой неразрывно связаны общностью устремлений, тем же упорным севом народного восстания. И одинаковыми плодами!.. Убиение первой — «реакцией», второй — большевизмом!
Перелистываю цветные страницы увесистого тома. Бесконечно следуют друг за другом легальные и нелегальные «Бомбы», «Паяцы», «Вампир», «Нагаечка», «Буря», «Девятый вал», «Гвоздь», «Пулемет», «Перец»… Бесконечная вереница названий, красок, карикатур. Закрывало «Главное управление по делам печати» один журнал, на следующий день появлялся новый. Конфисковали «Нагаечку» — выходила «Плеть». Сажали в тюрьму редактора «Потока» — помощник редактора через день выпускал «Пламя». Шумной лавой растекалась из Петербурга былых годов сатирическая печать — редко художественная, далеко не всегда остроумная, но отвечавшая настроению тогдашнего общества, буйная, подымавшая дух, звавшая на баррикады. Прозревал ли двадцать лет тому назад хоть кто-нибудь с упоительных высот баррикад — грядущее зарево большевизма?
Дела давно минувших дней…
Кто был излюбленной мишенью сатирических листков 1905–1906 годов? Как это ни странно, главным образом нападали и в стихах, и в прозе, и в рисунках на «графа Полусахалинского» — Витте. Одиозные для того времени фигуры Плеве, Победоносцева, Дурново, Дубасова, Мина и прочих — далеко не пользовались такой популярностью, как Витте, постоянно обстреливаемый и слева, и справа.
Под рукой у меня свыше пятидесяти журналов (большей частью № 1 и 2). И все они в первую очередь на все лады осмеивают финансовые проекты Витте. Вот № 1 (1906 г.) журнала «Вампир», отличающегося от своих бесчисленных собратьев и лучшей бумагой, и юмором лучшего тона. На странице шестой читаем:
«Никто необъятного объять не может»
(по Козьме Пруткову).
«Однажды, когда ночь покрыла политические горизонты невидимою своею епанчею, знаменитый русский финансист и граф, у ступенек Биржи с толстейшей бухгалтерской книжищей сидевший и несметные ряды цифр с превеликим вниманием смотрящий, — некий плательщик налогов к нему с вопросом подступился:
«Скажи, братец, сколько государственных долгов записано в сей книжище?»
«Мерзавец! — ответствовал сей: — Никто необъятного объять не может».
Сии с превеликим огнем произнесенные слова на прохожего желаемое действие возымели, и очутился он без промедления в ближайшем узилище, Петропавловской крепостью именуемом».
Попытка Витте заключить в Берлине у банкира Мендельсона заем потерпела неудачу, и тот же «Вампир» (№ 3) поместил комбинацию из трех пальцев, пояснив ее так: «Песня без слов» Мендельсона. Посвящается Витте…»
Почти все страницы «Волшебного Фонаря» (первых двух номеров) заполнены хлесткими поэмами в честь «братца Витте». Здесь же Витте пускает мыльные пузыри с надписью «Конституция», показывает американским банкирам картонную Государственную Думу, везет Россию на автомобиле в пропасть.
Ни один журнал не оставляет в покое талантливого министра финансов и выдающегося государственного деятеля (теперь это пора признать). В «Паяце» Витте играет на балалайке между другими музыкантами — Дурново и Победоносцевым. Здесь же учитель русского языка приказывает ученикам слово «правительство» писать так: «правиттельство» (чтобы было ясно, кто в середине…).
«Гвоздь» посвящает ему эпиграмму:
Умом вам Витте не понять,
Аршином чести не измерить…
Но время, кажется, понять:
Он может только лицемерить!
В «Жупеле» (№ 2) Витте изображен с двумя знаменами в руках — трехцветным и красным, под ними надпись: «Отставка!» И с левой, и с правой…
В «Забияке» (№ 1) Витте ломает рубль.
В «Знамени» (№ 1) «его сиятельство братец», вооруженный штопором, обнимает внушительных размеров сороковку и говорит «со слезой»:
— Одна только ты у меня, голубушка, и осталась…
Журнал «Игла» остроумно высмеивает то же введение винной монополии: на рисунке Витте с бутылкой водки, а внизу пояснение: «Аква Витте…»
Интерес к графу со стороны сатирических листков до такой степени неисчерпаем, что кажется вполне понятным его «собственноручное» письмо (в № 3 «Сигнала») такого содержания: «Братец-редакгор! Я требую, чтобы меня хоть восемь часов в сутки оставляли в покое. Витте…»
Чрезвычайно много места уделено и другой злободневной теме первой революции: борьбе правительства с революционной печатью — в первую очередь, с революционной сатирой. Особое внимание к этому вопросу не требует пространных объяснений: полицейские кары прежде всего обрушивались на издателей, редакторов и сотрудников юмористических журналов.
«Молот» печатает интересную пародию на арию Ленского:
Ария редактора
(Перед судебным разбирательством. Опус 129)
Куда, куда вы удалились,
Товарищи моей весны?
