Св. Иоанн Златоуст и Климент Александрийский: общее и различное

1) «Мертвая петля» Златоуста. Как указывалось, одно из положений Климента гласит, что для христианина спасителен не внешний отказ от богатства, а отвержение страсти любостяжания; не богатство должно владеть человеком, а человек – богатством. Собственно, это – основная мысль Климента, к которой он возвращается несколько раз. С этим Златоуст полностью согласен. И он не раз говорит то же:

«Не богатство – зло, а любостяжание и сребролюбие» [II, с. 33].

«Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне» [VII, с. 243].

«Итак, будем обвинять не самые вещи, а испорченную волю. Можно и богатство иметь, и не обольщаться им, – и в веке этом жить, и не подавляться заботами» [VII, с. 467].

«Не то я говорю, чтобы иметь богатство было грешно, грех – не разделять его бедным и худо пользоваться им. Бог не сотворил ничего худого, но «вся добра зело» (Быт.1,31)» [X, с. 129].

Златоуст повторяет и мысль Климента (видимо, взятую им у стоиков), что по отношению к морали есть вещи положительные, отрицательные и безразличные; богатство же как раз относится к последним. Но эти высказывания, как представляется, совершенно в климентовском духе, великий святитель дополняет целым рядом соображений. Если более внимательно посмотреть на тексты Златоуста, то можно заметить одну их особенность. Несмотря на, казалось бы, четкое размежевания любостяжания и богатства, святитель очень часто обличает именно богатство и богатых:

«Оно (богатство. – Н. С.) душу делает гнусною – а что бесчест​нее этого?» [XI, с. 415].

«Находящийся только во мраке при появлении солнца освобождает​ся от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не ви​дит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо богатство ослепило их очи» [VII, с. 240].

«Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была зо​лотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы небо и воздух были из зо​лота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божию, гибнет от холода, а ты заводишь такие прихоти! О гордость! Может ли безумный сделать больше этого?» [XI, с. 417].

«…душа богатого исполнена всех зол: гордости, тщеславия, бес​численных пожеланий, гнева, ярости, корыстолюбия, неправды и тому подобного» [IX, с. 132].

Можно ли считать всё это опиской, небрежностью или неудачным выражением? Думается, что нет. Дело в том, что Златоуст находит удивительный закон о губительной зависимости между любостяжанием и богатством, который высказывается им десятки раз, например:

«Я никогда не перестану повторять, что приращение богатства более и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания… Смотри вот, какую силу и здесь показала эта страсть. Того, кто с радостию и усердием подошел к Иисусу, так помрачила она и так отяготила, что когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему никакого ответа, но отошел от Него молча, с поникшим лицом и с печалью» [VII, с. 645].

«Итак, кто презирает богатство, тот только подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее, и никогда не в силах подавить» [VII, с. 647].

«…летать, скажешь, невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания; легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему» [VII, с. 648].

«Всякому известно, что богатый более желает богатства, нежели бедный, подобно тому, как человек, упившийся вином, чувствует сильнейшую жажду, чем тот, который пил с умеренностью. Похоть не такова, чтобы могла быть погашена большим удовлетворением ее, но, напротив, от этого она еще более воспламеняется. Как огонь, чем больше получает пищи, тем более свирепствует, так и пристрастие к богатству, чем более получает золота, тем более усиливается» [VII, с. 808].

«Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?» [XII, с. 26].

«…ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им» [XI, с. 870].

