Движение за национальное самоопределение Абхазии как фактор грузино-абхазского вооруженного противостояния

 Конфликт Грузии со своими автономиями - Южной Осетией, Аджарией и - самый продолжительный и кровавый - с Абхазией начался за несколько лет до провозглашения ее независимости. В отличие от конфликта с Южной Осетией, который как-то разрешается, и противоречий с Аджарией, и вовсе не принимавших формы вооруженной борьбы, конфликт с Абхазией все еще далек от завершения.

 Предметом грузино-абхазского конфликта является территория Абхазской автономии, где по переписи населения 1989 г., абхазы составляли 17% населения, грузины - 47%, армяне - 18%, русские - 13%. Конфликт зарождался как политико-идеологическое движение, в котором требования равноправия абхазской культуры и языка играли подчиненную роль.

 Начался он относительно мирно с принятия 18 марта 1989 г. Постановления представителей абхазского народа в селе Лыхны и Обращения к М.С.Горбачеву, в котором говорилось "о необходимости оздоровления межнациональных отношений" путем возвращения Абхазии "политического, экономического и культурного суверенитета в рамках ленинской идеи федерации"/20/. В противовес разворачивавшемуся в Грузии национальному движению, нацеленному на выход из состава СССР, Народный форум Абхазии обратился к Первому съезду народных депутатов Верховного Совета СССР с призывом "немедленно вмешаться для защиты Советской власти в Абхазии" /21/. 15 июля 1989 г. в Сухуми произошли беспорядки и конфликт явно начинал обретать форму этнического противостояния между грузинами и абхазами, стремительно приближался к вооруженной конфронтации /22/.

 Не способствовали успокоению и юридические противоречия: принятие 25 августа 1990 г. Верховным Советом Абхазии Декларации о суверенитете республики, восстановление в феврале 1992 г. конституции Грузии 1921 г., где в отличие от действовавшей ранее (1978 г.) не были оговорены права Абхазии как субъекта государственно-правовых отношений, принятие Верховным Советом Абхазии постановления о приостановке действия Конституции 1978 г. и восстановлении Конституции Абхазии 1925 г. Завязанный в результате всех этих решений правовой и юридический узел официальный Тбилиси попытался разрубить силовым путем /23/.

 В ночь с 13 на 14 августа 1992 г. части Национальной гвардии и регулярной армии Грузии, возглавляемые тогдашним министром обороны Тенгизом Китовани, который терял популярность и опасался победы Э.Шеварнадзе на предстоявших 11 ноября 1992 г. парламентских выборах, вошли в Сухуми. Так было положено начало открытому вооруженному конфликту, в который вскоре оказались втянуты российские части, а также добровольцы из Чеченской Республики, Карачаево-Черкесской АО, других северокавказских автономий, действовавших под эгидой спешно сколоченной Конфедерации народов Кавказа (КНК).

 Подписанные на встрече в Москве грузинской, абхазской и российской делегациями (3 сентября 1992 г.) соглашение о прекращении огня, а также соглашение о "территориальной целостности Республики Грузия" /24/ так и не были реализованы и уже через месяц - в октябре 1992 г. - абхазские формирования при поддержке северокавказских, главным образом, чеченских добровольцев установили контроль над Гагрой, деблокировали Гудауту и разгромили грузинский десант.

 Начавшиеся после этого ожесточенные кровопролитные бои с применением тяжелой техники и авиации /российской/, прерывавшиеся на короткое время еще двумя соглашениями о прекращении огня (14-20 мая 1993 г. и 27 июля 1993 г.) завершились взятием 27 сентября 1993 г. абхазскими войсками Сухуми. На всем протяжении боевых действий конфликтующие стороны выступали со взаимными обвинениями в этнических чистках. Изменилась и демографическая ситуация в Абхазии: по некоторым данным, абхазы составили 20-27% населения республики, а грузины - 6% /25/.