Одни — в тюрьму переселились,
Другими — деньги внесены.
Что суд грядущий нам готовит?
Его мой взор напрасно ловит.
В судебной мгле таится он.
Нет нужды: прав иль нет закон!
Сражен ли я — под стражу взятый,
В тюрьме влачащий житие —
Статьею сто двадцать девятой,
Иль гибну по иной статье —
Отсюда, из «приюта неги»
Мне путь один — в снега Пинеги…
Заутра купят две столицы
Лишь «Время Новое» и «День».
А я с газетой — я темницы
Сойду в таинственную сень,
И судопроизводства Лета
Поглотит нас с тобой, газета,
И опечатают листы…
Читатель мой, придешь ли ты
На свежий холм литературный —
Сказать: винимый в массе дел,
Из-за меня в тюрьме сидел
Он на рассвете жизни бурной…
Ежедневно в те годы переодические издания получали «предупреждения», за коими следовала приостановка журнала или газеты и — вышеприведенная «ария редактора». Каскад «предупреждений» недурно отражен в таком, например, «случае из жизни» («Игла» № 1): «Один редактор, открыв коробку с папиросами и прочтя лежавшую в ней бумажку с надписью «остерегайтесь подделок», воскликнул:
— Черт возьми! Опять предупреждение…»
Очень часты в журналах такие объявления: «В тюрьме за скромное вознаграждение согласен сидеть с 24-го числа сего месяца в качестве редактора или издателя. Согласен в отъезд…»
Вероятно, тот же «заместитель» редакторов, руководствуясь собственным опытом, проводит в № 1 «Иглы» такие филологические изыскания: «От какого слова происходит «полиция»? Конечно, от рода службы — «по лицу»…»
В № 7 «Спрута» — предшественник «Сатирикона», издававшийся Корнфельдом же, — приведен такой диалог:
— Вы чем занимаетесь?
— Я сижу литературным трудом…
В № 1 «Зарниц» Теффи меланхолически замечает: «Садитесь, пожалуйста!» — сказал прокурор, узнав, что у редактора нет залога…»
Кто мог думать, что очень скоро — что для вечности каких-нибудь 10–15 лет! — «жестоких прокуроров» заменят следователи ГПУ и скажут, указывая на землю:
— Ложитесь!.. — и даже без «пожалуйста»!
Не кажутся ли теперь все «ужасы» сатирических журналов былых годов, все эти предупреждения, полиция, редакторские арии и пр. — милой сказкой в сравнении с нынешней, советской «свободой слова»?
Каким, действительно, «братцем» кажется покойный Витте в сравнении с Феликсом Дзержинским!..
(Новые русские вести. 1926. 6 января. № 611)
Анна Вырубова о себе, царице и Распутине[49]
Некоторое время назад все газеты обошло странное известие:
— Из Финляндии бежала Анна Вырубова.
Говорили, что бывшая фрейлина и ближайший друг царицы Александры Федоровны, страдая манией преследования, скрылась из пограничной с Советской Россией полосы, где она жила, не то в Швецию, не то во Францию. Передавали, что Вырубову выслали из страны за какую-то пропаганду и противодействие введению нового стиля в православной церкви Финляндии. Уверяли — и все это и «из самых достоверных источников!», — что Вырубова не то сама покончила жизнь самоубийством, не то ее убили.
Клубок слухов вокруг этой, как ее называют, «зловещей женщины» был настолько фантастичен и противоречив, что следовало с осторожностью относиться к «самым достоверным источникам».
Слухи оказались действительно фантастикой. Никуда она из Финляндии не скрывалась. Никогда не стрелялась и не вешалась. Никто ее не думал убивать. «Зловещая женщина» по-прежнему живет в Выборгском районе, изредка приезжая в Гельсингфорс.
На днях в Финляндию из Советской России, куда она ездила в модном теперь амплуа «знатного иностранца», прибыла известная шведская журналистка и писательница Анни Квенсель. Последняя, зайдя к чрезвычайно популярной здесь «защитнице арестантов» баронессе Матильде Вреде, крупной благотворительнице, которой и русские эмигранты обязаны очень многим, застала у баронессы…
Впрочем, представим лучше слово автору, г-же Квенсель.
— Среди гостей я увидела двух дам. Открытые, немолодые уже лица. Мягкие, чуть застенчивые движения, очень тихая речь. Я невольно обратила внимание на этих дам. Они довольно свободно говорили по-шведски, принимая участие в общем разговоре. Но ухо мое сразу уловило характерный русский акцент.
Кто они? Прошло несколько минут, пока я поняла, кто сидит рядом со мной. Это была Вырубова. Анна Вырубова, пользующийся такой печальной известностью интимный друг расстрелянной царицы. Легендарная «зловещая женщина», имевшая столь исключительное значение в последние годы последнего царствования.
