Таков фон, на котором разыгрывалась последняя крупная внутрипартийная баталия 20-х гг. – борьба с правым уклоном. Основными оппонентами в ней выступили Сталин и Бухарин.

Первые открытые расхождения между ними проявились после апрельского (1928 г.) Пленума ЦК и ЦКК в оценке причин возникновения хлебозаготовительных трудностей. Сталин подчеркивал объективные корни кризиса – недостаточный темп развития индустрии порождает товарный голод, мелкокрестьянское хозяйство по природе своей не способно обеспечить потребности растущей промышленности, а также классовый аспект: кулак-эксплуататор саботирует хлебозаготовки. В представлении Бухарина кризис был вызван в первую очередь субъективными причинами. Не был вовремя создан резервный фонд промтоваров, рост денежных доходов деревни не был сбалансирован за счет налогов, что обострило товарный голод, уменьшило предложение агропродукции; было установлено невыгодное для производителей хлеба соотношение закупочных цен. Соответственно Сталин акцентировал внимание на необходимости ускорения производственного кооперирования деревни. Бухарин же выдвинул на первый план задачу нормализации рынка. Коллективизация мыслилась им как второстепенная задача. Вместе с тем Бухарин резко возражал против предложений Н.Д. Кондратьева и других экономистов народнического типа о значительном снижении темпов индустриализации, повышении закупочных цен на хлеб и поощрении крепких хозяйств. Он назвал эти предложения « откровенно кулацкой программой».

Бухарин предпринял попытку обосновать вариант достаточно быстрого сбалансированного развития индустриального и аграрного секторов экономики («американский вариант») на основе преимущественно рыночных связей между городом и деревней, без чрезвычайных мер. Им предусматривалось развертывание крупных коллективных хозяйств в зерновых районах, индустриализация сельского хозяйства (создание небольших предприятий по переработке сельхозпродукции в деревне). Но основой аграрного сектора, по его мнению, еще долго должны были оставаться индивидуальные крестьянские хозяйства.

Сталинская модель – это вариант скачкообразного развития («русский вариант», по терминологии Бухарина), основанный на максимальной концентрации ресурсов на магистральном направлении – в тяжелой индустрии за счет напряжения всей хозяйственной системы, перекачки средств из «второстепенных» отраслей (сельского хозяйства, легкой промышленности). После модернизации тяжелой индустрии должно было быть проведено и техническое перевооружение временно «ущемленных» сельского хозяйства и легкой промышленности. На первый план выступала производственная форма смычки города и деревни – колхозы. По мнению Сталина, надежда на быструю ликвидацию товарного голода, а значит, и индустриализацию в условиях рыночного равновесия была иллюзорна.

Открытое столкновение двух концепций произошло в начале 1929 г. Исход ожесточенной дискуссии решил контроль Сталина над партаппаратом, ОГПУ, а также простота, доступность и «коммунистическая привлекательность» его курса для партии, рабочих и бедного крестьянства, недовольных нэпом и его «гримасами». В апреле 1929 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК и XVI партконференция осудили «правый уклон ».

В октябре 1917 г. большевики, опираясь на минимум материальных предпосылок для социализма, сначала взяли власть, а потом стали подводить под нее соответствующий материальный базис. В 1929–1930 гг. они сперва внедрили в деревне новые производственные отношения, а потом стали подводить под них техническую основу.

Поражение бухаринской группы, вызванное не только политической волей Сталина, его искусными интригами, но и объективными причинами, означало снятие последних препятствий к осуществлению стратегии форсированной индустриализации и оформлению тоталитарного режима.

Анатомия сталинской модернизации. Любой вариант перехода к индустриальной экономике осуществляется болезненно, поскольку обычно сопровождается возрастанием в национальном доходе доли накопления (т. е. того, что идет на расширение производства и в запасы) до уровня примерно от 5–10 до 20–30% . В СССР же этот процесс осложнялся рядом дополнительных трудностей. Во-первых, если одним странам решить проблему капиталов помогал колониальный грабеж, другим – массированный приток иностранного капитала, а зачастую и то и другое вместе взятое, то у СССР таких возможностей не было. Тем не менее в течение первой пятилетки доля накоплений, составлявшая в середине 20-х гг. не более 10% национального дохода, возросла: в 1930 г. примерно до 29% , в 1931 г. – до 40, а в 1932 г. – до 44% . В дальнейшем в 30-е гг. она составляла 25–30% .