Итак, чем больше человек имеет, тем более в нём воспламеняется страсть любостяжания, которая заставляет человека иметь еще больше. Этот эффект под названием «положительная обратная связь» хорошо известен в технике: система, как говорят инженеры, «идет вразнос», и ее разрушение неминуемо. Увы, то же самое происходит в системе «любостяжание – богатство», когда страсть любостяжания разрастается до гибельных пределов. О такой «мертвой петле» Климент не упоминает. Златоуст же без конца рисует жуткое состояние богатых – жертв этой «мертвой петли»:

На Мф. 6:19–21 («не собирайте себе сокровищ на земле»): «…немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и о гнусных корчемствах. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственную всякому человеку. Сколько ни беседуй с тобою, имея ум пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но как пес в логовище, прикованный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех, приходящих к тебе, – занимаешься только тем, чтобы от других сохранить лежащее у тебя сокровище. Что может быть бедственнее этого?» [VII, с. 236].

«Нет безумнее человека, раболепствующего богатству. Одолеваемый он представляет себя повелителем; будучи рабом, почитает себя господином; связав себя узами, радуется; усиливая лютость зверя, веселится; находясь в плену, торжествует и скачет» [VII, с. 535].

«Он (сребролюбец. – Н. С.) нападает на всех, всё поглощает подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем» [VII, с. 321].

2) Отдать нужно всё. Итак, как же спастись богатому? По Клименту, нужно «хорошо» распорядиться своей собственностью. Об этом же не раз говорит и Златоуст:

«Итак, не будем осуждать богатства, не будем порицать и бедности вообще, но – тех, которые не хотят хорошо пользоваться ими, потому что сами по себе они вещи безразличные» [III, с. 367].

«Видишь ли, что добро не в бедности и не в богатстве, но в нашем намерении? Итак, направим его к добру и сделаем благоразумным. Если ему будет дано хорошее направление, то ни богатство не сможет нас лишить царствия, ни бедность причинить нам вреда» [XI, с. 241].

На 1 Тим. 6:9 («А желающие обогащаться впадают в искушение»): «…не сказал просто: богатые, а хотящие, потому что и имея деньги можно хорошо распоряжаться ими, если человек будет презирать их и раздавать бедным. Следовательно, не таковых обличает он, а жаждущих приобретения» [XI, с. 744].

Снова, казалось бы, мы имеем ряд высказываний вполне в духе Климента. Но что значит «хорошо распоряжаться» богатством? И Климент, и Златоуст отвечают: раздавать его бедным. Однако между позициями обоих отцов есть существенная разница. С точки зрения Климента, всю собственность раздавать и не нужно (иначе нечем благотворить), и невозможно (материальные вещи нужны для жизни); нужно лишь внутренне освободиться от власти богатства. А потому Климент подразумевает благотворительность, при которой богатый остается богатым.

Для Златоуста ситуация выглядит иначе: радикально разорвать «мертвую петлю» можно, только освободившись от богатства. А отсюда под истинной милостыней святитель подразумевает полную раздачу имения бедным:

«Как же можно спастись богатому? Всё стяжание свое делая общим для нуждающихся» [VII, с. 751].

«…если ты не подаешь, пока имеешь, ты не всё еще исполнил» [VIII, с. 518].

«…только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания» [XII, с. 664–665].

Почему же так строго? Златоуст подробно обосновывает свою позицию. Сначала рассмотрим обоснование на уровне «психологии богатства». Из гомилий Златоуста можно извлечь большой блок фрагментов, рисующих тотальное поклонение мамоне, повсеместное укоренение страсти любостяжания в мире. Златоуст живописует поистине страшную картину:

«Но, о, власть денег, очень многих из наших братий отлучающая от стада! Ведь ничто иное уводит их отсюда, как тяжкая та болезнь и иногда негасимая печь: это владычица, грубее всякой грубости, мучительнее зверя, свирепее демонов – она кружит теперь на площади, владея своими пленными, давая тяжкие приказания и нимало не дозволяя вздохнуть от гибельных трудов» [XII, с. 311].

«…все мы простираем руки на любостяжание, и никто – на вспомоществование (ближним); все – на хищение, и никто – на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто – как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто – как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет» [XII, с. 194–195].