 Проиграв войну, грузинское руководство вынуждено было согласиться на вхождение своего государства в СНГ, а затем на размещение на территории республики трех российских военных баз (соответствующее согласие, правда, до сих пор не ратифицировано грузинским парламентом). В ноябре 1995 г. Э.Шеварнадзе был избран президентом Грузии, и ему удается в целом приблизить к стабилизации общественно-политическую, военную и экономическую ситуацию в стране, но отношения с Абхазией остаются неурегулированными. Последняя же, по примеру других "мятежных" республик СНГ, продолжает осуществлять политику, направленную на создание самостоятельного государства. Так, вопреки протестам официального Тбилиси, абхазское руководство провело 23 ноября 1996 г. парламентские выборы. Факт признания выборов незаконными Советом Безопасности ООН и ОБСЕ (эти международные институты так же негативно отнеслись к президентским выборам в НКР), не меняет намерений абхазских лидеров добиваться отделения от Грузии.

 Как и в карабахском, в грузино-абхазском конфликте произошло столкновение нескольких противоречащих друг другу международных императивов: принципа нерушимости границ и права народов на самоопределение; права национальных меньшинств на самостоятельное развитие и необходимость достижения стабильности как условия для соблюдения прав человека. Отсюда - та же, что и в карабахском конфликте, тупиковость в развитии кризиса.

 В грузино-абхазском противостоянии есть и еще один, неявный подтекст - это борьба групповых интересов: экономических (отсюда его название - "мандариновая война"); политических, включающих интересы союзного центра, а затем и России; а также и криминально-мафиозных. Эти групповые интересы стали, несомненно, двигателями конфликта, при том, что активность движений, партий, организаций, "армий" с обеих сторон вряд ли можно считать лишь отражением этих интересов. Они - вполне самостоятельная политическая сила, которая зачастую сама манипулирует различными внешними интересами, преследуя собственные, вполне осознанные цели. Не являясь в прямом смысле этническим или религиозным, грузино-абхазский конфликт содержит элементы и того, и другого. Совокупность всех факторов и составляет тот взрывоопасный потенциал, который придает конфликтующим сторонам импульс непримиримости, воинственности.

 Как показывает опыт карабахского конфликта, множества других споров и вооруженных столкновений, имеющих аналогичную с грузино-абхазским конфликтом природу, казалось бы выглядящие бесспорными исторические аргументы, доказательства, предъявляемые противоборствующими сторонами, не только не вносят ясности, а напротив - углубляют противоречия. Можно утверждать, что по большинству вопросов грузинские и абхазские историки дают прямо противоположные и противоречащие друг другу оценки /26/.

 Сложная и достаточно запутанная история взаимоотношений грузин и абхазов усугублена действиями националистических политиков, которые в конце 80-х - начале 90-х годов искусственно раздули этнические разногласия, способствовали эскалации кровопролития, подвели абхазов к угрозе этноцида, создали практически неразрешимую теперь проблему грузинских беженцев.

 В период правления Звиада Гамсахурдиа (1990 - 1992 гг.) официальная пропаганда изображала Грузию оплотом христианства, осаждаемого враждебным мусульманским окружением. К врагам была причислена и Абхазия, якобы символизировавшая мусульманскую угрозу исконной религии грузин - христианству /27/. С помощью таких аргументов проводилась идея создания в Грузии унитарного, моноэтнического государства, уничтожения автономий. Как подчеркивал в связи с этим В.Ардзинба, "новые независимые государства унаследовали от своего патрона (бывшего СССР - Д.М.) жесткий унитаризм. В итоге вместо одного центра образовалось что-то около пятнадцати. Естественно, что крайними оказались "малые народы". На нас и тренируются новые "центры"/28/.

 "Единая грузинская нация" стала создаваться по этническому принципу: с политической карты Грузии исчезла Юго-Осетинская автономная область, которую заменила некая аморфная (территориальная) абстракция - "Цхинвальский район", что фактически означало упразднение автономии. Грузия отказалась принять турок-месхетинцев даже после кровавых событий 1989 г. в Фергане, откуда этот депортированный в 1944 г. из Месхетии народ был изгнан и поставлен на грань этнического распыления. Роспуск, а точнее разгон абхазского парламента, навязывание Абхазии силой оружия параллельных структур власти - нового правительства и нового парламента, сформированного Госсоветом Грузии, курс на эскалацию насилия - все это было воспринято в Абхазии как движение с целью ликвидации абхазской автономии.