Во-вторых, в советской модели индустриализации акцент делался не на постепенном замещении импорта все более сложных изделий, что требовало широкой интеграции в мировую капиталистическую экономику, а на первоочередном развитии самых передовых в ту эпоху капиталоемких отраслей – энергетики, металлургии, химической промышленности, машиностроения. Причем под давлением Сталина была дана установка на максимальные темпы индустриализации.

Масштабность задач и крайняя ограниченность материальных финансовых средств способствовали резкому усилению централизованного планирования. Жестко регламентировались задания, ресурсы и формы оплаты труда. Цель была одна – сосредоточить максимум сил и средств в тяжелой промышленности. Из 1500 крупных предприятий-новостроек пятилетки была выделена группа первоочередных. Эти 50–60 объектов обеспечивались всем необходимым. Их стоимость достигала почти половины общих вложений в промышленность. Но и среди ударных строек предпочтение получили 14 наиважнейших. За ними лично следил Г. К. Орджоникидзе, возглавлявший ВСНХ СССР, а с 1932 г. – Наркомтяжпром.

Хотя рыночные отношения в деревне все больше свертывались, административные рычаги использовались пока только для изъятия продуктов, а не их производства (этим и объясняется уменьшение валового сбора зерна в 1929 г. и существенный рост централизованной заготовки зерновых). В этих условиях в конце 1929 – начале 1930 г. берется курс на сплошную коллективизацию, сопровождавшуюся чрезвычайными мерами, дальнейшим расширением полномочий ОГПУ (его областным звеньям было дано право внесудебного рассмотрения дел, на него возлагалась организация выселения «кулаков»). Выбор курса на коллективизацию определялся сложным взаимодействием доктринальных и экономических факторов.

Задачей коллективизации, зафиксированной в партийно-государственных документах того времени, являлось осуществление социалистических преобразований в деревне. Но это не объясняет, однако, варварских методов и чрезвычайно сжатых сроков ее проведения. Формы, методы, сроки коллективизации во многом обусловливались ее второй целью, о которой говорилось меньше: любой ценой обеспечить финансирование индустриализации и бесперебойное продовольственное снабжение быстрорастущих городов. Это требовало сохранения невысоких цен на хлеб и резкого увеличения поставок продовольствия в город и на экспорт.

В результате начинается колоссальный внеэкономический нажим на деревню, насильственное, под угрозой объявления врагом советской власти или раскулачивания насаждение колхозов. Следствием явились падение сельскохозяйственного производства и массовый забой скота. Поголовье лошадей и крупного рогатого скота в 1929 г. сократилось на 9,2 млн голов. Начинаются и открытые выступления крестьян против властей. Только с января до середины марта 1930 г. произошло более 2 тыс. антиколхозных восстаний, для подавления которых использовались ОГПУ и армия.

Чтобы сломить сопротивление крестьянства и укрепить за счет конфискации «кулацкого» имущества материальную базу создающихся колхозов, с начала 1930 г. по инициативе Сталина начинается массовая кампания по раскулачиванию. Одновременно усиливается и антицерковный террор, закрываются церкви и монастыри. К концу 1930 г. было закрыто до 80% сельских храмов. Только в 1930–1931 гг., по имеющимся данным, было раскулачено и выселено в отдаленные районы 1,8 млн крестьян, а на 1 января 1950 г. число выселенных крестьян достигало почти 3,5 млн человек. Значительная часть из них погибла в пути и на новом месте жительства, где не было ни обустроенного жилья, ни лекарств, ни теплой одежды.

Чтобы прекратить катастрофическое падение сельскохозяйственного производства, процесс обобществления форсируется (десятки тысяч колхозов легче поставить под административный контроль, чем миллионы крестьянских хозяйств). Однако быстрое создание колхозов при отсутствии материальной заинтересованности, подготовленных кадров, техники, а также приспособленных помещений и кормов только усиливает дезорганизацию, падеж скота. Всего с 1928 по 1933/34 г. поголовье крупного рогатого скота уменьшилось с 60 до 33 млн голов, что превысило его потери за годы Гражданской войны. В хаосе уравниловки, безответственности и беспощадного выкачивания ресурсов из деревни крестьянин оказался лишенным всякого материального стимула к производительному труду. Нарастает пассивное сопротивление теперь уже колхозного крестьянства, не желавшего работать даром (невыходы на работу, труд «спустя рукава» и т. п.).

