Тема политических преобразований в Петра I и Екатерины II в сочинениях Карамзина

Исследование проблемы отношения Карамзина к петровским преобразованиям в данной работе базируется на материале «Писем» и «Записки». Подобный характер источников (они принадлежат различным хронологическим этапам в творчестве Карамзина) позволяет сравнить позиции автора на один и тот же вопрос и выявить эволюцию его взгляда.  В «Письмах» Карамзин обращается к проблеме правления Петра при размышлениях об увиденной им статуе Людовика XIV. Пришедшая ему мысль о статуе Петру, которая была такой же величины, вызывает у автора желание сравнить правления двух этих государей. Ряд восторженных реплик о Петре (например: он« как лучезарный бог света, явился на горизонте человечества и осветил глубокую тьму вокруг себя») завершается фразой: «… почитаю как великого мужа, как героя, как благодетеля человечества, как моего собственного благодетеля» [121] Как указывалось выше в «Записке» переход к анализу петровских реформ Карамзин делает на основе проблемы заимствований в истории России. Наряду с данным аспектом он анализирует вклад Петра в созидание величия государства. По сути, он говорит о двух главных, по его мнению, целях всей политической деятельности Петра, которые он определяет как «новое величие России» и «совершенное присвоение обычаев европейских»[122]. Признавая крупные успехи в первой сфере, он особо отмечает «важнейшее для самодержцев дарование употреблять людей по их способностям» [123] Во второй же сфере Карамзин говорит об ошибочности политики Петра. Карамзин подчеркивает, что «дух народный составляет нравственное могущество государства, подобно физическому, нужное для их твердости» [124]. Важно определить, как историк решает проблему соотношения развития просвещения и одновременного сохранения самобытности нравов. По его мнению, «просвещение … состоит … в знании нужного для благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены» [125]. Учитывая это, Карамзин и делает свой известный вывод: «Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные» [126]. Суммируя все вышесказанное, можно заметить, что во всех данных размышлениях автор проводит центральную мысль: приоритет государственных интересов над какими-либо иными, в том числе связанными с развитием просвещения. Само просвещение носит для Карамзина функциональный характер: насколько оно полезно государству, настолько оно и необходимо. Поэтому просвещение во многом отходит на второй план перед самобытностью нравов, которую историк напрямую связывает с прочностью и могуществом государства.  Защита самобытности нравов перед их насильным изменением раскрывается Карамзиным и в ином аспекте. Он пишет: «Народ в первоначальном завете с венценосцами сказал им: «Блюдите нашу безопасность вне и внутри, наказывайте злодеев, жертвуйте частию для спасения целого», - но не сказал: «Противоборствуйте нашим невинным склонностям и вкусам в домашней жизни» [127]. Данная мысль очень интересна в том отношении, что во многом раскрывает понимание Карамзиным теории общественного договора. Не отрицая своего рода, договорный характер власти, историк стремится показать, что народ, по сути, добровольно передает все публично правовые функции самодержцу, оставляя за собой лишь права на свободу в частной сфере.  Третьим аспектом критики политики Петра по отношению к народным нравам является мысль о том, что в ее результате «высшие степени отделились от низших … ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний» [128]. Одновременно в среде самого дворянства происходили далеко не однозначные изменения: «Чем более мы успевали в людскости, в обходительности, тем более слабели связи родственные» [129]. В итоге «с приобретением добродетелей человеческих утратили гражданские»[130]. В этих мыслях достаточно ярко проявляется намеченная ранее тенденция Карамзина ставить государственные интересы выше идеалов Просвещения. Подчас он склонен даже признавать, что те или иные заблуждения, которые все же способствуют «любви к Отечеству и нравственной силе оного», должны существовать вопреки тому, что они во многом обманчивы. Суммируя данные размышления можно сказать, что Карамзин ставит важную проблему народной самобытности и идентичности. Как отмечают Д.В. Ермашов и А.А. Ширинянц, идея монархической власти выступает у Карамзина как выражение подлинно самобытного начала, предопределившего величественное развитие России [131]. Таким образом, идея самодержавия несет также аспект поиска идентичности народа и страны. Учитывая же не раз повторявшийся тезис о нравственном уважении народа к власти как ее главной опоре, самобытные нравы и обычаи, являясь необходимой частью нравственного облика народа, вовлекаются в круг факторов формирования идентичности. Поэтому столь пристальное внимание к ним со стороны Карамзина имеет достаточно глубокие корни в его мировоззрении.  