Судьба сотериологического общества в России

Если обратиться к России, то здесь трансформация сотериологического общества получила совершенно нестандартный оборот.

Русь приняла христианство от Византии. Причем это произошло в X веке, когда империя прочно остановилась на парадигме сотериологического общества. Естественно, учителя стали навязывать свою доктрину ученикам. Ученики же, ошеломленные свалившимися на них величием христианских идей и великолепием служб, стали послушно копировать учителей. В Московский период Русь становится типичным сотериологическим государством, в этом смысле следующим византийским образцам.

Но по самой своей природе русы – более общинный, комъюнотарный (по выражению Бердяева) народ, чем греки. Чаяние христократического общества на Руси было сильнее, чем у греков. Это выразилось двояко.

Во-первых, социальные институты на Руси выкристаллизовались более общинными, чем в Византии. У нас, в Московской Руси, решающую роль играла не рыночная, а «раздаточная экономика» — мы используем термин О. Бессоновой [2], — что выразилось в массовой раздаче государством поместий за службу. Наши крестьянские общины по своему почину ввели переделы земли, отрицая тем самым право частной собственности на основное средство производства крестьянина – землю. Во-вторых, конфликт между силами, препятствующими восхождению к христократическому обществу, и силами, ратующими за него, был более глубоким. Если на Западе этот конфликт вылился в ряд бунтов, утопленных в крови консерваторами, то в России всё было сложнее.

Как и на Западе, основными силами, державшимися за сотериологический строй, были государство и Церковь. Но у нас «симфония» властей была гораздо прочнее, чем на Западе, ибо Церковь оказалась в подчинении у государства: она стала играть роль «департамента идеологии». Результатом этого явилось практически полное перекрытие всех легальных возможностей перехода к христократическому обществу. Когда в XIX в. на повестку дня выступил социализм, то Церковь посчитала его абсолютным злом, совершенно несовместимым с христианством. Клирики – сторонники христианского социализма – просто извергались из сана. К тому же, не ведая что творит, наша власть стала активно способствовать трансформации России в общество мамоническое (столыпинские реформы). В результате, она лишилась поддержки своего главного союзника – крестьянства.

Оппозицию власти составляли нарождавшаяся буржуазия и интеллигенция, из которой вышло революционное движение. Если с буржуазией, пришедшей к власти в результате Февральской революции, всё достаточно очевидно – это сила мамонизма, то с интеллигенцией ситуация не столь простая. Интеллигенция искренне стремилась к построению общества высшего типа. Но неприятие существующего строя было столь велико, что она сделала своим кредо установки, во всем противоположные официальным: вместо православия – атеизм и вместо частной собственности – социализм. Конечно, это не христократический идеал; интеллигенция и революционное движение приняли только одну сторону его –​ социализм. Но Господь попустил революцию и победу именно такого строя, поскольку он закрывал дорогу к сползанию России в самое страшное – мамонизм.

В результате, в России в начале XX в. сформировалось особое, еще нигде не виданное общество, которое мы будем именовать коллективистским. Его экономика была построена на социализме – необходимой компоненте христократического общества. Но идеология была «человекобожеской», т. е. атеистической, ориентированной на земное благополучие.

Коллективистское общество является еще одним, четвертым общественным типом, логически завершающим систему. Таблица 1 иллюстрирует наш подход к классификации общественных формаций. Согласно ей, общества классифицируются по двум признакам: а) духовная составляющая и б) материальная составляющая. Каждый из признаков имеет два значения: положительный и отрицательный в смысле христианской морали.

Русская религиозная философия (Булгаков, Бердяев) давно пришла к убеждению, что социализм не может существовать без религиозной идеологии. А потому и советский строй, будучи атеистической версией социализма, основывался на особого рода псевдорелигии – марксизме, где вера в Бога подменялась верой в «светлое будущее человечества». В силу именно этой подмены советский строй в принципе не мог быть долговечным («дом, построенный на песке») и рухнул после того, как его идеология перестала быть действенной. Однако сам принцип социализма оказывал положительное воспитывающее влияние, в результате чего плененность мамоной у советских людей была значительно меньше, чем в обществах сотериологического и мамонического типов. Отсюда их относительно высокая мораль, идеализм и вера в победу коммунизма, особенно характерные для довоенного и послевоенного времени.

Подробный анализ советского строя не является предметом данной статьи. Укажем лишь, что советский строй предвосхитил ряд черт христократического общества, хотя и реализовал их в парадоксальном, часто искаженном до неузнаваемости виде. В частности, единственный раз в истории человечества в масштабах целой цивилизации (русской) был преодолен частнособственнический уклад и осуществлен переход к экономике, основанной на общественной собственности. Поэтому было бы грубой ошибкой начисто отрицать советский строй (чем грешат многие православные, зачастую с совершенно нехристианской ненавистью). Наоборот, необходимо тщательное изучение реализованных в нём социальных решений и применение их на практике, разумеется, с необходимой заменой человекобожеской идеологии на христианскую.