В ответ следует новая волна репрессивных мер. В 1932 г. был принят закон об охране социалистической собственности («закон о пяти колосках»), который вводил за хищение колхозной собственности расстрел с конфискацией всего имущества (а при смягчающих обстоятельствах – лишение свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией имущества). Амнистии по таким делам запрещались. Только за пять последующих месяцев по данному закону было осуждено 54,6 тыс. человек. Кроме того, вводятся паспорта (с тем, чтобы предотвратить возможность бегства крестьян из колхозов), в совхозах и на машинно-тракторных станциях создаются чрезвычайные органы – политотделы, следившие за неукоснительным проведением партийной линии.

Сталин требовал выполнения плана хлебозаготовок любой ценой. Одновременно преследовались и «воспитательные» цели – заставить колхозников работать и сдавать хлеб. В ряде районов колхозные амбары выметались подчистую: забирали семенное зерно, страховые запасы. В результате зимой 1932/33 гг. разразилась страшная трагедия – голод, охвативший Северный Кавказ, Поволжье, Украину, Казахстан и унесший по меньшей мере более 3 млн человеческих жизней (по другим оценкам, 5–8 млн). При этом сам факт голода в официальной пропаганде отрицался. Серьезных мер по его преодолению принято не было. Экспорт зерна за границу продолжался.

Варварская сплошная коллективизация и репрессии против городского населения позволили создать разветвленную систему принудительного, по сути, рабского труда, которая стала важным элементом сталинской экономики. Силами заключенных были построены каналы «Беломорско-Балтийский» (его строили 100 тыс. человек), «Москва–Волга» и другие; огромные массы заключенных практически бесплатно трудились в горнодобывающей промышленности, на лесозаготовках. В 1930 г. было создано Управление лагерями ОГПУ, с 1931 г. ставшее Главным (ГУЛАГ). Среднегодовая численность заключенных в лагерях НКВД (ОГПУ влилось в НКВД в 1934 г.) возросла со 190 тыс. в 1930 г. до 510 тыс. в 1934 г. На 1 марта 1940г. ГУЛАГ состоял из 53 лагерей, 425 исправительных трудовых колоний, 50 колоний для несовершеннолетних. В них насчитывалось 1668 тыс. заключенных. Общее количество заключенных (на начало войны) определялось в 2,2 млн. человек. Кроме того, в спецпоселениях находились высланные «кулаки» и члены их семей. В январе 1932 г. их насчитывалось 1,4 млн. человек: меньшая часть занималась сельским хозяйством, большая – трудилась в лесной и добывающей промышленности.

В результате сплошной коллективизации была создана система перекачки финансовых, материальных и трудовых ресурсов из аграрного сектора экономики в индустриальный. Обязательные госпоставки и закупки сельскохозяйственной продукции по номинальным ценам, многочисленные налоги, обеспечение потребностей ГУЛАГа, организованный набор промышленными предприятиями рабочей силы в деревне, лишение крестьян введенных в 1932 г. паспортов, прикрепившее их к земле, прямое вмешательство партийно-государственного аппарата (райкомы, уполномоченные, политотделы МТС и совхозов) в процесс производства составляли основные звенья этой системы.

Каковы результаты сплошной коллективизации? Ее воздействие на развитие сельского хозяйства было катастрофическим. Поголовье крупного рогатого скота только за 1929 – 1932 гг. сократилось на 20 млн (1/3), лошадей – на 11 млн (1/3), свиней – в 2 раза, овец и коз – в 2,5 раза. Но в сталинской стратегии форсированной модернизации, при которой все отрасли народного хозяйства и сферы общественной жизни подчинялись нуждам промышленного развития, общий рост сельскохозяйственного производства в целом не требовался. Необходимо было лишь такое преобразование аграрного сектора, при котором можно было бы, во-первых, уменьшить число занятых в сельском хозяйстве пропорционально спросу на рабочую силу в промышленности, во-вторых, при меньшем числе занятых поддерживать производство продовольствия на уровне, не допускающем возникновения длительного голода, и, в-третьих, обеспечить снабжение промышленности техническим сырьем.