Последним аспектом оценки политики Петра Карамзиным, который хотелось бы затронуть является его взаимоотношения с церковью. Автор считает, что уничтожение патриаршества было ошибкой царя, так как «духовенство никогда не противуборствовало мирской власти» [132]. Далее он раскрывает свое мнение относительно роли церкви в истории России, которое представляет интерес для характеристики его общественно-политической позиции. Основные ее функции, по Карамзину, таковы: «вещать истину государям, не действовать, не мятежничать», «владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для Отечества и где пастырь душ может обещать в награду один венец мученический» [133]. Таким образом, по своему назначению церковь оказывается своего рода связующим звеном между народом и монархом. С одной стороны, она несет информацию самодержцу «снизу» (что можно сравнить с вышеуказанной функцией наставника и советника при государе), с другой, влияет на народ «сверху» в экстремальных ситуациях. Д.В. Ермашов и А.А. Ширинянц пишут: «Содержание консервативного политического дискурса в России всегда определяла национальная идея, синтезирующая патриотизм и духовную свободу в историческом православии» [134]. В рассмотренных мыслях налицо как патриотическая составляющая роли церкви и православия (способность владеть сердцами в случаях, когда надо все оставить ради отечества), так и аспект духовной свободы (право высказывать самодержцу правду).  Суммируя собственные размышления о Петре I, Карамзин пишет: «Сильною рукою дано новое движение России; мы уже не возвратимся к старине» [135]. Неизбежность преобразований Петра I накладывает свой отпечаток на все последующее развитие страны. При последующих государях (до Екатерины II) «Россия текла путем, предписанным ей рукою Петра, более и более удаляясь от своих древних нравов и сообразуясь с европейскими». Лишь Екатерина II «была истинною преемницею величия Петрова и второю образовательницею новой России» [136].  Вопрос об отношении Карамзина к политическим преобразованиям периода правления Екатерины II решается в данной работе на основе «Записки». Таким образом, данный взгляд на проблему отражает лишь поздний этап в эволюции мировоззрения Карамзина. Для восполнения этого пробела обратимся к историографии.  Важным источником по изучению взглядов Карамзина на правление Екатерины в начале XIX века является «Историческое похвальное слово Екатерине II» (далее – «Слово»). Обстоятельства возникновения «Слова», подготовленные внутренним развитием мировоззрения Карамзина, достаточно подробно осветила Л.Г.Кислягина. Среди особенностей, связанных с эволюцией его взглядов, исследователь выделяет: «убеждение, что монархическая форма правления наиболее отвечает существующему уровню развития нравственности и просвещения»; усиление интереса к истории России и политической жизни страны; недовольство правлением Екатерины II и Павла I [137].Таким образом, появление «Слова» было внутренне детерминировано и связано с общей эволюцией взглядов автора. Также немаловажную роль сыграло и провозглашенное Александром I стремление «по закону и сердцу» Екатерины.  «Слово» было написано Карамзиным в 1801 году и через Д.П. Трощинского вручено Александру I [138]. Данное сочинение, таким образом, входит в круг источников, связанных с обращениями (например, в виде од) к императору, вступившему на престол. В нем Карамзин излагает все то, что считает возможным указать правителю в качестве примера, основываясь на времени правления Екатерины II. Однако подобный подход автора порождает своего рода противоречие: как известно, Карамзин никогда не был исключительно панегиристом царствования императрицы – он видел как положительные, так и отрицательные стороны (что особенно ярко проявилось в «Записке о древней и новой России»). На мой взгляд, верный разрешение данной проблемы предлагает Л.Г.Кислягина. Она считает, что в «Слове» на примере правления Екатерины II развивает мысль о взаимосвязи развития и прогресса просвещения, с одной стороны, и самодержавия, с другой, подтверждая эту идею размышлением о несостоявшемся похвальном слове Петру I[139]. Таким образом, данный источник не сводится к простому восхвалению правления Екатерины II, но представляет собой изложение взглядов Карамзина на проблему самодержавия в начале XIX века. Также стоит отметить, что немаловажное значение имел тот факт, что данное произведение предназначалось непосредственно для чтения монархом, что не могло не повлиять интонацию, общее настроение «Слова». Подобная черта данного источника позволяет привлекать его и при решении вопроса о личном отношении Карамзина к монарху, что подчас весьма важно при анализе его произведений.  В «Записке» мы встречаемся с иным образом самой Екатерины и иной оценкой ее правления. Попытаемся выделить главные мысли Карамзина о политических преобразованиях императрицы.  