«До каких пор будем мы любить деньги? Я не перестану вопиять против них, потому что они причиной всех зол. Когда же мы насытим эту ненасытимую страсть? Что привлекательного имеет в себе золото? Я прихожу в изумление от этого… Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы» [XI, с. 560].

«В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, – и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал» [VIII, с. 441].

«Этот недуг (хищение и любостяжание. – Н. С.) объял всю вселенную, обладает душами всех, – и, поистине, велика сила мамоны!» [VIII, с. 509].

«О сребролюбие! Всё свелось к деньгам – потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, – не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль» [VII, с. 885–886].

«О нём (богатстве. – Н. С.) надо мне начать речь, потому что оно для многих, зараженных этою жестокою болезнью, кажется драгоценнее и здоровья, и жизни, и народной похвалы, и доброго мнения, и отечества, и домашних, и друзей, и родных, и всего прочего. До самых облаков достигает пламя этого костра, и сушу и море обнял огонь этой печи. Никто не тушит этого пламени, а раздувают все – как те, которые уже пленены, так и те, которые еще не пленены, чтобы быть плененными. Каждый может видеть, как все – и мужчина и женщина, и раб и свободный, и богатый и бедный – каждый по своим силам, день и ночь несут бремя, доставляющее великую пищу этому огню <…> Богатые никогда не оставляют этой безумной страсти, хотя бы овладели всею вселенною, и бедные стараются сравняться с ними, и какое-то неисцелимое соревнование, необузданное бешенство и неизлечимая болезнь объемлет души всех» [III, с. 482–483].

Подобные, буквально «вопиющие» цитаты можно приводить и приводить. «Простите, я дрожу от гнева» [X, с. 208] – восклицает святитель. Но если столь тотально и губительно сребролюбие, то и врачевство против такого опасного недуга должно быть радикальным. Отсюда и требование «отдать всё»: ведь если оставить богатство, то, благодаря «мертвой петле», не ровен час разовьется губительное сребролюбие. У Климента мы ничего подобного не найдем. Он рассуждает чисто теоретически: спасает не внешнее, а устроение сердца. Его пафос направлен на поддержание духа богатых на пути спасения. Златоуста же тотальность погони за богатством убеждает, что богатый – почти всегда любостяжательный.

Почти, но не всегда. Сам Златоуст приводит примеры ветхозаветных праведников: «Иов был богат, но не служил мамоне» [VII, с. 243]. В том же контексте упоминает он и Авраама. Что же думает об этих случаях великий святитель? Его позицию раскрывает фрагмент, сказанный им по поводу «игольных ушей» (Мф. 19:24):

«А отсюда видно, немалая награда ожидает тех, кто при богатс​тве умеет жить благоразумно. Потому Христос называет такой образ жизни делом Божиим, чтобы показать, что много нужно благодати тому, кто хочет так жить» [VII, с. 646].

Иначе говоря, можно спастись и оставаясь богатым, но это – удел лишь высоких душ, получивших особую, сугубую благодать от Бога. Воис​тину, «Человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19:26). Остальным же, обыкновенным христианам, путь спасения один: «что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк. 18:22).

3) Богатство добродетелей. Выше упоминался аллегорический метод Климента, который проявлялся как в экзегезе эпизода о богатом юноше, так и в расширительном, аллегорическом истолковании богатства. Интересно, что Златоуст также не чужд аллегории. Естественно, как истинный антиохиец, он отвергает аллегорическое толкование Климента и истолковывает слова Христа «пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Мф. 19:21) буквально. Однако Златоуст широко пользуется второй идеей Климента – расширительным толкованием смысла богатства: подлинное богатство – богатство души, богатство добродетелей. Например:

«…не будем унывать по причине бедности, но будем искать того богатства, которое состоит в добрых делах, и убегать той бедности, которая вводит нас в грех. По этой последней и известный богач действительно был беден, почему и не мог, несмотря на усиленные просьбы, получить и одной капли воды» [VII, с. 97].

