Структура формулярного списка. Информативные возможности

Среди архивных материалов XVII—начала XIX в. значитель­ное место занимают записи объяснений или показаний различ­ных лиц, называемые «сказками». Это довольно разнородная группа источников как внесудебного (отчеты должностных лиц, заключения специалистов по разным вопросам, сообщения куп­цов и ремесленников о торгах и промыслах и т. д.), так и судеб­ного происхождения (ставочные или срочные «сказки»— под­писки ответчиков с указанием желательного срока рассмотрения судебных дел; пересрочные или полюбовные «сказки» о прекра­щении тяжбы). В XVIII в. появляются ревизские «сказки». С XVII в. сохранились «сказки» служилых людей об их семей­ном, имущественном и служебном положении *. «Сказки» не имели твердо установленной формы. Обычно они начинались с даты, затем следовало имя подателя «сказки». В тех случаях, когда они подписывались авторами, их называли «заручными сказками».[33]

В начале XVIII в. появляется новая разновидность подобных документов, исходивших не от отдельных лиц, а от целых воин­ских частей. В архивных материалах они носят наименование полковых «сказок», полковых ведомостей и полковых ведений. При всех различиях в наименованиях данные документы пред­ставляют собой однотипные, написанные на основе имевшихся в полковых канцеляриях материалов и свидетельств ветеранов формуляры воинских частей. Они составлялись по определенно­му вопроснику, присланному из Военной коллегии. Представле­ние о нем дает введение в формуляр Смоленского пехотного полка: «1720 году марта 1 дня, дивизии генерала аншефта и генерала-губернатора Лифляндии и кавалера его сиятельства князя Аникиты Ивановича Репнина Смоленского пехотного полку ведение против указу царского величества, присланного из Военной канцелярии: как вышеписанной полк учинен с начала легулярной армии, в котором году, и по каким указом, и кем и ис каких людей набран. И кто имяно с начала были в них штап и обор-афицеры. И сколько было урядников и салдат и неслужа­щих, також лошадей полковых казенных и фурманных. И алтилерии полковой, и всякой арматуры, ружья и мундиру. И к тому кто чего, а имяно рекрут, ружья и протчаго вышепомянутого — с начала того полку на сее время, в котором году порознь и от­куда в даполнку прислано. И у кого принимано. И с того числа сколько, когда, где людей на баталиях, и акциях, и на штурмах побито, и в полон побрано, и без вести пропало. А полковой алтилерии, и амуниции, ружья, и всяких припасов, и лошадей, что, где и каким образом убыло. И... чего ныне налицо есть».[34] В тесной генетической связи с этими документами на­ходятся относящиеся к тому же времени офицерские «сказки» и послужные списки, прилагаемые к полковым формулярам.

В советское время «сказки» привлекли внимание ряда иссле­дователей. «Сказки» торговых людей начала XVIII в. были изу­чены Е. И. Заозерской, которая опубликовала девять из них, от­носящихся к Москве, Казани, Симбирску, Свияжску. «Сказкам» астраханских стрельцов в последней четверти XVIII в. посвя­щена работа Р. И. Козинцевой. Представленные в 1699—1700 гг. Генеральному двору в Преображенском при наборе регулярной армии «сказки» о частновладельческих и монастырских крестья­нах были положены в основу статьи Я. Е. Водарского о служи­лом дворянстве. К- В. Сивков использовал «сказки» 1710 г. при подсчете общего количества дворов, принадлежавших дворян­ству и духовенству. В ЦГВИА сохранился значительный комплекс полковых формуляров и офицерских «сказок» петровского времени, отло­жившийся в материалах Военной коллегии. В начале нынешнего века коллекция эта была приведена в порядок под руководством подполковника П. Поликарпова, возглавлявшего особое дело­производство Московского отделения общего архива Главного штаба. В связи с 200-летием учреждения регулярной армии и полтавским юбилеем данные из них были частично использованы П. Поликарповым и некоторыми полковыми историографами.[35]

В советское время к ним обращались при выявлении документов по истории медицины в России. Однако в целом данный комплекс материалов по существу выпал из поля зрения советской истори­ческой науки, изучающей военные аспекты петровского времени.

