Пророк античного мира.

  Кроткий сын жестокого века, Вергилий с чувством щемящей боли смотрел на разорение родной земли. Его идеалом были жизнь на лоне природы, сельская простота. Поэт хотел забыть о политике, укрыться от неё в своём тихом сельском имении, но и там она настигла его. Вергилий едва не потерял любимого убежища, когда чиновники Октавиана делили между солдатами участки земли.

  Брундизийский мир окрылил Вергилия. Он поверил, что Октавиан будет способен залечить им же нанесённые раны. С того времени поэт превратился в его убеждённого сторонника, что, однако, стоило ему долгих и мучительных раздумий.

  Путь Вергилия был характерен для многих римских интеллигентов конца республики. В юности он был вольнодумцем и зачитывался книгами Эпикура (40). Лукреций (40) заразил его своим пессимизмом, но скоро в душе Вергилия произошёл перелом.

                                                                                                                     24.

  Он вернулся к вере предков, впрочем, вовсе не для того, чтобы любоваться ею как осколком прошлого. Вергилию было мало археологической любознательности. Его влекла вера. Он давал древним мифам мистическое истолкование, а в Юпитере старался найти черты высшего и единого Бога. В противовес Гомеру и Гесиоду Вергилий хотел очистить образ «отца богов» от унижающих его человеческих слабостей.

  Обладая чутким и нежным сердцем, Вергилий отвергал культ силы, взлелеянный Римом, и с омерзением относился к войнам. Он искал покоя и просвещения. Первым среди римлян Вергилий понял, что у гонимых и страдающих может быть своё, подлинно человеческое величие. Благочестие Вергилия возвысилось и над латинским формализмом того времени; оно одухотворилось высокими чувствами любви, смирения и доверия.

  Вергилий страстно мечтал о том времени, когда весь мир обновится. В восточных пророчествах и книгах Сивилл он черпал уверенность, что жестокие века идут на убыль.

  Завершение «мирового года» уже не страшило его, как страшило оно Лукреция (40). По мнению Сергея Ошерова, блистательного переводчика «Энеиды», поэт жил мыслью о том, что близится возвращение «золотого века». (41)

  Событие в Брундизии побудило Вергилия выступить в роли провидца. В четвёртой эклоге «Буколик», написанной в 40 году, он возвестил о таинственном Младенце, рождение которого знаменует начало царства Сатурна, то есть благословенной и мирной жизни на земле.

  Кто же этот Младенец? Октавиан? Неведомое восточное божество? Никто из комментаторов не смог до сих пор дать ответ на эти вопросы. Одно лишь бесспорно: пророчество Вергилия связано с учением о круговороте времён, с древними прорицаниями Сивиллы (24, 44). Правда, после этого Вергилий предвидит повторение прежних веков: новых аргонавтов и аххилов, новые эпохи упадка. Но всё же, поразительно в эклоге само предчувствие эры спасения. Ещё отцы Церкви обращали внимание на то, что оно охватило поэта перед самым появлением Христа.

_____________________________________________________________

(40) Лукреций (96-55 гг. до н.э.) – поэт и философ материалист, последователь учения Эпикура    

(41) С.А.Ошеров «История, судьба и человек в «Энеиде» Вергилия» (в кн. Античность и современность) М., 1972, стр. 322.

                                                                                                                     25.

    И действительно, можно ли считать случайным, что поэт жил на рубеже Нового Завета? Всматриваясь в грядущее, Вергилий невольно заговорил языком Исайи и воистину явился пророком античного мира.

1.2. Ave Caesar! ...

  Просвещенные люди с восторгом принимали новый культ Августа. Они верили в таинственную власть, которую боги даровали ему, «спасителю мира». Ведь о подлинном Спасителе они не могли тогда иметь никакого ясного представления. Явление силы Августа было для них явлением Божества. Гораций (42), друг Вергилия, писал Августу славословия.

Сам же Август делал вид, что остаётся в стороне, что нехотя принимает дань поклонения. Вергилий должен был увещевать его, чтобы он привыкал к этому поклонению. Ведь именно он даровал мир народам и основал Сатурново царство. Поэт уже более не возвращался к мысли, что за эпохой процветания последуют века упадка. Он уверовал в мировую миссию Рима и Августа.