«Желания делают человека богатым и бедным, а не обилие или недостаток денег» [XI, с. 240].

Мысли вроде бы климентовские, но их использование совершенно другое. Если для Климента аллегория богатства имеет принципиальный характер и естественно вытекает из всей его системы интерпретации Писания, то для Златоуста аллегория – риторический прием, блестяще используемый им для выражения самых заветных идей. Дело в том, что в большинстве случаев проповедь Златоуста о богатстве обращена к богатым: великий святитель убеждает их добровольно от богатства отказаться. И здесь он применяет весь свой богатейший риторический арсенал. Златоуст говорит о тяготах и неудобствах, которые налагает богатство, указывая и на его непостоянство, о ненависти людей к богатым и пр. Говоря же о должном, Златоуст мудро применяется к менталитету слушателей, которые привыкли «стяживать» и «богатеть». Он как бы говорит на их языке, но изменяет сам смысл понятия «богатство» – богатым для Бога становится добродетельный, а истинным богатством – милостыня.

4) Идеал общности имений. Вспомним, что Климент только Бога считает подлинным собственником всего, а потому наша собственность, строго говоря, – «богатство неправедное», но «возможно из всей неправоты создавать дело правое и спасительное», т. е. заниматься благотворительностью. Весь этот круг идей Златоуст полностью принимает:

«Слова мое и твое суть только пустые слова, а на деле не то. Например, если ты назовешь своим дом, это – пустое слово, не соот​ветствующее предмету; ибо Творцу принадлежит и воздух, и земля, и вещество, и ты сам, построивший его, и всё прочее. Если же он в твоем употреблении, то и это не верно, не только по причине угрожа​ющей смерти, но и прежде смерти по причине непостоянства вещей. Представляя это непрестанно, будем любомудрыми, и получим от того весьма важную двоякую пользу: будем благодарными и при получении, и при потере, а не станем раболепствовать предметам преходящим и не принадлежащим нам. Лишает ли нас Бог имущества – Он берет свое <…> Будем же благодарны, что мы удостоились содействовать делу Его. Но ты хотел бы навсегда удержать то, что имеешь? Это свойственно неб​лагодарному и не знающему, что у него всё чужое, а не свое. Как зна​ющие, что находящееся у них не принадлежит им, расстаются со всем благодушно, так скорбящие при лишении приписывают себе принадлежа​щее Царю. Если мы сами – не свои, то как прочее – наше? Ибо мы в двух отношениях принадлежим Богу – и по сотворению, и по вере» [X, с. 95–96].

«Эти имущества – Господни, откуда бы мы их ни собрали» [I, с. 805].

«Ведь и ты только распорядитель своего имущества, точно так же, как и служитель церкви, распоряжающийся ее стяжанием. Как последний не имеет власти расточать сокровищ, даруемых вами в пользу бедных, по своей воле и без разбора, потому что они даны на пропитание бедных, так и ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле» [VII, с. 779].

«Не думай, чтобы то, что по человеколюбию Божию велено тебе раздавать как бы свою собственность, было и действительно твое. Тебе Бог дал заимообразно для того, чтобы ты мог употреблять с пользою. Итак, не почитай своим, когда даешь Ему то, что Ему же принадлежит» [VII, с. 780].

«Он не напрасно высказал такое прибавление («от маммоны неправды». – Н. С.). Так как у многих богачей богатство собрано грабежом и жадностью, то Он говорит: это дурно, и не следовало тебе так собирать деньги; но так как ты уже собрал, то отстань от грабежа и жадности и воспользуйся для должного своими деньгами. Не то я говорю, чтобы ты грабя оказывал милостыню, но чтобы ты прекратил жадность, воспользовался богатством для милостыни и человеколюбия» [III, с. 307].

«Его слова («сотворите себе други» (Лк. 16:9). – Н. С.) имеют такой смысл: ты приобрел худо – истрать хорошо. Собрал неправедно – расточи праведно» [VII, с. 58].