Полковые формуляры, офицерские «сказки» и послужные списки охватывают 26 драгунских и 34 пехотных полка полевой армии. Поскольку полковые формуляры составлялись на основе имевшихся в части материалов, их полнота и точность зависели от сохранности полковых архивов. Однако последние находились в плачевном состоянии. Лишь очень немногие полки имели в сво­их канцеляриях документы первого десятилетия XVIII в., по­скольку во 'время «Турецкой акцьи» 1711 г. «поведено от гене­ралитету всякие тягости бросить, а полковыя книги и всякие ведомости созжены»  Были и иные причины массовой гибели полковых документов. Так, в Астраханском пехотном полку они «с кораблем „Нарвою", потонули», в Воронежском пехотном полку в 1714 г. «в плавном походе на разбитых галерах письма потонули»". В Смоленском пехотном полку погибли документы с 1700 по 1708 гг., так как «оной полк в 708 году разбили воры донские казаки Максимка Голой с товарищи. И какия были пол­ковые припасы и всякие записки, книги и ведомости и оные взяты все и от помянутых воров донских казаков позжены и в воду пометаны» ". Поэтому полковые формуляры этих частей были очень неполными и содержали сведения, главным образом, за второе десятилетие XVIII в.[36]

Возникновение данного комплекса материалов относится ко времени образования Военной коллегии. 26 мая 1718 г. фельд­маршал А. Д. Меншиков и генерал А. А. Вейде писали генерал-адмиралу ф. М. Апраксину: «Теперь по его царского величества имянному указу состоялось быть Военной коллегии под управ­лением нашим и ведено нам в оную коллегию требовать от гу­берний обо всем, что к той коллегии принадлежит, подлинных и перечневых ведомостей и табелей... о том при сем прилагаем пункты...».[37]

В частности, в первом пункте требовались сведения о войсках: «...в них кто имяно штап и обер-офицеры, и которые русские коим образом и через какие чины до тех нынешних чинов про­изошли. А иноземцы каких наций и по каким капитуляциям или иным коим образом приняты»[38]. Данные эти надлежало предста­вить «по крайней мере к декабрю месяцу 1718 году». Аналогич­ные сведения были затребованы в отношении полевой армии из Главной Военной канцелярии.

Необходимость сбора подобных материалов Военной колле­гией обусловливалась тем, что до ее создания в России не было центрального правительственного органа, ведавшего всеми кате­гориями командного состава. Офицеры полевых войск были в ведении Военного приказа и сменившей его Главной военной канцелярии. До 1709—1711 гг. офицерский состав гарнизонных войск и частей старой организации был ведом Разрядным при­казом и местными разрядами (военными округами). После со­здания губерний он был подчинен губернской администрации. Кроме того, по свидетельству В. Н. Автократова, «часть офице­ров и военных чиновников была подчинена другим приказам: артиллеристы и военные инженеры находились в ведении При­каза артиллерии, стрелецкие офицеры подчинялись Приказу зем­ских дел, оружейные комиссары—Оружейной палате, морские офицеры—Адмиралтейскому и Военно-морскому приказам».

Поэтому в запросах, разосланных по учреждениям и воин­ским частям, писалось: «о требовании ко состоянию Военной коллегии ведомостей... о генеральном штапе с начала легулярной армии до сего времени сколько каких чинов генералитета в службе е. ц. в. было и кто имяно. Також и о полевых конных и пехотных [полках] и партикулярных шквадронах и баталионах. А имяно: в котором году по каким указам и с каких людей на­браны, и кто .имяны с началу были штап я обер-офицеры; сколько было урядников, и рядовых, и неслужащих; також и лошадей драгунских и подъемных; полковой и всякой арматуры. В указе же е. ц. в. повелевает, чтоб от всяких полевых команд каждому аншефту прислать в Военную коллегию и в Главный комисса­риат подлинные ведомости»[39]. В свою очередь командиры диви­зий затребовали от подчиненных частей не только полковые фор­муляры, но и подлинные «сказки» о службе каждого офицера с его собственноручной подписью и послужные списки.

В целях единообразия была разработана, говоря современ­ным языком, типовая анкета, на вопросы которой опрашиваемым офицерам надлежало дать ответ за личной подписью: «Из каких чинов и каким образом и чрез какие чины до тех нынешних чи­нов произошли? И в которых годех и в какие службы написаны? И где были на службах, на баталиях, на акциях? И за какие кто службы произведен в чины и кем и по каким указам? И сколько за кем поместий и вотчин... А иноземцы: каких нацей и сколь давно в службу въехали? И по каким капитуляциям и по чему они жалованья получают?».В некоторых полках подобные вопросы ставились в начале каждой офицерской «сказки». Например, в Рязанском полку они открывались такими словами: «По какому указу взят в службу и с которого году служит, где бывал на баталиях, штурмах про­тив неприятеля, и от кого произошел рангами, и столько за мною поместья и вотчин, так же что ныне по скольку в. г. денеж­ного жалованья 'получено, значит ниже сего».[40]

На основании офицерских «сказок», после их проверки и уточнения по имевшимся в полковых канцеляриях документам, составлялись в полках послужные списки. Обычно в эти списки почти дословно вносился текст соответствующих офицерских «сказок».