Многие поколения шли к этой цели. История Рима в глазах Вергилия стала приобретать черты, родственные библейской. Он отказывался видеть в ней простую цепь событий. С того момента, когда Эней, спасая отца и родные реликвии, совершил «исход» из Трои, боги начали подготавливать вечный общечеловеческий порядок, основанный на праве и справедливости.

Изобразить эту предысторию Августа, своего рода «ветхий завет» его божественного правления, Вергилий задумал в «Энеиде», грандиозной эпопее, которая была призвана возвеличить «мужество и благочестие» римлянина. Его герой – любимец богов. Сама Сивилла открывает ему тайны загробного мира. Август лишь завершил то, что начал Эней. Он примирил и объединил нации и дал им единое божество.

Наивный идеалист, Вергилий не видел подлинной природы принципата. Меньше всего его можно назвать придворным льстецом. Он готов был признать, что тайна судьбы цезаря воистину связана с божественной Тайной. В пользу этого говорила и сама древняя вера отцов.

_______________________________________________________________

(42) Гораций Флакк Квинт (65-8 гг. до н.э.) – римский поэт    

                                                                                                                26.

Признание культа Августа такими людьми, как Гораций и Вергилий, было величайшим триумфом абсолютизма, ибо отныне Август завладел совестью и верой людей. Он оттеснил богов и занял их место в сердцах…

Подобно Энею, герою Вергилия, языческий мир изведал много скитаний. Он преклонялся перед природными силами: искал Божество в загадочном хороводе звёзд, в шумящих волнах моря, в заснеженных вершинах гор.        Человек открывал новые духовные возможности, отрекался от плоти, уходил в себя, жаждал добра и правды. За множеством богов и духов он угадывал присутствие Единого, старался найти истинный, угодный только Ему строй жизни. Многое было достигнуто.

   И вот -  трагический провал: порабощение духа идолопоклонству, взрыв тёмных страстей, слепота. Все псалмы, воздыхания, молитвы и гимны вылились в дикий тысячеустый рёв: Ave Caesar!...

   1.3. Тайная тревога.

  Сегодня без особых усилий можно представить себе эту одержимость человекобогом. Но хочется верить, что и тогда не все пали жертвой массового безумия. Есть глухие намёки, указывающие на наличие оппозиции.

В самом деле, почему цезарю Августу под конец жизни приходилось ссылать поэтов и конфисковывать неугодные ему книги? Для чего был издан закон против памфлетистов? Значит, кого-то  уже начинало тошнить от безудержных славословий. Не закралось ли сомнение и в душу самого Вергилия? Вряд ли только вкус художника (43) побудил его завещать, чтобы «Энеиду» придали огню. По-видимому, тайная тревога и недовольство стали мучить и его – поэта, отдавшего свой гений идолу.

Август, чувствуя неблагополучие, всеми мерами силился подавить подобные колебания. Он взял на вооружение идею Вергилия о «новой эре» и

________________________________________________________________

(43) официальная точка зрения, высказанная в учебниках и хрестоматиях о причине завещания Вергилия об уничтожении «Энеиды»

                                                                                                                       27.

положил её в основу «Вековых игр», которые торжественно отпраздновал летом 17 года до н.э. А сам выступил на играх в роли единственной силы, способной дать истинную жизнь человечеству.

И как бы в ответ на эти притязания человекобога через десять лет после «Вековых игр» прозвучала иная песнь, которую услышали пастухи Вифлеема:

                                  Слава в вышних Богу,

                                  И на земле мир,

                                  В человеках благоволение!

                                                             ( Евангелие от Луки, гл.2, 14 стих)

  Она звала всех тех, кто не поклонился лжемессии, она возвещала о наступлении подлинного Царства Божия, о мире между землёй и Небесами.

Но поэта уже не было на этом свете. Он умер в 19 году до н.э., за два года до «Вековых игр» и два десятилетия до новой эры , так и не увидев того царства Сатурна (44), которое ему грезилось всю его жизнь, и о котором он так мечтал.