Снова, как будто всё по Клименту. Но Златоуст идет дальше. Значительно дальше. Из того, что всё – Божие, он выводит, что всё должно быть общим:

«если наши блага принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем» [XI, с. 704].

А отсюда великий святитель выводит примат общественной собственности над частной:

«Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой природой» [XI, с. 705].

Причем это – не случайная мысль, а хорошо продуманная концепция, к которой Златоуст возвращался не раз. В частности, он с восторгом принимает всё, совершенное апостолами в Иерусалимской общине (Деян. 2):

«Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим. Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения, все, как дети, принимали наставления, все были настроены, как новорожденные… Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе. Никто не думал, что ест свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братьям, – так как то было Господне; не считали и своим, но – принадлежащим братьям» [IX, с. 73].

Здесь в особенности обращает на себя внимание отношение святи​теля к словам «мое и твое», которые вполне отражают смысл частной собственности. Св. отец характеризует это речение как «жестокое», «произведшее бесчисленные войны», «холодное». Одно это ярко характе​ризует негативное отношение святителя к частной собственности. В другом месте св. отец еще более строг:

«…слово это – «мое» – проклятое и пагубное; оно привнесено от диавола» [XI, с. 181].

Нравственно отвергая «мое и твое», св. Иоанн Златоуст считает общность имущества, достигнутую в Иерусалимской общине, гораздо более высокой формой христианской жизни, чем климентовский идеал благотворительности:

«Это жестокое и произведшее бесчисленные войны во вселенной выражение: мое и твое, было изгнано из той святой церкви, и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые презирали бедных, потому что не было бедных, но бяху им вся обща: и ни един же что от имений своих глаголаше быти; не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие собственность, а тогда было не так, но отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, даже и незаметны были те, которые прежде были богатыми» [III, с. 257–258].

Однако это равноангельское состояние достигнуто, по Златоусту, путем милостыни. Святитель считает, что обычная милостыня, когда люди отдают незначительную часть своего состояния отдельным людям, даже и милостыней не может быть названа. Подлинная милостыня, когда все отдают всем всё. Именно это, по мнению Златоуста, и произошло в Иерусалимской общине. Говоря о ней, святитель восклицает:

«Таков плод милостыни: чрез нее упразднялись перегородки и пре​пятствия, и души их тотчас соединялись: «у всех их бе сердце и душа едина»» [XI, с. 880].

И, восхищенный жизнью Иерусалимских первохристиан, святитель прямо с амвона призывает своих прихожан (правда, без особой надежды на успех) последовать их примеру:

«Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами ве​ры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благо​дати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дело таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни» [IX, с. 114].

В «Кто из богатых спасется?» всего этого богатства златоустовской мысли мы не найдем. Правда, ради справедливости, следует отметить, что в «Педагоге» Климент также признает, что общее владение установлено Богом:

«Бог предназначил род наш для общности… Всё – общее, и бога​тые не должны стремиться иметь больше… Ибо Бог дал нам (я знаю это) право пользования, но в пределах необходимого, и определил, чтобы пользование было общее. Неуместно, чтобы один имел в избытке, когда многие нуждаются» (Педагог, II, 12 [цит. по: 3, с. 85]).

Однако это весьма далеко от златоустовского пафоса общей жизни вплоть до общения имуществ. Общественный идеал Климента – общество, в котором всегда есть богатые и бедные; но богатые благотворят бедным, а последние смиряются и с благодарностью принимают. Социальный идеал Златоуста другой: нет ни богатых, ни бедных, ибо всё общее, и все, проникнутые любовью друг к другу, живут как «одно сердце и одна душа» (Деян. 4:32).

5) «Любовь не ищет своего». И Климент, и Златоуст рассматривают проблему богатства на двух уровнях: 1) уровне лично-аскетическом и 2) уровне любви к ближнему. О воззрениях отцов на втором уровне следует сказать подробнее.