В качестве примера приведем материалы о поручике Ростовского пехотного полка С. М. Лебедеве". «Сказка», собственно­ручно подписанная им, гласила: «1720 году февраля в 20 день, дивизии генерала и кавалера его сиятельства «князя Репнина Ростовского пехотного полку " порутчик Савостьян " Лебедев сказал: от роду мне 23 года, взят я в службу царского величе­ства в 700-м году из дворовых людей, писался " волею, набору господина генерала и кавалера его сиятельства князя Репнина, и определен в Гулцев полк, который ныне именуетца Ростовской пехотной полк, в солдаты. А из солдат определен в подпрапор­щики. И в 702-м году под Шлесенымбурхом " за Невою рекою на реке Черной на баталии был и в 703-м году под Канцами в шанцах и при отаковании был. И в 704-м году под Нарвою в опрошах и при отаковании был. И за оную мою службу по ордеру генерала и кавалера князя Репнина в 707-м году июля 7 из подпрапорщиков пожалован в прапорщики...» Заканчивалась «сказка» С. М, Лебедева словами: «И ныне служу в оном же Ростовском полку порутчиком. А поместия и крестьян за мною нет. А сие сказал самую истинную правду по совести своей под потерянном чина и имения своего. Порутчик Лебедев».Послужные списки писались обычно форматом в писчий лист одним писарем. Им предшествовало краткое вступление. Напри­мер: «Псковского драгунского полку имяной наличной список штап и обор и ундер афицером, капралом и драгуном и нестрое­вым. Хто с которого году, и от каких чинов, и много ль за 'кем поместья, и вотчин, и крестьян, и которых городех. О том обо всем у штап и о обор и ундер и редовых и протчих чинов под каждым именем писано»[41]. Послужные списки подписывались в конце документа и скреплялись по листам командиром полка. Во многих полках офицеры, на которых составлялись послужные списки, расписывались под этими документами, подтверждая правильность сообщаемых сведений.

Податели «сказок» и лица, подписавшие составленные на их основании послужные списки, были заранее предупреждены об уголовной ответственности за неправильные сведения. Об этом прямо говорилось в начале соответствующих документов. На­пример: Сибирского драгунского полка «первой роты капитан Алексей Афанасьев сын Трубников сказал под честным паролем и под потерянием своего чину, движимых и недвижимых пожит­ков». Затем следовал текст «сказки». Иногда в несколько ви­доизмененном виде подобная формула писалась в конце доку­мента: «а ежели я сказал в сей сказки ложно, и за такую мою ложную сказку приказал бы ц. в. мне учинить штраф по воен­ному артикулу, а движимые и недвижимые пожитки отписать на себя, в. г.», или: «Сказал самую истинную правду по сове­сти своей под потерянием чести и своих пожитков».[42]

В некоторых полках у авторов «сказок требовали докумен­ты или свидетельские показания, «подкрепляющие» (подтверж­дающие) правильность сообщаемых сведений. Например, в Псковском драгунском полку, ссылаясь на то, что «по каким указам происходили (производились в чины), того подлинного ведения при полку, и где на баталиях и штурмах были, нет», распорядились: «взять у них по указу ц. в. с под­креплением сказки порознь. И что сказали о том, они сами сво­ими руками с подтверждением и подписались, которые следуют ниже».[43] К документу был приложен послужной список на 41 офицера с собственноручными подписями каждого из них, заве­ренными командиром полка. В подобных случаях к офицерским «сказкам» и послужным спискам приобщались копии подтверждающих материалов, на­пример, патентов на офицерские чины. Следует оговориться, что подобными документами обычно располагали лишь очень немногие офицеры, преимущественно из числа произведенных в чины в конце Северной войны, когда были узаконены баллоти­рования на вакансии и выдача патентов определенного образца лицам, которым присваивались соответствующие звания. Что же касается получивших чины в более раннее время по именным царским указам или основанным на них «повелениям» коман­диров корпусов, дивизий, бригад и приравненных к ним отдельных частей, то эти офицеры обычно не имели на руках соответ­ствующих документов. Соотношение лиц, имевших и не имев­ших патенты на офицерские чины, видно на примере Нижегородского драгунского полка. В 1722 г. в нем не имели патентов: полковник, подполковник, два майора, 10 офицеров полкового штаба, 7 из 9 капитанов, 7 из 10 поручиков, 7 из 10 прапорщиков. «Сказки» писались на отдельных листах пис­чей бумаги, а в некоторых полках на гербовой бумаге.