Решение этих задач коллективизация обеспечила. В середине 30-х гг. положение в аграрном секторе относительно стабилизировалось. В 1935 г. отменили карточную систему. В течение 30-х гг. из сельского хозяйства высвободилось до 15–20 млн человек, что позволило увеличить численность рабочего класса с 9 до 23 млн человек. Страна обрела «хлопковую независимость». Хотя объем сельскохозяйственного производства не вырос, а в расчете на душу населения – сократился.

Главным результатом коллективизации стало обеспечение условий для гигантского индустриального скачка. В 1928 – 1941 гг. в СССР было построено около 9 тыс. крупных и средних промышленных предприятий! Темпы роста промышленного производства в период первых пятилеток составили 10,9% (17%, по данным официальной статистики), они примерно в 2 раза превосходили аналогичный показатель 1900–1913гг. и были больше, чем во второй половине 1890-х гг., когда индустриальное развитие царской России шло наивысшими темпами (9,2%).

К концу 30-х гг. по абсолютным объемам промышленного производства СССР вышел на второе место в мире после США (в 1913 г. – пятое место). Сократилось и отставание от передовых держав по производству промышленной продукции на душу населения. Если в 20-е гг. этот разрыв составлял 5–10 раз, то в конце 30-х гг. – 1,5–4 раза. Правда, немалую роль сыграло то, что капиталистические страны в конце 20-х – начале 30-х гг. переживали глубочайший экономический кризис.

Таким образом, по ряду параметров было преодолено качественное отставание советской промышленности. В 30-е гг. СССР стал одной из трех-четырех стран, способных производить любой вид промышленной продукции.

Великая Отечественная война устроила беспощадный экзамен советской экономике, и в целом она его выдержала. Если в Первую мировую войну России противостояло от 1/3 до 1/2 войск Тройственного союза и она не смогла добиться решительного успеха, то во Вторую мировую войну против СССР было брошено 2/3–3/4 вооруженных сил фашистской Германии и ее сателлитов и они были разбиты. В основе военного успеха лежал мощный индустриальный потенциал, созданный во многом в 30-е гг.

Однако скачок в развитии тяжелой промышленности был достигнут катастрофически высокой ценой. Было разорено крестьянство, создание колхозов подорвало стимулы к саморазвитию деревни, существенно упал уровень жизни населения. В 1928–1941 гг. индекс розничных цен вырос более чем в 6 раз. Кроме того, темпы роста легкой и пищевой промышленности были крайне низкими. В целом же промышленное производство развивалось преимущественно экстенсивно. Прирост численности работающих опережал рост промышленной продукции. Производительность труда в промышленности почти не росла, а в 1928–1932 гг. даже сокращалась. Среднегодовые темпы роста национального дохода (интегрального показателя развития страны) в 1928–1941 гг. составляли, по некоторым оценкам, лишь 1%.

Форсирование индустриализации вело к засилию административных методов хозяйственного руководства и бюрократизации. Численность только руководящего состава аппарата управления с 1926 по 1937 г. выросла с 311 до 1313 тыс. человек, т. е. в 3,2 раза, а в сельской местности – в 5,8 раза.

Таким образом, в 30-е гг. сформировалась целостная административно-командная система управления народным хозяйством, жестко контролировавшая все отрасли экономики. Это была чрезвычайная система управления, отвечавшая условиям чрезвычайной ситуации, а во многом ее же и порождавшая. Именно административно-командная система, практически полностью ликвидировавшая частную собственность, послужила основой для установившегося в СССР тоталитарного режима, более жесткого, чем в фашистской Германии.

Формирование тоталитарного режима. Идеологическая сверхзадача строительства социализма «во враждебном окружении» неизбежно требовала сосредоточения власти в руках одного «архитектора и главного строителя». Ни национальные традиции (сильная и персонифицированная власть), ни тип партии (по существу, вождистский), ни релятивистская большевистская мораль («нравственно то, что служит делу строительства коммунизма»), ни тем более самая централизованная в мире экономическая организация не могли положить каких-то пределов сосредоточению власти в руках партийного лидера. Практически эти границы зависели лишь от его личных качеств, стремлений и соотношения сил в правящей партийной элите (что, в свою очередь, во многом зависело от политической, а точнее, аппаратной, подкованности вождя). При этом снедавшее Сталина стремление к максимальной власти причудливо переплеталось с рядом объективных факторов, определявших избранный в 30-е гг. курс развития страны.