Любовь к ближнему Климента дальше благотворительности не идет. Иное дело – у Златоуста. Он разворачивает целую философию собственности в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, тушит ее. И здесь с удивительным прямодушием и бесстрашием он говорит об обратной зависимости между любовью и богатством:

«…желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охла​дела» [XI, с. 153].

«…каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Ког​да же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим» [XI, с. 705].

«…если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенно​го нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобре​таем его, то становимся недобрыми» [XI, с. 706].

Именно любовь к ближнему заставляет богатого раздавать свое имение:

«Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по​тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимо​го лица» [VII, с. 781].

Поэтому для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что этот человек отвергся христианской любви. В этом смысле богатство для святителя является как бы лакмусовой бумажкой, высвечивающей степень любви в человеке. В качестве при​мера он не раз указывает на богача из притчи о богаче и Лазаре (Лк. 16:19–31):

«…первый порок богатого – жестокость и бесчеловечие в высшей степени» [I, с. 787].

А вот что святитель говорит по поводу обсуждаемого евангельского эпизода с богатым юношей (Мф. 19:16–22):

«…юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве: ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, прези​рал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего?» [VIII, с. 262].

Поэтому стяжание богатства – верный признак жестокосердия. Относительно способов собирания богатства у святителя нет никаких иллюзий:

«Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением… отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. От​куда же? От греха» [X, с. 350].

«Почему же, скажешь, Он многим дает? Но откуда видно, что Он дает? Кто же, скажешь, дает другой? Собственное их любостяжание, грабительство» [XII, с. 173–174].

«…если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй, если хочешь оставить детям богатство, приобретай (богатство) честное, – если только таковое бывает» [XI, с. 21].

«В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным» [X, с. 419].

А вот убийственная, не требующая комментариев, формулировка:

«невозможно разбогатеть тому, кто не делает несправедливости» [XI, с. 703].

Святитель не устает повторять, что богатство, которое не истра​чено на милостыню, фактически есть грабительство и подлежит жестокому осуждению:

«…не уделять из своего имущества есть также похищение» [I, с. 805].

«Как казнохранитель, получивший царские деньги, если не раздаст их кому приказано, а истратит на собственную прихоть, подвергается наказанию и погибели; так и богач есть как бы приемщик денег, следу​ющих к раздаче бедным, получивший повеление разделить их нуждающимся из его сослужителей; посему, если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется там жесточайшей ответствен​ности; потому что имущество его принадлежит не ему собственно, но его сослужителям» [I, с. 805–806].

В последней цитате святитель разъясняет замысел Божий о богатстве: «богач есть как бы приемщик денег, следу​ющих к раздаче бедным». Здесь снова следует вспомнить Климента, для которого богатство – «орудие», «дар Божий», который следует использовать на благотворение и тем стяжать Небесные обители.

Интересно, что по поводу благодатности богатства Златоуст даже спорит с Ветхим Заветом. Так, останавливаясь на библейском речении: «бедность и богатство – от Господа» (Сир. 11:14), он дает ему неожиданное для многих толкование:

«Это было сказано в Ветхом Завете, когда богатство счи​талось весьма важным, а бедность была презираема, одно было прокля​тием, а другое – благословением. А теперь не так» [XII, с. 160].

Иными словами, христианство отказалось от мысли, что богатство есть благословение Божие. Скорее, наоборот, ставя во главу угла сотериологию, христианство видит не в богатстве, а именно в бедности более спасительное состояние. «Добродетель гораздо удобнее соверша​ется при бедности» [XI, с. 313], – замечает святитель.

Итак, по Златоусту, любовь – к Богу и ближнему – требует от христианина отдать всё. Именно любовь, возгреваемая Духом Святым, двигала иерусалимскими первохристианами и привела к общности имущества. Святитель общность имений даже на​зывает «виновницей благ» [IX, с. 112]. Однако отсюда не следует, что Златоуст считал общение имений панацеей от всех социальных нестрое​ний. Он делает удивительно глубокое и ценное для нас замечание:

«Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание – любовь? Мне кажется, любовь – нестяжание, которое укрепляло ее еще больше» [IX, с. 110].