Составление офицерских «сказок» и послужных списков затянулось на длительное время. Объясняется это тем, что часть офицеров находилась в длительных командировках за пределами своих полков или в многомесячных домашних от­пусках. Для того чтобы не задерживать представление сведе­ний, в полках на основании имевшихся документов были со­ставлены на этих офицеров послужные списки с припиской: «за ними неизвестно, что за кем поместья и вотчин и крестьянских дворов». В Псковском драгунском полку на «отлучных» офи­церов представлялись копии прежде составленных «сказок» с объяснением, что «подлинная ево за рукою сказка у полковых дел, и что он сам у сей сказки... не подписался за отлучением»[44]. По мере возвращения этих офицеров в свои полки на них со­ставлялась соответствующая документация.

Сбор полковых формуляров, «сказок» и послужных списков в пехоте и кавалерии начался официально в январе 1720 г. Однако в пехотных полках он был в основном закончен в тече­ние 1720 г. (в 30 полках из 34), в то время как в коннице он затянулся почти на два года и основная масса «сказок» и по­служных списков была представлена в 1721 г. ( 21 полку из 26).

По мере поступления в Военную коллегию полковые фор­муляры и приложенные к ним офицерские «сказки» и послуж­ные списки получали регистрационные номера. Например: «№ 14 подан при доношении генваря 3 дня 1721 году» или «в протокол записан августа 16 дня 1720 году присланым от них доношением № 3859». Затем из них формировались дела от­дельно на каждый полк: «Ярославского пехотного полку Спис­ки и Сказки 720 году» или «№ 11 Драгунского Кропотова пол­ку присланные Списки и Сказки 1721 году».[45]

Сохранившиеся офицерские «сказки» и послужные списки петровского времени охватывают в общей сложности 2245 офи­церов, служивших в 60 полевых полках пехоты и кавалерии.Эти документы довольно неравномерно распределяются по от­дельным воинским частям. В делах 8 полков, где служило 326 офицеров (около 15% общего количества), сохранились как собственноручно подписанные «сказки», так и послужные спис­ки, заверенные подписями тех, на кого они составлялись.

В материалах 33 полков, в которых служили 1299 офи­церов (около 55% от общего их числа), сохранились «сказки» с собственноручными подписями, но не имеется послужных списков.

В документах 10 полков, где насчитывалось 377 офицеров (около 18% от общего числа), имеются собственноручно под­писанные послужные списки, но нет офицерских «сказок».

В делах 9 полков, где служило 243 офицера (около 11% от общего числа), фигурируют только послужные списки, не заве­ренные личными подписями.

Наиболее ценной представляется та группа архивных мате­риалов, в которых имеются собственноручно подписанные офи­церские «сказки» и послужные списки. Собственноручно подпи­санные «сказки», поскольку они являются основой для послуж­ных списков, более надежны, чем последние. В отдельных слу­чаях, ввиду неграмотности авторов «сказок», по их просьбе за них подписывались другие лица. Всего неграмотные составляли около 5% подателей «сказок».

В источниковедческом плане офицерские «сказки» и состав­ленные на основании их послужные списки петровского време­ни имеют следующие особенности:

— они могут быть отнесены к числу массовых источников, ибо охватывают в общей сложности 2245 офицеров;

—они характеризуют 80% офицеров полевых войск, что со­ставляет около половины всех тогдашних командных кадров. По штату 1720 г. в русской армии надлежало быть 5286 офи­церам. Учитывая обычный в то время 20-процентный неком­плект офицеров, можно думать, что фактически их было 4200— 4300 человек[46];

—для этих источников характерно единообразие, обуслов­ленное постановкой одинаковых вопросов и унифицированной формой документов.

Все это облегчает сопоставление, группировку, взаимопро­верку, анализ и делает возможным статистическую разработку сохранившихся «сказок» и послужных списков.