Я не сразу смогла заговорить с моей новой знакомой. Весь вид ее, усталый, покорный, почти безразличный, казалось, говорил: не спрашивайте меня ни о чем, не надо рыться в моем прошлом, принесшем мне такие страдания…
Сидевшая рядом с Вырубовой дама, совсем уже старуха, оказалась ее матерью, госпожой Танеевой, урожденной графиней Толстой.
Мне невольно пришли в голову все разноречивые мнения о Вырубовой. Вспомнила я, как много лет тому назад в Вене один из видных посланников при русском дворе охарактеризовал Вырубову. «Это низкая интриганка, — сказал он мне, — из всего извлекающая выгоды для себя. Это главное орудие и креатура Распутина и его клики».
С другой стороны, вспомнила я и слова писательницы Эльзы Брендстрем: «Вырубова — мягкий, добрый, с детской душой человек, верный своей государыне, не только в радости, но и в горе, готовый связать с ней свою судьбу навсегда. Хотя бы только за это она заслуживает полного уважения».
Теперь мне представилась возможность самой составить себе впечатление о человеке, молчаливо сидевшем предо мной.
Через несколько минут Вырубова начала говорить тем же негромким голосом.
— Моя фамилия теперь — Танеева, по имени отца. Мне так спокойнее. Вы слышали когда-нибудь о них? Он был не только придворный, но и музыкант, и композитор, писал оперы и симфонии, дружил с Глинкой и Чайковским. Он заведовал личной канцелярией государя, эта должность переходила в нашем роде от отца к сыну. Но он гораздо больше интересовался музыкой, чем своим положением при дворе. Общая любовь к музыке свела мет с государыней Александрой Федоровной. Мы часто играли с ней в четыре руки, иногда я аккомпанировала, а царица, у которой был хороший голос, пела. Она очень любила наши интимные музыкальные вечера.
При упоминании о царице лицо Вырубовой меняется, глаза горят. Чтобы лучше объясниться, она переходит со шведского на английский язык, который знает в совершенстве.
— Сразу же я почувствовала симпатию к государыне. Чувство это, к счастью, было обоюдным. Я никогда не забуду, как царица сказала мне в первый же день знакомства: «Бог послал мне верного друга в твоем лице, милая Аня».
Вырубова по-прежнему религиозна до мистичности.
— Моя вера помогла мне перенести все те ужасы, обиды и оскорбления, которые, как испытание, Бог послал мне. Сила веры огромна, и в ней-то и похоронена тайна силы Распутина.
Я насторожилась. Было так интересно услышать о знаменитом старце Григории из уст человека столь когда-то близкого ему.
— Обвиняли меня, что я ввела в царскую семью Распутина. Это ложь. Его приблизили ко двору великие княгини Анастасия Николаевна и Милица Николаевна — так называемые «черногорки» — при участии епископов Гермогена и Феофана, что потом и было установлено следствием. Нельзя забывать, какую роль всегда в России играло суеверие. Все видели в Распутине человека, обладавшего даром ясновидящего, мистической силой излечивать болезни.
Было ли это случайностью или нет, я не знаю, думайте как хотите, но факт остается фактом: неизлечимо больному наследнику сразу же стало лучше после молитв о нем Распутина. Вполне понятно, что несчастная государыня, как утопающий за сломинку, хваталась за Распутина, который силой внушения или каким-то другим путем, но облегчал страдания наследника. А ведь последнего лечили медицинские светила мира и — безрезультатно.
Я не хочу бередить старых ран, опровергать всю эту клевету и — грязную ложь, которой меня забрасывали. Я укажу лишь на то, что после катастрофы со мной, в результате чего я на всю жизнь осталась калекой, я впала в какой-то сон, который причинил бы мне смерть, если бы не та же мистическая сила Распутина. До сих пор слышу его голос: «Она будет жить, но на всю жизнь останется калекой». Так и случилось.
Говорят, что я получила от государыни очень много драгоценных подарков. Верно только то, что мне, действительно, царица дарила много вещей, но они совсем не были дорогими. Ее любовь ко мне особенно выразилась в том, как она ухаживала за мной во время моей болезни в 1915 году.
После революции царская семья имела возможность выехать из России за границу, но царь решительно отказался уезжать из России куда бы то ни было. Из Тобольска уже император писал мне: «Я и жена с удовольствием хотели бы жить, как простые крестьяне, остаток дней наших в Тобольске, лишь бы не покидать Россию».
Ничего «зловещего» теперь в Вырубовой нет. Она заметно состарилась, одета очень скромно, гладко причесана.
Обе Танеевы, мать и дочь, живут почти безвыездно недалеко от Выборга. Существуют они только тем, что дают уроки языков и музыки и шьют.
(Сегодня. 1926. 15 апреля. № 82)
| 2019-05-24 |
258 |
Обсуждений (0) |
из
5.00
|
Обсуждение в статье: Политическая сатира в 1905–1906 гг. |
|
Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓ |
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...
Система поиска информации
Мобильная версия сайта
Удобная навигация
Нет шокирующей рекламы