 Вместе с тем и в Абхазии задолго до вооруженных столкновений и до событий августа 1992 г. наблюдалась тенденция к установлению своего рода "моноэтнической диктатуры" абхазов. Для избрания в абхазский парламент была введена квота по национальному признаку с тем, чтобы абхазов стало больше, чем грузин. При назначении на руководящие посты в республике предпочтение отдавалось абхазам. Все это дало основание Тбилиси обвинять абхазских лидеров в попытках установить "этнодиктат меньшинства над большинством"/29/.

 Лидеры конфликтующих сторон, связав свою политическую судьбу с эксплуатацией национальной идеи, не смогли отойти от нее, поскольку это означало бы конец их политической карьере.

 Звиад Гамсахурдиа, будучи президентом, заявлял, что он не знает такой нации, как абхазы. Однако, как только его свергли, он заговорил о необходимости "защитить маленький абхазский народ от геноцида, устроенного правительством Грузии"/30/. Э.Шеварнадзе, обвинив абхазских руководителей в разжигании сепаратизма и насаждении "этнодиктатуры", в целях поддержания своего рейтинга накануне выборов 1992 г. в целом не отверг и не осудил поднявшуюся тогда в Грузии шовинистическую волну. В.Ардзинба, проявивший себя в Верховном Совете СССР, где он был председателем комиссии по автономиям, сторонником унитарного государства, во времена "парада суверенитетов" выдвинул идею федеративных отношений с Грузией и тем самым фактически дал санкцию на сепаратизм, на силовое решение конфликта /31/. Он не мог не предвидеть реакцию Тбилиси, где экстремистские силы воспользовались предлогом для развязывания войны.

 По всем признакам грузино-абхазский конфликт может быть отнесен к государствообразующему, где автономия выступает за изменение своего политического статуса и ведет с этой целью вооруженную борьбу с правительственными войсками. Несомненно конфликт носит и элементы этнического противостояния, в особенности после взаимных преступлений по этническому признаку: чисток, изгнаний, ущемлений политических и гражданских прав. Абхазские лидеры апеллируют к тому же не только к своим соотечественникам-абхазам, но и к диаспоре Кавказа и дальнего зарубежья, призывая ее к поддержке, как они ее называют, национально-освободительной борьбы, поощряя возвращение "рассеянного по миру этноса" на свою историческую родину. Ввиду непосредственного участия в боевых действиях добровольцев КНК, являющихся российскими гражданами, а также частей Российской Армии, грузино-абхазский конфликт в какой-то мере приобрел региональное измерение.

 Многослойность факторов, из которых он складывается, приводит к противоречивым оценкам его характера и типа.

 Официальный Тбилиси квалифицирует действия абхазских "мятежников" как сепаратизм и "агрессивный национализм", в то время как правительство Абхазии, возглавляемое В.Ардзинбой, ссылается на признанное международным сообществом право каждого народа самостоятельно определять свою судьбу.

 Грузинская сторона настаивает на том, что данный конфликт является чисто внутренним (гражданской войной), и возражает против его трактовки как "грузино-абхазского", поскольку это узаконивает притязания абхазской стороны на особый статус. Абхазская сторона и ее союзники на Северном Кавказе, рассматривают конфликт в терминах этнического, политического и военного противостояния грузин и абхазов.

 Нынешнее грузинское руководство несколько отошло от предлагавшейся Звиадом Гамсахурдиа формулы "Грузия - национальное государство грузин" либо других ее вариаций, принципиально сохранявших взгляд на Грузию как на унитарное государство, но допускавших некоторые оговорки в отношении абхазской автономии (Тенгиз Китовани). В отличие от этого фактически этнократического взгляда на государственное устройство Грузии, официальный Тбилиси выдвигает концепцию построения гражданского общества, в котором бы реализовывались права человека независимо от национальности /32/. За этой формулировкой лежит готовность Тбилиси обсудить с абхазскими лидерами статус автономии, но при выполнении ряда предварительных условий, главным из которых является возвращение беженцев. Очевидно также, что курс на федерализацию, а тем более на конфедерацию не пользуется поддержкой в Грузии, и этих настроений не могут не учитывать в Тбилиси. Здесь понимают, что создание предложенного абхазской стороной некоего "федеративного союза" на деле приведет к дальнейшему движению автономии в сторону независимости. Это может также придать импульс сепаратизму в других автономиях /южно-осетинской, аджарской/ и в местах компактного проживания отдельных, не имеющих административных образований народностей (армян, азербайджанцев, мегрелов).