С сожалением надо отметить излишнюю лаконичность от­дельных «сказок», особенно в той их части, где авторам прихо­дилось сообщать о своих подвигах и боевых заслугах. Изучаемым материалам присуща значительная информационная насыщенность. Прежде всего они ценны как источник по военной истории. В них содержатся данные о строительстве и военных действиях русских войск в конце XVII в., и в частно­сти на Крымских и Азовских походах. Интересны подробности, связанные с созданием регулярной русской армии накануне Северной войны, обучением личного состава и назначением командных кадров.[47]

Особенно обширны данные о событиях Северной войны .1700—1721 гг.: сражении под Нарвой 1700 г.; боевых действиях 1701—1703 гг. под Ниеншанцем (Новыми Канцами), Печерским монастырем в ходе так называемой «малой войны» в Ингрии и Карелии; взятии в 1704 г. Нарвы и Дерпта; операциях 1705— 1706 гг. в Польше, под Гродно; действиях русского «помощного корпуса» в 1703—1707 гг. на территории Польши, Саксонии; Головчинском деле; сражении при Лесной; боях под Опошней, Олешками, Сенжарами; «генеральной баталии под Полтавой» в 1709 г.; взятии Ревеля и Риги; операциях на Финляндском театре; Гангутском сражении; Померанской экспедиции 1711— 1716 гг.; действиях русской армии и флота на юго-западе и за­паде Прибалтики, в Северной Германии, Дании, под Стокголь­мом в 1717—1720 гг. Наряду с данными об известных сраже­ниях в «сказках» содержатся многочисленные упоминания о бо­евых действиях, не изученных исторической наукой. Это позво­ляет пролить новый свет на многие события Северной войны, выяснить роль в них отдельных частей, соединений, полко­водцев.

В «сказках» фигурируют любопытные данные о различных боевых эпизодах. Полковник А. А. Мякинин сообщил, что в 1706 г. под Гродно он, переодевшись в гражданское платье, проник в неприятельский лагерь и произвел там разведку. По словам Г. Л. Турубаева, он «записался в службу е.ц.в. из вольных людей татарской природы из Астрахани охотою своею в 703 году», участвовал в приступе под Нарвой и был «також у розысков взятия Риги как шпионов, так и выходцов допросов. И по окончанию рижского походу пожалован был за такие свои труды полковым писарем»[48].

Из «сказок» становятся известны многие факты героизма русских воинов. За захват шведских знамен были произведены в офицеры драгун Г. А. Познахов, капралы В. Ф. Маслов и М. С. Тобеев. Выходец из боярских людей М. Мелентьев в сра­жении под Полтавой «был перед фрунтом, взял с пушки три знамя шведских», в 1714 г. он «брал штурмом» шведский фре­гат и в 1719 г. был «пожалован прапорщиком».[49] Ф. Сунгуров, происходивший из рейтарских детей, «в солдатство взят в 700 году и написан в Киевской полк и был капралом и коптенариумусом до 715 году. А в ояам году ис того Киевского полку командирован из Риги с капитаном Кулябакиным на трех бре-гантирах в Энбленк для забрания шведской артиллерии. И под местечком Винтавой оные суда погодою разбило и прибило на берег. Чего ради при тех судах оной оставлен был на карауле с 7 человеками рядовыми. И в оное время приступили к ним на капорах швецских и палили по них. И зделав одые батареи, на­против палили. И со оных капоров на шлюпках стали к ним вы­езжать на берег матрозы, и оных не впускали и выласку чини­ли. За оное в тот же 715 год указом его сиятельства генерала и кавалера Аникиты Ивановича Репнина пожалован оной на ваканц прапорщиком...»[50]. Можно привести другие подобные факты, но и сказанного достаточно, чтобы оценить «сказки» как первоклассный источник по истории народного героизма.

«Сказки» и послужные списки дают разностороннее пред­ставление о жизни петровской армии: комплектовании и обу­чении войск; формировании, переформировании и упразднении воинских частей; порядке и практике чинопроизводства, повы­шения и понижения в офицерских должностях и званиях; след­ствии, суде и штрафовании за злоупотребления и упущения по службе.