Святитель ясно понимает, что общение имуществ должно зиждеться на высочайшем нравственном уровне; только тогда оно будет благодат​ным и стабильным. Чисто же административное, насильное введение общения иму​ществ без нравственного усовершенствования людей никаких благих плодов не даст.

6) Новоначальные и совершенные. Итак, мы видим, что разница между воззрениями Климента и Златоуста глубока. В частности, концепция Климента имеет тенденцию к оправданию и даже освящению частной собственности. По Златоусту же, высшей экономической формой устроения христианской жизни является общественная собственность. Однако, с другой стороны, Златоуст приемлет практически все соображения Климента. Мы снова возвращается к отмеченному нами парадоксу. На наш взгляд, этот парадокс легко объясним, если учесть одно существенное обстоятельство. Дело в том, что святым отцам чужд упрощенный взгляд на вещи по принципу белое/черное, особенно в имущественной этике. В первую очередь, это выражается в четком различении святыми отцами требований к новоначальным и совершенным. У Климента это ясно прослеживается в направленности его основных сочинений [6]: «Увещание к эллинам» предназначено для вступающих на христианский путь, «Педагог» – для уже идущих по этому пути, а «Строматы» – для христиан, достигших определенной степени совершенства.

У св. Иоанна Златоуста различение нравственных требований к новоначальным и продвинутым выражено эксплицитно, причем, именно в области имущественной этики. Если заповеди для стремящихся к совершенству изображают идеал – ту цель, к которой должны стремиться и отдельные личности, и общество в целом, то требования к новоначальным указывают на первые шаги, которые христианин должен сделать, следуя по этому пути к идеалу. Сам Златоуст, разумеется, по соображениям икономии (т. е. снисхождения к немощам людским), это различение не раз оговаривает:

«Итак, если вдруг всего достигнуть для тебя трудно, то не домо​гайся получить всё в один раз, но постепенно мало помалу восходи по этой лестнице, ведущей тебя на небо» [VII, с. 647].

«А что многие исполнили это учение (не заботьтесь, что вам есть и во что одеться – Мф. 6:25), мы можем доказать примером тех, кото​рые так любомудрствуют и в наше время. Но на первый раз для нас дос​таточно будет, если вы научитесь не лихоимствовать, почитать добром милостыню и узнаете, что должно уделять от своих имуществ неимущим. Если, возлюбленный, ты исполнишь это, то скоро будешь в состоянии исполнить и то» [VII, с. 247].

«Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего <…> Не хочешь отдать Ему (Христу) всего? Отдай по крайней мере половину, или третью часть» [VII, с. 478].

«…у нас и речь теперь не о том, чтобы вы растратили имущест​во. Я желал бы этого; но так как это бремя выше сил ваших, то я не принуждаю. Я только убеждаю, чтобы вы не желали чужого, чтобы уделя​ли и от своего» [VIII, с. 441].

«А что говорит Христос? «Лиси язвины имут, и птицы небесны – гнезда: Сын же человеческий не имать, где главу подклонити» (Лк. 9:58). Если бы мы стали этого требовать от вас, то это, может быть, многим показалось бы делом трудным и тягостным. Итак, ради вашей не​мощи, я оставляю эту строгость: а требую только, чтобы вы не имели пристрастия к богатству, – и как, ради немощи многих, я не требую от вас такой высокой добродетели, так убеждаю вас, и тем более, уда​ляться пороков. Я не осуждаю тех, которые имеют домы, поля, деньги, слуг; а только хочу, чтобы вы владели этим всем осмотрительно и над​лежащим образом. Каким надлежащим образом? Как следует господам, а не рабам, т. е. владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало ва​ми, употреблять его, а не злоупотреблять» [VIII, с. 129].