Форсированное «социалистическое наступление» предварялось и сопровождалось интенсивной перетряской кадров, удалением сторонников Бухарина и других неугодных Сталину лиц. Уже в 1929 г. развернулась чистка партии и госаппарата; было снято с работы 138 тыс. служащих, т.е. 11% от числа прошедших чистку. Доля лиц, лишенных избирательных прав, в городах увеличилась до 8,5%. Как уже отмечалось, были расширены полномочия ОГПУ.

Поскольку массовая коллективизация вызвала крестьянские выступления, российская эмиграция попыталась послать своих эмиссаров в СССР и объединить эти восстания. В ответ в 1930 г. ОГПУ похитило из Парижа руководителя Российского общевоинского союза генерала А. П. Кутепова и развернула на территории СССР массовые аресты бывших офицеров царской армии, служивших (причем, как правило, добросовестно) в РККА. Были сфальсифицированы политические процессы по делу так называемой Трудовой крестьянской партии(в частности, арестованы крупнейшие российские экономисты-аграрники А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев и др.), Инженерного центра, или Промышленной партии(пострадавшими оказались видные представители научно-технической интеллигенции и госаппарата). В марте 1931 г. было объявлено о раскрытии еще одной «вредительской» организации – Союзного бюро ЦК РСДРП меньшевиков. Эти и другие меры не только усиливали личные позиции Сталина, создавая нужную ему обстановку чрезвычайщины, но и подкрепляли политически его социально-экономическую стратегию.

Форсированный экономический рост в условиях острой нехватки капиталов лимитировал возможности материального стимулирования труда, вел к разрыву экономических и социальных аспектов развития, к падению уровня жизни, что не могло не вести к росту психологического напряжения в обществе. Ускоренная индустриализация и сплошная коллективизация способствовали усилению миграционных процессов, крутой ломке образа жизни и ценностных ориентаций огромных масс людей («великий перелом»). Сконденсировать избыточную социально-психологическую энергию народа, направить ее на решение ключевых проблем развития, компенсировать в какой-то мере слабость материального стимулирования и был призван мощный политико-идеологический прессинг.

Резко усиливается уравниловка, падает реальная зарплата.

Растущее недовольство рабочих партийно-государственное руководство сумело направить в русло «спецеедства»: едва ли не главными виновниками экономических трудностей были объявлены «буржуазные специалисты» («спецы»). Другой формой апелляции к классовым чувствам рабочих стало провозглашение в конце 1929 г. курса на всемерное ускорение социалистических преобразований. Грандиозность планов оказывала мощное стимулирующее воздействие на рабочих, увлекая их идеей социалистического строительства, и давала дополнительный стимул развитию промышленности. Так рождался двуликий Янус 30-х гг. – трудовой энтузиазм и борьба с «вредителями», «врагами народа».

Молодые рабочие, вырванные из системы общественных связей деревенского мира и еще не интегрировавшиеся в городское общество, являлись удобным объектом политического и идеологического манипулирования. Лозунг ускорения обещал мигрантам из деревни быстрое решение проблемы безработицы, нараставшей в 20-е гг. Ликвидация в 1930 г. безработицы в СССР имела большой пропагандистский эффект.

Одной из причин сравнительно быстрого насаждения колхозного строя были нестабильность аграрных отношений и институтов. За 70 лет, прошедших с 1861 г., коллективизация явилась четвертой радикальной аграрной реформой. Только за предшествующую коллективизации четверть века деревня перенесла столыпинскую реформу и аграрную революцию 1917–1918 гг. Коллективизация давала бедному крестьянину хоть какой-то шанс достичь более высокого уровня благосостояния и социального статуса. Однако решающую роль сыграло, конечно, массовое насилие по отношению к деревне и искусно разжигавшиеся противоречия между беднейшим и зажиточным крестьянством.

Кто составил главную социальную опору сталинской «революции сверху», а в значительной степени и сталинского режима? Пропитанная антибуржуазными настроениями часть старых рабочих, раскрестьяненные крестьяне, оторванные от корней, лишенные настоящего, оказавшиеся в зоне «внекультурья», сельская беднота (в 1927 г. 28,3% крестьянских хозяйств РСФСР не имело рабочего скота, 31,6% – пахотного инвентаря). Режим смог использовать и пассивность значительной массы среднего крестьянства.