Главным ее политическим преобразованием было, по Карамзину, смягчение самодержавия без утраты им собственной силы. В чем оно выражалось? В том, что императрица «не требовала от россиян ничего противного их совести и гражданским навыкам», в том, что исчез «дух рабства … в высших гражданских состояниях», в «мягком» способе управления и достижения своих целей во взаимоотношениях с сановниками, одним словом, Екатерина «очистила самодержавие от примесов тиранства» [140]. В размышлениях автора о политических преобразованиях Екатерины намечается определенная тенденция. Карамзин склонен рассматривать их в свете двух исторических традиций: самобытной, российской, с одной стороны, и петровской, западной, с другой. Большая часть тех политических мероприятий императрицы, которые он оценивает как положительные, осмысляется как продолжение или трансформация традиций Древней Руси, Московского государства. Так, например, Карамзин пишет об успехах во внешней политике: «Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое. Правилом монархини было не мешаться в войны, чуждые и бесполезные для России, но питать дух ратный в империи рожденной победами» [141]. О самом же этом правиле, как указывалось выше, Карамзин говорит при оценке Ивана III и рассматривает его как завет именно этого государя последующим правителям. Другое свидетельство касается политики Екатерины по отношению к дворянству, которое Петр III освободил от обязательной службы: «Умная Екатерина, не отменив сего закона, отвратила его вредные для государства следствия: любовь к Святой Руси, охлажденную в нас переменами Великого Петр, монархиня хотела заменить гражданским честолюбием» [142]. Налицо стремление автора показать, как Екатерина преобразует и трансформирует те или иные политические принципы, идущие из древней Руси, не противопоставляя им западные нормы, а производя изменения с учетом опыта и традиций прошлого.  Во многом иначе оцениваются политические преобразования Екатерины и результаты ее правления, которые автор связывает с наследием Петра. Он стремится противопоставить их отношение к проблеме народных нравов даже шире – методы управления государством: «… Петр, насильствуя обычаи народные, имел нужду в средствах жестоких; Екатерина могла обойтись без оных» [143]. Хотя преемственность в некоторых сферах присутствует: «Петр удивил Европу своими победами – Екатерина приучила ее к нашим победам» [144]. Однако главный отрицательный фактор петровского наследия состоит в том, «чужеземцы овладели у нас воспитанием; двор забыл язык русский; от излишних успехов европейской роскоши дворянство одолжало»[145] и т.д. Таким образом, продолжал свое действие механизм, заложенный еще Петром: развиваясь по пути европейского просвещения, мы теряли собственные исторические корни, собственную идентичность.

На фоне подобного сопоставления различных исторических традиций в преобразованиях Екатерины II интересно отметить частое употребление Карамзиным слова «гражданин» («гражданские навыки», «гражданские состояния», «гражданское честолюбие») при анализе екатерининских преобразований. Представляется возможным, что оно символизирует ту мысль автора, что правление императрицы, характеризующееся смягчением самодержавия и развитием просвещения, кладет начало новому порядку, связанному с началом формирования гражданского общества (под которым подразумевается, прежде всего, дворянство). Намечается своего рода линия развития: православная, Святая Русь – заимствования с запада и петровские преобразования – развитие просвещения, начало становления гражданского общества (дворянства), связанные с Екатериной.  Хотя завершает свой анализ екатерининского правления на мажорной ноте, достаточно четко прослеживается систематическая критика политических преобразований XVIII века, которую Ю.М.Лотман ярко суммировал в выражении: «Ничего за весь XVIII век сделано не было» [146]

Скажем несколько слов и об оценке Карамзиным периода правления Павла I. Общий результат его царствования оценивается следующим образом: «… что сделали якобинцы в отношении к республикам, то Павел сделал по отношению к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного» [147]. Вместе с тем правление Павла закончилось столь плачевным результатом по причине того, что Екатерина, проводя свои реформы, выработала иную историческую традицию, в соответствии с которой «россияне знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои обязанности, коих нарушение уничтожает древний завет власти с повиновением и низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права» [148]. Данная мысль важна в том плане, что демонстрирует определенный критерий, в соответствии с которым Карамзин оценивает Павла. Его «злоупотребления» самодержавной властью критикуются не на основе каких-то отвлеченных критериев (чего он не любил делать), а на основе того, что они противоречат определенной исторической традиции, сформировавшейся до него. Эта самая традиция (наряду с совестью монарха) во многом и определяет средства охранения подданных от злоупотреблений власти [149].

Таким образом, при анализе политических преобразований XVIII века Карамзин выражает свое отношение к проблемам соотношения развития самодержавия, просвещения и самобытной народной культуры и нравов. Суждения автора по данным проблемам существенно расширяют возможности исследования его общественно-политической позиции.