Ценность «сказок» не исчерпывается военно-исторической проблематикой. В них содержится также немало данных о классовой борьбе и народных движениях начала XVIII в.: вос­станиях в Астрахани, Башкирии и Поволжье; крестьянской войне под предводительством К. А. Булавина. Следует огово­риться, что имеющиеся в «сказках» сведения об этих событиях очень фрагментарны и касаются главным образом деталей и частностей. Однако в сочетании с другими источниками они позволяют пролить дополнительный свет на некоторые события народных движений начала XVIII в. Например, премьер-майор Смоленского пехотного полка Ф. А. Полибин, бывший в 1708 г. сержантом Преображенского полка, писал: «Послан был на Дон против бунтовщиков донских казаков лейб-гвардии тогда бывшим маэром князь Василием Володимировичем Долгору­ким за адютанта, и будучи в оном походе, был на акциях и ба­талиях 'безотлучно. А имянно под Черкасским» городком Тором Изюмского полку—против донских казаков. И под городком дон­ским Есауловым на приступе и в шанцах. Так же под донским городком Донецком на штурме. И под городком Решетовым на баталии против оных же донских казаков». В награду за свою карательную деятельность Ф. А. Полибин был произведен из гвардии сержантов в капитаны гарнизонного полка.[51]«Сказка» Полибина интересна не только перечнем мест, где происходили бои правительственных войск с повстанцами, но и как показатель упорства сопротивления последних. Из нее вид­но, что после неудачного приступа городок Есаулов пришлось брать с помощью шанцев, т. е. с применением военно-инженер­ных методов осады. Для овладения Донецком потребовался штурм, под Решетовым развернулось целое сражение («бата­лия»). Особую ценность свидетельству Полибина придает, то обстоятельство, что он писал о событиях 1708 г., имея за пле­чами боевой опыт Северной войны. Тем более интересно, что он поставил в своей «сказке» участие в «акциях» против повстанцев в один ряд с боевыми действиями против регуляр­ных шведских войск, оперируя при описании первых той же во­енной терминологией.

Заслуживают внимание сообщенные в формуляре Смолен­ского полка данные о его потерях в бою с булавинцами. Полк этот под командованием И. Билса разбили «донские казаки Микитка Голой с товарищи». К моменту боя в нем было 28 офи­церов и 835 солдат и урядников. Было убито 5 офицеров (в том числе полковник, подполковник, поручик, прапорщик, полковой лекарь), 106 солдат и урядников и взято в плен 23 офицера, 729 урядников и солдат. Таким образом, повстанцы уничтожи­ли и пленили весь полк И. Билса. Относительно пленных ука­зано: «в оном же 1708-м году приходом князя Василья Володи-мировича Долгорукова высвободили из помянутых воровских донских городков и вышли на Воронеж... 752 человека».[52]

В исследуемых документах содержится немало данных по социально-экономической истории нашей страны. Есть сведения о практическом применении указа 1714 г. о единонаследии; имеются материалы о землевладении и душевладении офице­ров-дворян, правда, они не дают достаточно достоверной кар­тины состояния их помещичьего хозяйства.

Статистическая разработка всего массива «сказок» и по­служных списков позволила выявить происхождение армейско­го офицерства: 61,9%—из дворян; 10,6—из служилых людей «старых служб», 13,9—выходцы из других сословий, 12,6%— иноземцы (1%—не указавшие происхождения). Наличие в командном составе значительной прослойки выходцев из недво­рянской среды (среди офицеров пехоты они составляли около —22,6%) объясняет, почему Табель о рангах 1722 г. причис­лила к дворянству всех офицеров—не дворян по происхожде­нию. Вместе с тем из отдельных «сказок» видно, что, несмотря на неоднократные правительственные заверения о превосход­стве службы над «породой», т. е. заслуг над происхождением, офицеры—выходцы из других сословий находились в неравноправном положении по сравнению с представителями дворян­ской аристократии.

Велико значение «сказок» как источника по генеалогии. Особую ценность им придает то, что наряду со сведениями о дворянских фамилиях в них содержится совершенно неизвест­ная науке массовая информация о выходцах из непривилегиро­ванных слоев населения: посадских, купцах, крестьянах, дворо­вых и боярских людях, монастырских служках и служителях. Это делает данные документы познавательными не только в плане изучения персональных судеб, что само по себе очень важно, но позволяет также с их помощью воссоздать коллек­тивные биографии классов и сословий феодального общества начала XVIII в.

«Сказки» дают представление о высокой грамотности пе­тровского офицерства: более сохранившихся документов подписаны или собственноручно написаны их авторами. Они заслуживают пристального изучения лингвистами и литерату­роведами как памятники живого народного языка начала XVIII в. с его речениями, идиомами, инверсиями, диалектоло­гическими особенностями.

Теперь необходимо проанализировать достоверность инфор­мации, содержащейся в данных материалах.