 Абхазская сторона в целом не возражает против заключения с Тбилиси федеративного, конфедеративного либо союзного договора, но очевидно, что все это - лишь эвфемизмы для реализации идеи обособления от Грузии и создания независимого государства. При этом В.Ардзинба и его единомышленники в Абхазии предпочитают сохранению в составе Грузии присоединение к России (о чем, кстати, заявляли и лидеры Южной Осетии в период вооруженного противостояния с Тбилиси). "99,9% сегодняшнего населения Абхазии хотят иметь более тесные отношения с Россией, а не с Грузией", - утверждает Владислав Ардзинба/32/. Однако, возможно, что разговоры о союзе Абхазии и России - скорее тактическая нежели стратегическая цель нынешнего абхазского руководства, которое осознает, что без поддержки России ему не удастся осуществить своих планов. Своих союзников они ищет в среде "державно мыслящих" российских политиков и военных, которые осуждают Э.Шеварнадзе за непомерные уступки Западу в бытность его министра иностранных дел во времена горбачевской перестройки.

 Итак, как и в карабахском конфликте, в грузино-абхазском вооруженном противостоянии роль внешнего фактора чрезвычайно велика, однако мы здесь имеем дело с проявлением политической, а не мусульманской солидарности /34/.

 Союзница Абхазии в 1992-93 гг. - Конфедерация народов Кавказа (КНК), отряды которой стали фактически одной из сторон конфликта, провозгласила своей целью восстановление суверенной государственности горских народов Кавказа (Горской республики). Ее лидеры заявляли о решимости восстановить Горскую федерацию, рассматривали борьбу Абхазии с Грузией сквозь призму этой стратегической задачи /35/. Сам В.Ардзинба также не отвергал идею создания "большой кавказской семьи" тем более, что значительную часть КНК составляли родственные абхазам народы: кабардинцы, адыгейцы, черкесы, абазины, шапсуги. Но как отмечают российские исследователи А.Игнатенко и А.Салмин, активное включение КНК в военные действия в Абхазии свидетельствовало лишь о стремлении превратить эту организацию "в инструмент осуществления адыгского интереса" /36/. Речь шла, таким образом, не об объединении всех горцев Северного Кавказа в рамках единого государства, а лишь о планах создания единого "государства адыгов" (иногда его называют "Великой Черкессией") во всех регионах его проживания, т.е. в Абхазии и на Северном Кавказе, а также о возвращении из эмиграции - преимущественно из Турции и арабских стран - потомков адыгейцев и абхазов.

 Конфликт Грузии и Абхазии, поддержанной КНК не является и религиозным - христианско - мусульманским вооруженным противостоянием или одним из эпизодов "столкновения цивилизаций". В пользу последнего как будто бы свидетельствует геополитическое положение Абхазии: поскольку она блокирует выход к России двух христианских государств - Грузии и Армении, оказавшихся в окружении народов, исповедующих ислам, и вынужденных терпеть их диктат, делался вывод о наступлении на христианский мир исламского фундаментализма и - соответственно - о глобальном значении, которое приобретало теперь грузино-абхазское противостояние. Подобная трактовка конфликта, как подчеркивает английский исследователь П.Клогг /37/, осуществлялась официальным Тбилиси в тактических целях, и она служила для него задаче подключения - на основе религиозной общности - единоверных союзников: России и стран Запада, испытывающих панический страх перед исламским фундаментализмом. Между тем вопрос о религиозных представлениях абхазов не является таким, каким его представляет грузинская сторона: среди абхазов есть приверженцы христианства, есть и мусульмане, но большинство вообще не имеет ничего общего с религией. На территории Абхазии даже нет мечетей. Как заметил небезызвестный Шамиль Басаев, командовавший во время грузино-абхазской войны батальоном КНК и занимавший пост министра обороны Абхазии, "к сожалению, большинство абхазов - неверующие, Религиозная война идет не здесь, а в Таджикистане" /38/.

 На деле от Национальной армии Китовани, которая вторглась в Абхазию, пострадали те, кто, строго говоря, мог бы рассматриваться как единоверцы грузин - армяне, греки, русские. На стороне абхазов же сражались не только представители мусульманских народов Северного Кавказа, но и те, кого условно можно назвать христианами - украинцы, молдаване, казаки, русские, грузины и армяне.