«Ведь не на самый верх нестяжания ведем мы тебя, просим только, чтобы ты отсек лишнее и возлюбил только довольство, а довольство ограничивается самым нужным, без чего жить нельзя. <…> Когда ты научишься ограничиваться довольством, тогда, если ты захочешь подра​жать евангельской вдовице (Лк. 21:14), поведем тебя к высшему. Ты не​достоин еще любомудрия этой жены, когда заботишься о довольстве. Она была выше и этой заботы, потому что все средства своего пропитания повергла (в сокровищницу)» [X, с. 640–641].

Об общении имуществ:

«Пусть же наши слова относятся к людям совершенным, а менее совершенным скажем следующее: уделяйте от имения своего нуждающим​ся» [X, с. 150].

Из сделанных выписок ясно видна важная особенность мышления Златоуста. Если совершенным великий святитель усваивает выполнение таких норм, как полное нестяжание и общность имущества, то для новоначальных он снижает планку требований. И характерно то, что от них Златоуст требует буквально всей климентовской программы. Так, тезис: «владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало вами», – тезис, являющийся краеугольным камнем в системе Климента, – для Златоуста – не вершина учения, а условие, обязательное для всех христиан, в том числе – и новоначальных. То же самое – к заповедям для новоначальных – относится, по Златоусту, довольствование необходимым, нежелание чужого, милостыня (если под ней понимать обычное бросание монеток нищим).

Таким образом, великий святитель блестяще решает задачу преемственности христианского учения. С одной стороны, он максимально использует всё ценное, что заключено в концепции Климента Александрийского. Но, с другой стороны, святитель не абсолютизирует его взгляды, а находит концепции Климента свое место – это учение для новоначальных, делающих только первые шаги на пути к совершенству. Для таковых допускается оставление собственности и даже богатства, но требуется внутренне от него отказаться, избегать роскоши и жертвовать хотя бы часть имения бедным. Златоуст отнюдь не пренебрегает новоначальными – ведь их большинство, и любвеобильное сердце святителя болеет об их спасении. Пусть только кто из них сделает этот шаг, и тогда он, поняв, что это – отнюдь не совершенство, увидит зато, как двигаться к совершенству дальше.

Для продвинутых, идущих по пути совершенства христиан Златоуст видит иную перспективу: внутренняя независимость от имения должна подкрепляться и внешним отказом от собственности. Добровольно бедный – свободен, он не отягощен заботами об имении. Таковой может легко следовать за Христом. Но как жить ищущим совершенства, не обладая собственностью? Ведь без предметов материального мира человек в этом падшем мире жить не может – и Златоуст это, конечно, понимает. Выход подсказывает Писание. Общность имущества – вот предлагаемая Деяниями Апостольскими форма жизни, решающая все имущественные проблемы христианина. Общность имущества, с одной стороны, не давая развиться любостяжанию и чувству своего, позволяет, с другой стороны, эффективно организовать хозяйственную жизнь. А главное, общность имущества соответствует тому состоянию любви и единения, которое должно царить среди христиан. Путь к общности имущества, по Златоусту, – милостыня, которая среди совершенных становится настолько обильной и всеобщей, что естественно уничтожает границы частной собственности, преодолевая «холодное слово «мое и твое»».

Таким образом, великий святитель развивает исключительно емкое и глубокое учение о богатстве и собственности, которое включает концепцию Климента, но далеко не сводится к ней. Поразительна полнота и многосторонность златоустовского учения. Это как бы громадное светлое здание, в котором уютно и новоначальным, и совершенным. Если нижние этажи этого здания Златоуст, в основном, строит по проекту Климента, то верхние этажи великий святитель творит, опираясь на Писание и опыт первохристианской апостольской общины.

В связи с этим может быть поставлен вопрос: для кого написаны «Кто из богатых спасется?» – для сове