Так как в основе офицерских «сказок» и послужных списков лежали сведения, лично сообщенные опрашиваемыми офицера­ми, в них можно различить две формы искажения истины: а) сознательную дезинформацию с целью что-либо приукрасить или скрыть; б) невольные ошибки и неточности, обусловленные давностью вспоминаемых событий, дефектами памяти, отсутст­вием необходимых документов или сведений.

Исходя из того, что офицерские «сказки» и составленные на их основании послужные списки содержали собственноручные подписки о строгой ответственности за сообщение неправиль­ных сведений, уместно предположить, что заведомое искажение истины было явлением исключительным, обусловленным каки­ми-либо чрезвычайными обстоятельствами.

Как указывалось выше, эти документы составлялись по еди­ному вопроснику, имевшему целью выяснить социальное проис­хождение опрашиваемых; время поступления на службу, ее прохождение, чинопроизводство; участие в военных действиях; имущественное положение. Учитывая то, что полковые и выше­стоящие штабы располагали данными о службе, присвоении чинов, участии в боях офицеров каждой части или соединения, дача заведомо ложных показаний по этой группе вопросов представляется маловероятной. Тем более, что подобный обман всегда мог быть разоблачен ветеранами-однополчанами. Про­верка этих данных показала их достоверность. Так, в «сказке» рейтарского сына И. Норкина говорилось, что в 1706 г., «буду­чи под Выборхом на море при команде Михаила Ивановича Щепотьева, брали швецкую шкуту... по имяному е.ц.в. указу за взятие оной швецкой шкуты пожалован в прапорщики». Правильность этого сообщения подтверждается «сказкой» П. Д. Голоскова, именным указом Петра 1 от 8 ноября 1706 г. и описанием боя, опубликованном в «Ведомостях» за 1706 г. Бывший однодворец И. Воронов писал в своей «сказке»: «В 1704 году пошел из Киева с генералом князем Дмитрием Михайловичем Голицыным в Саксонию. 1706 году пошли из. Саксонии в Польшу. В этом же году под Фрауштатом были на баталии. В том же году ис под фрауштата пошли с генералом Ренцелем в Саксонию ж и в Цесарию до французской границы до города Филипсбурха... В 1708 году ис-под Филипсбурха по­шли в Польшу». Аналогичные данные содержатся в «сказках» С. А. Щетинина, С. Иванова, Я. Попова, С. С. Татаринова".[53]

Разумеется, это не означает, что ответы на данную группу вопросов свободны от невольных ошибок и неточностей, порож­денных дефектами памяти, а также отсутствием необходимых документов и сведений. Однако при анализе всех данных эти частные упущения и невольные искажения не имеют сущест­венного значения, поскольку они обычно могут быть выявлены и исправлены при сопоставлении тех или иных показаний с пол­ковыми «сказками» и свидетельствами однополчан.

Сложнее обстоит дело со сведениями, касающимися соци­ального происхождения. Основная масса офицеров петровской армии происходила из дворян и служилых людей «прежних служб» и их детей. Принадлежность всех их к привилегирован­ным сословиям подтверждалась и могла легко быть проверена документами Разрядного и Поместного приказов. В Военном приказе и сменившей его Главной Военной канцелярии име­лись данные о найме и службе офицеров-иноземцев.

Иначе обстояло дело с выходцами из не привилегированных сословий. При формировании первых регулярных полков в 1699—1700 гг. их рядовой состав комплектовался даточными и вольницей. Даточные солдаты выставлялись феодалами в оп­ределенной пропорции к общему количеству крестьянских дво­ров, принадлежащих тем или иным помещикам и монастырям. Гораздо более пестрой и неопределенной была вольница, под которой подразумевались добровольцы из детей боярских, го­родовых, казаков, солдатских и стрелецких детей. Были среди вольницы посадские, холопы (боярские люди), дворовые и ка­бальные. Об этом, в частности, свидетельствуют офицерские «сказки»: подпоручик И. И. Суханов «написан в службу из да­точных из людей дворовых в солдаты»; поручик П. Г. Голосков сообщал; «в службе е.ц.в. с 700 году, а записался в солдаты из людей боярских волею своею»; поручик В. Д. Валуев свиде­тельствовал: «шел служить волею своею в солдаты от околь-ничьего Семена Ивановича Языкова и жил у него по отцовской кабале».[54]