 Следовательно, в грузино-абхазском конфликте, как и в аналогичных ситуациях в Третьем мире, солидарность на этнической или религиозной основе оказывалась в лучшем случае недостижимым идеалом, мифом, а в худшем - пропагандистским оружием политиков и националистических лидеров, не способных предложить своим согражданам созвучной времени реалистической программы и потому взывающих к опасным демонам - национализму и религиозному фанатизму.

 Примечательно, что и государства так называемого мусульманского мира довольно прохладно восприняли облеченные в религиозные и националистические лозунги призывы абхазских лидеров поддержать движение республики к государственному суверенитету. И Турция, где имеется значительная кавказская диаспора, и теократический Иран предпочитают иметь дело не с "единоверной", но мятежной Абхазской автономией, а с официальным Тбилиси. Верх здесь берут, как и в карабахском конфликте, вполне конкретные прагматические соображения и - в немалой степени - заинтересованность в прокладке через Закавказье евразийского транспортного коридора, в котором Грузия как транзитная страна смогла бы играть ключевую роль. Природу этой заинтересованности осознает и Э.Шеварнадзе, о чем свидетельствует выдвинутая им инициатива "За мирный Кавказ", предполагающая, что к усилиям лидеров России, Закавказья и Северного Кавказа в деле достижения стабильности в регионе подключатся Анкара и Тегеран.

 Что касается ведущих стран Запада, то они безоговорочно поддержали линию официального Тбилиси в его нынешнем конфликте с Абхазией. С 3 сентября 1992 г., когда было заключено соглашение о прекращении огня, грузино-абхазский конфликт находится в сфере внимания ООН и Совета Безопасности. СБ ООН принял несколько резолюций, касающихся самых разных аспектов грузино-абхазского противостояния. По решению СБ в зону конфликта были посланы наблюдатели ООН, осуществлявшие контроль за соблюдением соглашений о прекращении огня и о разъединении сторон /39/.

 Для укрепления своих позиций в Закавказье Запад охотно использует возникающие между Россией и Грузией противоречия. В частности, он поддержал усилия Тбилиси по приданию российским миротворческим силам полицейских функций, а в случае отказа последних - выводу их из зоны конфликта. Вообще многие внешнеполитические шаги западных стран свидетельствуют о том, что они намерены превратить Закавказье в буферную зону, ограничивающую продвижение России на Восток с сохранением ее присутствия разве лишь в Абхазии.

 Политика России, фактически ставшей заинтересованной стороной в грузино-абхазском вооруженном противостоянии, ничем не отличается от ее поведения армяно-азербайджанском конфликте, в других "горячих точках" бывшего СССР. Еще во времена перестройки абхазскому руководству удалось привлечь на свою сторону Москву, раздраженную усилением в Тбилиси сторонников политической независимости. Национальное движение в Абхазии поддержали антиреформаторские силы КПСС, консервативная верхушка ВПК, имевшая своих сторонников и единомышленников в депутатской группе "Союз", членом которой с 1985 г. был и В.Ардзинба /40/. Противоречивый курс России, ее метания из одной крайности в другую, проявившиеся в поддержке то одной, то другой стороны в конфликте, странной мягкости в отношении своих граждан - северокавказских добровольцев, принявших участие в конфликте на стороне мятежной Абхазии, свидетельствовали как о незавершенности борьбы в высших структурах власти в самой России, так и об отсутствии концепции национальной безопасности, призванной служить интересам граждан, а не государства-империи.

 "Миротворчество" России свелось к силовым методам, и она так и не смогла стабилизировать ситуацию, вызвав тем самым недоверие обеих враждующих сторон к своей политике. Ее двусмысленный курс невольно подогрел политические и этнические страсти на Северном Кавказе, а также в "пограничных" с Кавказом областях России - от Краснодарского края до Поволжья, где доля тюркоязычного населения и исповедующих ислам народов очень велика.