Называя себя Святой Русью, Россия всегда стремилась к реализации своей, русской идеи – построению христократического общества. Дважды она приближалась к этой цели, причем с разных сторон: один раз, построив в средние века общество сотериологическое, и второй раз, в советское время, живя в обществе коллективистском. Господь дал возможность русскому народу прочувствовать и православие, и социализм – обе стороны христократического общества. Достигнуть синтеза, увы, не удалось, и в этом наша главная трагедия. Но веление Божие неотменимо, и этот синтез всё равно требует своего осуществления.

«О нашем поражении»

Наша православная мысль всегда во главу угла ставила альтернативу: со Христом или против Христа? христианство или антихристианство, православие или антиправославие? И в такой постановке была совершенно права. Но, в порыве религиозной категоричности, дополняла свою мысль: а всё остальное – неважно. А вот это уже тезис, к которому надо подходить с осторожностью. Что именно неважно? Если мы говорим о социально-экономическом устроении, то нет – важно. Ибо подлинное христианство включает в себя все стороны жизни – и духовные, и материальные, всё должно воцерковить, преобразить светом Христовым. Ставя духовную альтернативу «вера во Христа – богоборчество», мы остаемся в рамках сугубо религиозных. Прибавляя же к этому материальную жизнь, сферу хозяйства, экономику, причем, различая и для нее альтернативу «христианская/языческая», мы, оставаясь в рамках христианского мировоззрения, уже входим в сферу социологии. И действительно, все четыре, вытекающие из вышеописанного подхода, типа обществ – христократическое, сотериологическое, коллективистское и мамоническое – легко обнаруживаются в истории. Высшим типом, христианским идеалом является общество христократическое. Ниже идут противоречивые, с точки зрения христианского сознания, общества сотериологическое и коллективистское. Наконец, мамоническое общество является полным антиподом христианских социальных чаяний, обществом, где безраздельно властвует сатана. Таким образом, предлагаемую схему общественных формаций можно изобразить в виде креста, который образует вертикальная (христократическое – мамоническое) и горизонтальная (сотериологическое – коллективистское) составляющие.

При этом мы отдаем себе отчет в упрощенности и даже примитивности этой схемы, а также в условности новых терминов, далеко не отражающих всю полноту общественных формаций и всю сложность их исторического развития. Но думается, что нечто существенное наша точка зрения ухватывает.

И теперь, имея в виду предлагаемую схему общественных формаций, мы можем задать два вопроса. Первый: в каком обществе мы сейчас находимся? И второй: к какому обществу мы должны стремиться?

Ответ на первый вопрос очевиден: мы, весь мир, и в том числе Россия, находимся в обществе мамоническом. Оценивая реалии этого общества, нельзя не вспомнить пророчество апостола Павла: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы» (2 Тим. 3:1–4). Значит, наступают последние времена, и мы, христиане, в этом конце истории должны констатировать наше социальное поражение. Об этом не раз говорили наши богословы. Именно так, «О нашем поражении», называется книжка протодиакона Андрея Кураева, где он соглашается, что да – битву за социум Церковь проигрывает и в будущем проиграет окончательно: об этом и апокалиптические пророчества говорят. Увы, по факту приходится согласиться – проигрываем. Но нельзя принять ту легкость и чуть ли не удовлетворение, с которым протодиакон эту мысль выражает. Поражение христианства на социальном фронте – это неисполнение заветов Божиих. Церковь, т. е. все мы, христиане, не справились с задачей, на нас возложенной, – с преображением этого мира и отвоеванием его из-под ига сатаны. И лишь Второе Пришествие Христа, уже в силе, восполнит наше недостоинство. Здесь надо плакать, каяться и по возможности исправлять ситуацию.

Тут мы подходим к ответу на второй вопрос: «какое общество чают христиане?». Нетрудно видеть, что подавляющее большинство сегодняшних, «постсоветских» православных хотят именно возврата к сотериологическому обществу, а не к устроению христократического. Почему? Да потому что привыкли думать, что устроение экономики – вещь второстепенная, недостойная того, чтобы христианин был ею озабочен. Но результаты этого безмыслия плачевны. И описанию того, что происходит с обществом, в котором экономика остается автономной, неконтролируемой со стороны веры, а потому – непреображенной, и посвящена настоящая статья. Церковь правильно указывает на религиозную цель – всегда оставаться со Христом, но ошибается в выборе социологической цели: христиане должны стремиться к установлению христократического строя, а не сотериологического. Это, в конечном счете, и определяет наше социально-историческое поражение.

Не будем вопрошать «кто виноват?» – виноваты, в общем-то, мы все, по крайней мере, в своей узости, в желании спастись самим, вне преображения общества. Сейчас актуален другой русский вопрос: «что делать?». И будем надеяться, что развитие христианской социологии поможет более точно и обоснованно на него ответить.