Приток солдат из вольницы был значительно меньше, чем предполагалось по предварительным расчетам. Поэтому гене­рал А. М. Головин и его помощники, формировавшие «новопри­борные» полки, не слишком тщательно выполняли правительст­венное распоряжение, запрещавшее призывать в регулярную армию «с пашен тяглых крестьян».[55] Пользуясь этим, отдель­ные представители последних проникали, скрыв свое происхож­дение, в числе вольницы, в новые полки и в дальнейшем вы­бивались в офицеры. Об этом, в частности, свидетельствуют биографии некото­рых офицеров Архангелогородского пехотного полка. Так, по­ручик И. Л. Бухаров первоначально сообщал о себе, что он якобы «из города Свияжска посатцкой человек»; подпоручик И. В. Поляков назвался «города Арзамаса казачий сын»; под­поручик П. П. Потехин (Петехин) заявил, что он «города Сви­яжска солдатский сын»; подпоручик Я. Ф. Раков написал, что он «родом москвитин посадской человек»; прапорщик К. М. Скороходов был записан в полк 'как «города Циаильска солдатской сын». С таким социальным происхождением они фи­гурировали в полковом смотренном списке 1711 г.[56] Однако при составлении «сказок» и офицерских послужных списков в 1720 г. все они признались в обмане и сообщили, что происходят из боярских людей.

Однако какая-то часть составителей недостоверных «ска­зок» не рисковала признаться в ранее совершенном обмане. Общий удельный вес их в командном составе в 1702— 1721 гг. установить не удалось. Возможно, что представление о них дают сведения о числе офицеров, не указавших в своих «сказках» и послужных списках социальное происхождение. Таковых насчитывалось 22 из 2245 человек. Социальное про­исхождение могло скрываться: а) из нежелания признаться в прежнем обмане, тем более что не был отменен апрельский указ 1702 г., предписывавший возвращать прежним помещикам и вотчинникам лиц, скрывших при вступлении в армию свою принадлежность к крестьянам и крестьянским детям; б) из опасения сурового наказания за вновь сообщаемые данные о сословной принадлежности в случае, если бы их признали лож­ными. Основная масса фактов сокрытия социального проис­хождения приходится на пехоту (20 из 22), где более четверти обер-офицерского состава (25,5%) составляли бывшие солдаты из даточных и вольницы.

Резюмируя сказанное, можно считать, что в 1720—1721 гг. большинство офицеров сообщали правильные сведения о соци­альном происхождении и только около 1 % не указали его в: своих «сказках» и послужных списках.

Гораздо больше сомнений вызывают приводимые в этих до­кументах сведения об имущественном положении опрашивае­мых. Наименее достоверными представляются данные о земле­владении офицеров, выходцев из дворян и служилых людей - «по отечеству». Как правило, авторы «сказок» ссылались на пе­реписные книги 1678 г. и в связи с длительным отсутствием в домах в течение Северной войны отказывались сообщать о фак­тическом положении в своих имениях.

Однако даже в тех случаях, когда опрашиваемые сообщали о размерах землевладения и количестве, принадлежавших им крестьянских дворов и крепостных душ, эти данные не соответ­ствовали действительному положению на 1720—1721 гг. Объ­ясняется это тем, что авторы «сказок» оперировали главным образом цифровыми показателями переписей 1678, 1698, 1709гг. и изредка 1715 г., хотя за время, прошедшее с момента состав­ления переписных книг, в поместном и вотчинном землевладе­нии произошли очень значительные изменения.

Капитан В. И. Приклонский свидетельствовал: «А поместья и вотчин за мною... по переписным книгам 186 (1678) году 70 дворов, а по переписным книгам 1709 году—35 дворов». Почти втрое уменьшились владения подпоручика Т. Тушина (с 38 дворов по переписи 1698 г. до 13 по переписи 1709 г.). У полковника графа И. Г. Головкина (сына канцлера) количе­ство крестьянских дворов сократилось почти в 8 раз—со 147 по переписным книгам 1678 г. до 19 по переписи 1709 г.[57]

К сожалению, «сказки», в которых указаны сопоставимые данные,— явление единичное. Обычно сведения об имуществен­ном положении приводились со ссылкой на какую-либо одну из переписных книг или вообще не датировались. К тому же даже в тех случаях, когда авторы «сказок» оперировали данными 1709—1715 гг., к 1720—1721 гг. эти сведения уже не отвечали действительному положению.

Все это исключает возможность сопоставимой статистиче­ской разработки сведений о фактических размерах поместий и вотчин и количестве крепостных, принадлежащих офицерам по­левой армии.