 Попытка в последние годы исправить эту ситуацию как будто привела Россию к достижению определенных выгод: 4 апреля 1994 г. в Москве были возобновлены переговоры и подписано два важных соглашения: "Декларация о мерах по политическому урегулированию грузино-абхазского конфликта" и "Четырехстороннее соглашение о добровольном возвращении беженцев и лишившихся места жительства лиц". А 14 мая того же года было подписано соглашение об отправке в зону конфликта сил СНГ, которые в соответствии с Указом Президента РФ "Об участии Российской Федерации в операция по поддержанию мира в зоне грузино-абхазского конфликта" были размещены в "зоне безопасности" на 12 - километровой территории по обе стороны реки Ингури. Фактически миротворческие силы СНГ, как и в других подобных операциях, состоят в основном из российских военнослужащих, которые строго говоря, и не являются миротворцами, а лишь выполняют функцию "живых пограничных столбов".

 Пойдя на уступки России в военно-стратегических вопросах, грузинская сторона, на которую давит необходимость решать проблему беженцев, пытается возложить на российских миротворцев не свойственные им задачи - заставить абхазскую сторону принять беженцев из Гальского района. На практике это создает реальную угрозу возобновления боевых действий, в которые грузинская сторона попытается втянуть российских пограничников.

 Между тем в Абхазии, как и в НКР, процесс суверенизации зашел уже достаточно далеко, и вряд ли найдется сейчас сила, которая может принудить "мятежную" республику вернуться в исходное состояние. Грузия, даже при поддержке России - вопрос в том, захочет ли еще этого Россия, которой вовсе не нужна вторая Чечня, - не способна одержать победу военным путем. Экономические санкции против Абхазии Россия реализует силами своих погранвойск, но эти санкции, в Югославии или в Ираке, не могли эффективно "наказать" неугодный режим, а лишь причиняют страдания большинству мирного населения. Судя по всему, российские миротворцы осознают и всю тщетность своих усилий, направленных на возвращение беженцев, поскольку никакие санкции, никакой нажим на обе стороны, равно как и многочисленные встречи представителей конфликтующих сторон, международное посредничество не могут заставить стороны пойти на уступки, на которые они не желают идти. Как образно выразился российский обозреватель А.Искандерян, "псевдодавление со стороны России и псевдоугрозы со стороны Грузии вызвали псевдопредложение /Абхазия согласилась на статус федеративного союза - Д.М./со стороны Абхазии. Давить по-настоящему России уже нечем"/41/.

 Итак, в 1993-1996 гг. Россия своей игрой на противоречиях и конфликтующих интересах сумела добиться для себя некоторых преимуществ, но ее роль в регионе не сравнима с тем безграничным влиянием, которым пользовался в прошлом союзный центр.

 Обе стороны конфликта Москва пыталась приблизить к ситуации, при которой она смогла бы управлять данным конфликтом, извлекая из него необходимую для себя выгоду. Но превратив на длительное время Грузию в своеобразный полигон для пробы сил - вооруженным путем - разных политических элит России, она ослабила свои позиции. Этим пользуются геополитические и экономические соперники России в регионе - Турция, США, другие страны Запада, активно завоевывающие мирным путем экономическое пространство Закавказья. Политика и Грузии, и Абхазии начинает обретать самостоятельные контуры, и обе конфликтующие стороны с оглядкой на Россию заняты напряженными поисками альтернативных России партнеров и союзников, способных вывести их из затянувшегося кризиса, предоставив столь необходимую обеим сторонам экономическую и военную помощь.

 Сохранение российского миротворческого контингента в зоне грузино-абхазского конфликта целесообразно только в случае согласия на это обеих конфликтующих сторон. В противном случае российские миротворцы превращаются в мишень для грузинских и абхазских вооруженных формирований. На них, кроме того, можно свалить просчеты и неудачи процесса урегулирования конфликта.

 В случае возобновления боевых действий Россия так или иначе вынуждена будет определиться, тем более, что ее руководство недвусмысленно осудило проявление сепаратизма в Грузии. На практике это будет означать поддержку военной акции против Абхазии. Такой шаг будет иметь негативные последствия для политики России на Северном Кавказе, испортит ее отношения с автономиями региона.

 Из нынешней непростой ситуации наиболее предпочтительным выходом для России было бы достижение Республикой Абхазия того же статуса, которым пользуется Турецкая Республика Северного Кипра. Она не признана международным сообществом, но фактически является независимой.