Помимо опоры сталинская «революция» нуждалась в творце. Однако сориентированный, пусть даже частично, на соблюдение законности и унаследовавший пороки традиционной российской бюрократии (неповоротливость и коррумпированность), обычный административный аппарат был малопригоден для революционных действий. В конце 20–30-х гг. центр тяжести переносится на партийные чрезвычайные (политотделы при МТС, в совхозах, на транспорте) и карательные (ОГПУ–НКВД) органы. Одновременно эти органы перестраиваются под нужды консолидирующейся административной системы с ее жесткой иерархией и единоличным вождем – Сталиным.

В 1929–1930 и 1933 гг. в партии проводятся чистки, в 1935–1936 гг. – проверка и обмен партийных документов (фактически тоже чистка). Одновременно ее ряды разбавляются новыми членами, не обремененными знанием партийной истории и ориентированными лишь на одного бесспорного вождя – Сталина. В результате партия вновь становится политически монолитной, ее численность быстро растет. Если в 1926 г. она насчитывала 1,1 млн членов и кандидатов, то в 1930 г. - почти 2 млн, в 1934 г. – 2,8 млн (в 1939 г. – 2,5 млн), а в начале 1941 г. -– 3,9 млн. При этом с конца 20-х гг. резко ужесточается внутрипартийный режим, свертываются остатки внутрипартийной демократии и гласности.

Выросшая численно, монолитная партия подчиняет своему тотальному контролю все общество. Под строгим партийным контролем действовал комсомол, численность которого только за 1935–1938 гг. возросла с 3 до более чем 5 млн человек.

Другой «приводной ремень» от партии к массам, так же как и комсомол, помогавший их мобилизовать и контролировать, – профсоюзы. В 1930–1940 гг. численность профсоюзов выросла более чем в 2,2 раза: с 12 до 27 млн человек. Отсутствие горизонтальных связей и крайняя дробность структуры облегчали партийный контроль над рабочими.

В условиях концентрации реальной политической власти в партийных комитетах, чрезвычайных и карательных органах Советы осуществляли второстепенные культурно-организаторские и отдельные хозяйственные функции. В условиях фактического безвластия органов официальной власти – Советов и колоссальных, но законодательно не регламентированных полномочий Сталина, партии и ОГПУ– НКВД, принятая 5 декабря 1936 г. относительно демократическая по содержанию новая Конституция СССР была декларацией, а не отражением реальной общественной ситуации.

Превращение партии, да и других институтов политической системы в послушные инструменты воли вождя происходило отнюдь не автоматически. Хотя ОГПУ–НКВД беспощадно подавляло всякого рода оппозицию, в партии все же зрело недовольство Сталиным. На XVII съезде ВКП(б), несмотря на шумные славословия по адресу Сталина, в которых вынужденно участвовали и прежние его оппоненты, на тайном голосовании при выборах ЦК против Сталина, по ряду свидетельств, было подано около 170, а по другим данным – 270 голосов (всего на съезде присутствовало 1225 делегатов с решающим голосом). В качестве популярной в партии фигуры выдвинулся руководитель Ленинградской парторганизации, сторонник несколько более умеренной политики – С. М. Киров. Убийство Кирова, о котором до сих спорят историки, положило начало массовым репрессиям, затронувшим все без исключения слои населения, но основной тяжестью обрушившихся уже на партийно-государственную элиту, «старую партийную гвардию».

По всем парторганизациям было разослано закрытое письмо ЦК с требованием мобилизации всех сил на выкорчевывание «контрреволюционных гнезд врагов народа». Проводились массовые аресты и высылки. В марте 1935 г. был принят закон о наказании членов семей изменников Родины, вводивший, по существу, систему заложничества. В апреле 1935 г. указом ЦИКа было разрешено привлекать к уголовной ответственности детей начиная с 12 лет. Фактически до 1936 г. продолжалась чистка в партии. В августе 1936 г. состоялся новый открытый судебный процесс над лидерами оппозиции (так называемым троцкистско-зиновьевским террористическим центром),вынесший обвиняемым смертные приговоры.

Началась новая, еще более широкая волна репрессий. Она связана с именем Н. И. Ежова, сменившего Ягоду на посту начальника НКВД. В январе 1937 г. состоялся процесс над Пятаковым, Радеком, Сокольниковым, Серебряковым, Мураловым и другими (так называемым параллельным центром), а в марте 1938 г. – над Н.И.Бухариным, Н. М. Крестинским, А. И. Рыковым, X. Г. Раковским, Г. Г. Ягодой и другими (антисоветским правотроцкистским блоком). Большинству обвиняемых были вынесены смертные приговоры. Аналогичные процессы, а также массовые внесудебные расправы происходили по всей стране.

Пытками и моральным давлением из арестованных (большинство которых, будучи искренними коммунистами, были деморализованы самим фактом ареста) вытягивали не только признание своей вины (что активно использовалось в пропаганде), но и имена «сподвижников», что еще больше расширяло масштабы репрессий. Их главным орудием был аппарат НКВД. Хотя волны репрессий затронули и его (было репрессировано 20 тыс. человек), численность аппарата НКВД, включая внутренние войска, в 1937–1939 гг. увеличилась с 271 до 366 тыс. человек.

Сталинские репрессии вышли за пределы Советского Союза. Были репрессированы руководители Коминтерна, многие зарубежные коммунисты. Даже советская разведка потеряла почти всех своих резидентов в западных странах, не считая многих рядовых сотрудников, также заподозренных в измене или нелояльности Сталину. После неоднократных покушений в 1940 г. в Мексике агентом НКВД был убит Троцкий, высланный из страны в 1929 г.

По официальным, явно заниженным данным, в 1930– 1953 гг. было репрессировано 3,8 млн человек, из них 786 тыс. расстреляно. Но по оценкам ряда исследователей, только в 1937–1938 гг. цифра репрессированных составила около 5 млн человек, из которых 800–900 тыс. было расстреляно. (Для сравнения: за все время существования инквизиции ее жертвами стали максимум 350 тыс. человек, за 100 лет преследования гугенотов во Франции их было уничтожено до 200 тыс., а опричнина Ивана Грозного унесла «лишь» несколько десятков тысяч человеческих жизней.) Единственным периодом, способным «конкурировать» со сталинской эпохой по числу жертв политических репрессий, является Гражданская война в России 1917–1922 гг.

Каковы же причины небывалого по размаху сталинского террора? Прежде всего они были связаны со стремлением Сталина к абсолютной власти, усугублявшимся такими чертами его характера, как деспотизм, жестокость, мстительность и подозрительность. Однако объективно «большой террор» знаменовал собой оформление в СССР тоталитарного режима. Террор преследовал следующие цели: уничтожение всякой, даже потенциальной оппозиции, малейшей нелояльности верховной власти, олицетворявшейся Сталиным; ликвидация «старой партийной гвардии» и остатков прежних (не социалистических) социальных групп, мешавших новому харизматическому вождю своими традициями, знанием реальной истории и способных к самостоятельному мышлению; снятие социальной напряженности путем наказания «виновников» ошибок, негативных явлений в обществе; очищение от «разложившихся» партсовфункционеров, подавление в зародыше местнических, ведомственных настроений.

В конце 30-х гг. эти цели были в основном реализованы. В стране сформировался тоталитарный режим, Сталин превратился в единоличного владыку Советского Союза, а также и международного коммунистического движения. К тому же выявились разрушительные последствия массового террора для народного хозяйства (для армии это обнаружилось позднее – в Финляндскую и Великую Отечественную войны). В результате в 1939–1940 гг. были введены драконовские меры для наведения порядка в экономике, но масштабы террора несколько сократились. В декабре 1938 г. на посту руководителя НКВД Н. И. Ежов был заменен Л. П. Берией, а затем (как и его предшественник – Г. Г. Ягода) расстрелян. Была проведена новая чистка НКВД, в ходе которой были уничтожены многие видные участники и опасные для Сталина очевидцы «большого террора» 1937–1938 гг.

Политический режим 30-х гг. с его террором, периодическим перетряхиванием кадров генетически был связан с выбранной моделью индустриализации, с оформившейся в ходе нее административно-командной системой. Эта сверхцентрализованная система управления полностью огосударствленной экономикой, когда даже оперативное руководство производством во многом осуществлялось из Москвы, могла быть сколько-нибудь эффективной лишь при неукоснительном и четком выполнении директив центра. Все это вызывало объективную потребность в мощной карательно-осведомительной системе.

Однако сводить политико-экономический механизм 30-х гг. только к массовым репрессиям и диктату центра было бы неверным. Возможности центра проконтролировать все процессы на местах, «эффективность» репрессий имеет свои пределы. Карательными мерами можно сократить прогулы, выявить «вредителей», но не организовать производство, подготовить квалифицированных специалистов. Не случайно в 30-е гг. при общем нарастании «жесткости» управления в области организации производства наблюдается маятникообразное движение от мощных волн администрирования (1929–1930, 1932–1933, 1936–1940) к кампаниям по борьбе с «обезличкой», «уравниловкой», попыткам развертывания стахановского движения на основе сдельщины, введения усеченного хозрасчета (1931–1932, 1934–1936, 1941) и обратно. Подобные кампании были призваны нейтрализовывать разрушающее влияние сталинских «скачков» на экономику, не затрагивая при этом основ административно-командной системы. Еще большие перепады заметны в массовом сознании современников тех событий – от мрачной, кровавой эпохи всеобщего страха и лжи до светлого времени триумфальных побед, стабильности и оптимизма.

Феномен иллюзорного сознания. Как партийно-государственному руководству на протяжении 30-х гг. удавалось поддерживать трудовой энтузиазм значительной части советских людей, держать их всех в состоянии повышенной мобилизационной готовности? Думается, ключевым фактором было тотальное идеологическое манипулирование, создававшее у многих людей чувство хозяина своей страны, а точнее, иллюзию этого чувства. Помноженное на революционные традиции, русский патриотизм и «подкрепленное» массовыми репрессиями, оно побуждало население идти на материальные жертвы ради создания мощной индустриальной державы, ради «светлого» социалистического будущего. Страх за свою жизнь, семью или карьеру не только служил мощным стимулом к труду, компенсировавшим недостаточную материальную заинтересованность, но и делал людей невосприимчивыми к любой информации, разрушавшей основы официальной идеологии.

Немалую роль сыграли индустриальные достижения СССР и некоторое повышение материального благосостояния народа во второй половине 30-х гг. В 1935 г. была отменена карточная система, значительно улучшилось снабжение товарами народного потребления. На село в массовых масштабах стала поступать сельскохозяйственная техника. В 1937 г. потребление важнейших продуктов на душу населения в колхозах увеличилось по сравнению с 1933 г. более чем в 2 раза (нужно учитывать, что 1933г. – время голода, а 1937-й – год высокого урожая). К исходу второй пятилетки СССР вышел на первое место в мире по числу учащихся, по темпам и объему (при не всегда высоком качестве) подготовки специалистов. При этом важны были не столько абсолютные показатели роста, сколько их соотнесение в общественном сознании с предшествующим периодом, 1929–1933 гг. давшее ощущение, что жизнь меняется к лучшему.

Данный социально-психологический феномен зафиксировал посетивший в январе 1937 г. Москву немецкий писатель Л. Фейхтвангер. Он писал, что «советские люди в течение многих лет переносили крайние лишения», а теперь они видят, что «так как им было обещано, они располагают множеством вещей, о которых еще два года назад они едва осмеливались мечтать...». Очень важным было то, что миллионы простых людей, получив ставшее широко доступным образование или подключившись к общественно-политической работе, повысили свой социальный статус: стали квалифицированными рабочими, техниками и инженерами, сельскими трактористами, офицерами, а также служащими разросшегося и обновленного (в ходе чисток и репрессий) партийно-государственного аппарата. А потому многие из них ощущали, что это их власть.

Разумеется, мироощущение жертв репрессий, а также людей, обладавших определенным политическим кругозором, знавших «изнанку» сталинского режима, было иным. Но и они под влиянием большевистской идеологии с ее верой в историческую правоту дела строительства социализма и непогрешимость партии, а также реальных достижений СССР и психологии «осажденной крепости» в значительной мере разделяли многие иллюзии того времени. Некоторые, даже оказавшись в лагерях, по-прежнему верили в Сталина и изобретали разные объяснения причин террора и других негативных явлений.

Особо стоит остановиться на пропаганде. Монопольно владея средствами массовой информации и активно используя реальные или вымышленные успехи страны, сталинский режим выдвигал широкий спектр обращенных к народу лозунгов, призывов, сменял одну массовую пропагандистскую кампанию другой. При этом умело затрагивались лучшие и худшие стороны человеческой души. Здесь и апелляция к традициям революционной борьбы, к классовой сознательности, к чувству пролетарско